Annasy
Бов стояла посреди спальни – большой, роскошно убранной комнаты с массивной, под балдахином кроватью. Князя еще не было, и она не знала, что ей делать – лечь в постель, что казалось неловким, или не ложиться. Запахнув потуже свой старенький капот, присланный с прочими вещами из дома Барсуковых, Бов присела на диванчик у окна, сложила руки на коленях и попыталась успокоиться – внутри ее колотило крупной дрожью, а сердце стучало так, будто норовило выскочить из груди.
«Словно перед казнью», – подумала она и сглотнула, услышав, как стукнула дверь спальни. Вошел князь в халате, в руках он держал корзину, из которой, подойдя к столику у дивана, достал бутылку вина и два бокала.
– Подумал, что это не помешает.
Он наполнил бокалы и один подал ей. Она взяла и едва не пролила на себя вина – рука заходила ходуном, и она ничего не могла с этим поделать.
– Успокойтесь, я вас не съем, – сказал князь, подхватил ее руку, сжал в своей, подвел бокал к ее губам.
– Пейте!
Она послушно глотнула, но он не отнимал бокал, пока она не осушила его до дна.
– Вот так-то лучше, – князь придвинул к себе стул, уселся напротив, вновь наполнил ее бокал и поднял свой.
– За нас! – он пригубил вина, наблюдая за Бов.
Рука ее уже не дрожала. Она немного расслабилась, тоже отпила – вино оказалось вкусным, пряным и бархатистым. Вкус первого бокала она не распробовала.
– Вы словно агнец на заклании, – усмехнулся Лахтин и откинулся на спинку стула. – Ежели вы не хотите, ничто не обязывает нас сегодня, гм, скреплять союз на брачном ложе. Можно перенести… на другой раз.
– Нет! – вырвалось у нее. – Я… я хочу.
Бов запаниковала. Для нее лучше было покончить с этим сегодня, а не оттягивать снедающий ее страх ожидания и разоблачения. Но, может быть, она ему неприятна? Он женился на ней, верно, по каким-то своим соображениям, возможно, не включающим в себя брачные обязанности?
Бов покосилась на кровать, вспыхнула и сказала:
– Впрочем, как будет угодно вашему сиятельству. Я вовсе не настаиваю… И ни на что не претендую. Как только вы сами пожелаете.
Лахтин рассмеялся, взял чашу бокала ладонью, поболтал вином, согревая его в руке, отпил.
– Моя дорогая Бов, – наконец сказал он. – Я не собирался жениться, но женился. Вы, как я полагаю, тоже не намеревались выходить замуж, но приняли мое предложение. И сказали «да» в церкви. Теперь мы муж и жена, в горе и радости. Или – на горе или радость. Сие уже не важно. Вы стали моей княгиней и хозяйкой моего дома. Отныне вы не чья-то бедная родственница, а моя жена. И в нашей семье, надеюсь, будут учитываться желания всех ее членов.
Он взял бокал из ее рук и поставил со своим на стол, после чего поднялся, взял Бов под локоть, потянул к себе.
– Я хочу, чтобы моя жена полностью принадлежала мне. А как насчет мужа? Вы согласны принять его?
– Да, – прошептала она. – Да!
Князь склонился над нею и нашел ее губы.
Поутру, когда она проснулась, Лахтина в спальне уже не было. Бов довольно потянулась всем телом, оно побаливало, но чувствовало себя превосходно. Князь был так ласков, так чуток и страстен, что большего нельзя было и желать. Конечно, он не мог не заметить, что она не девственна, но не выказал никакого недовольства и ничем не обнаружил своего разочарования, ежели оно было.
«Бог мой! – думала Бов, переворачиваясь на подушках. – Я – княгиня! Я – замужем! Замужем за красивым, добрым и чутким мужчиной, которому, судя по всему, я нравлюсь. Не чудо ли это?! Золушка стала принцессой?»
Она лежала, предаваясь воспоминаниям о прошедшей ночи, и то и дело краснела, перебирая в памяти упоительные моменты близости с мужем. Поначалу она стеснялась его ласк, порой слишком откровенных – она и не подозревала, что такое возможно, но… Он так увлек ее своим пылом, что она расслабилась и потеряла голову – одновременно со стыдливостью.
«Как мне смотреть ему в глаза? – с внезапным смущением испугалась Бов. – Не решит ли он, что я слишком… распущена? Ох… Как теперь он думает обо мне?»
Что казалось естественным и правильным ночью, при свете утра начинало выглядеть совсем по-другому – стыдным и беспутным.
Бов поежилась и встала, накинула брошенный на диван капот и прошла в свою гардеробную – ту комнату, где вчера служанки помогали ей снять свадебный наряд. Она не хотела вызывать слуг, но ей была нужна горячая вода. Нашла шнурок, дернула. Через несколько минут в комнату влетела служанка – ей знакомая, что заботилась о ней предыдущей ночью.
– Ваше сиятельство! – с порога затараторила Дуся. – Его сиятельство уехали, приказали вас не будить, а завтрак куда подавать? Тимофей Никодимыч велел утреннюю столовую накрыть, или вы в своем будиаре кушать изволите? Портниха ждет уже, и башмачник со скорняком тутова… И наши поздравления со свадьбой – Тимофей Никодимыч несколько раз повторил, что надобно поздравить, непременно поздравить…
– Погоди, погоди, – Бов едва смогла прервать нескончаемый поток красноречия Дуси. – Спасибо за поздравления! И мне бы горячей воды, если можно. Завтракать…
Она бы предпочла поесть здесь, но коли было накрыто в столовой, казалось неловким туда не прийти.
– Завтракать буду в столовой, только умоюсь, – сказала Бов.
О портнихе и башмачнике решила не спрашивать – и так было понятно, зачем они здесь. Ее платья, как и обувь, определенно не годились для княгини, в каковую она вдруг в одночасье превратилась.
«Залетела ворона в боярские хоромы», – подумала она.
Служанка исчезла, но вскоре возвратилась с кувшином воды. За ней лакей тащил еще два.
– Здеся холодная, а эти вон с горячей, – оживленно говорила Дуся, наливая воду в таз.
– Позвольте, помогу, – подступилась она затем к Бов, явно намереваясь снять с нее капот.
– Поди, я сама, – сказала Бов и, заметив недоумение в глазах девушки, добавила:
– Позову, коль понадобишься. Спасибо!
Она не привыкла, чтобы за ней ухаживали слуги, и чувствовала себя оттого стесненно в их присутствии.
Умывшись, Бов надела свое самое светлое платье из бледно-зеленого сатина и самый нарядный чепец, и отправилась искать утреннюю столовую. И во время завтрака, и после, когда дворецкий проводил ее в «будиар», как называла эту комнату Дуся, для нее предназначенный, где сначала портниха, потом скорняк, а затем и башмачник сняли с нее мерки, – все это время она ждала появления князя, всякий раз вздрагивая при стуке дверей или шагов в коридоре. Но он все не приходил, появился лишь к обеду – красивый в своем генеральском облачении, и явно в хорошем расположении духа.
– Дорогая княгиня, – сказал он, поцеловал ее руку и усадил подле себя за стол. – Как прошло утро? Отдохнули вы после…
Князь покосился на лакеев, стоящих за стульями, ухмыльнулся и поправился:
– Выспались?
– Вполне, – отвечала, краснея, Бов. – А вы… Рано встали?
– Не слишком рано, но надобно было уладить кое-какие дела, посему пришлось прервать свой сладкий сон…
Он состроил обворожительную гримасу и принялся за стерляжью уху, разлитую в тарелки, закусывая ее пышным расстегаем.
– После обеда немного отдохнем – и надобно отправляться с визитами, – сказал он. – Терпеть их не могу, и в другое время от них бы отвертелся, но… Вас надобно представить, да и матушке обещался. Всего каких пять-шесть семейств.
Бов в этот момент подносила ложку ко рту и чуть ее не расплескала. Новые наряды будут готовы только через день-другой, наносить визиты ей было решительно не в чем. Она не стеснялась своих старых платьев, но ей не хотелось ставить в неловкое положение князя.
«Или ему все равно?» – подумала она, уже зная, как легко Лахтин пренебрегает светскими условностями.
Тем временем обед шел своим чередом. После ухи подали рыбу, а потом необыкновенно вкусное запеченное мясо с гарниром из картофеля и каких-то странных зеленоватых стеблей в соусе. Картофель она не раз уже пробовала – и ей очень нравилось это блюдо, а вот стебли…
– Спаржа, весьма неплоха, – сказал князь, заметив, как она в замешательстве перебирает вилкой стебли. – Впрочем, ежели вам не по вкусу…
– Я просто никогда еще не пробовала, – пробормотала Бов, чувствуя себя совершенной дикаркой.
– Не страшно, – улыбнулся князь. – Постепенно все распробуете и, может быть, даже станете гастрономом, как моя матушка. Она вечно в поисках самых экзотических рецептов.
– А вы?
– А мне все равно. Коли я голоден, то ем все, что попадется. Впрочем, и от хорошей кухни не откажусь.
Отведав на десерт сочную и сладкую дыню, они разошлись по своим гардеробным, чтобы подготовиться к выходу из дома. Бов сменила платье – надела гридеперловое, в котором была в театре, и накинула на плечи шаль.
– Очень мило, – сказал князь, зайдя в будуар, и оглядев наряд Бов. – Но, может быть, вам понравится вот эта?
Он развернул сверток, с которым пришел, и вытащил на свет длинную и широкую узорчатую шаль бледно-зеленого цвета с орнаментом на концах.
– Мне показалось, вам пойдет… Посмотрите.
Лахтин стянул с нее шаль и набросил на плечи новую. Бов подошла к зеркалу, чтобы полюбоваться подарком мужа. Шаль оказалась теплой и почти невесомой, а на ощупь – необычайно нежной, шелковистой.
– Кашмировая, – сказал князь, отвечая на ее немой вопрос.
Бов только слышала об этих необычайно модных и баснословно дорогих шалях. Натали и Софи не раз упоминали о них в разговорах, даже не мечтая приобрести себе нечто подобное.
– Вам очень к лицу, – сказал Лахтин, встав позади и глядя на нее в зеркало. Он потянул шаль за края, окутывая ею Бов, пока она сама не оказалась в кольце его рук.
– Я выбирал цвет, представляя ваши чудесные глаза и эти восхитительные солнечные волосы, – продолжил он, прикоснувшись губами сначала к завиткам на ее виске, а затем к шее.
«Восхитительные?!»
Бов с сомнением посмотрела на свои рыжие кудри, но тут же забыла о них, разнежившись в его объятиях.
– Увы, нам надобно идти, – сказал князь спустя какое-то время. – Иначе мы никуда не поспеем.
– Да, конечно, – пробормотала она.
«Неужели я влюбилась в него?» – спрашивала она себя, следуя за князем в прихожую, где он закутал ее в манто, после чего повел на улицу, где у подъезда их уже ожидал экипаж.
«Невозможно полюбить мужчину, проведя с ним ночь. Даже пусть столь удивительно волшебную, – растерянно думала Бов. – Совершенно невозможно. Или все же такое могло случиться – и случилось?».