Семейный разговор в Пригожем.
Князь убрал со стола какой-то лист, пододвинул ей кресло и сам сел напротив.
– Слушаю тебя.
– Это ужасно! – волнуясь, сказала Сан. – Ужасно все, что происходит!
– Полностью с тобой согласен, – кивнул князь. – Начиная даже не с той сцены, что накануне предстала перед нашими с княгинею глазами, а что началось куда раньше… Ты обманула меня.
– Ничего подобного! Вовсе не обманывала! – она поежилась под тяжелым взглядом отца, но, тут же распрямив плечи, сообщила:
– Я действительно хотела уехать из Петербурга!
И это было чистейшей правдой.
– И на самом деле намеревалась устроить сад! И более ничего такого не делала!
Что было почти правдой.
– Исключая разве предложение, что я приняла без вашего спросу, – наконец была вынуждена признать Сан.
Князь хмыкнул и перечислил все ее прегрешения, о которых он уже знал, и их оказалось довольно много, начиная с несуществующего голубого леща, коим она прельстила господина Черпакова, вынудив поехать того в Пригожее, и заканчивая сватовством корнета Стремоухова, о котором ему поведали Хильда и все тот же господин Черпаков. Кроме того, отец, разумеется, был осведомлен и о продаже сапфировых серег с ожерельем – то был, оказывается, подарок ее двоюродной тетушки, и даже о хромоте кобылы и поломанном седле.
– Я уж не говорю о найме людей для работ в саду, коим ты, как я подозреваю, и вовсе не занимаешься.
– Сами можете проверить – мы с мистером Хайнсвордом уж составили планы и ведем работы…
– Насколько я понял, ведет работы он один, – заметил князь. – И нанятые управителем работники…
– Но на них я потратила собственные деньги, – попыталась оправдаться Сан.
– …а ты целыми днями пропадаешь у соседей, туда же отправляешь и садовников Пригожего, кои по твоему распоряжению обустраивают там клумбы.
– Вовсе не так! Я очень много занимаюсь садом, не менее мистера Хайнсворда! А что касается клумб в Негожем… Только ради того, чтобы спасти ненужные здесь растения из старых посадок. У меня рука не поднялась губить цветы, кои можно было высадить в другом месте и тем сохранить, а без садовников они бы тоже погибли. А в Негожем обитают весьма милые дамы, и мне хотелось помочь им обустроить цветник…
– А также его владельцу…
– Да! – вспыхнула Сан, догадываясь, что теперь разговор перейдет к ее главному прегрешению. – И не вижу в том ничего преступного!
– Разумеется. Как и покупку сего, ненужного нам имения, что по поразительной случайности отстоит от земель Муравского всего на три версты.
– Мне хотелось увидеть его, – призналась она, поскольку уже не было смысла сие утаивать. – Он покинул Петербург, и поскольку все равно я искала место для устройства сада где-то в этих местах…
Сан осеклась под взглядом отца. Она так долго скрывала свое увлечение Муравским, что по привычке опять попыталась задвинуть его в тень прочих событий.
– Хорошо, хорошо! Да, я влюбилась в него, еще зимою. На новый год, если быть точнее. Когда он уехал, то… Мне было очень тяжело.
– И тогда ты приняла руку барона Вальцогена?
– Да! Потому что Мими Холодова… Впрочем, неважно! Назло ему и себе, но потом поняла, что…
– И до того лгала насчет увлечения гвардейскими офицерами… Агеевым и…
– Томилиным. Да, я не говорила правду, но только потому, что боялась… Маман он не нравился, и она…
– Это с ним ты встречалась в зимнем саду?
– Да, – пришлось признаться Сан. – Но он… Ничего себе не позволил, ежели вас это интересует.
«Разве поцелуй, но и тот только в ответ на мой», – подумала она и чуть покраснела.
– А потом он оставил Петербург и вышел в отставку. Я была в совершенном отчаянии. И заболела тогда не от какой болезни, но от разлуки с ним.
Ей надо было убедить отца в своих чувствах к Муравскому, и все ее тогдашние переживания, коим князь был свидетель, тому немало способствовали. На совсем худой случай у нее было заготовлено два очень весомых аргумента, по которым ее таки вынуждены будут незамедлительно обвенчать с Муравским, – потерю с ним невинности и беременность. Но их Сан пока приберегала, надеясь, что отец примет во внимание другие обстоятельства, убедительно свидетельствующие об ее желании выйти замуж именно за этого человека. К тому ей очень не хотелось попусту очернять Муравского и ставить под сомнение его благородство. Но ежели ей не оставят выбора…
Хотя и подобное не всегда помогало, и она знала историю, о которой шептались в гостиных, когда одна из барышень согрешила с каким-то «неподходящим» офицером и затяжелела от него. Офицера того разжаловали в солдаты, а девицу выдали замуж за какого-то вдовца, что согласился дать свое имя плоду неразумной связи.
Сан надеялась, что в ее случае до такого не дойдет, но если родители решатся таким образом ее наказать, то попусту сбежит к Муравскому. Конечно, тогда она лишится приданого, но и сие ее не слишком пугало: по достижении двадцати пяти лет ей так и так достанется немалое наследство от бабушки, а до того времени можно будет перебиться доходом с тех же овец, а также продажей саженцев и черенков редких растений, кои Сан вполне успешно могла разводить. Сама заранее не предполагая ныне создавшейся ситуации, в раже обустройства клумб она посадила в Негожем несколько весьма ценных кустарников и деревьев, которые в ближайшие годы смогут принести недурные деньги.
– И что он? – поинтересовался князь. – Таки уехал и пропал, не вспоминая о тебе?
Тут они подошли к ряду деталей, коими Сан совсем не хотелось делиться с отцом. Ей было бы крайне унизительно признать, что Муравский не ухаживал за нею. Что это она бегала за ним и своими эскападами, а затем признанием в любви таки принудила его к ответному объяснению.
– Он…
Сан сглотнула, подыскивая подходящие случаю аргументы, кстати вспомнила, как Муравский разъяснял ей невозможность брака между ними, и сказала:
– Он счел слишком большой разницу в нашем положении, и надеялся, что время излечит, избавит нас от тех чувств, что…
– Но не излечило?
– Нет. Стало еще хуже, – признала она и с надеждою посмотрела на отца. – Он замечательный, и не только потому, что я его люблю, и он мне кажется таким, а на самом деле…
– Разумеется, – согласился князь. – В твоих глазах. А теперь послушай меня…
Он откинулся в кресле и методично, скрупулезно перечислил все те невыгоды брака с Муравским, что тот сам накануне с той же дотошностью ей изложил.
«Они схожи в этой своей рассудительности. И занудстве», – изрядно заскучав, подумала Сан. Но при том отметила, что ежели Муравский категорически отказался от жизни в Петербурге и устройстве карьеры при помощи ее отца, то князь, напротив, полагал, что тот непременно захочет воспользоваться этими преимуществами.
– Мне придется удовлетворять честолюбивые замыслы подобного зятя, что будет непросто, поскольку мало кто захочет иметь однорукого адъютанта, я уж не говорю о свитских*. К тому, после прозябания и нищеты деревни, он начнет кутить и сорить деньгами из твоего приданого, и наверняка промотает его довольно быстро. А через полгода ты сама – с твоим-то характером – захочешь разъехаться с мужем-калекой, что к тому времени опостылит тебе окончательно…
– Эдак я с любым разъедусь, – вскипела Сан. – И количество рук тут уж не будет иметь значения. И он вовсе не хочет уезжать из деревни, как и возвращаться на службу.
– И что, вы намеревались жить на два дома? – удивился князь.
– Нет, конечно! Я собираюсь жить с ним и заниматься садами. И разведением овец.
– Овец?! В деревне?!
Казалось, отец ее потерял дар речи. И Сан уже готова была откусить свой язык, жалея, что упомянула овец, как дверь распахнулась и в кабинет ворвалась княгиня. У ней были другие прическа и платье, но прежнее настроение, поскольку с порога она сообщила:
– Нам всем следует немедленно отсюда уехать, Мишель! Вы посмотрите только, что читает ваша дочь!
И помахала книгой, которую держала в руке. Сан узнала в ней «Особенности разведения, ухода и стрижки гишпанских овец», что изучала последнюю неделю.
– И я никогда – слышишь, Сан?! – никогда более не позволю тебе встречаться с этим проходимцем! – сообщила Ольга Гавриловна и без сил рухнула на соседнее кресло.
- -------------------------
* Офицеры по особым поручениям, состоящие в Свите Его Императорского Величества.