Отправлено: 20.05.11 22:35. Заголовок: Тунисская принцесса

Здравствуйте, форумчане "Аpropos"!
Предлагаю почитать и дать оценку началу романа, который я пишу.
Буду благодарна за добрые советы и конструктивную критику, особенно по исторической части.
Основной вопрос, мучающий автора: стоит ли продолжать начатое, или нет?

 Отправлено: 25.08.11 18:52. Заголовок: ..

18.
- Нет, я хочу знать, Шамсинур, что всё это значит! – Мустафа пристально смотрел на сестру. – Ты даришь мне раба-испанца, просишь сделать его моим телохранителем, - и я иду навстречу твоему желанию, хотя мне этот человек не внушает никакого доверия. Я чувствую, что он опасен, а мои чувства почти никогда меня не обманывают. Но я вижу, что это еще не всё, что вы с Арифой что-то от меня утаиваете.
- Ты ошибаешься, Мустафа, - бросив предостерегающий взор на Арифу, сказала принцесса. – Я сделала тебе этот подарок, потому что испанец победил Реиса, а ты ведь относишься к нашему капудан-паше не лучше меня. Я подумала, что тебе будет приятно иметь в личной охране человека, который одним своим видом будет злить Селим-бея, напоминая об унизительном поражении.
- Это так, - согласился юноша. – Но что означают твои речи о том, чтобы я не обращался с испанцем, как с рабом, чтобы он не падал передо мной на колени и не целовал мои ноги? Уж не хочешь ли ты, чтобы я сам простирался перед ним ниц? – Последние слова он произнес разгорячаясь, и даже румянец появился на обычно бледных щеках.
Принцесса слегка улыбнулась. Как ни был Мустафа мягок и кроток, но кровь царственных предков давала о себе знать.
- Ты же видел его, брат. Если ты попробуешь унизить его, сломить гордость этого человека, он, я уверена, набросится на тебя и тогда – страшно представить, что может случиться.
- Вот видишь? Ты подарила мне гремучую змею, Шамсинур. И еще хочешь, чтобы я ласкал и нежил её!
Старая Арифа внимательно следила за разговором близнецов, хотя и делала вид, что перебирает лекарства, стоявшие на столике в изголовье постели наследника. Несколько раз она бросала на говоривших быстрые взгляды.
На лице Мустафы было упрямое выражение, появляющееся на нем крайне редко, и в такие мгновения делающее сходство брата с сестрой поистине необыкновенным. Впрочем, они и так были неразличимы, - лишь покойная мать и она, Арифа, могли узнать, где Шамсинур, а где – Мустафа. Сейчас, когда детям султана было уже семнадцать, казалось, и голос и лицо царевича, перешагнувшего рубеж, отделяющий подростка от мужчины, должны были отличать его от сестры. Но – к счастью или нет – голос Мустафы был так же звонок и высок, как и голос Шамсинур, и ни одного волоска не появлялось до сих пор на по-девичьи гладких щеках и подбородке царственного юноши.
- Эта змея тебя не укусит, брат. Чего тебе опасаться – в своем дворце, где тебя со всех сторон день и ночь стережет охрана? – Говорила между тем принцесса. – Уверяю тебя, испанец вовсе не опасен. Если ты не доверяешь ему– прикажи ему тренировать твоих телохранителей, и тогда он не будет даже приближаться к тебе. И пускай этот чернокожий Нгумба следит за ним.
- Нет, я все-таки не понимаю тебя. Что тебе этот христианин? Я заметил, как ты глядела на него... Шамсинур, у тебя никогда не было такого взгляда!
На этот раз вспыхнули уже щеки девушки.
- Как я на него смотрела? Никак. Тебе показалось. Да, он меня интересует, - потому что он одержал победу над Реисом, которого отец прочит мне в мужья, и которого я ненавижу. Вот и всё. Прошу тебя, Мустафа... - Она умоляюще сложила руки, в голосе чуть ли не зазвенели слезы. Арифа усмехнулась про себя. Девочка знает, чем можно пронять брата, да и не его одного. Мустафа тотчас смягчился:
- Шамсинур, ради Аллаха, только не плачь. Коли ты этого хочешь, я готов назвать этого испанца даже своим другом. – Он нежно взял руки сестры в свои и продолжал: - Если бы только отец прислушался ко мне, - я бы отговорил его от твоего брака с Селимом.
Арифа опять усмехнулась – на этот раз горько. Султан еще не стар, но порок и разнузданная жизнь уже разъели его мозг и иссушили тело. Повелитель Туниса давно не переступал порог своего гарема, - женщинам он предпочитал юных мальчиков, а, когда не занимался развратом, предавался кайфу* - курил гашиш или чревоугодничал, а потом обычно его выворачивало наизнанку, поскольку от печени и желудка у него мало что осталось.
- Отец тебя не послушает. Это бесполезно. Но я не выйду за Селим-бея, Мустафа. Ни за что на свете!
- Свадьба меньше чем через месяц, сестра. Как же ты избежишь её?
- Еще не знаю... Ах, брат! Вот о чем я еще хотела тебя попросить. Мне очень хочется на соколиную охоту.
- Шамсинур!..
- Мустафа, прошу тебя, – ласкалась к брату девушка. - Ты в это время отдохнешь на моей половине. Знаешь, моя рабыня – та, что так хорошо сочиняет стихи - недавно придумала новые, такие красивые... Ты бы мог подобрать к ним музыку на ребабе или гембри*.
Глаза Мустафы загорелись точь-в-точь такими же золотистыми огоньками, какие так часто сверкали в очах его сестры. Юноша обожал музыку, прекрасно играл на нескольких музыкальных инструментах, сочинял музыку и очень хорошо пел. Но на своей половине он стеснялся заниматься столь немужественными занятиями.
Шамсинур откровенно пользовалась этой склонностью брата к музыке в своих целях, и он часто тайком приходил на половину принцессы, а она тогда могла, переодевшись в мужскую одежду, занять его место – и либо выехать из дворца на верховую прогулку, либо отправиться на охоту.
- Ну хорошо, - соблазн был слишком велик для наследника, и юноша сдался, - когда ты хочешь поехать на охоту?
- Через несколько дней. Ну, например, через три дня.
- Я поговорю об этом с отцом и начальником моей охраны. Скажу, что хорошо себя чувствую и попрошу нашего отца позволить мне съездить на охоту.
- Благодарю тебя! – с жаром воскликнула Шамсинур, искоса поглядев на Арифу – не выдаст ли ее служанка? Арифа промолчала, но недовольно поджала губы. Старуха не забыла о желании своей госпожи свести испанца и Реиса. Очередная авантюра! И небезопасная – и не только для этих мужчин. Не дай Аллах, принцесса чем-нибудь выдаст себя! Тогда конец всем надеждам на спасение.
- Мустафа, у меня к тебе еще маленькая просьба... Отправь приглашение на охоту Селим-бею.
- Это еще зачем? – юноша снова насторожился. Между ним и Реисом существовала глухая вражда. Капудан-паша почти не таясь выказывал пренебрежение к хилому и болезненному наследнику престола. Мустафа, тонко чувствующий отношение к себе со стороны окружающих, сносил это, не выказывая внешне, как это его задевает, но платил красавцу-Селиму таким же молчаливым презрением.
- Зачем?.. Говорят, у него новый сокол, отлично обученный, – почти мгновенно нашлась Шамсинур. - Хочу взглянуть на эту птицу. Брат, пожалуйста!
- Он вряд ли примет приглашение. Он, наверное, еще не совсем оправился от ран.
- А ты намекни на это: мол, я понимаю, Селим-бей, вы были ранены, и вам еще тяжело садиться на коня... Мол, мы не настаиваем. И вот увидишь: гордость не позволит ему отказаться.
Мустафа улыбнулся:
- В кого ты такая хитроумная, Шамсинур?
- Это не хитроумие, брат. Я просто знаю вас, мужчин. Это женщинам приятно признавать перед мужчинами свою слабость; вы же скорее умрете, чем сознаетесь в ней.
- Моя принцесса, - вмешалась Арифа, - нам пора.
- До свидания, Мустафа, - сказала девушка, легонько касаясь губами чела молодого человека. – Не забудь: через три дня!

* Кайф (араб). – приятное безделье, отдых.
*Ребаб — струнный смычковый инструмент арабского происхождения, с почти круглым корпусом и круглым небольшим отверстием для резонанса на деке.
*Гембри – трёхструнная арабская лютня.

19.
Когда на следующее утро Арифа появилась в покоях Шамсинур, то увидела, что принцесса пребывает в необычно хорошем расположении духа. Девушка пританцовывала, кружилась по комнате и напевала, очень довольная, по-видимому, намечающейся охотой - и тем, что должно было произойти на ней. Арифа неодобрительно посмотрела на свою госпожу.
- Лучше бы вам отказаться от этой затеи, ваше высочество, - наконец, сказала старуха. Шамсинур перестала петь и резко повернулась к ней:
- А что такого я затеяла? Это будет просто охота.
- А как же испанец и Реис?
Девушка пожала плечами:
- Может, ничего и не получится. И что ты так за них переживаешь? Если даже мне и удастся стравить их, не перережут же они глотки друг другу. Я этого не допущу.
- Я уже вам говорила: во-первых, негоже вам хотеть крови, вы девушка, да к тому же вы... – Арифа осеклась и произнесла тихо, со значением: - вы сами знаете что. А во-вторых: разве вам совсем не жаль ни одного из этих мужчин?
- Жаль? Почему я должна их жалеть? – принцесса приподняла тонкие красиво очерченные брови. – Они оба останутся живы, даю свое слово.
- У вас нет сердца, - вздохнула Арифа.
- При чем здесь мое сердце? Один из них – человек, которого хотят навязать мне в мужья, ненавистный мне. – Шамсинур была явно задета словами служанки. - Второй – ты же сама слышала – какой-то простолюдин....
- И вы в это поверили?
- Не слишком. Но, если ему угодно назваться слугой - стоит ли он – не моей жалости, а даже просто мысли о нём?
- А вы о нем так вот нисколечки и не думаете? – с ехидцей спросила старуха.
- Нет, - ответила принцесса, но как-то слишком быстро и горячо, и Арифа про себя улыбнулась. – Совсем нет! Кто он такой, чтобы я думала о нем?
- А не хочет ли ваше высочество рассказать мне, как всегда, что снилось ей этой ночью? – продолжала спрашивать Арифа. Щеки Шамсинур немного порозовели.
- Я...я не видела сегодня ночью никаких снов, – смешалась дочь султана.
- Так ли?
- Так. Может, и видела... но забыла, когда проснулась.
- Вы не должны скрывать от меня свои сны, моя принцесса. Ведь вам известно: каждый ваш сон подлежит толкованию и, только зная смысл ваших сновидений, я могу заглянуть в ваше будущее, приподняв его завесу, – не без лукавства промолвила Арифа.
Девушка прикусила губу и, помолчав, сказала:
- Я правда плохо помню этот сон.
- Постарайтесь вспомнить, моя принцесса.
- Ну…мне снилась женщина.
- Одна?
- Нет. С нею был мужчина, – неохотно призналась принцесса.
-Вы узнали её?
- Да.
- И кто это был?
- Это была женщина с медальона.
- А, та самая француженка? Брижитт? - спросила старуха. Шамсинур кивнула. Арифе, конечно, уже было известно содержание писем из шкатулки, взятой на галеоне, - скрыть что-либо от старой служанки было невозможно.
- А мужчина? – допытывалась провидица.
- Я точно не уверена.
- И все же?
- Хранитель Сокровищ, - призналась, наконец, принцесса. – Мне кажется, это был он.
- Что они делали?
- Они обнимались. В нашем саду. А я смотрела на них из-за кустов.
- Что вы чувствовали?
- Досаду. Раздражение.
- Всего лишь?
- Может быть, скорее гнев. Да. Сильный гнев. Мне хотелось крикнуть, позвать охрану, чтобы она схватила их... Но у меня почему-то не было голоса.
- Что было дальше?
- Потом Брижитт исчезла. А испанец повернулся – и увидел меня, – она замолчала. Румянец на ее щеках запылал ярче.
- Что он сделал?
- Подошел ко мне.
- Близко?
- Так близко, что я видела своё отражение в черных зрачках его глаз.- Прошептала Шамсинур, в волнении стискивая руки, невольно возвращаясь в переживания своего сновидения.
- А дальше? – Арифа тоже понизила голос.
- Я… протянула к нему руки. И обняла его. Ну, что ты так смотришь? Пойми, это был просто сон!
- Конечно, ваше высочество, я понимаю. Вы обняли его. Что было потом?
- Мы... соприкоснулись губами.
- То есть – поцеловались, - уточнила Арифа.
- Да, - неохотно призналась девушка.
- Он целовал вас… или вы его?
- Я не помню, - сдвинула брови Шамсинур.
- Попытайтесь.
– Не помню!
- Хорошо. Как вы целовались?
- Ну…- принцесса вспыхнула как роза и отвернулась, нервно теребя крупную золотую серьгу, изображающую ныряющую рыбку.– Это было странное ощущение. Совсем не похожее на мамин поцелуй в щеку или в лоб.
- Не сомневаюсь, - пробормотала про себя старуха.
- Его губы… они оказались теплыми и неожиданно мягкими. Совсем не такими, как можно подумать, глядя на них. Нежные и мягкие... Как зрелый плод абрикоса.
- Вам было приятно целоваться с этим мужчиной?
- Да, – Шамсинур мечтательно улыбнулась; но тут же опомнилась и тряхнула головой, отгоняя видение: - Во сне – да. Только во сне! И, может, это был вовсе не этот испанец! И вообще – неужели ты посмела подумать, что я дам прикоснуться к себе – тем более к своим губам - мужчине, который не является моим мужем? – Она даже топнула ногой, так она разгневалась.
- Избави меня Аллах даже помыслить об этом, ваше высочество! – испуганно воздев кверху сухие ручки, воскликнула Арифа, про себя приговаривая: «Ах, моя принцесса, моя принцесса, знали бы вы, что вовсе не губы больше всего привлекают мужчин...»
- Что ты там бормочешь?
- Ничего, госпожа.
- Сегодня вечером ты должна погадать снова. Узнать, что ждет меня в ближайшем будущем.
- Слушаюсь и повинуюсь.
- Может, в грядущем уже и нет больше никакого орла?
- На все воля Аллаха, моя принцесса.
- И больше не напоминай мне об этом сне!
- Всевышний свидетель – не промолвлю ни слова.
- И об охоте тоже. И об этом... как его... Пепе.
- Я и имя его уже забыла, моя принцесса, - кланяясь чуть не до полу, промолвила старуха. Она направилась, семеня, к дверям, но на пороге оглянулась и нараспев произнесла: - Пепе? Не знаю никакого Пепе. А вот дона Эстебана знаю. Настоящий красавец! – И, не дожидаясь ответа своей госпожи – вернее, скорее, гневного окрика, - шмыгнула за дверь.

Оставшись одна, Шамсинур вышла на балкон, с наслаждением вдохнув напоенный ароматами раскинувшегося внизу сада воздух. Веселый щебет птиц, ласковые дуновения прохладного ветерка, дующего с моря, легкие облачка, кучерявые, похожие на белоснежных овечек, пасущихся там, в бескрайней синеве неба, - всё это пробуждало в девушке какое-то новое чувство, удивлявшее принцессу своею непонятной силой. Как будто она чего-то не замечала раньше, жила с закрытыми глазами, - а сейчас они распахнулись, и всё окружающее девушку вдруг нахлынуло на нее, подхватив и закружив в славящем Всевышнего и сотворенную Им жизнь светлом и радостном танце. Но Шамсинур не ощущала себя ничтожной песчинкой в этом хороводе; нет, она была неотъемлемой, гармоничной частью его – и, одновременно, его центром, как будто всё вокруг существовало лишь для нее и принадлежало лишь ей.
- Мир прекрасен! Я счастлива! – шептала она, подставляя лицо солнечным лучам, улыбаясь и широко распахивая руки, будто пытаясь обнять весь этот огромный мир.
Но постепенно блаженство, охватившее дочь султана, исчезло. Она задумалась, опершись на парапет и устремив затуманившийся взор вдаль. Что вызвало в ней это новое чувство, что пробудило его? Казалось, для радости, для счастья нет никаких причин, более того – месяц мухаррам, в который должна состояться ее свадьба, совсем скоро. И, хотя Арифа и обещала помочь ей, - кто знает, как все обернется, удастся ли избежать ненавистного замужества?
Но сейчас это почему-то не тяготило Шамсинур, не омрачало её настроения, не витало над нею тенью стервятника; и что же было тому причиною?
«Быть может, не что… а кто? Принцесса сдвинула брови, пальчики ее нервно забарабанили по мраморным перилам. Разве может так быть, что человек, которого видела два раза в жизни, о котором ничего не знаешь, вдруг становится для тебя так важен? Что твои мысли постоянно возвращаются к нему; что он завладевает не только ими, но и тем, что тебе совершенно неподвластно, - твоими сновидениями?
Девушка вновь вспомнила свой сон. Она сама обняла испанца, - о, она знала, знала прекрасно, что это именно он! Какой странный, возбуждающий контраст был между мягкостью его губ – и стальными мускулами плеч, которые она обвила своими руками... А его глаза! Она погрузилась в них, как в маняще-светлые прозрачные озера. Но не удержалась - нырнула туда, где, как под толщей воды, темнели, загадочно мерцая, зрачки, - но не достигла глубин, не проникла в скрытую в них тайну… А Шамсинур хотелось разгадать её!
…Да полно! Ее не может тянуть к этому Хранителю Сокровищ. Во сне – быть может; на то это и сновидения, чтобы человек совершал в них поступки, абсолютно ему не свойственные, - или с ним происходило то, чего в действительности совершаться не может. Летала же Шамсинур во сне – и не раз; она прыгала с балкона - и парила над садами, виноградниками и домами, легко и свободно, подобно птице.
Но наяву пленный испанец не должен волновать ее воображение. Ей надо думать о куда более важных вещах, чем об этом рабе. Почему же мысли ее то и дело возвращаются к нему? Что за наваждение?
Шамсинур решительно тряхнула головой, как будто отгоняя надоедливое насекомое, подошла к туалетному столику с венецианским зеркалом в серебряной оправе и села на табурет. Задумчиво глядя на свое отражение, подняла руку к волосам и – о, как бы удивился кто-нибудь, если б увидел это! – отстегнула свои красивые длинные черные косы.
Собственные волосы дочери султана были прямые, очень густые и блестящие, но они едва достигали плеч, - она носила точь-в-точь такую же прическу, как и ее брат Мустафа. Шамсинур взяла золотой гребень и начала расчесывать их. Никому она не позволяла прикасаться к своим волосам, кроме старой Арифы, и никто из многочисленных служанок и рабынь не знал тайну юной принцессы.
Много-много раз провела девушка гребнем по своим волосам, одновременно вспоминая, как впервые, с безумно бьющимся сердцем и пересохшим от волнения ртом, переоделась в одежду брата и в сопровождении его телохранителей отправилась учиться стрелять из лука... Перед этим-то она и обрезала собственноручно свои роскошные косы, - тут вспомнилось принцессе, как причитала Арифа, обнаружив это, как, забыв о своем зависимом положении, ругала служанка свою своевольную упрямую госпожу...
А Шамсинур нисколько не было жаль своих кос, - она получила такое наслаждение, оказавшись хоть ненадолго на свободе! Она получила возможность и ездить верхом, и попробовать драться на мечах, она научилась метко стрелять из лука и метать кинжал, - принцесса была словно рождена для мужских забав и увлечений, и сама не раз удивлялась этому.
К тому же, и Мустафа был доволен, он с удовольствием менялся местами с сестрой, предпочитая уединение женской половины дворца, тишину и покой изнурительным для него тренировкам, скачкам, охотам. Выходило, что оба они – и брат, и сестра, - были счастливы. И, хвала Всевышнему, ни разу за время этих авантюрных вылазок Шамсинур никто не заподозрил в наследнике султана неладного.
Девушка подумала о намечающейся охоте, и знакомая дрожь азарта пробежала сверху вниз по позвоночнику. На этой охоте она поднимет такую крупную дичь, какая еще ни разу никому не попадалась, - самого Селим-Реиса! «Оба они были ранены, - так что силы их должны быть равны, - подумала она. – Хочу, хочу увидеть, как Хранитель Сокровищ расправится с моим самоуверенным «женихом»!»
Почему-то принцесса была почти уверена в победе испанца. «Он не из тех, кто проигрывает. И, если ему это удастся, - тогда я...» Она рассеянно подняла глаза и взглянула в зеркало. Гребень замер у нее в руке. Она увидела в отражении, как кровь прилила к щекам и даже губам, как необычно ярко заблестели глаза, - никогда еще она не была так хороша.
«Что со мною?» Она коснулась щеки. «Пылает. Уж не начинается ли жар? Нет, нет, только не заболеть! Иначе не видать мне никакой охоты». Она бросила гребень, вскочила, прошлась по комнате. «Да нет, я прекрасно себя чувствую! Тогда что же... что же это со мной творится?»
Ответ был где-то совсем рядом, он лежал на поверхности – только руку протянуть. «О чем это я думала? Ах да, об этом Пепе. Пепе. Глупое имя. Ему совсем не подходит. Вот Хранитель Сокровищ или дон Эстебан – другое дело. Арифа считает, что он и есть дон Эстебан. Да я и сама так думаю! Я это выясню. Обязательно. Если он – не какой-то там слуга со смешным именем Пепе, если он – кабальеро из знатного рода... Если он победит послезавтра Реиса... Тогда я... тогда...» Она хотела оборвать себя, свою мысль, казавшуюся абсурдной и нелепой, но не успела.
«Тогда он, быть может, достоин моей любви!» Это вырвалось само собой, из глубин души, - будто из них вдруг выпорхнула прекрасная белая птица и, расправив крылья, закружилась над Шамсинур.
- Тогда, - прошептала девушка, - я, быть может, полюблю его.
Принцесса снова подошла к зеркалу и посмотрела в него. Нет, это не она! Девушка в зеркале – настоящая красавица, Шамсинур никогда такой не была... Какая странная чудесная метаморфоза! В чем же дело?..
Она вдруг вскрикнула и прижала ладони к горящим как в огне щекам. «Все очень просто! Я УЖЕ влюблена в этого испанца!»

 Отправлено: 25.08.11 20:13. Заголовок: ..

20.
Выезжающая очень ранним утром через ворота Баб Эль-Бахар нарядная кавалькада всадников напоминала ползущую по тропе сверкающую чешуёй змею. Блестели расшитые золотом, серебром и разноцветными шелками попоны на тонконогих арабских лошадях, гривы и хвосты которых были переплетены нитями жемчуга и золотыми цепочками; чепраками под седлами охотников служили тигриные, львиные, леопардовые шкуры; сбруя, уздечки и стремена также были украшены драгоценными металлами и каменьями.
Одежда придворных, телохранителей и сокольничих изумляла своим великолепием: мерцали мягкие бархатные ткани, вспыхивали в солнечных лучах яркий шелк и узорчатая парча, переливался, подобно морским волнам, блестящий атлас.
Оружие охотников также поражало воображение своей роскошью – были здесь и сабли, и ятаганы в усыпанных драгоценными камнями ножнах, - а чаще всего за поясами вельмож в свите наследника можно было увидеть джамбию. Это был обоюдоострый кинжал, носящийся за поясом, изогнутый наподобие когтя, с рукоятью, обычно вырезанной из слоновой кости, в деревянных или серебряных ножнах, инкрустированных камнями, жемчугом и перламутром.
Но самыми богато разукрашенными были ловчие птицы, столь любимые охотниками. Колпачки на головах соколов сияли от обилия драгоценных камней; ожерелья на шеях птиц и кольца и цепочки на когтистых лапках искрились разноцветными лучами. Хозяину хорошо обученный ловчий сокол обходился в не одну сотню динаров, - но иные из ювелирных изделий на последнем стоили во много раз дороже самой птицы. Владельцы соколов с удовольствием, гордостью и особой щепетильностью наряжали своих любимцев, которые на больших выездах на охоту соревновались между собой не только в красоте и лучших ловчих качествах, но и в великолепии своего бесценного убранства.
Наследник тунисского султаната ехал впереди; на руке, на кожаной рукавице, сидел голубовато-серый, с пестрой грудкой сокол-сапсан в головном уборе из чистого золота, со вставленными в него огромными индийскими рубинами и сапфирами.
На сыне султана были широкие черные штаны-ширваль, опоясанные алым, расшитым золотой нитью, поясом, за который была заткнута джамбия с рукоятью из носорожьего рога – редкостного и чрезвычайно ценившегося на северном побережье Африки материала.
Верхнее платье, надетое на Мустафе, называлось гумбаз, одна его сторона была из алой, а другая – из синей парчи. Платье это имело по бокам разрезы, и в нем было очень удобно ездить верхом. На изящных маленьких ногах юноши были красные сафьяновые сапожки, на голове – белоснежный платок-куфия, придерживаемый обручевидным витым шнуром, имеющим название угаль – последний был черно-белый, украшенный золотым позументом.
Принц сидел на белоснежном арабском скакуне, чепрак под седлом которого был выделан из драгоценной пятнистой шкуры снежного барса; морда редкого хищника с оскаленной пастью, из которой торчали огромные клыки, лежала на крупе коня, а вставленные вместо глаз ирбиса ограненные рубины как будто следили за ехавшею позади свитой.
Казалось, глаза эти полыхнули алым пламенем, а страшная пасть оскалилась шире, когда за воротами, около соленого озера Эль-Бахар, с оранжево-плоскими берегами, окруженного чахлой растительностью, принца и его свиту начали нагонять несколько всадников. Они подскакали; это был капудан-паша, его новый помощник-терсане-агаса и еще двое слуг.
Наследник обернулся на подъезжавших и – в знак особого расположения - придержал коня, ожидая их. Селим с удивлением заметил, что на лице юноши отобразилось удовольствие. Он как будто был рад встрече с командующим тунисским флотом. Но почему?
Реис пришпорил лошадь и, подъехав к принцу, почтительно поздоровался с ним, приложив руку к сердцу.
- Мы уже думали, что вы не присоединитесь к нам, высокочтимый Реис, - звонким голосом сказал Мустафа, кивком отвечая на приветствие Селима, который обратил внимание, что принц хорошо выглядит: обычно бледное лицо покрывает румянец, на щеках от улыбки появились задорные ямочки, глаза ярко блестят.
- Мог ли я, смиренный слуга вашего высочества, отклонить ваше столь милостивое приглашение? – Слова, произносимые Селимом, не соответствовали тону, небрежному и даже высокомерному. Мустафу всегда задевало это обращение капудан-паши, он хмурился и мрачнел; но сегодня юноша улыбнулся еще лучезарнее, снова удивив Реиса.
- Мы счастливы, что раны уже настолько не беспокоят вас, что вы можете выезжать, - похлопав по лоснящейся шее своего жеребца, пуская его неторопливой рысью и делая знак командующему флотом, чтобы он ехал рядом, промолвил наследник – промолвил с искренностью, которая насторожила Селима.
- Ваша забота о ничтожнейшем из ваших подданных приводит меня в трепет и смятение, мой принц. Не знаю, чем заслужил я её...
- Вы чересчур скромны, Селим-бей. Разве мало совершили вы подвигов во славу нашего великого султаната? Взять даже последний из них, - ваш захват испанского галеона, набитого золотом. Говорят, вы проявили себя в том бою героем, пред доблестью которого побледнели бы от зависти и Ростем, и Тариэль*.
Селим напрягся. В голосе наследника звучало восхищение, под которым, однако, чувствовалась насмешка – почти неуловимая... но не ускользнувшая от слуха Реиса. Так вот в чем дело!.. А он-то гадал: с чего бы принцу приглашать его на охоту? А этот змеёныш, оказывается, вздумал позлорадствовать над Селимом, напомнить ему позор поражения, до сих пор бередящий душу подобно незаживающей ране.
- Да, бой был нелегкий, - сдерживаясь, чтобы не выдать, как он задет, произнес Реис и, неожиданно для самого себя, добавил: - разве вы не слышали, мой принц, что испанцы наложили на галеон сильные заклятья, дабы защитить свое золото?
Мустафа откинул голову и залился звонким смехом:
- Досточтимый Селим-бей, от кого мы не ожидали услышать такое – так это от вас! И вы повторяете нам эту сказку о заклятьях и колдовстве, вы, наш непобедимый и неустрашимый флотоводец? О нет, мы готовы поклясться бородой Пророка, что вы первый не верите в это! Просто права лечащая нас старая Арифа, сказавшая однажды: «Когда надоедливый малютка-овод загоняет льва в реку, царь зверей делает вид, что сам захотел искупаться!»
Селим почувствовал, как краска прилила к щекам. Наследник говорил достаточно громко, и ехавшая позади свита, конечно, слышала его слова. Реис заметил краем глаза ядовитые усмешки и ехидные улыбки на лицах кое-кого из вельмож. Ну, на этих шакалов, никогда не бывавших в сражениях и даже не ступавших на борт корабля, он и внимания не обратит. Пусть усмехаются в свои бороды; эти лизоблюды не стоят его гнева. А вот принц... Селиму страшно захотелось сомкнуть пальцы на тощем горле этого наглого мальчишки и сжимать их до тех пор, пока тот не испустит дух.
- Слышали мы и об испанце, который нанес вам ваши раны, что якобы его поддерживали злые силы, - насмешливо продолжал Мустафа. – Воистину вам повезло, Селим-бей, что вы остались в живых, скрестив оружие с таким ужасным противником!
При этом юноша оглянулся назад, будто ища кого-то глазами; невольно последовал его примеру и Реис... И ощутил, как вспыхнуло лицо, - не далее как в десяти шагах позади находился тот, о ком только что говорил наследник, - да еще и одетый с иголочки в черно-зеленый кафтан - цвета личной охраны принца, - с кончаром на поясе в серебряных ножнах, верхом на великолепном вороном жеребце.
Недавний пленник Селима ехал немного в стороне от остальной кавалькады; рядом с ним гарцевал на рыжем коне африканец – та самая «черная доска», вольноотпущенник, приговоренный командующим флотом к мучительной казни. Испанец смотрел прямо на Реиса; в голубых глазах – о, как жаждал Селим, чтоб они закрылись навеки! - сверкала ненависть.
Капудан-паша резко отвернулся, тяжело дыша, чувствуя, как раскаленной лавой клокочет в груди бессильная ярость. Рука, на которой сидел сокол, так задрожала, что ничего не видящая из-за колпачка на голове птица встрепенулась, захлопала крыльями, чувствуя волнение хозяина.
Воспоминание о перенесенном унижении мутило разум Реиса, застилало кровавой пеленой глаза. Этот жалкий раб здесь, совсем рядом, - живой и здоровый, как ни в чем не бывало, скачет на охоту в свите тунисского принца, - когда должен был бы висеть на цепях в подвале дома Селима, истерзанный страшными пытками.
- Как видите, глубокоуважаемый Реис, у нас в охране двое новичков, - ласково поглаживая спинку своего сокола, произнес принц. – И вам оба, кажется, хорошо знакомы. Один – черный, один – белый. Забавно, не правда ли? Когда наша сестра предложила их мне, то сказала так: ты любишь шахматы, Мустафа; Селим-бей, говорят, тоже неплохо в них играет. Так вот, считай, что белыми ты поставил высокочтимому Реису шах, а черными – мат.
И наследник снова рассмеялся, а Селим едва не заскрежетал зубами от злости. Щенок, а как искусно довел его, обычно столь хладнокровного, почти до невменяемого состояния!..
- Позвольте дать вам совет, мой принц, - сказал он, наконец, справившись с приступом бешенства и проглотив до поры до времени издевку наследника.
- Говорите, прошу вас, многомудрый Селим-бей.
- Не доверяйте этому христианину-испанцу. Он опасен. Быть может, он прикидывается сейчас смирившимся и покорным вам, но это лишь овечья шкура, под которой прячется матерый волк.
- Неужели? – снова оглядываясь на испанца, удивленно спросил Мустафа. – Нам кажется, для этого простолюдина большая честь возвыситься до звания нашего телохранителя, и он вполне доволен своею участью.
Селим, пораженный, уставился на юношу.
- Что...Что вы сказали, ваше высочество?.. Простолюдин? Этот испанец?
- Ну да, - ответил наследник, откровенно наслаждаясь изумлением Реиса. – Он был слугой у какого-то дона, которого убили на галеоне ваши люди.
- И вы в это поверили?.. - Капудан-паше не хватало воздуха, он судорожно рванул воротник атласного халата.
- А почему бы и нет? – невозмутимо спросил принц, приподнимая изящно изогнутые брови. Селим вновь начал терять выдержку. Быть побежденным в бою испанским грандом – это унизительно, но это еще можно стерпеть. Но оказаться поверженным рукою какого-то ничтожного простолюдина – совсем другое дело. Такой позор не смоешь с себя и тысячами подвигов и славных деяний!
- Ваше высочество, этот пес солгал вам!
- Неужели?
- Да, клянусь именем Всевышнего. Он дворянин, я уверен в этом! Дайте испанца мне – я развяжу ему язык, и завтра вы узнаете настоящее имя и звание этого неверного и убедитесь в моей правоте. – Селим не смог скрыть дрожи в голосе, - надежда, что враг вновь окажется в его руках, была слишком сладка. Наследник окинул его неожиданно холодным взглядом:
- Неужели вам, достославный Реис, опостылела должность командующего флотом, и вы решили стать заплечных дел мастером?.. Быть может, нам следует поговорить об этом с нашим светлейшим отцом? Он будет рад получить такого опытного палача.
Селиму пришлось проглотить и это оскорбление. Мальчишка издевается над ним... Ну ничего, придет час, и он, Реис, расквитается с этим щенком за всё!
- Вы меня не так поняли, мой принц, - сказал он. – Я лишь хочу убедить вас, что ваш новый охранник не достоин вашего высочайшего доверия, и – более того - я опасаюсь за вашу драгоценную жизнь, если вы приблизите его к себе. Этот человек лжец и обманщик. Какой он слуга? Взгляните хотя бы, как он сидит в седле, как правит лошадью. Разве простолюдины так ездят верхом?
Они оба вновь оглянулись на испанца. Действительно, он держался в седле с непринужденной естественной грацией человека, всю жизнь занимавшегося верховой ездой; он почти не касался поводьев, управляя конем только коленями, и тот беспрекословно повиновался всаднику.
Как раз в этот момент кавалькада достигла перегородившей дорогу длинной старой, возведенной еще римлянами, полуобрушившейся и уже начавшей уходить в землю арочной стены, напоминавшей акведук. Футах в ста пятидесяти справа кладка была разобрана, образовав проход, и к нему повернули коней принц и почти все охотники. Но несколько всадников, пришпорив лошадей, подскакали к стене и, желая продемонстрировать своё мастерство наездников, попытались перескочить её.
Удалось это всего двоим – лишь со второй попытки, - кони храпели, вставали на дыбы и отказывались повиноваться хозяевам, которым пришлось прибегнуть и к шпорам, и к хлысту, чтобы заставить животных взять опасный барьер.
Испанец подъехал последним, с таким невозмутимым видом, будто перед ним и его конем нет никакого препятствия, а, если даже и есть, - оно само раздвинется перед ними. Новый телохранитель принца не понукал и не хлестал своего жеребца, - а, наоборот, наклонился и шепнул что-то в ухо умному животному, а затем лишь крепче сжал его бока ногами; и оно послушно взметнулось в воздух в красивом высоком прыжке – и легко взяло барьер.
Селим почувствовал, как от злобы заходили на скулах желваки, - он надеялся, что испанец не сможет заставить лошадь прыгнуть, или же свалится с нее. Но неверный сидел на коне как влитой; в отличие от двух других всадников, которым также удалось перепрыгнуть стену, он ничем не проявлял своего торжества, лицо его оставалось непроницаемо.
Воистину сам шайтан помогает этому псу!.. Реис обернулся к принцу:
- Вы видели, ваше высочество? Разве похож этот человек на простолюдина?
Мустафа, казалось, не сразу расслышал его, весь поглощенный наблюдением за испанцем. Селим вдруг заметил, как длинны и пушисты ресницы наследника, как алы и мягки губы, как не по-мужски нежен и томен взор; но тут же напомнил себе о необычайном сходстве принца и принцессы и подумал: «Моя красавица Шамсинур, мой солнечный луч, мерещится мне повсюду... Как я люблю ее! И, о Аллах, скоро, совсем скоро она будет принадлежать мне, мне одному!»
Мустафа, наконец, повернулся к нему; опустив глаза, словно пытаясь скрыть от капудан-паши свои мысли и чувства, он произнес:
- Да, этот испанец неплохо держится в седле. Но, быть может, это объясняется тем, что он часто сопровождал верхом своего господина. Мы бы поверили, что он дворянин, только увидев, как он обращается с оружием.
- Так повелите ему сразиться с кем-нибудь, ваше высочество! – воскликнул Селим. – И посмотрите, как он умеет драться.
- Воистину вы дали нам мудрый совет, сиятельный Реис, - лукаво усмехнувшись, сказал принц, - и мы, пожалуй, последуем ему... Но с кем, по-вашему, мы должны приказать испанцу скрестить клинок? Коли христианин так искусен в обращении с оружием, ему надо выбрать достойного противника. – И он оглянулся вокруг, как бы ища такого человека взором.
Селим уже было открыл рот, чтобы вызваться на этот бой. Мысль, что он сможет прямо сейчас доказать всем, и себе самому, что он сильнее испанского пса, пустить кровь тому, кто так недавно поверг его, Неуязвимого Реиса, к своим ногам, заставила его вновь задрожать от волнения. Но капудан-паша тут же прикусил язык: разве драться с ничтожным рабом – не бесчестье для командующего флотом всего Туниса?..
Словно разгадав ход его мыслей, наследник произнес:
- Конечно, самый лучший фехтовальщик здесь – это вы, достославный Реис. Но драться с жалким рабом вам, великому воину, овеянному славой, и первому знатнейшему вельможе при нашем дворе, негоже. Если только... – Он замолк; Селим с нетерпеньем ждал продолжения. – Если только мы не дадим этому испанцу свободу на то время, что вы будете сражаться с ним. – Закончил Мустафа. Реис вздохнул: да, это был выход!
- Тогда, ваше высочество... я согласен, - хриплым голосом сказал он.
- Прекрасно! – юноша улыбнулся, ямочки опять появились на порозовевших скулах. Он подозвал сокольничего и передал ему свою птицу. – Начнем прямо сейчас, - сообщил он Селиму.
- Но как же охота, мой принц?
- Охота подождет. Да и не думаем, что поединок займет много времени. – Он сделал знак рукою, натягивая поводья, и охотники вслед за принцем тотчас остановились, придержав лошадей.
- Здесь, - сказал Мустафа, кивая на естественную ровную широкую площадку справа, казалось, специально созданную для фехтования, окаймленную искривленными оливковыми деревьями с пыльной листвой.
- Вы утомились, ваше высочество? – с тревогой спросил один из вельмож, седобородый мужчина в огромном тюрбане. Это был начальник охраны принца, Рашид-бей.
- Нет. Мы просто хотим развлечься небольшим поединком, и это место кажется нам вполне подходящим.
Старик низко поклонился наследнику и тотчас отдал необходимые распоряжения. Как по мановению волшебной палочки, на краю площадки появился крытый коврами навес, под которым также разложили огромный пушистый ковер и наложили подушки, дабы принцу удобно было сидеть или лежать. На низком столике появились кушанья: финики, орехи, виноград, дыни, холодное мясо и столь освежающее в дороге пальмовое молоко.
Всё это – и припасы, и ковры, и посуду - везли на вьючных лошадях в хвосте кавалькады.
Но, не закончились еще приготовления к отдыху наследника, а весть о том, ради чего приостановлена охота, уже обежала всю свиту. Все перешептывались между собою, бросая любопытные взгляды на испанца. О нем уже знали, и теперь из уст в уста передавали то прозвище, которое он заслужил еще на галеоне: Хранитель Сокровищ.
Испанец, вместе с африканцем Нгумбой, снова держался несколько в стороне от остальных. Он, конечно, заметил особое внимание к себе, но оставался совершенно хладнокровен и ничем не показывал, что его это задевает или раздражает.
Принц расположился под навесом. На него тоже посматривали удивленно, - его высочество никогда не испытывал любви к кровавым зрелищам. Неужели наследник султана становится настоящим мужчиной?
Отведав несколько долек дыни, угостившись горстью фиников и выпив молока из золотой чаши, - будто нарочно оттягивая минуту начала боя, как откладывают напоследок самое сладкое блюдо, - Мустафа приказал, наконец, чтобы к нему подвели испанца.

*Тариэль - герой поэмы Ш. Руставели "Витязь в тигровой шкуре".

 Отправлено: 26.08.11 11:48. Заголовок: Лакшми http://jpe.r..

Лакшми
Спасибо! Сомневаюсь я, что так легко можно перепутать девочку с мальчиком. Впрочем, такой обмен весьма популярен в литературе, хотя мне лично это кажется весьма неправдоподобным.

 Отправлено: 26.08.11 23:11. Заголовок: Axel , сама ужасно н..

Axel , сама ужасно не люблю сюжеты про близнецов и еще про потерю памяти.
Но так получилось...

 Отправлено: 18.09.11 20:01. Заголовок: ..

21.
- Пади на колени перед сыном нашего великого повелителя! – мешая испанские и арабские слова, велел начальник охраны, подталкивая испанца в спину. Тот яростно сверкнул глазами; но тут Шамсинур – ибо это, конечно, была она в одежде Мустафы – вмешалась:
- Оставьте его, Рашид-бей. Подойди ближе, - поманила она рукою. Испанец сделал несколько шагов вперед и остановился прямо перед навесом; через начальника охраны принцесса начала говорить.
- Мы дадим тебе свободу, - сказала она. На лице пленника выразились изумление и надежда; но девушка тут же прибавила:
- Ненадолго. На десять минут. Их хватит, чтобы ты смог показать свое фехтовальное искусство.
Она заметила, что Хранителя Сокровищ передернуло; его гордость была уязвлена тем, что он должен был драться перед принцем и его свитой, как выставленный на бой петух. Боже всемогущий, ну почему он такой строптивый?..
- Ты сразишься с нашим командующим флотом – Селим-Реисом, – быстро произнесла она, опасаясь, что испанец начнет упрямиться при ее людях, что было совершенно недопустимо. Но ярко-голубые глаза вспыхнули нескрываемой радостью, когда Рашид-бей перевел её слова, и она с облегчением вздохнула про себя. – Мы надеемся, твои недавние раны не помешают тебе показать, на что ты способен. « И одержать победу», - добавила она мысленно.
- Я готов, - только и сказал испанец, и кровожадная улыбка на мгновение мелькнула на его губах.
Принцесса знаком подозвала Реиса и произнесла:
- Мы запрещаем вам убивать друг друга и наносить серьезные раны. Коли вы так искусно владеете оружием, вам обоим это будет не трудно. Того, кто нас ослушается, ждет зиндан*. Победит тот, кто обезоружит противника или вынудит его упасть. Драться будете кончарами. Переведите это испанцу, Селим-бей. – Когда он выполнил повеление лже-Мустафы, она промолвила: - Мы всё сказали. Начинайте!
Оба противника разделись до пояса, чтобы ничто не мешало их движениям. Когда, вооружившись прямыми мечами, испанец и Селим вышли на середину площадки, Шамсинур не могла не признать, что оба они имеют прекрасные фигуры, и каждый из них, безусловно, очень красив. Они были одинакового роста, но ширококостный Реис был массивнее, и испанец рядом с ним казался еще более стройным.
«Лев и орел! Достойные соперники!»
Однако, едва клинки скрестились, принцесса заметила, что оба еще не полностью оправились от своих ран: Селим прихрамывал, а испанец держался несколько скованно. Оба морщились, преодолевая боль.
«Мне надо было подождать еще несколько дней! Я слишком поторопилась свести их...»
Бой начался. Противники держались осторожно, помня предыдущую свою схватку на галеоне. Поэтому сейчас они не торопились и прощупывали друг друга, пытаясь найти уязвимые слабые места и ударить наверняка.
Селим первый бросился вперед, - ему стало стыдно перед зрителями за свою медлительность, - ему, великому Реису, опасаться какого-то кафира! Неожиданный обманный выпад... И резкий рубящий удар, который должен был выбить оружие из руки противника. Но кончар капудан-паши рассек лишь воздух, - испанец, как и на корабле, ускользнул в сторону, и теперь уже его клинок, подобно смертоносной змее, метнулся вперед, норовя пронзить руку Реиса.
Селим отбил удар; и вновь сражающиеся выжидали, двигаясь по кругу. Еще два удара Реиса – и два ответных выпада Хранителя Сокровищ. И вновь эти маневры не принесли успеха ни тому, ни другому противнику.
Оба тяжело дышали, пот тек по лицам, мускулистые обнаженные торсы тоже стали мокрыми и заблестели под яркими лучами еще низкого, но уже начавшего пригревать солнца, словно намазанные маслом.
Шамсинур не выдержала, поднялась на ноги, вышла из-под навеса, чтобы лучше видеть. Она крепко, до боли, сцепила руки в замок, чтобы не выдать себя неосторожным восклицанием или вздохом. Вся свита принца приблизилась, окружила дерущихся кольцом, напряженно затаив дыхание, следя за разворачивающимся перед нею боем.
Каждый выпад Реиса, оканчивающийся ничем, встречался вздохом разочарования; никто не желал победы Хранителю Сокровищ... Кроме мнимого наследника – и Нгумбы. Этот последний шептал, шевеля толстыми губами, про себя какие-то свои заклинания и сжимал свои огромные, как булыжники, кулачищи, - всякий раз, когда испанец отражал удар Селима или наносил ответный, - будто тем самым мог как-то помочь своему новому другу.
Но, вероятно, африканские божки были послабее Аллаха, потому что очередной бросок Реиса принес ему нежданное и весьма существенное преимущество, – его меч переломил меч противника, и в руках испанца осталось лезвие длиною не более полутора футов, при том, что в тонком узком четырехгранном клинке кончара их около пяти. Это можно было считать практически победой; тунисские вельможи взглянули на принца – его слово было решающим.
Если бы испанец выказал хотя бы подобие страха, Шамсинур, вероятно, остановила бы бой. Но, казалось, то, что случилось с его оружием, наоборот, вызвало у христианина прилив сил и желание доказать, что он не случайно одержал над Реисом победу на «Голубой жемчужине».
Как и тогда, он молча ринулся вперед, не дав Селиму времени насладиться плодами своего успеха. Он поднырнул под слишком высоко поднятый клинок капудан-паши, - так опытный пловец ныряет на глубину, стремительно, бесшумно, не оставляя брызг, - намереваясь, скорее всего, повалить Реиса на землю. В броске испанец полоснул Селима обломком своего меча по ноге выше колена, довольно глубоко, - однако в последнее мгновение Селим успел отпрянуть назад и ударил врага по голове рукоятью кончара.
Кафир упал, - но упал прямо на командующего флотом, причем ухватившись за бедро Реиса, которое еще не совсем зажило. Селим, не удержавшись на ногах и вскрикнув от страшной боли, тоже рухнул наземь, ударившись затылком так, что из глаз брызнули искры, и оказавшись придавленным сверху телом испанца, потерявшего на несколько секунд сознание.
Противники в падении одновременно выронили свои мечи; выходило, что бой можно считать законченным - оба бойца оказались обезоруженными, оба лежали на земле. Но тогда – кто же победил?
- Мой принц, остановить схватку? – спросил Рашид-бей у лже-Мустафы.
- Нет-нет. Мы так и не выяснили, кто из них сильнее. Пусть продолжают, - дрогнувшим голосом ответила Шамсинур. Облако пыли повисло над упавшими; принцесса, позабыв о своем царственном достоинстве, едва ли не бегом поспешила приблизиться к ним, и вся свита последовала за нею.
Между тем, воспользовавшись бессознательным состоянием неверного, Селим сбросил с себя его тело и навалился сверху, добираясь до горла своего заклятого врага. Он уже торжествовал победу. Но тут противник очнулся и, неожиданно для Реиса, набрав горсть сухой земли и песка, бросил их в лицо капудан-паши.
Селим закашлялся, протирая зажмуренные глаза и изрыгая чудовищные проклятия. Теперь уже Хранитель Сокровищ скинул его и подмял под себя. Но и первенство испанца оказалось недолгим. Реис c силой бешеного слона схватил врага за пояс и отшвырнул на целых десять футов.
Вся описываемая сцена заняла какие-то мгновения; когда же наследник и его свита подбежали к противникам, те снова вцепились друг в друга и катались по земле, рыча как дикие звери и нанося друг другу беспорядочные удары.
- Разнять их? – снова спросил начальник охраны у принца. Но тот знаком руки остановил Рашид-бея, который с удивлением увидел, как необычно блестят глаза Мустафы, как раскраснелись бледные щеки наследника.
Странный юноша! Чаще всего вид крови и зрелище боя вызывали у сына султана только затаенные, но все же видимые опытным взглядом старого воина отвращение и страх. Но иногда, как сейчас, принц становился другим, и тогда эти позорные для мужчины и будущего повелителя великого государства чувства сменялись необычным радостным возбуждением.
- Мы досмотрим до конца, – произнес наследник, не сводя сверкающего взгляда с дерущихся.
«Как он взволнован! – подумал Рашид-бей. – Но отчего? На чьей он стороне? Неужели на стороне Реиса? Быть не может!»
Гадать долго старику не пришлось. Бешеная схватка подошла к концу. Оба противника обессилили, удары их становились все слабее, яростное рычанье сменилось короткими сдавленными вскриками и болезненными стонами. Наконец, Хранитель Сокровищ снова оказался сверху. Он сел на грудь Селиму, придавив коленями руки врага и сжав пальцами его горло так, что Реис захрипел. Затем испанец отпустил шею капудан-паши и сказал ему достаточно громко, так что услышали все вокруг:
- Отдай мою шпагу – или ты мертвец.
Селим, задыхаясь, пробормотал какое-то ругательство. Стальные пальцы тут же снова сомкнулись на его горле, и командующий тунисским флотом беспомощно задергал ногами.
- Мою шпагу! – снова потребовал его мучитель.
- Хорошо… Отдам…Убери лапы, пёс…
- Ты запомнишь эти лапы навсегда, Реис, - усмехнулся испанец, отпуская Селима.
Наследник спросил у Рашид-бея, о чем говорили испанец и капудан-паша, и тот с готовностью перевел принцу слова победителя и побежденного.
Кафир пошатываясь, поднялся. С ног до головы покрытый пылью, смешанной с кровью – своей и своего врага, в изодранных штанах, еле держащийся на ногах, - он являл собою плачевное зрелище.
И все же он выиграл схватку, и голова его была гордо поднята, в то время как медленно встававший командующий флотом кусал губы и смотрел в землю, охваченный жгучим стыдом. Его люди бросились, чтобы помочь ему, но он метнул на них такой свирепый взгляд, что они в страхе отшатнулись.
…- Хранитель Сокровищ победил! – сказал наследник, и голос его зазвенел от всё-таки прорвавшейся радости.
- Победил... Победил... – Люди принца делали знаки, предохраняющие от злых сил. Воистину, этот неверный – слуга шайтана!
- Пусть наш врач осмотрит обоих воинов, - приказал принц. Лекарь также всегда сопровождал эскорт наследника при выездах. – Селим-бея – конечно, первым, - добавил лже-Мустафа и, обращаясь к Селиму, произнес: - Великий Реис, поверьте, ваше поражение терзает нам сердце, как когти тигра – внутренности антилопы. А как расстроит оно нашу любимую сестру!
Селим уловил насмешку в словах принца, представил прекрасную Шамсинур – как она воспримет то, что ее жених проиграл схватку жалкому рабу? - и покрытое пылью лицо его передернулось от злобы. Нет, наглому мальчишке недолго осталось жить!.. А Реис еще хотел пощадить этого щенка – ради сестры. Теперь же – никакой пощады! И старого развратника-султана, и его отродье – обоих ждет смерть, и очень скоро!

*Зиндан – подземная тюрьма.

 Отправлено: 12.10.11 21:12. Заголовок: Дальше совсем плохо...

Дальше совсем плохо... Но продолжу.

22.
Ни один из противников не получил серьезных ран. Оба отделались царапинами, ссадинами и синяками.
- Как там Реис? – спросил принц у лекаря, осмотревшего капудан-пашу. – Мы надеемся, он не пострадал?
- Больше всего, ваше высочество, - ответствовал врач, - у Селим-бея пострадали губы. – Он намекал на то, что побежденный искусал себе их от стыда.
Мустафа прикрыл лицо рукавом, скрывая веселую улыбку.
...Когда же врач занялся победителем, наследник опять удивил Рашид-бея, сделав начальнику охраны знак следовать за ним и приблизившись к испанцу, который стоял, покорно позволяя себя осматривать и ощупывать.
- Зачем тебе нужна шпага? – спросил через Рашида принц. – И почему ты назвал её своей? Ведь ты же говорил, что это оружие принадлежало твоему дону. Мы это помним.
Испанец заметно напрягся. Он, конечно, понял, что совершил ошибку и выдал себя. Но ответил почти сразу:
- Да, это верно. Это шпага моего господина. Но я считаю своим долгом сохранить у себя это оружие, чтобы потом передать хотя бы его родным моего хозяина, раз уж я не уберёг его самого.
- Ты хотел бы отдать её дону Балтасару? Или невесте своего господина – Брижитт? – с невинным видом поинтересовался Мустафа.
Испанец вздрогнул, услышав из уст наследника знакомые имена.
- Откуда... – начал он, но тотчас осекся, сообразив и нахмурившись.
- Знай, что от нашего всевидящего ока не скроется ничто в нашем султанате, - высокопарно произнес принц. – А тебе следовало бы помнить, что ты – снова раб, лишь на несколько минут получивший свободу, и тебе никогда не удастся вернуться на твою родину. Но мы милостивы сегодня, - продолжал он, - и, как победитель, ты заслужил награду. Когда Селим-бей вернет тебе шпагу, мы позволяем тебе носить ее на поясе вместо кончара.
- Это большая честь для меня, - отвесил испанец почти шутовской поклон. Но наследник, кажется, не уловил издевки, и сказал:
- Ты хороший слуга, раз так предан своему господину даже после его смерти. Будешь ли ты так же верен нам?
Хранитель Сокровищ вздернул подбородок и так высокомерно взглянул в глаза Мустафе, будто тот был не его повелителем, а смиренным просителем.
- Преданность невозможна без свободы. Невольник же может быть только покорен... – немного помолчал и все же прибавил: - ваше высочество.
Рашид-бей решил, что сейчас наследник взовьется и велит наказать дерзкого раба. Мустафа хоть и был мягок, но и его можно было прогневать, и тогда всё трепетало перед ним. Но сын султана повел себя опять странно: он уставился на обнаженную грудь испанца, как будто увидел на ней нечто очень интересное; затем быстро сглотнул, отвел глаза в сторону и отступил назад, пробормотав:
- Что ж, мы запомним это... – Повернулся и поспешно зашагал к своему белому коню.
Охота продолжилась. Селим по-прежнему ехал рядом с принцем, и многие придворные позавидовали бы обласканному милостью наследника счастливчику, не опозорься Реис так недавно перед всеми. Мустафа смеялся и шутил, но Селим был мрачен как туча и едва отвечал сыну султана.
Этот день был поистине чёрен для командующего флотом, - его великолепно обученный сокол, словно почувствовав подавленное настроение хозяина, также не принес столько добычи, сколько обычно, сбив за пять напусков всего трех цапель и семь гусей.
В конце охоты случилось еще одно происшествие.
Сопровождавший Селима помощник, новый терсане-агаса, тучный кривоногий коротышка с желчным злым лицом, не слишком хорошо сидел в седле. Он куда больше привык к качающейся палубе, нежели к верховой езде.
Африканец Нгумба немало перенес вместе с другими «черными досками» от этого жестокого человека, который, до того, как стать помощником капудан-паши, был надсмотрщиком за рабами. Сейчас Нгумба веселился от души, наблюдая, как, одышливо кряхтя, терсане-агаса трясется, то и дело вытирая пот, струящийся по побагровевшему лицу, позади свиты наследника, колотя кривыми ногами по бокам своего коня, чтобы, не дай Аллах, не отстать от охоты и тем самым не выразить непочтение к сыну великого султана.
Наконец, Нгумба не выдержал, подъехал к терсане-агасе и, смеясь и показывая белоснежные крепкие зубы, сказал:
- Что, почтеннейший, не попросить ли у его высочества подушку – подложить на седло под ваш сиятельный жирный зад? Или взять опахало и обмахивать вас по дороге, - а то как бы вы не расплавились, как кусок бараньего сала на горячей сковороде?
Коротышка метнул на издевающегося над ним африканца яростный взгляд. Но промолчал. Нгумба больше не был ничтожной «черной доской», которого можно было запороть до смерти или сбросить за борт на корм рыбам. В дорогом кафтане личного охранника принца, на прекрасном коне, вооруженный луком и мечом, он был, казалось, недосягаем для ненависти своего бывшего надзирателя.
Но терсане-агаса был все же не тем человеком, который глотает нанесенные ему оскорбления, - тем более прилюдные, - а слова дерзкого чернокожего слышали многие из свиты. Охота - одно из самых удачных мест для осуществления мести – и, в то же время, подозревать охотника, попавшего, вместо дичи, в другого участника празднества, никто не будет. Всё спишут на неудачный выстрел, на дрогнувшую в напряженный момент руку.
Шанс поквитаться с Нгумбой выпал помощнику командующего флотом в самом конце охоты. Охотники подняли целую стаю цапель, но уже не стали спускать на них уставших соколов, а начали стрелять по летящим птицам из луков.
Будучи никудышным наездником, терсане-агаса являлся прекрасным лучником. Он спешился, вытянул из колчана стрелу, прицелился – сначала в одну из цапель, затем наконечник его стрелы начал опускаться все ниже... Нгумба сидел в седле шагах в тридцати – и был как на ладони перед помощником Реиса.
Коротышка, мстительно улыбаясь, натянул тетиву... И тут – резкий хлесткий удар по щеке. Стрела всё же сорвалась и полетела, - но Нгумбу она не задела, свистнув около его уха и заставив негра оглянуться – и понять, кому она предназначалась. Он увидел своего бывшего надсмотрщика и испанца, который опускал руку с плетью. Лицо африканца посерело: ведь новый друг Нгумбы был всего лишь раб - и вот он осмелился ударить свободного человека!
Терсане-агаса завизжал, - как многие жестокие люди, любящие причинять физические страдания тем, кто полностью находится в их власти, сам он боль не переносил совершенно. Из рассеченной ударом щеки хлынула кровь. Он, зажимая щеку, бросился к лошади принца, упал в пыль перед передними ногами жеребца и, протягивая окровавленные руки вверх, возопил:
- Ваше высочество! Милостивейший и достойнейший принц, солнце, взошедшее, чтоб никогда не погаснуть на небосклоне нашего великого султаната! Снизойдите до ничтожного червя, распростертого у ваших ног! Меня жестоко оскорбил раб, ударив меня плеткой! Справедливейшего суда над этим злодеем просит смиренный ваш слуга!
- Что там произошло? – резко спросил наследник, с отвращением отворачиваясь от корчившегося на земле, действительно, подобно червю, или, скорее, жирной гусенице, человека, и вопрошающим взглядом обводя свиту.
Несколько вельмож и охранников видели произошедшую сцену, - вернее, видели, что испанец непонятно почему хлестнул терсане-агасу по лицу. Они объяснили, что случилось, и указали на виновника.
Лицо мнимого Мустафы омрачилось. Он заметил, что Селим, по-прежнему находящийся рядом с ним, едва скрывает свою радость: ведь невольник, поднявший руку на гостя принца, заслуживал самой суровой расплаты за содеянное. Наследник нахмурился еще больше.
- Встань, - брезгливо бросил он помощнику Реиса. – Мы накажем этого раба. Как только вернемся с охоты. – И прибавил повелительно, подбирая поводья, поворачивая коня и вонзая в его бока шпоры: - Мы возвращаемся во дворец.
Охотники торопливо последовали за его высочеством...
…Весь обратный путь Шамсинур провела в размышлениях. Она скакала впереди, знаком руки показав, что хочет побыть в одиночестве, и придворные послушно ехали шагах в пятидесяти позади, не смея приблизиться к лже-наследнику.
Прежде всего, принцессе надо было подумать, что о сегодняшнем дне она скажет Мустафе. Брат обязан знать, что произошло на охоте, дабы ни у кого не возникло сомнений, что он присутствовал на ней. Но кое-что придется утаить. Он не должен понять, что Шамсинур сама столкнула Селима и испанца. Это наверняка наведет Мустафу на определенные подозрения... Которые, похоже, и так у него появились. Брат слишком, не по-мужски, проницателен, с досадой признала девушка.
Второе, о чем, помимо воли, думала Шамсинур, было то притяжение, которое она испытывала к Хранителю Сокровищ. Тщетно повторяла она себе, что он простолюдин, а теперь и раб, и что у него самое смешное на свете имя. Он был магнитом, к которому ее притягивало неотвратимо и таинственно.
Она тряхнула головой, отгоняя наваждение, постаралась сосредоточиться на тоже очень важном. Это было наказание, которому она обещала подвергнуть своего провинившегося раба. Оставить решение этого вопроса на Мустафу? Нет-нет. Брат может ненароком поступить с испанцем излишне жестоко, а этого нельзя позволить. Почему? – спросила себя девушка. И ответила: - Потому, что этот раб чересчур горд. Такого не запугать, не сломить; он презирает смерть и смеется ей в лицо… И, если задеть его гордость, - он будет способен на все. Он наверняка погибнет, защищая свое достоинство, свою честь. А этого Шамсинур допустить не может.
Она оглянулась и отыскала его глазами. Он ехал немного сбоку и позади кавалькады, африканца Нгумбы рядом с ним не было. Лицо у него было задумчивым, отрешенным. Не потому ли, что он думает о грядущем наказании, о котором наверняка уже знает?
Но нет. Не похоже. Скорее... скорее он вспоминает свою Брижитт.
«Зачем я упомянула о ней? Как он вздрогнул, услышав её имя! Он любит её... Он её не забыл... О, как я ненавижу эту женщину! Всё бы отдала за то, чтобы её не было на свете!»
Она вспомнила о милосердии и прощении, которым ее учили совсем недавно, и укорила себя за свои темные мысли. Но, стоило ей представить портрет прелестной француженки, - и последние вернулись вновь, терзая сердце неведомой прежде болью. Сила этой незнакомой боли, от которой хотелось закричать, заскрежетать зубами, поразила Шамсинур.
«Что это? Никогда со мной такого не было! Неужели… неужели это ревность? Я ревную? Но ревность идет об руку с любовью. Значит, я всё-таки люблю его! Но почему эта мысль так пугает меня? Он доказал, что он отважен, силен и мужественен. Он достоин моего чувства. Осталось лишь окончательно убедиться, что он дворянин и человек не низкого звания, дабы влечение к простолюдину не унизило меня, - дочь султана, в жилах которой течет царственная кровь».
Влечение... Вновь Шамсинур была во власти своего воспоминания. Сегодня, когда она стояла рядом с испанцем... Его полуобнаженное тело просто свело ее с ума. Сердце начало бешено биться, дыхание стеснилось, в глазах даже потемнело от невыносимого желания дотронуться до него, до груди, шеи, лица этого мужчины... И – не только руками, но и губами!
Это открытие потрясло девушку. Она задыхалась от переполнявших ее чувств; хотелось как-то излить их – быть может, в стремительном танце? в песне, рвущейся из груди? в безумной скачке?.. Все равно, в чем, лишь бы двигаться, чтоб выплеснулось то, что накопилось, чтоб вырвалось на волю то, что росло, ширилось в груди...
Свита вдруг увидела, что принц вновь пришпорил своего белого жеребца и поскакал, не разбирая дороги, бешеным галопом. Не на шутку встревоженный странным поведением сына султана, начальник охраны Рашид-бей, как верный пес, поспешил за ним. Но догнать мчавшегося как вихрь Мустафу так и не смог до самого дворца.

23.
- И как же вы намерены поступить, моя принцесса?
- Ах, я не знаю, Арифа... Думала – ты мне подскажешь! – Шамсинур мерила комнату нервными шагами. Она рассказала вкратце верной служанке о том, что произошло на охоте. И сейчас рассчитывала получить у нее совет. Но Арифа ответила:
- Я? Я – старуха, безмозглая, дряхлая и ни на что не годная. Меня даже на мужскую половину пускают, потому что я так стара, что никто не верит, что я была когда-то женщиной.
- Арифа! Пожалуйста, помоги мне.
- «Помоги»... Ну уж нет. Сами виноваты. Видите, чем обернулась ваша задумка – свести Хранителя Сокровищ и Реиса. А вам сейчас надо вести себя тихо, как горлинка, на которую охотится беркут. Не дай Аллах, кто-нибудь что-нибудь заподозрит. Тогда – не видать вам свободы. А ведь я уже начала подготовку...
- И молчишь?.. - Встрепенулась принцесса. – Что ты сделала?
- В порту была. Разузнавала, выспрашивала. Есть один человек, - у него быстроходная фелука. Думаю, можно будет с ним договориться, чтобы он взял вас на судно, и вы бежали из Туниса.
- О, как это опасно, Арифа! Будь осторожна, умоляю. Тебе придется довериться незнакомцу...
- Опасно - а что делать? Правда, мои сведения об этом человеке обнадеживают. Он обращенный мусульманин и свободный человек, живет в Тунисе много лет. Но тайно поддерживает христиан, даже выкупает некоторых из рабства.
Шамсинур задумалась.
- Ты не гадала больше? Если этот хозяин фелуки согласится помочь, - почему ты видела уже не раз, что меня уносит за море черный орел? Не значит ли это, что ты ошиблась? И испанец здесь ни при чем?
- Ваше высочество, разве мое гадание хоть раз обманывало? Или, - хитро прищурившись, спросила Арифа, - этот ваш Хранитель Сокровищ больше вас не интересует? Может, вы им уже натешились, - и пора отослать его в каменоломни?
Девушка так и вскинулась:
- В каменоломни?.. Что это ты такое говоришь?
- Так, значит, он вам небезразличен? – вкрадчиво осведомилась старуха.
- Я уже говорила: я держу его поближе, чтобы позлить Селим-бея, - упрямо ответила принцесса. – Вот и все. Черный орел он или нет, - мне это все равно. Я к нему ничего не испытываю. Он в моих глазах такой же раб, как и все остальные… Чего ты хмыкаешь? Ты сомневаешься?..
- Что вы, что вы, моя принцесса! Вам показалось. Осмелюсь ли я? Только, знаете, о чем я подумала? Теперь Селим-бей наверняка захочет отомстить своему победителю, убийц может подослать. Или наймет для расправы кого-нибудь из слуг вашего брата. Он не простит испанцу своего позора.
- Ты права! Как я об этом не подумала! – Вскинулась, тут же забыв о своем «безразличии», Шамсинур. – Вот что... С сегодняшнего дня Хранитель Сокровищ будет жить в той комнате, где его лечили. Еду только со стола Мустафы будет получать. И Нгумбу к испанцу приставим. Ты говорила – у чернокожего слух как у собаки, и сон чуткий.
-Телохранитель телохранителя? – усмехнулась старуха. – Неплохо. Но как отнесется ко всему этому ваш брат?
- Мустафе я найду что сказать. И насчет охоты, и насчет комнаты для испанца, и насчет кушаний. Брат меня не заподозрит... Но вот что с Хранителем Сокровищ сейчас делать? Надо что-то придумать. Ведь Рашид-бей и Нгумба привели его и ждут внизу моего приказания. – Шамсинур подошла к окну и встала, глядя в него и рассеянно накручивая на палец черную прядь своих волос.
- Ну, с этим-то как раз всё просто, - снова усмехнулась Арифа. – Тридцать ударов палками по пяткам научат раба, как вести себя с гостями вашего брата.
- Ты шутишь?.. - гневно обернулась к ней принцесса.
- Это же я о Пепе говорю. О безродном слуге. А с доном Эстебаном, с вашим гордым Хранителем Сокровищ как поступить – ума не приложу. Наказать его надо. Вы – то есть, так сказать, ваш брат - обещали сделать это, да еще и при всех... Слово надо держать. Но и унижать этого человека побоями не хочется. Да и слаб он еще. Не совсем от ран своих оправился.
- Вот именно, - тут же ухватившись за эти последние слова служанки, сказала Шамсинур. – Он еще не совсем здоров. Поэтому я не могу позволить бить его.
- Но надо что-то решать, моя госпожа.
- Да, да... Вели, чтобы за ними сходили, Арифа. Пусть сюда войдет только испанец, а Рашид-бей и африканец останутся за дверями. Ты не уходи, будешь переводить. Не хочу, чтоб Хранитель Сокровищ знал, что я говорю по-французски.
...Когда испанец, без оружия, вошел и остановился в дверях, слегка поклонившись, - по восточному обычаю, прижав руку к сердцу, - Шамсинур все еще не придумала, что с ним делать. Она растерянно поглядела на Арифу, - но служанка уже накинула покрывало, и девушка не могла видеть ее лица.
Почему-то дочери султана казалось, что старуха забавляется ее смятением. Это подозрение рассердило Шамсинур, она сдвинула брови и вновь взглянула на Пепе – надменно и холодно, как подобает сыну повелителя государства.
Хотя лицо испанца было напряженным, он вовсе не выглядел подавленным или трепещущим в ожидании своего приговора. «Чересчур смелый. Чересчур гордый. Что может напугать такого человека?..»
Она поманила его рукой: подойди. Он сделал несколько шагов вперед. Он успел привести себя в порядок после возвращения, - переоделся в другое платье, еще влажные волосы завивались блестящими кольцами, лицо было чистым. Только из рассеченной кулаком Селима скулы и из ссадины на подбородке продолжала сочиться кровь, - ранки открылись после умывания. Одна алая капля медленно скатывалась по крепкой смуглой шее вниз, к широкой груди, где мелко курчавились черные волосы. Шамсинур невольно проследила взглядом путь этой капли; когда та исчезла в треугольном вырезе рубашки, девушка судорожно сглотнула.
Она быстро подняла глаза. Испанец смотрел прямо на нее, слегка наклонив голову, с нескрываемым интересом. Она почувствовала, что краснеет, и постаралась придать себе самый суровый вид.
- Подойди ближе, - приказала она. Арифе не надо было переводить; испанец понял и шагнул к мнимому наследнику. Теперь их отделяло друг от друга расстояние протянутой руки. Взгляды их все еще были скрещены.
Всевышний, почему у него такие красивые глаза?..
- Разве ты еще не знаешь, что раб не имеет права смотреть в лицо своему господину без позволения? – Кажется, она произнесла это вполне спокойно… и высокомерно, как должно наследнику. Уголок рта испанца дернулся, словно в усмешке, но голова слегка опустилась, а взгляд с явно наигранной покорностью скользнул вниз, на загнутые узкие носы туфель мнимого принца.
- Ты знаешь, зачем мы повелели привести тебя? – спросила Шамсинур.
- Да, принц.
- Ты посмел ударить гостя на нашей охоте. Сначала нам хотелось бы знать, почему ты сделал это?
- Потому что этот гость хотел убить моего друга.
- Убить?.. Друга?
- Да. Нгумбу. Этот ваш гость целился в него из лука. Не думаю, что вашему высочеству понравилось бы, что на охоте погиб человек. Тем более, ваш личный охранник.
- Нам это, действительно, не понравилось бы... Но ты переступил через черту, хлестнув нашего гостя плетью. Ты будешь наказан.
Хранитель Сокровищ не ответил, лишь слегка пожал плечами.
- Жестоко наказан, - добавила Шамсинур. Опять то же движение плеч, выражающее полное равнодушие к угрозе наследника. Что это – бравада или истинная храбрость?..
- Подними голову. Посмотри нам в глаза, - приказала она. Испанец снова взглянул на нее. Как могла она сомневаться в нем?.. Бесстрашие и полное презрение к ожидающей его участи.
И снова ее потянуло к нему, властно и неудержимо. Захотелось дотронуться до его рассеченной скулы, погладить - нежно-нежно - чуть колючую от проступающей щетины щеку... Провести рукой по завиткам кудрей, ощутить под подушечками пальцев их густоту и, наверное, жесткость... А эти губы? Таковы ли они на вкус, как были в ее сне? О нет, они наверняка ещё более мягки, более сладки!
- Подойди ближе. - Кажется, голос охрип...
Хранитель Сокровищ удивленно приподнял бровь – куда же ближе? – но сделал шаг и оказался совсем рядом, почти соприкасаясь грудью с Шамсинур.
- Я накажу тебя, - пробормотала она, забывая о царственном «мы», плывя как в тумане по бездонным голубым озерам его глаз. – Но сначала… сначала поцелуй... поцелуй меня.
Рядом поперхнулась, закашлялась, передавая «приказ» принца, старая Арифа. Теперь уже обе брови испанца поползли вверх, на невозмутимом лице отразились недоумение и замешательство.
- Поцеловать?.. Руку? Или ногу? – наконец, решив, что он неправильно понял слова наследника, спросил он, переводя взгляд с мнимого Мустафы на закутанную в покрывало переводчицу. Та снова кашлянула и многозначительно ответила:
- Сам догадайся, красавец.
Совсем недавно Шамсинур думала – что может испугать столь неустрашимого человека? Сейчас она неожиданно получила ответ на свой вопрос. Испанец вновь взглянул на принцессу – щеки его вдруг залил румянец, и он отшатнулся от нее с выражением брезгливого ужаса.
Для Шамсинур, находившейся во власти охватившего ее безумного желания, этот взгляд и это движение были подобны пощечине. Она забыла в этот миг, что на ней мужское одеяние, что она изображает брата. Она видела лишь одно: Хранитель Сокровищ отвергает ее! И он не просто не хочет ее поцеловать, - она внушает ему отвращение!
- Ничтожный раб! – воскликнула она, приходя в бешенство и топая ногой, чувствуя, как запылало и ее собственное лицо. – Ты поплатишься за это!..
Испанец попятился еще дальше, не понимая её слов, всё с тем же выражением на лице. Тут Арифа подскочила к нему, схватила за руку и бесцеремонно потащила к дверям, бормоча на ходу:
- Пойдем, мой мальчик. Его высочество повелевает тебе удалиться. Он немного не в себе, и ему лучше остаться одному.
Он безропотно последовал за старой служанкой; но на пороге оглянулся и еще раз взглянул на мнимого принца.
За дверью стояли Рашид-бей и Нгумба. Они, конечно, слышали крик Мустафы. Лица у обоих были взволнованные. Арифа подтолкнула испанца к ним и сказала по-арабски начальнику охраны:
- Его высочество приказывает, чтобы этот человек с сегодняшнего дня жил в комнате, в которой его лечили. И Нгумба вместе с ним.
У двоих мужчин физиономии так и вытянулись от изумления. Судя по всему, оба думали, что им тут же велят - и это будет самой мягкой карой - посадить дерзкого раба на кол.
Арифа же повторила свои слова по-французски и, когда испанец воззрился на нее в немом удивлении, прибавила, издав звук, похожий на хихиканье:
- Ты еще не понял? Это и станет тебе наказанием.
И скрылась за дверями личных покоев наследника.

- Ты видела, как он смотрел на меня? – бушевала Шамсинур. – Никогда не прощу ему этого!
Арифа откинула покрывало, и принцесса с возмущением увидела, что старая служанка откровенно улыбается.
- Ты смеешь смеяться? – Набросилась на Арифу девушка. – Я вне себя – а она радуется!
- Я радуюсь, моя принцесса, потому что вы наконец-то влюбились.
- Да отсохнет твой язык! – вскричала Шамсинур. – Ни в кого я не влюбилась! Да я... Да я скорее выйду замуж за Селим-бея, чем еще раз посмотрю на этого жалкого раба!
- Верно, верно, - усердно закивала головой Арифа, - жалкий раб этот, как его... Пепе, жалкий раб - и больше ничего. И что я в нем красивого только нашла? Наш Реис куда как краше! Зубы – что жемчужины, глаза как у газели, стан подобен кипарису, ноги стройные как две греческие колонны! – Она даже глаза закатила, восторгаясь расхваливаемым ею мужчиной. Шамсинур подозрительно смотрела на нее, но, казалось, восхищение старухи вполне искренне. - Вот только губы у него почему-то не удались, - вдруг добавила Арифа. – Иначе почему вы захотели поцеловать не его, а этого ничтожного невольника?
- Не смей напоминать мне об этом! – крикнула принцесса, вспыхнув как мак. – Попробуй только еще хоть раз...
- Успокойтесь, ваше высочество, – ласково сказала старуха. – Аллах свидетель – если б Хранитель Сокровищ вас поцеловал, я бы первая вам посоветовала отправить его на галеры. Взгляните на себя в это зеркало. - Она подвела Шамсинур к большому венецианскому зеркалу в простенке между окнами. - Разве вы похожи на девушку? Нисколько. Вы вылитый Мустафа! А как бы вы отнеслись к тому, что испанец поцеловал бы вашего брата? Да еще – в губы? Вам бы это пришлось по душе?
- Нет. Конечно, нет! - выдохнула, немного смягчившись, дочь султана.
- Ну вот видите. Мужчины не целуются с мужчинами – это очень нехорошо, это противоречит законам и Всевышнего, и человеческим! Это противоестественно, так же как любовь между братом и сестрой или матерью и сыном. Если б Хранитель Сокровищ вас поцеловал, - я бы решила, что он либо недостоин вашей любви, либо – что он чересчур проницателен. Его реакция была абсолютно правильной. Он видел в вас, моя красавица, не девушку, а юношу, и потому отверг вас. Ибо сей закон, сия заповедь одна и для мусульман, и для христиан. Да испанец лучше скорпиона бы облобызал, чем прикоснулся губами к губам Мустафы!
Принцесса задумалась. Похоже, Арифа права. Потом сказала:
- Я видела один раз отца... Он был с мальчиком. Лежал с ним на ковре и целовался. – Арифа помрачнела. – Значит, наш отец делал что-то... нехорошее?
- Лучше вам это забыть, ваше высочество. Да и уверены ли вы, что видели именно это?
- Уверена. – Она пристально посмотрела на старую служанку, но та отвела взгляд, съежилась, став еще меньше ростом. – Наш отец... он не навещает своих жен. Я всё думала – почему? Гарем покинут, женщины заброшены, месяцами сидят, не видя белого света. Тоскуют, скучают... Одна Забарджад, вдова моего старшего брата, может иногда развлечь меня, с остальными я как в болото попадаю, в трясину, которая затягивает. Выходит, - наш отец потому не ходит к своим женам, что ему нравятся мальчики?
- Не знаю, - быстро, сухо ответила Арифа, - не знаю я ничего и не ведаю... Забыла совсем – надо мне по одному делу отлучиться. А вам пора на свою половину идти и Мустафе всё рассказывать.
- Да, верно. Солнце уж к закату клонится, - согласилась Шамсинур, поняв, что ничего больше не вытянет из старухи.
Слова мудрой Арифы, ее объяснение тому, что испанец отверг мнимого принца, залили как водою огонь ярости, вспыхнувший в душе девушки, целебным бальзамом пролились на нанесенную сердцу рану.
«И все же... я добьюсь, чтобы он поцеловал меня! – Решила она, направляясь на половину своей «сестры». – Обязательно! И скоро!»

 Отправлено: 12.10.11 21:13. Заголовок: ...Работорговцы ..

...Работорговцы с севера напали на деревню Нгумбы, когда ему было около десяти. Семнадцать следующих лет он провел в неволе, переходя от одного хозяина к другому, пока, наконец, благодаря гигантскому росту и мощному телосложению, не оказался в рядах «черных досок» на одном из кораблей тунисского флота.
Многому научился Нгумба в домах своих многочисленных хозяев, понимал и мог объясниться и на испанском, и на греческом, и на итальянском. Был и опахальщиком, и носильщиком, и оружейником, и гребцом на галерах, работал помощником повара, научился даже основам массажа и кое-каким лекарским приёмам.
А вот друзьями, при такой собачьей жизни, не обзавелся. Если к кому и тянулся чернокожий юноша, - так получалось, что продавали Нгумбу, и снова он оказывался один. В конце концов, он научился ни к кому не привязываться по-настоящему, - так было меньше боли при неизбежном расставании. «Для раба иметь друга – слишком большая роскошь», - говорил себе Нгумба.
Но теперь, - теперь он был свободным человеком! Мог пойти куда угодно, не спрашивая позволения, заняться чем захочется самому, а не тем, что взбредет в голову самодуру-господину. И теперь у него появился друг. Настоящий. Доказавший, что для истинной дружбы не страшны ни угроза смерти, ни любые кары.
Друга звали Хосе. Так он назвался Нгумбе. Не похоже, что это было настоящее имя, - но африканец не обиделся на недоверие к себе. Если ты только вчера был волен, как антилопа в саванне, - и вдруг стал рабом, ты не станешь открывать душу первому встречному.
Нгумбе был нужен не только друг. Ему был нужен еще и наставник, человек, за которым можно было следовать и которому можно было подчиняться. Несмотря на свой возраст и печальный опыт многолетней неволи, чернокожий гигант во многом оставался все тем же мальчиком-дикарем, которого поймали работорговцы. Наивным, верящим в чудеса и множество своих африканских божков – вперемешку с верой в Аллаха, добродушным и доверчивым по натуре. К тому же, жизнь в рабстве приучила Нгумбу подчиняться и не научила самому принимать решения. Он привык зависеть от желаний и прихотей хозяев. И неожиданная свобода даже слегка напугала его, - он растерялся и не знал, куда деваться и что делать с нею.
Поэтому Нгумба с радостью ухватился за предложение стать телохранителем принца. Это было дело, ему знакомое, простое и понятное.
Потом он вызвался помогать Арифе ухаживать за раненым испанцем. Еще на галеоне этот человек поразил Нгумбу своей силой духа, гордостью и свободолюбием, и негр проникся к нему уважением, смешанным с верою в почти сверхъестественные способности, данные Хранителю Сокровищ, победителю самого Неуязвимого Реиса.
Теперь же, когда Хосе спас Нгумбу от верной смерти, не побоявшись рискнуть собственной жизнью, - африканец готов был ради нового друга на всё и решил быть вечно предан ему, хотя многое в поведении испанца приводило чернокожего в недоумение и было абсолютно непонятно примитивному мозгу африканца.
Вот и сейчас, - Хосе метался по комнате, как раненый тигр, со сверкающими глазами, а Нгумба смотрел на него - и никак не мог понять причины такой безудержной ярости. В руке испанца была шпага, возвращенная Селимом и принесенная во дворец слугой капудан-паши, - Хосе делал ею выпады, будто хотел пронзить невидимого врага, и цедил сквозь зубы проклятия.
Нгумба уже знал, что произошло между испанцем и наследником, – Хосе ему все рассказал, - они уже неплохо понимали друг друга. Но почему это привело первого в такое бешенство? Ради спасения своей жизни Нгумба бы поцеловал принца куда угодно и сколько угодно раз. Что в этом такого, из-за чего можно было так рассвирепеть?
А какую роскошную комнату сын султана дал испанцу! Тут тебе и ковры мягчайшие, и кровать под балдахином, - на ней пять «черных досок» бы поместилось. Нгумба, конечно, на такой постели спать ни за что не будет. Он где-нибудь на ковре в уголке прекрасно выспится... А ванна здесь какая, вся мрамором выложенная – с ума сойти!
Но Хосе, похоже, всё это не нужно, - может, ему больше нравится спать под навесом среди других храпящих охранников, лежащих вповалку, а по утрам и вечерам умываться в общей лохани, вода в которой только первому подошедшему достается чистая, а последние, кто ею пользуется, напоминают бегемотов, возящихся в грязи?
- Мерзкий мальчишка! – воскликнул Хосе, наконец, останавливаясь. – Блудливый щенок! «Это и станет мне наказанием»! – Он с отвращением обвел взглядом комнату. Губы его искривились, он, не удержавшись, полоснул крест-накрест лезвием по дорогому персидскому ковру на стене.
Нгумба потер широкий плоский нос и сказал:
- Говорят, что его отец, наш великий султан, любит мальчиков. Что он даже к своим женам не ходит.
- Тогда все понятно, - зло усмехнулся испанец. – Но я ничего такого не замечал в нем до сегодняшнего дня. А ты?
Нгумба пожал широченными плечами.
- Я бы сказал, что он скорее тебя боится. Смотрел исподлобья, недоверчиво так...
- И я это замечал. Недоверие, боязнь. Выходит, мы оба ошиблись. Но есть еще одна странность. – Он задумчиво нахмурился. – Мне показалось в какой-то момент... О, черт, конечно, это какое-то наваждение... – Он умолк. Нгумба терпеливо ждал продолжения. Хосе провел рукой по лбу, и африканцу почудилось, что друг немного растерян и смущен. – Принц... он точно – мальчишка? – наконец, закончил мысль испанец.
Нгумба не понял сначала, выпучил глаза, осмысливая вопрос. Потом ответил:
- Пока ты лежал тут в лихорадке, а я при старухе-лекарке находился и ей помогал за тобой ухаживать, в одну ночь принцу плохо стало. И мы поспешили к нему. В общем, я видел Мустафу раздетым. Он юноша, в этом нет сомнений.
- Черт побери, - промолвил Хосе, смущенный еще больше. – Это все полгода воздержания. Вот и мерещится всякое. – Он заметил, что чернокожий опять его не понимает, добавил: - У меня слишком давно не было женщины.
- А, - только и сказал Нгумба. У него-то за столько лет жизни было всего две женщины, да и то так давно, что вспоминалось это как сон. В шестнадцать он сошелся, когда был опахальщиком, со служанкой одного знатного вельможи. С ней познал первые радости плотской любви.
А второй раз закончился для него и вовсе чуть не трагически. Его соблазнила жена купца, привлеченная статностью, ростом и силой молодого раба. Купец все узнал. Нгумба не ведал, что стало с женой его господина, а его самого едва не запороли до смерти, а затем отправили на галеры.
Но жизнь в рабстве, как давно понял Нгумба, если и терпима, то одним, - о женщинах обычно и не вспоминаешь, потому что работаешь с рассвета до заката, а, когда вечером до своей подстилки добираешься, никакие похотливые мысли в голову уже не лезут.
Он все же не выдержал, сказал то, что вертелось на языке:
- Может, надо было тебе его поцеловать? Ты ему отказал – а он тебя, вместо наказания, во дворце поселил, чуть не в своих покоях. А если б ты согласился - глядишь, мальчишка дал бы тебе и свободу. Он к тебе благоволит, по всему видно.
- Что?!! – мгновенно взъярился Хосе. – Что ты сказал?!! Чтобы я его поцеловал?.. – Он увидел, однако, что друг только непонимающе хлопает глазами, вспомнил, что Нгумба простой дикарь, и гнев его поутих. – Я никогда не пойду на это, - раздельно, по слогам, сказал он. – Стать любовником этого щенка?.. Лучше пытки, смерть. Что угодно!
Нгумба снова почесал нос.
- Пытки и смерть – это ведь не все, что может тебя ждать. А что, если принц велит сделать тебя евнухом?
Хосе заметно побледнел.
- Ты думаешь, такое возможно? – Голос его невольно дрогнул.
- Почему нет? Гарем большой, евнухи всегда нужны.
- Господь Всемогущий! – воскликнул испанец, бледнея еще больше.
- Хочешь дружеский совет? Не будь таким строптивым. Хотя бы вид сделай, что принц тебе нравится. Будь с ним поласковее.
Хосе передернуло.
- Я не смогу, - хрипло пробормотал он.
- Пересиль себя. Что делать? Ты в его власти. Хотя бы кланяйся пониже. Не задирай нос. Ведь если оттяпают – то не его, а кое-что другое.
- Ты прав, - снова зашагав по комнате, сказал Хосе. – Лучше смирить гордыню. Может, мальчишка потому и глаз на меня положил, что я не такой, как все остальные рабы? Лучше прогнуть сильнее спину, чем остаться без... хм... головы.
- Вот-вот, - от души радуясь, что смог дать своему такому умному другу путный совет, произнес Нгумба, - глядишь, его высочество и перестанет обращать на тебя внимание.
Испанец положил на кровать шпагу, подошел к окну, скрестив руки на груди, посмотрел туда, где в чаше между холмов синел в надвигающихся сумерках тунисский залив. Африканец догадывался, о чем думает друг, - там, за морем, была родина Хосе.
- Я должен вырваться отсюда, - сказал испанец. – Но как? Сегодня, рано утром, когда мы проезжали по дороге на охоту по городу, я узнал одного человека. Помнишь, мы видели рабов-христиан, которых вели в порт? Мой знакомый был там. Насколько я мог понять, он надсматривает за невольниками, как свободный человек. Он ехал верхом. Он тоже меня узнал и даже кивнул мне... Быть может, через него как-нибудь удалось бы бежать?
- Вряд ли. Если даже он свободен, - а, значит, он принял ислам, - для побега нужны деньги, и немалые. Необходимы верные люди, нужен корабль, на котором можно уплыть. Где все это взять?
- У меня есть ты, - это уже немало, - ответил испанец, и Нгумба почувствовал гордость от этих простых слов. Он поскреб затылок, стараясь помочь Хосе, придумать что-нибудь дельное. Не совсем же он тупой? Но, кроме того, что в сокровищнице султана богатств полным-полно, ничего умного в голову Нгумбе не пришло. А как проникнуть в сокровищницу? Её охраняет, как зеницу ока, множество стражников, и находится она, говорят, в подземелье за семью замками. Слышал он когда-то рассказ о волшебной шапке. Надел её – и можешь сквозь стены проходить. Вот если б найти ее – то можно было бы и в сокровищницу попробовать пробраться.
Но стоит ли говорить Хосе о шапке? Кажется, не стоит. Не поверит ему друг, что есть на свете такая.
Поэтому африканец сказал только:
- Я не знаю, что нам делать, но последую за тобой, куда бы ты ни повел меня.
Хосе подошел к негру, положил руку ему на плечо, слегка тряхнул, будто вливая в Нгумбу свои надежды, свое желание свободы:
- Не печалься, друг! Мы достанем деньги и убежим. Мы обязательно что-нибудь придумаем!

 Отправлено: 15.10.11 20:14. Заголовок: ..

24.
Звеня украшениями, покачивая бедрами, грациозно ступая по мягким коврам босыми ухоженными, никогда не знавшими тесной обуви, ножками, на лодыжках которых покачивались в такт шагам золотые браслеты, не шла – плыла по переходам дворца красавица-Забарджад. Впереди шествовал евнух-негр (практически все служители гарема были чернокожими, - предосторожность, нелишняя потому, что при рождении ребенка у наложницы или жены султана сразу можно было определить, не от евнуха ли он. Иногда детородные функции у этих последних каким-то чудом сохранялись). Сзади, мелко семеня, поспевала старуха-служанка с лютней-гембри в руках.
Час умащали наложницы тело Забарджад благовониями, маслами и ароматными притираниями, два часа провела она перед зеркалом, румянясь, насурьмляясь, подводя брови, глаза, нанося тени, примеряя драгоценности – ожерелья, браслеты, серьги, пояса.
Вот только с выбором одежд не было у красавицы больших затруднений и богатства выбора – как вдова, одевалась она лишь в черное. Поэтому Забарджаж надела абайю – платье из черного шелка, с рукавами такой ширины, что нижние края их, если раскинуть руки в стороны, спускались ниже колен. Правда, по кайме подола и по круглому вороту абайи вышиты были изумрудами и жемчугом сложные узоры; но, после ярких платьев из тончайшего шифона, блестящего атласа, шуршащей парчи эта одежда казалась молодой красавице безумно угрюмой и безобразной, и чувствовала она себя в ней ворона вороной.
На голову накинула Забарджад черный же газовый платок – гишуа, достаточно плотный, чтобы нельзя было разглядеть через него черты лица, но позволяющей его носительнице все видеть.
Молодая женщина вздохнула, придерживая край платка холеными пальчиками с терракотового цвета – из-за окраски хной - острыми ноготками. Вот с этим как раз была проблема: красавица с глазами, напоминающими блеском и яркостью изумруды, пленившая старшего сына султана Шахназа – вопреки обычаю, жениху позволили полюбоваться невестой до свадьбы, - была страшно близорука. Даже сейчас Забарджаж с досадой повела полным плечом, вспомнив, как смеялся над нею муж в первую их ночь после свадьбы, когда подслеповатая новобрачная вместо полотенца для ног подала ему свой белый гишуа.
Шахназ!.. Она снова вздохнула, уже громче. Почему Всевышний забрал его так рано, такого молодого, мужественного, красивого? С ним Забарджад познала сказочное блаженство; в постели пылкое желание ее мужа было подобно стремительному гепарду, выскакивающему из зарослей наперерез стаду газелей, а сила и мощь – все сметающему на своем пути несущемуся вперед носорогу. О Аллах, ну почему эта страсть, это желание не принесли своего плода, не подарили молодой вдове хотя бы частичку умершего супруга – ребенка?..
Но – их нет... Ни Шахназа, ни ребенка. И вместо статуса первой и единственной жены наследника красавица-Забарджад получила смешной титул принцессы-вдовы, отдаленные покои на женской половине дворца султана и всего восемь рабынь в услужение.
Вернулась бы она к родителям – но не было их уже на свете, и приходилось ей влачить жалкое существование под кровлей дворца своего свекра. О Аллах, а ведь ей нет и двадцати! Она так молода, так прекрасна! Султану все равно, что с ней станет. Неужели так и зачахнут красы Забарджад, неужто никогда не узнать ей больше счастья любить и быть любимой?.
Вот Селим-бей. Увидев его вблизи, молодая вдова едва не лишилась чувств, так был он хорош собою. Однажды, улучив удобную минуту, отбросив женскую стыдливость, даже приподняла вуаль, чтобы мог узреть великий Реис ее прекрасный подобный луне лик.
Но красавец капудан-паша остался равнодушен к прелестям невестки султана. А все из-за чего? Вернее, как вскоре поняла Забарджад, - из-за кого? Из-за плоскогрудой, тощей как сушеная рыбина на базаре, Шамсинур! Как мог он польститься на эту девицу, у которой ни бедер нет, ни пышных форм, ни живота? Конечно, из-за того, чья она дочь, - лишь поэтому!
Не одну подушку искусала Забарджад, лежа без сна в кровати и думая о Селиме. Не одна служанка получила увесистую пощечину, потому что госпожа была в плохом настроении, вспоминая чувственные губы и мускулистое тело командующего тунисским флотом – тело и губы, которые никогда не изведают ласк Забарджад и не ответят на ее страсть.
В конце концов, оставила мысли о Реисе невестка султана. Шамсинур, сколько не проклинала ее про себя Забарджад, была жива и здорова; а осмелиться на крайние меры вдова Шахназа не решалась. Арифа мудра и глазаста; не дай Аллах оказаться заподозренной в том, что дочь султана отошла в мир иной не без помощи Забарджад!
Поэтому молодая женщина начала поиски нового решения. И нашла его. Выход был прост и лежал на поверхности: принц Мустафа не женат и девственник, как знают все во дворце. Соблазнить юношу – что казалось делом несложным, - очаровать, околдовать, влюбить в себя без памяти... и женить на себе! И тогда Забарджад – вновь жена наследника султаната!
Как жена старшего покойного брата и, значит, сестра наследного принца, Забарджад могла с соизволения Мустафы навещать его в его покоях, конечно, не оставаясь с ним наедине. Молодая вдова была равнодушна к музыке и стихам, - но, зная, как любит их наследник, она делала вид, что разделяет его увлечение, приносила музыкальные инструменты, просила Мустафу что-нибудь спеть или продекламировать.
Садилась поближе, обволакивая юношу ароматом благовоний, иногда приподнимала край гишуа, зная, как чувственны ее дрожащие пухлые алые губки, как красивы изумрудные глаза, особенно когда они заволакиваются слезами, - последние Забарджад умело вызывала, изображая якобы обуревающие ее эмоции, вызванные голосом Мустафы и его стихами.
Так проходила неделя за неделей; наследнику, кажется, полюбились эти приходы невестки, он с удовольствием пел и играл для нее. Но не более. Глупый мальчишка никак не мог уразуметь, что Забарджад нужно не только это. Она уж и служанку брала самую глухую и слепую, чтобы ничего не заподозрила, сажала в дальний темный угол, где та дремала мирно все время, пока вдова Шахназа гостила у принца; и улыбалась призывно. И садилась так, чтобы ножку показать, а порой и ложилась, опершись на локоть, принимая самые соблазнительные позы. Даже несколько раз прикоснулась к руке Мустафы грудью, будто невзначай. Но принц ничего не замечал. Не хотел заметить, быть может?.. Или – не мог, по причине своей болезни?
С каждым визитом к Мустафе надежда Забарджад таяла. Но и отказаться от этих посещений наследника молодая вдова не хотела. Это было хоть какое-то развлечение в ее однообразной скучной жизни. К тому же, принц был щедр, в отличие от отца-скряги, и охотно шел навстречу желаниям своей прекрасной невестки, давая ей деньги на драгоценности и золото, которые Забарджад обожала. А однажды она присмотрела себе на мужской половине одного из рабов принца, высокого красавца-грека, и ей удалось сделать так, что он оказался в ее постели, - помогла старуха Арифа, знавшая во дворце все закоулки.
Забарджад улыбнулась под своим покрывалом, вспомнив этого мужчину. Он был совсем неплох... Увы, их встречи продолжались недолго, грека перевели на половину султана; но он был не глуп, и вдова Шахназа не боялась, что он заикнется об их связи.
Арифа, конечно, тоже не осмелится проболтаться. Забарджад же молчит о том, что к принцессе Шамсинур ходит мужчина... Да еще какой!
Молодая женщина фыркнула, презрительно скривив губы. Раб. Старый. Плешивый. Седобородый. Благородная дочь тунисского султана могла бы найти себе любовника попривлекательнее. И как она, интересно, собирается обмануть Селим-бея в свою первую брачную ночь, которая уже не за Атласскими горами? Наверное, Арифа обещала помочь Шамсинур. Эта старая хитрая карга предана своей госпоже как собака. И наверняка уже придумала, как сделать так, чтобы Реис поверил в девственность юной жены.
...Итак, Забарджад направлялась на половину Мустафы. Но шла она сегодня туда, не чтобы продолжить соблазнение наследника. А чтобы увидеть того, о ком говорили во дворце уже все. Кого называли Хранителем Сокровищ. Голубоглазого леворукого кафира-испанца, победителя великого Селим-Реиса.

После того, как были выпиты две чашки ароматного чая с мятой и кедровыми орешками и выслушаны со всем вниманием две новые песни, придуманные Мустафой, Забарджад перешла к жалобам.
Сначала посетовала на своих служанок, трое из которых едва сносны, а пятеро совсем невыносимы, - а ей, вдове самого наследного принца Шахназа, вообще положено не менее двадцати невольниц! – и с благодарностью приняла заверение Мустафы, что она получит еще шесть самых расторопных и сметливых служанок.
Затем пожаловалась на недостаток украшений, на то, что ей нечего надеть. Ей уже стыдно появляться перед своим возлюбленным братом в таком виде, – словно она не знатная тунисская женщина, а какая-нибудь жалкая бедуинка из глубин Сахары. Принц немедленно распорядился выдать бедной сестре деньги на покупку новых украшений и тканей.
Весьма довольная первой частью своего визита, Забарджад приступила ко второй.
- Ах, дорогой брат, - грудным бархатистым голосом сказала она, томно откидываясь на подушки, - слышала я недавно о новом твоем рабе-телохранителе. Говорят, он победил в поединке самого Реиса. Мне хотелось бы взглянуть на него.
- Странное желание, - проводя тонкими длинными пальцами по струнам гембри, произнес Мустафа. – Сговорились вы, что ли, с Шамсинур, что вас обеих так интересует этот невольник? – Он тут же пожалел о своих опрометчивых словах, отложил лютню и отошел к окну, отвернувшись от невестки.
Забарджад же вспыхнула и прикусила губу, благодаря Всевышнего, что под вуалью наследник не видит ее лица. Опять Шамсинур!.. Выходит, эта девчонка уже пресытилась своим стариком, - и теперь зарится на испанца-кафира? Ну нет. Не бывать по её! Забарджад заполучит этого мужчину первая, - конечно, если он и впрямь окажется таким красавцем, как рассказывают во дворце.
- Что же тут странного? – спросила она, стараясь не выдать голосом охватившей ее злости. – Тот, кто справился с Селим-беем и лишил его звания Неуязвимого, заслуживает, чтобы на него посмотреть.
- Что ж. Вон он, тренирует во дворе охранников. Можешь подойти и взглянуть. – И Мустафа указал рукою из окна вниз. Забарджад скривилась: подойди и взгляни… Если б она могла хоть что-то увидеть с такого расстояния!
- Я бы хотела, возлюбленный брат мой, чтобы ты повелел ему прийти сюда. И сразиться с кем-нибудь из воинов в твоих покоях. Прошу тебя, дорогой брат!
- Ну хорошо, - довольно неохотно согласился принц, хлопнул в ладоши и отдал приказание вошедшему слуге, а затем снова уселся на подушки рядом с Забарджад.
Через несколько минут вошли десять охранников наследника, - среди них был и испанец. Оружия при них не было; но впереди важно шествовал, положив руку на золотой эфес кривой сабли, Рашид-бей. Остановились в дверях, почтительно, низко поклонились, прижав руки к сердцу. Мустафа ответил благожелательным кивком, показал, чтоб они подошли ближе. Телохранители выстроились в один ряд, - все как на подбор, высокие, широкоплечие.
Принц уже заметил, что со дня охоты, на которой была вместо него Шамсинур, новый невольник-испанец ведет себя по-другому - держится куда смиреннее, старательно опускает глаза, чтобы не встречаться взглядом со своим господином, низко кланяется. Исчезли раздражавшие Мустафу гордость и чуть ли не открытый вызов в осанке и взоре.
Юноша был весьма доволен этой переменой. Не иначе, Шамсинур примерно наказала этого строптивца-раба; а, значит, опасения сына султана, что сестра могла увлечься испанцем, были ошибочны. А опасения были… Особенно не понравилось Мустафе, что Шамсинур поселила кафира в комнатах, примыкающих к покоям наследника. Но девушка убедила брата, что это необходимо, - Селим наверняка не простит неверному своего унизительного поражения и попробует покончить с ненавистным испанцем.
А этого допустить нельзя. Ведь этот Хранитель Сокровищ такой искусный боец! Если он будет рядом с Мустафой, Шамсинур не придется опасаться за жизнь единственного любимого брата.
…Забарджад, сильно прищурившись, разглядывала мужчин. Кто из них победитель Селима? А, кажется, вон тот, по левую руку от Рашид-бея. О Аллах, у него в самом деле голубые глаза, - просто чистая бирюза! А какая фигура, какие рост, стать! Тот грек не идет ни в какое сравнение с этим красавцем! Молодая женщина задрожала, когда ей показалось, что он кинул на нее быстрый взгляд, и нервно облизнула вдруг пересохшие губы.
- Мы – я и наша сестра – желаем, чтобы вы продемонстрировали нам ваше умение, - промолвил принц и небрежно ткнул пальцем в пятерых. Среди них оказался испанец. Начальник охраны перевел для него слова наследника и прибавил громко:
– Наградой тому, кто выйдет победителем, будет ночь с красивой наложницей!
Глаза всех избранных принцем вспыхнули, – приз был очень соблазнительным.
- Чем его высочество желает чтобы дрались? – спросил начальник охраны.
- Палками. Нам не нужно моря крови, Рашид-бей, - сказал Мустафа, скривив губы.
Тотчас принесли слегка заостренные бамбуковые палки, которые иногда использовались охранниками на тренировках, и выбранные принцем мужчины вооружились ими.
Пространство залы, где находились Мустафа и Забарджад, вполне подходило для схватки пяти человек. Наследник подал знак рукою – и бой начался.
В отличие от слишком чувствительного принца, Забарджад была бы совсем не против, если б охранники бились настоящими клинками. Впрочем, и вооруженные деревяшками, они были великолепны, и она следила за ними сверкающим взором, тяжело дыша от волнения.
Воодушевленные обещанной наградой, воины не жалели ни сил, ни умения, ни своих товарищей, которые волею судьбы превратились в противников. Схватка была довольно короткой, но жестокой; первый боец покатился по полу, схватившись за живот, в который угодил заостренный наконечник палки. Второй получил такой удар по голове, что упал чуть ли не замертво. Остались трое – испанец и два араба. Последние, украдкой переглянувшись между собою, заключили молчаливый расчетливый союз. Они решили объединиться против неверного, дабы превосходящими силами справиться с чересчур искусным фехтовальщиком, а затем между собою решить исход поединка.
Они сделали вид, что собираются напасть друг на друга; но затем атаковали испанца с двух сторон, внезапно и стремительно. Однако, кафир не был глупцом или растяпой, и им не удалось застать его врасплох. Он встретил это нападение бесстрашно, с обычным своим хладнокровием; и даже улыбка мелькнула на его губах, когда один из воинов бессовестно использовал против него тот хитрый неожиданный прием, которому испанец совсем недавно обучил его.
Но даже вдвоем охранники не сумели справиться с новичком; он ткнул одного из них в горло, заставив захрипеть и упасть на колени, а другого ударил по руке так, что тот взвыл от боли и выпустил палку.
- Победу одержал наш новый телохранитель, - объявил Мустафа, слегка морщась и показывая знаком, чтобы проигравшие, которые, кряхтя и охая, вставали на ноги, убирались из его покоев.
Победитель поклонился принцу и Забарджад, и ей почудилось, что он вновь метнул на нее внимательный взгляд. Ах, если б она видела чуть лучше!.. Но пора было приступать к следующей части уже возникшего в голове вдовы плана.
- Мне пора идти, дорогой брат, - сказала она, грациозно поднимаясь. – Ты ведь позволишь, чтобы твой телохранитель сопровождал меня до женской половины?
- Если ты этого желаешь, сестра моя.
Забарджад торжествующе улыбнулась под своим покрывалом. Всё идет как надо! Лишь бы голубоглазый кафир понял её...
Двинулись в обратный путь: впереди по-прежнему вышагивал чернокожий евнух, затем – старуха-служанка, которой Забарджад предусмотрительно приказала идти перед собою; затем – сама принцесса-вдова; и, наконец, замыкал шествие испанец, видимо, весьма серьезно отнесшийся к своей обязанности, потому что он шел, положив руку на эфес своей шпаги.
Молодая женщина пару раз оглянулась на него. Затем полутемный коридор кончился, и они вышли в одну из галерей, окаймлявшую прямоугольный залитый солнцем двор, напоминающий патио. Здесь Забарджад сначала приподняла, будто невзначай, подол своей абайи, открыв взору следовавшего за ней мужчины безупречно стройные лодыжки, на которых покачивались, звеня в такт легким шагам, золотые браслеты.
Затем, на повороте, молодая вдова быстро откинула вуаль и вновь обернулась к кафиру, вложив в свой взгляд и улыбку целое море обещаний.
Он даже не слишком удивился, увидев ее с открытым лицом. Улыбнулся в ответ, - у нее даже дыхание перехватило, таким он был красивым и высоким вблизи, - и глаза его вспыхнули, как у изголодавшегося зверя при виде желанной добычи.
- Сегодня ночью, - шепнула она, - жди; за тобой придут...
Он кивнул, и она заметила, отворачиваясь и накидывая гишуа, что испанец беззвучно шевелит губами, повторяя её слова, - возможно, понял не всё, и запоминает, чтобы потом спросить у кого-нибудь смысл сказанного ею.
Больше она не оглядывалась. Это было небезопасно; да и слишком ее тянуло к нему, она ощущала на себе его жаркий взгляд, и дрожь пробегала по телу. Как будто он уже касался ее напрягшихся плеч, спины, ягодиц...
Наконец, впереди показались решетчатые двери, ведущие на женскую половину дворца. Их сторожили двое громадного роста евнухов, вооруженных секирами и кривыми саблями.
Далее охраннику Мустафы идти было нельзя. Он повернул назад, а Забарджад проследовала в свои покои. Сердце молодой женщины сладко трепетало при мысли, что совсем скоро прекрасный голубоглазый кафир окажется в ее постели… И для этого остался один, последний, ход: Забарджад надо было уговорить Арифу привести к ней ночью испанца.
…Однако, это оказалось не так просто, как в случае с греком. Старуха никак не хотела понять, чего желает от нее вдова Шахназа. Глядела недоуменно своими по-детски ясными синими глазами, дергая длинный седой волос, росший на подбородке. Суеверная Забарджад сделала потихоньку от старухи предохраняющий от злых чар знак. Об этом волосе ходили по гарему слухи, что он обладает волшебной силой, и что, если Арифа выдергивает его и загадывает желание, - оно непременно сбывается, и что верная служанка принцессы Шамсинур даже, таким образом, может заколдовать человека, превратить его в кого угодно.
Пришлось объяснять всё прямо и откровенно. Сказать, что с испанцем Забарджад говорила, и что он согласен. Посулить красивый браслет в подарок, - Арифа была падка на золото. Но старую служанку это не обрадовало. Забарджад показалось, что сморщенное лицо Арифы стало озабоченным, старуха прикрыла глаза пергаментными, лишенными ресниц, веками, зажевала тонкими губами, как бы раздумывая. Не иначе верная наперсница дочери султана уже знает, что ее госпожа положила глаз на красавца-испанца!
При мысли об этом Забарджад окатила волна жгучей ревности. Не в силах сдержаться, вдова намекнула Арифе на старика, который навещал Шамсинур, на то, что, если об этом узнает отец принцессы или ее жених, Селим-бей… Она не продолжила, остановилась, не решаясь зайти дальше.
И это подействовало. Старуха обещала помочь. Правда, сказала, что это будет куда сложнее, чем раньше: охрана гарема усилена, риск огромный. Забарджад пришлось к браслету добавить пару серег. Арифа повеселела, серьги тут же вставила в уши. «Ну кого эта старая хитрая шакалиха соблазнить собирается?» - с раздражением думала вдова Шахназа, глядя, как та вертится перед зеркалом, словно юная кокетка в день свадьбы.
Но эти минуты досады стоили конечного результата. Арифа обещала в полночь привести испанца в спальню Забарджад; только, - сказала напоследок, - придется пойти на хитрость, чтобы всё прошло как надо.
Но счастливая вдова уже почти не слушала старуху, кивала, на всё согласная, вся в грезах о грядущей ночи и ждущем блаженстве…

 Отправлено: 15.10.11 20:15. Заголовок: ..

25.
Сидя на толстом мягком ковре и горстями забрасывая в рот сладкие финики, Нгумба слушал своего друга Хосе, который рассказывал о том, как тунисская принцесса почти открыто обещала ему свою любовь.
- Она велела мне ждать. За мной придут, - и отведут к ней.
Голубые глаза Хосе так и сверкали. Он быстро ходил по комнате, поглаживая эфес своей шпаги длинными пальцами.
- И ты пойдешь? – спросил Нгумба.
- Конечно. – Хосе остановился, бросил быстрый взгляд на африканца, и тому почудилось, что друг немного смущен.
- Ну да. У меня есть невеста, - как бы оправдываясь, сказал Хосе. Нгумба знал об этом, - когда он помогал Арифе ухаживать за раненым, в одну из ночей, когда бывший «черная доска» был один у постели испанца, тот в бреду несколько раз упомянул имя Брижитт. А, когда началась дружба между Хосе и Нгумбой, испанец признался, что Брижитт – его суженая, что они помолвлены. – Но, видишь ли... Во-первых, я не видел её уже несколько лет. Если б не медальон, который она мне подарила перед моим отъездом, - даже лицо бы её, может, не вспомнил. Во-вторых, мы пока еще не женаты. – Нгумба только кивал. Он не очень понимал, зачем Хосе ему это рассказывает. – А в-третьих... В-третьих, эта сестра принца вся увешана золотом.
Нгумба вытаращил глаза, пытаясь все это осмыслить. Но доводы Хосе не складывались в его курчавой голове.
- Понимаешь? – спросил испанец. Негр недоумевающе пожал могучими плечами. Хосе подошел, наклонился над ним, шепнул почти в ухо:
- Золото, дружище! Золото, которое может нам пригодиться. Оно есть у этой женщины. У нее его много!
Нгумба повращал белками глаз, будто это могло помочь мыслительному процессу.
- Ты хочешь... попросить у нее золото? – наконец, решился он на вопрос.
- «Попросить»! – усмехнулся Хосе. – Не думаю, что она так легко расстанется со своими побрякушками. Даже если очень постараться доставить ей удовольствие. Но, когда она заснет, - можно поискать драгоценности в ее комнатах, найти и взять.
- За воровство руки отрубают, а, если у своих господ украл, - кожу с живого сдирают или опускают в кипящее масло. – Резонно заметил Нгумба.
- Думаю, это наш единственный шанс. Вряд ли меня будут обыскивать перед тем, как я уйду от принцессы. А, обнаружив кражу, она не посмеет указать на меня - своего тайного любовника.
Нгумба понял. Восхищенно взглянул на друга. До чего же Хосе умен! Ведь и правда, - побоится сестра Мустафы выдать испанца, ведь это и ей самой смертный приговор!
- Всего несколько золотых украшений, - говорил между тем Хосе, вновь начиная мерять шагами комнату, - и мы можем приступать к своему плану. Ты не раб, ты свободен, можешь, если не на дежурстве, выходить в город. Свяжешься с тем человеком, о котором я тебе рассказывал. И попробуем через него найти способ бежать из Туниса.
Нгумба кивнул. Он на все согласен, лишь бы помочь Хосе! А друг задумался, слегка нахмурил лоб, спросил неожиданно:
- У наследника одна родная сестра?
- Одна, Аллах свидетель. Они, я слыхал, в один день и час родились.
- А, - только и произнес испанец, почему-то мрачнея, прикусив губу. Потом добавил: - Она совсем не похожа на принца. Выглядит немного старше. Но красавица! Глаза яркие, зеленые, я таких не видел никогда. – И снова зашагал туда-сюда.
- Финики вкусные, - вдруг ослепительно улыбнулся ему негр. – Садись, покушай, а то я один всё съем. Они тебе нынче очень полезны будут.
Хосе недоуменно воззрился на него:
- Почему?
- Чтоб принцессу довольной сделать, одно из лучших средств. – Чернокожий выразительно поднял вверх палец. - После горсти фиников можно всю ночь женщину любить и не утомиться.
- Ты пробовал?
- Нет, не довелось, - вздохнул африканец. – Но так многие говорят.
Хосе расхохотался, уселся по-турецки рядом с Нгумбой и начал, всё смеясь, есть предложенное лакомство.

...Уже вечерело, когда Нгумбу вдруг вызвали к Рашид-бею. Начальник охраны был не один и, едва африканец вошел в комнату, удалился, оставив чернокожего наедине с закутанной в покрывало маленького роста женщиной, в которой Нгумба тотчас признал лекарку, врачевавшую Хосе.
- Ну что, юноша, - начала она без особых предисловий, - раненый наш на ноги поднялся?
- Да, госпожа. – Нгумба говорил со старухой уважительно, чувствовал – непростого она звания. – Он встал. Он уже совсем здоров.
Старуха неопределенно хмыкнула, как показалось чернокожему, внимательно разглядывая его.
- Здоров... Встал... Это хорошо. Вот только сегодня у него встало не то, что нужно. – Она сделала настолько выразительный знак рукой, что даже недогадливый Нгумба сразу ее понял. – Не в тот курятник орел наш черный залететь собрался. Как бы ему там голову прекрасную набок не свернули.
Эта старая хитрая кобра что-то знает! Но, в любом случае, Нгумба будет молчать. Не выдаст друга ни за что на свете! И он постарался изобразить на лице полное недоумение. Только лекарку это не обмануло.
- Да ты губы-то не выпячивай и глаза не таращь, будто на термитник голым задом сел,- произнесла она со скрипучим смешком. - Мне ведомо, что одна женщина сделала твоему другу предложение. И он согласился. Сегодня в полночь его должны к ней отвести.
- Ничего такого я не знаю. – Выдавил из себя негр. – Ни о каких женщинах.
Лекарка повелительно взмахнула рукой: молчи, мол. Продолжала:
- Нельзя ему туда идти. Ни в коем случае. – Она извлекла из-под покрывала флакончик, протянула Нгумбе. – Вот. Это для него. - Тот отшатнулся, даже руки за спину спрятал. Отравить Хосе?.. Да он скорее позволит себя живьем в землю закопать!
- Не бойся. Это просто чтоб он уснул. Несколько капель в какое-нибудь питье – и он до утра проспит крепким сном. – Поняв его движение, сказала старуха. – Не желаю я зла красавцу-испанцу. Если б желала – он бы с постели, еще когда я его лечила, не поднялся. Аллах свидетель.
Африканец вынужден был согласиться про себя, что она права. Но смотрел недоверчиво и пузырек не брал.
- Ты ему жизнь спасешь, коли по-моему сделаешь, - продолжала старуха. – Видение мне было – если он к этой женщине пойдет, смерть его ждет неминучая.
Нгумба начинал верить ей. Что она не простая лекарка – это ясно. Шаманка, раз видения у нее бывают. Таких почитать и уважать надо. И беспрекословно повиноваться. Поэтому он протянул огромную светло-коричневую ладонь, и старуха положила на нее флакончик.
- Как он заснет, - придешь сюда ко мне. Это полдела только, а вторую половину позже обговорим...

Как хорошо, что Мустафа прислал Забарджад шесть новых рабынь-служанок! Всем нашлось дело, и старым, и новым, весь вечер прошел в хлопотах и приготовлениях. Молодой вдове хотелось сразить красавца-кафира наповал, и для достижения этой цели она не щадила ни одну их своих прислужниц.
То и дело слышались шлепки – это Забарджад отвешивала не слишком проворным служанкам подзатыльники. Впрочем, делала это почти беззлобно, и к концу вечера, уже полностью одетая, причесанная и надушенная, отсылая всех рабынь, даже расщедрилась, подарила трем наиболее расторопным девушкам по динару.
Какое счастье, что она могла выбрать, наконец, не чёрное платье! Забарджад одела бирюзовую абайю, обильно расшитую золотом. А серьги, ожерелье, перстень – все эти украшения на красавице-вдове были с изумрудами. Ведь и имя Забарджад означает «изумруд», и молодая женщина считала, что этот камень приносит ей удачу и счастье.
Сегодня-то точно принесёт! Скоро, совсем скоро Арифа приведет к ней голубоглазого испанца! Сладкая истома охватила тело, когда представила себе вдова его прекрасное лицо и великолепную фигуру. Сказочное блаженство ждет Забарджад; и, коли так угодно будет Всевышнему, никто, никто не помешает этому!
Чем ближе была полночь, тем в большее возбуждение приходила красавица. Места себе не находила, бродила по спальне, по которой витал аромат благовоний – Забарджад сама смешала в нужных пропорциях капли драгоценного цветка иланг-иланга, сандала, розы и муската и, добавив полученное масло в бронзовую курительницу, зажгла ее. А на одеяла и подушки брызнула сосновым маслом, - Шахназу этот запах всегда очень нравился, делал покойного мужа сильным и неутомимым. Расставила везде светильники, зажгла: хотелось всю ночь любоваться красавцем-кафиром.
Наконец, когда ожидание стало совершенно невыносимым, и мочки ушей заболели от того, что Забарджад без конца нервно дергала длинные, чуть не до шеи, серьги, - в дверь постучали, негромко, но явственно.
Молодая вдова так и бросилась к двери, распахнула ее... На пороге стояли две закутанные в покрывала женщины – одна очень маленькая, другая - очень высокая. Они!..
Маленькая взяла за руку высокую - та неуклюже сделала несколько шагов, - ввела в комнату Забарджад. Вдова быстро задвинула засов, перевела дух: о Аллах всемогущий, помог, обошлось!
Арифа откинула покрывало, и Забарджад увидела, что лицо у служанки напряженное.
-Еле пробрались, - скрипуче сказала старуха, - на каждом шагу стража, везде опасность... – И тут же набросилась на вдову: - Зачем столько ламп зажжено, принцесса? Не дай Аллах, кто-нибудь свет заметит!
Забарджад кинулась тушить огонь, оставила пару светильников у кровати. Высокая фигура так и стояла закутанная, переминалась с ноги на ногу под своим плотным покрывалом, явно чувствуя себя неудобно в женском облачении. Молодая вдова устремила на нее горящий нетерпеливый взор. Арифа заметила его, понимающе хмыкнула:
- Сейчас, сейчас! Вот он, ваш испанец, привела во всей красе! – Она резким жестом стянула покрывало со своего спутника... И Забарджад отшатнулась назад, потеряв на какое-то мгновение дар речи, только раскрывала как рыба беззвучно рот и хлопала изумленно вытаращенными глазами. Словно не замечая ее реакции, Арифа слегка подтолкнула к ней приведенного мужчину, почти пропела:
- Ах, как хорош, ну чисто испанский гранд! Да что гранд - просто принц заморский! Ему бы корону на голову да мантию на плечи – короли всего мира позавидовали бы!
Забарджад, наконец, обрела дар речи, с шипением выдохнула из груди воздух, а с ним следующее:
- Ты кого привела, старая паучиха? Кто это такой, шайтан тебя возьми?
- Как кто? – изумленно спросила Арифа, переводя взгляд с «принца» на молодую вдову и обратно. – Испанец ваш голубоглазенький.
- Ты, помесь шакалихи и ехидны! Какой же это испанец? Ты что, ослепла или из ума совсем выжила?.. Это же африканец!
- Да быть не может! – Всплеснула руками старуха, вглядываясь в лицо приведенного. – Где же вы чернокожего увидали, моя принцесса? И кожа светлая, и глазки голубые. Видно, света здесь мало. Или переволновались вы, дожидаючись...
Забарджад так ногами и затопала:
- Переволновалась, значит?.. Ах ты, Иблисово семя, зловонный помёт гиены! Вместо испанца мне задумала чернокожего подсунуть? Да я тебя на кол велю посадить! Живой в землю зарыть!..
Арифа вдруг как будто что-то сообразила, опять руками замахала, запричитала:
- Ай-яй-яй, несчастная я, голова моя седая неразумная... Принцесса, это ж всё волшебство моё! Перестаралась я с вашим красавчиком, Всевышний в том свидетель!
-Ты это о чем?
- Чтоб никто ничего не заподозрил, чары я на любезного вашего навела. Только я теперь его в истинном виде могу узреть, больше никто. А для всех я его чернокожим сделала. Всё чтобы привести его к вам! Ведь евнухи почитай все негры, а, если б и заподозрил его кто, он бы одежду скинул – да в темноте и улизнул незаметно. Но, видать, волос мой слишком длинным был, вот и колдовство сильнее, чем нужно, оказалось! И теперь красавчик ваш, только Аллах ведает когда, обратно превратится!
- Ты что же, хочешь сказать, что это – испанец? – недоверчиво спросила Забарджад, щурясь и поднося ближе к лицу невозмутимо стоявшего всё это время мужчины одну из ламп. – Это... он?
- Он, кому ж и быть как не ему? Рост его, стать его, одежда его – видите, кафтан телохранителя... Да и шпага его на боку!
- Одежда, шпага – это да... – Всё не верила вдова. – А вот ростом тот вроде поменьше был, да и в плечах поуже...
- Вы ж его вблизи не видели, разве не так? Вот и показалось, верно, что он не такой рослый да плечистый. Да неужто вы и этим недовольны, что он так сложён? Быть того не может! Сама на него гляжу – и слюнки даже у меня, старой, текут, бородой пророка клянусь! Ведь это же принц, настоящий принц! А что заколдованный он – так это не беда, может, за ночь пройдёт. И к утру он белым да голубоглазым снова станет! – Она ходила вокруг «испанца», нахваливая его, поглаживая, как барышник продаваемого жеребца.
Молодая женщина и не верила ей – и верила. Какая выгода старухе лгать? Что она, Забарджад, у Шамсинур перехватила испанца, - так он же не невинная девушка, кто узнает, что он раньше в постели у вдовы Шахназа побывал? И заплачено Арифе более чем достаточно, - не будет старая алчная кобра, да ещё в таком важном деле, шельмовать, будто игрок в кости на базаре.
- Снова станет голубоглазым, говоришь?.. – задумчиво протянула она.
- Ой, не буду врать, может, и до утра такой останется... А, может, и через часик побелеет.
Тут «испанец» издал какой-то непонятный, сдавленный звук, похожий на стон. Арифа сразу подскочила, спросила у него что-то, он ответил тихо на непонятном вдове языке.
- Что он говорит? – заинтересовалась Забарджад.
- Красотой вашей несказанной восхищается. Сказал – не могу больше, обнять хочу, к груди прижать. Сил, говорит, нет больше ждать.
Забарджад почувствовала, как запылало лицо. Как давно не слышала она таких слов! Сомнения ее испарились, когда чернокожий молча скинул кафтан и, белозубо улыбаясь, протянул к ней руки, мощные, длинные; в свете ламп мускулы вздувались и перекатывались под эбеновой кожей, будто волны.
Как он силен! Как могуч! И как пахнет от него приятно, что-то до того мужественное, влекущее... Она со вздохом шагнула вперед, оказавшись в его объятиях. И последнее, что успела произнести, прежде чем уста ее слились с устами заколдованного испанца, было обращение к Арифе:
- Ступай в соседнюю комнату... Позову... Но, если он окажется нехорош, - вернёшь мне всё моё золото...

- Просыпайся! Просыпайся же, Хосе! – расталкивал друга Нгумба. – Чтоб носорог тебя забодал, разве можно так крепко спать?..
Хосе только бормотал что-то, отмахиваясь от Нгумбы как от надоедливой мухи. Но вдруг подскочил на постели, - и чернокожий и моргнуть не успел, как его горло укололо острое лезвие обнаженной шпаги, выхваченной из-под подушки.
Несколько секунд Хосе смотрел на Нгумбу недоумевающим застывшим взглядом, как человек еще до конца не проснувшийся и находящийся во власти своего сновидения; затем опустил клинок и пробормотал:
- Это ты?.. Прости, я думал, что еще сплю.
Нгумба потер шею:
- Да я не в обиде. Хорошо, когда воин не расстается с оружием и всегда наготове.
Испанец растерянно посмотрел в окно комнаты, в которое вливались яркие солнечные лучи:
- Разве уже утро? - Он взъерошил волосы, потряс головой: - Голова что-то тяжелая... Не пойму почему.
- Уже полдень. – Мудро предпочтя проигнорировать вторую часть фразы друга, произнес Нгумба. - И скоро нам заступать на пост. Сегодня мы вдвоем охраняем двери в личные покои наследника. Это большая честь для нас, сказал Рашид-бей.
- А, - только и ответил на это Хосе, вскочил одним гибким движением сильного хищника и, босой и нагой, направился в ванную комнату.
В глубокую и широкую чашу мраморной ванны, больше похожей на бассейн, прислужники уже натаскали свежей прохладной воды. Хосе не стал спускаться по ступеням; взмахнул руками и прыгнул, почти без брызг, вниз головой с того края, где была наибольшая глубина. Долго не показывался над водой, потом вынырнул и перевернулся на спину, блаженно раскинув конечности.
Но вдруг забарахтался, будто начал тонуть, быстро подплыл к краю бассейна, позвал Нгумбу.
- А как же мое свидание с принцессой? – спросил он, когда африканец подошел, подтягиваясь на руках и садясь на край ванны. – Черт возьми, я совсем забыл о нем! Выходит, оно не состоялось?
Нгумба взял свежее пестрое полотенце, лежащее на низком столике, бросил другу.
- Не беспокойся. Состоялось. Я ходил вместо тебя.
- Ты?..
Чернокожий, пока Хосе вытирался, рассказал, как пришла около полуночи посланная от принцессы, как они безуспешно пытались вместе разбудить испанца, спавшего мертвецким сном, и как потом раздосадованная служанка велела идти вместе с нею ему, Нгумбе. Эта часть рассказа, бывшая ложью, нелегко далась африканцу. Он боялся запутаться в тенетах собственного вранья, но Хосе ничего не заметил, возможно, потому, что бывший «черная доска» и раньше не отличался красноречием.
Зато дальше повествование пошло легче, потому что Арифа позволила негру рассказать другу все как было о прошедшем тайном свидании. Хосе от души хохотал, когда Нгумба живописал, как старуха обманула принцессу.
- Святители небесные, неужели эта девица так глупа?.. - смеялся испанец. – Вот и пленяйся после этого подобными красавицами! Но, господи милосердный, все равно, как она была хороша! Право, как же я проспал такое свидание?.. Никогда раньше со мной такого не было! – Он снова потряс головой, прибавил разочарованно: - А сегодня, как на зло, будем целый день стоять у дверей, как какие-нибудь языческие идолы. От такого стояния только мысли всякие лишние на ум приходят, а они мне совсем не нужны. Мне бы лучше изнурительную тренировку, долгий бой, да такой, чтоб после него только и мечтать добраться до постели, рухнуть на нее и заснуть.
Он взглянул на слушавшего его с удивлением Нгумбу, улыбнулся:
- Тебе повезло, дружище! Ты утолил голод своего тела. А я остался без еды.
- А, вот ты о чем! – тоже заулыбался чернокожий. – Не расстраивайся, Хосе! Рашид-бей сказал, что сегодня ночью ты получишь то, что он обещал вчера за победу в бою в покоях наследника – рабыню.
Хосе оживился:
- Неужели? Что ж, великолепная новость! Надеюсь, она будет симпатичная.
- Я слышал от охранников, что некрасивых Рашид-бей не выбирает. Девушки все очень юные и хорошенькие, прекрасно танцуют, даже делают массаж...
Глаза испанца так и засверкали от предвкушения; но вдруг он нахмурился и перебил негра, спросив:
- Нгумба, а как же наше дело? Ты вспомнил о нем, когда был в опочивальне принцессы?
- Пойдем, - торжественно ответил африканец, и они вернулись в спальню. Нгумба подошел к стоявшей в нише у стены большой статуе из серебра, изображавшей схватку двух тигров, осторожно засунул два пальца в пасть одному из зверей и извлек оттуда несколько драгоценностей.
- Это из ее шкатулки, - немного смущенно – ему никогда еще не приходилось воровать – сказал чернокожий. – На девушке были украшения с изумрудами, но мне стало жалко её, кажется, она очень ими дорожит. Поэтому, когда она крепко заснула, я встал, нашел ящичек с драгоценностями и взял это. С самого дна, чтобы она не сразу спохватилась. – Он гордо посмотрел на друга – вот гляди, и я не такой уж глупый! Но тут же, уже огорченно, добавил: - Не знаю, насколько они ценны и сколько за них дадут...
Они подошли к окну, и Хосе начал рассматривать украшения. Лицо его просияло.
- Это великолепные и редкие вещи. Бриллианты чистой воды, крупные сапфиры и рубины. Уверен, всё это будет стоить очень дорого. Дружище, ты молодчина! И какая смекалка! Не взял то, что было сверху... Это должно нам помочь!
- Я очень рад, - только и сказал Нгумба. Хосе похлопал его по плечу. Потом слегка пригнул голову Нгумбы и заговорил тихо, почти шепотом:
- Сегодня вечером, после того, как нас сменят, тебе надо отпроситься у Рашид-бея и сходить в порт. Рабов-христиан как раз в это время погонят в тюрьму, и, возможно, ты увидишь моего приятеля, о котором я тебе рассказывал. Его ни с кем не спутаешь, у него рыжие волосы и борода и шрам через левый глаз. Скажешь, что ты от меня... То есть, от дона Эстебана де Вийяр дель Агила. Запомнишь? – Нгумба кивнул, пошевелил толстыми губами, повторяя имя. – Скажешь этому человеку, что я нахожусь в охране наследника. Что у меня есть план побега, и довольно простой, но мне необходим корабль и люди, умеющие им управлять. Быстрый, очень быстрый корабль, и надежные умелые моряки. Мой приятель наверняка заметит, что на это нужно много денег. И ты дашь ему эти драгоценности.
- Все? – Нгумбе явно не хотелось расставаться с трофеем, доставшимся с риском для жизни, - но, Аллах и все существующие боги, так приятно!
Испанец сказал твердо:
- Все. Для нас с тобой это не понадобится. Нас выпустят из дворца и так, да еще, быть может, - он усмехнулся, - с пышной свитой, с почетом проводят в порт. Лишь бы нам было на чем уплыть из Туниса!
Нгумба с уважением посмотрел на решительное, энергичное лицо друга - какой же он все-таки умный! Нет, надо делать всё, что велит Хосе. Подчиняться, не задавая лишних вопросов. Он кивнул, потом спрятал драгоценности в тайник, и друзья начали надевать парадную форму, собираясь заступать на свой почетный пост.
...Вскоре они, в полном соответствии с традицией: в одной руке – меч наголо, в другой – длинное копьё - уже стояли по обе стороны роскошных обитых кованым серебром двухстворчатых дверей, ведущих в личные покои наследного принца.
Прошло не более получаса – и к Мустафе был призван Рашид-бей; а вскоре двери распахнулись, и сын султана вышел в сопровождении начальника охраны.
Оба стража вытянулись в струнку, отдали наследнику честь, прижав к груди обнаженные клинки, отставив со стуком копья; но юноша, занятый разговором с Рашид-беем, не обратил на них никакого внимания.
- Мы идем всего лишь к своей сестре, - негромко говорил он. Лицо у него было очень бледное, он хрипло, быстро дышал. – Нам не нужна охрана. Если вы так настаиваете, - вы можете сопровождать нас.
Рашид-бей что-то тихо ответил, Нгумба расслышал слово «носилки», но принц взмахнул рукой, повелевая приближенному замолчать, и двинулся вперед, бесшумно ступая по ковру, который был расстелен по всему коридору. Сделав шагов десять, вдруг закашлялся, схватившись рукой за грудь, пошатнулся, и Рашид-бей поддержал его.
Затем они скрылись в полутьме коридора. Испанец и Нгумба переглянулись и одновременно приняли расслабленные позы. Во дворце стояла жара, оба взмокли в своих плотных одеждах, поверх которых были к тому же стальные доспехи. Из-под шлемов, украшенных перьями цапли, по лицам тек пот.
Хосе не выдержал, снял свой шлем и повесил на острие копья, которое затем отставил в сторону, вложил в ножны шпагу. Нгумба укоризненно покачал головой. Ой, и попадет же другу, если кто увидит его на столь важном посту в таком виде! А Хосе и дела не было до этого. Он беспечно, даже тихо насвистывая, скрестил на груди руки, прислонился к стене.
- Он совсем мальчишка, и такой... беззащитный, - вдруг ни с того ни с сего произнес он. – Слабый, тоненький. Кажется – ткнешь пальцем, и упадет как сухая былинка. Даже жаль...
Он не докончил свою мысль, замолчал, посерьезнев, задумавшись о чем-то.
- Ты о его высочестве?
- Да.
- Я заметил, кстати, – он на тебя и не смотрит почти, - сказал Нгумба, почесывая мокрый лоб. – Ты его больше не интересуешь.
- Да, я тоже заметил, – согласился Хосе, вновь повеселев. Африканец шумно вздохнул, тяжело, как буйвол, переступил с ноги на ногу, с завистью поглядывая на друга, но не решаясь снять шлем. Внезапно ему пришло в голову, что ведь и Хосе есть в чем ему позавидовать, и негр начал рассказывать про прекрасную принцессу и проведенную с ней ночь.
Этот весьма незатейливый, но полный весьма откровенных подробностей рассказ, к удовольствию Нгумбы, подействовал. Хосе напрягся, и уже через несколько минут начал умолять друга прекратить.
- Перестань! Не трави душу! Иначе я не доживу до ночи... Ведь нашел тему для разговора! Лучше мух на дверях бей!.. – А потом прибавил: - Вот уж не думал, что в гареме самого султана такое творится. Любой европейский бордель по сравнению со здешним дворцом – просто монашеская обитель!
Время для изнывающих от безделья и жары стражников тянулось невыносимо медленно. И вдруг из полутьмы коридора показался принц. Он был один, и шел очень быстрым шагом, почти бежал, к своим покоям, - но ковер заглушал звуки, и наследник двигался почти неслышно.
Нгумба вытянулся. Хосе схватил копье, хотел надеть шлем, но тот вдруг соскользнул с наконечника и покатился прямо к ногам Мустафы. Нгумба внутренне вздрогнул: ну вот, дождались! Сейчас будет другу головомойка!
Опасения чернокожего подтвердились. Принц приближался, и оба охранника увидели, что он в бешенстве. Рот искривлен, щеки горят, глаза светятся желтым цветом, как у разъяренного тигра, чалмы на голове нет, и волосы растрепаны. Мустафа с размаху пнул ногой шлем, и тот подскочил и со звоном ударился о стену.
Нгумба и Хосе переглянулись. Наследник совсем не походил на того бледного чахлого юношу, который так недавно вышел из своих покоев. Вообще был не похож на себя. И что могло так разгневать его?..
Принц был уже в двух шагах. Стражи приветствовали его как положено, распахнули перед ним тяжелые двери. Он бросил тяжелый, исподлобья, взгляд на испанца и процедил сквозь зубы:
- За мной.
Друзья снова переглянулись. Относилось ли приказание наследника к одному Хосе, или оно касалось обоих телохранителей? Испанец пожал плечами, отставил копье, отстегнул пояс со шпагой, - входить в личные покои сына султана с оружием было нельзя. Передал всё Нгумбе и шагнул за принцем.
Но тут Нгумба вдруг сообразил, чем так разъярен Мустафа. Сестра принца! Она обнаружила похищение своих украшений и пожаловалась брату. Это казалось невозможным, - ведь тем самым принцесса признавалась в своем свидании с охранником, - но эта девушка, как сказал Хосе, так глупа... И, возможно, сгоряча всё выложила брату, не подумав о последствиях.
В общем, как-то – или чуть проще - подумалось Нгумбе, и ему стало ясно, что спасти испанца от бешенства наследника может только он. Он бросил у дверей оружие - и свое, и Хосе, - и поспешил на помощь другу...

 Отправлено: 21.10.11 22:57. Заголовок: ..

26.
Тем утром в покои к принцессе Шамсинур явился сам владыка Туниса, ее отец. Разговор пошёл о свадьбе и подготовке к ней. Для Шамсинур, все мысли которой были отнюдь не о женихе и скором браке, это было нелегкое испытание. Девушке пришлось изо всех сил делать вид, что всё, что говорит отец, ей очень интересно, что она очень рада и довольна предстоящим событиям, столь важным в ее жизни. На самом же деле ей хотелось заткнуть уши, завизжать и затопать ногами. Всё внутри клокотало от невозможности выплеснуть свои чувства, высказаться откровенно, распахнуть душу.
Как на зло, и Арифы рядом не было, чтоб поддержать свою госпожу если не ласковым прикосновением, так хоть ободряющим взглядом. Старуха отсутствовала всю ночь, сказали Шамсинур служанки, и к утру так и не вернулась. Девушка надеялась, что верная Арифа занимается устройством и подготовкой побега. Иначе – зачем пропадать невесть где так надолго?
Когда султан, наконец, ушел, Шамсинур заплакала – скорее, от злости и бессилия, нежели от горя. Краска с подведенных глаз размазалась безобразными пятнами по лицу принцессы, пришлось всё смывать.
Затем дочь султана, выгнав всех прислужниц, заметалась по комнатам, кусая кончики пальцев, чтоб не закричать. Боже правый, если с побегом ничего не выйдет, - что тогда ей делать?.. Остановилась, провела рукою по бурно вздымающейся груди. Там, под платьем, было спрятано то, из-за чего брак с Селимом был невозможен. Из-за чего она не могла оставаться в Тунисе, из-за чего вынуждена была бежать на чужбину...
«Но этим я спасла Мустафу! – напомнила себе девушка. – Значит, такова была воля неба».
В это время и пришел брат. Шамсинур пришлось притвориться, что она ему очень рада. Но вид принца сразу заставил ее всполошиться. У Мустафы снова была сильная одышка, болело сердце. Нужна была Арифа, а ее по-прежнему не могли найти.
Евнухи помогли принцу раздеться, лечь в одной из комнат.
Потом девушка сидела рядом с братом, держа его за руку, с тревогой глядя на бледное до синевы лицо юноши. Наконец, прибежала Арифа, увидела Мустафу, покачала головой, велела Шамсинур оставить больного и ее.
Дочь султана прошла в самую большую из своих комнат, типа гостиной, села на оттоманку, начала рассеянно ощипывать гроздь винограда с золотого подноса. И тут евнух объявил о приходе Забарджад.
Шамсинур сначала хотела сказаться спящей, но потом решила, что невестка сможет развеять ее тоску. Велела принять нежданную гостью. К изумлению принцессы, Забарджад внесли на носилках, хотя покои вдовы соседствовали с комнатами Шамсинур, находились не более чем в тридцати шагах.
- Ты нездорова, сестра моя? – спросила дочь султана, когда Забарджад спустила ноги и как-то неловко вылезла из паланкина. По ярким, каким-то чересчур пухлым, губам молодой вдовы скользнула таинственная улыбка.
- Нет-нет, не беспокойся, Шамсинур. Со мной все хорошо. – Гостья бросила проницательный взгляд на дочь султана, на её бледное ненакрашенное лицо, едва заметно усмехнулась.
Затем, немного поморщившись, будто испытывала боль в седалище, опустилась на оттоманку рядом с хозяйкой. Шамсинур приказала принести напитки и сладости. Омыв руки розовой водой и попивая апельсиновый шербет, закусывая халвой и засахаренными орешками, Забарджад спросила, лукаво блестя зелеными глазами:
- А где твоя Арифа?
- Она... скоро придет. Что ты хотела от нее?
- Да так. Рецепт одного снадобья. – Переводя разговор на другое, промолвила: - Слышала я, был у тебя наш повелитель и твой отец? Свадьба ведь твоя, сестричка, уж совсем скоро...
Шамсинур промолчала, потянулась к чашке с шербетом, но неловко опрокинула ее, сладкая фруктовая масса разлилась по подносу. Забарджад откинулась на подушки, прикрыла глаза, как будто смакуя напиток, но сама пристально наблюдала за «сестричкой». Не дождавшись ответа, продолжала:
- Завидую тебе. Какое счастливое это время - быть невестой! Да еще такого красавца, как наш капудан-паша.
- С удовольствием уступила бы это счастье тебе, - не выдержала Шамсинур. – Тем более, помнится, ты всегда восхищалась Селим-беем.
Забарджад рассмеялась:
- Да, сестра, было время... Но оно прошло. Наш великий Реис меня больше не интересует, Аллах свидетель.
- Вот как? В самом деле? Что же произошло?
Вдова отложила чашку, любовно огладила изумрудное ожерелье на высокой довольно полной шее.
- Мне нравятся победители, а не побежденные, - сказала, наконец, загадочно улыбаясь.
Шамсинур, недоуменно сдвинув брови, смотрела на нее. Вид у Забарджад был такой... как у львицы, только что насытившейся мясом свежеубитой газели, - подумалось девушке. И что означает эта фраза о победителях?.. Победитель... Победитель Селим-бея!
Шамсинур вскочила так резко, что вдова даже подпрыгнула на подушках.
- Что с тобою, сестра? – спросила встревожено – а в уголках губ все же затаилась едва уловимая насмешка.
- Ничего, - сдавленным голосом ответила дочь султана. О, какое подозрение! Арифы не было всю ночь... Забарджад, пришедшая к старухе – и такая томная, расслабленная, таинственно сияющая...
Шамсинур не слишком хорошо умела притворяться. Жизнь в гареме не приучила ее, как других обитательниц дворца, к лицемерию и обману. И сейчас она почувствовала, как туманит голову поднимающийся из глубин души гнев. Как судорожными толчками, будто колесо арбы, которую тянут круто в гору волы, бьется сердце. Она знаком выслала из комнаты прислужниц, затем подошла чуть ли не вплотную к Забарджад, прямо глядя в зеленые хитрые, подведенные до самых висков, глаза.
- Скажи... Ты была с ним?
Изумрудные глаза захлопали, забегали, словно пытаясь спрятаться, не выдерживая пристального взгляда карих - с желтыми огоньками, вспыхивающими, как знаки приближающейся опасности.
- С кем? Ты о чем?..
- Сама знаешь, с кем. С Хранителем Сокровищ. С победителем Реиса.
- Как ты можешь, Шамсинур?.. – Вскочила теперь и Забарджад, заметно краснея даже под слоем румян. - Я – вдова твоего брата, уважаемая и уважающая себя женщина! Я верна памяти Шахназа, клянусь бородой Пророка!
- Знаю я твое уважение и верность! И про грека знаю, – тихо, злобно процедила дочь султана.
- И мне про тебя кое-что известно! – не удержалась Забарджад. – Про плешивого старика, который навещал тебя каждую ночь много дней! – Она с торжеством увидела, что Шамсинур вздрогнула, побледнела. Но тут же справилась с собой и начала медленно наступать на Забарджад, и такое у нее было лицо, что молодая вдова не на шутку испугалась.
- Попробуй только кому-нибудь обмолвиться об этом, сестрица... И тебе недолго жить, - это я тебе обещаю, – низким, незнакомым даже себе голосом, сказала Шамсинур. - Никогда не видела, что бывает с людьми, которых укусила кобра? Их лица чернеют, языки вываливаются, глаза вылезают из орбит. Так может быть и с тобой, дорогая Забарджад!.. А теперь говори – был у тебя испанец? Арифа его к тебе приводила?
- Д-да....был. Да, Арифа его привела. Но что в этом такого? – отступая назад, пролепетала вдова. – Ты тоже его хочешь? Бери, сестричка, бери. Мне он больше не нужен. Не так уж он и хорош... – Сзади оказался диванчик, и Забарджад упала на него, выставив перед собой руки, боясь, что взбешенная «сестричка» нападет на нее.
Но принцесса не кинулась на нее. Она стояла, дергая себя за косы. И вдруг Забарджад с ужасом увидела в руке Шамсинур что-то черное, длинное... О Аллах, это же змея! Настоящая змея! Кобра!..
А дочь султана вдруг размахнулась – и с невнятным криком запустила в Забарджад этой змеей. Несчастная женщина взвизгнула – и растянулась на диванчике, лишившись чувств.
Обморок гостьи немного отрезвил взбешенную дочь султана. Она оторвала и вторую косу, засунула обе под подушки и, сняв туфли, бесшумно побежала к комнате, где лежал Мустафа. Отдернула полог, которым была закрыта постель. Брат спал; он дышал почти без хрипов, лицо приняло более естественный оттенок.
Арифы рядом с ним не было, - и хорошо, - мрачно подумала девушка, - иначе этой предательнице было бы несдобровать!
Шамсинур знала, что Мустафа будет крепко спать несколько часов. Одежда юноши была сложена на стуле рядом с кроватью. Неожиданно девушка схватила ее и начала лихорадочно переодеваться. Она должна, должна пойти на мужскую половину!
- Предатели!.. Арифа... и он. Я отомщу, отомщу! – бормотала Шамсинур, дрожащими руками надевая рубашку брата, натягивая штаны-ширваль. Чалму Мустафы, лежавшую в стороне, не заметила, так и выскочила из своих покоев с непокрытой головой и понеслась к мужской половине дворца.

Шамсинур, выгнав прислужников брата, металась по комнате, до крови кусая пальцы, а испанец стоял и смотрел на нее, - то есть, на принца, которого она изображала. Ее ярость, кажется, нисколько не страшила Хранителя Сокровищ. Это было странно и парадоксально, - ведь даже сейчас, находясь на грани слепого бешенства, девушка помнила, как испугался он такой малости, как ее просьба о поцелуе!
Но, наверное, этот мужчина был из тех, в которых близость смерти вызывает не боязнь, а радостное возбуждение, и которые смело, даже безрассудно бросаются навстречу приближающейся опасности.
Вот и в этот момент фигура испанца, горделиво вскинутая голова и бесстрастное выражение лица – казалось, тем самым он издевается над рассвирепевшим принцем - были прямым вызовом безудержному гневу Шамсинур. Никто и никогда не выводил ее раньше из себя так, как этот человек... И уже второй раз!
И все же – как он был красив! Его красота распаляла злобу и ненависть к нему ещё больше. Эти твердо сжатые, но в уголках чуть приподнятые, будто в едва заметной усмешке, губы, о которых Шамсинур грезила не раз, - они целовали Забарджад! Эти сильные руки, с длинными сухощавыми пальцами, - гладили и обнимали Забарджад! Эти голубые, сейчас напоминающие холодные, как заснеженные вершины Атласских гор в зимних сумерках, глаза любовались и восхищались Забарджад!
Весь он принадлежал Забарджад... а не ей! Это сводило с ума, туманило рассудок, застилало кровавой пеленой глаза. Всю дорогу до этих комнат в голове Шамсинур мелькали какие-то отрывочные образы – сплетённые тела Хранителя Сокровищ и вдовы Шахназа... руки, торопливо срывающие одежду... звуки поцелуев... А вслед за этим тут же следовали сцены расправы над испанцем. Изменником. Предателем. Иудой.
Девушке было так больно, как никогда в жизни; сердце будто разрывалось. Словно в груди поселился целый клубок ядовитых змей, и все они, одновременно, жалили и кусали, как, наверное, это бывало при приступах у Мустафы.
И хотелось причинить боль тому, кто её вызвал, муку в десятки раз большую. Казалось, это принесет хоть какое-то облегчение... Но теперь, видя невозмутимость этого Хранителя Сокровищ – по сути, раба, чья жизнь была в ее власти и ценилась не более жизни муравья, ползущего по тропинке в саду, - Шамсинур не была уверена, что хоть какое-то наказание заставит его страдать так, как страдает она.
Это было невыносимо, - знать, что она не сможет сделать своему мучителю больнее, чем он сделал ей... Или сможет? Пусть не болью, так унижением расплатится за своё предательство!
- На колени! – приказала она, делая жест рукой, чтобы он понял её. Она почувствовала легкое удовлетворение оттого, что он изменился в лице, по которому пробежала мгновенная судорога ярости. Но затем углы рта испанца опять дернулись в подобии улыбки, и он покорно опустился на оба колена, однако продолжал глядеть прямо на мнимого принца, - по-прежнему чуть насмешливо и с любопытством, будто ребенок, который своим непослушанием намеренно провоцирует терпеливых родителей: когда же они не выдержат, сорвутся и накажут его.
- Опусти голову! Не смей смотреть на меня, ничтожный раб! – крикнула она, топая ногой. Он снова понял, склонил голову; но почему-то и в этой позе он не выглядел униженным, и это взбесило ее ещё больше.
Она тут же забыла о сделанном за минуту до того приказании, шагнула к испанцу, цепко схватила за подбородок, заставляя поднять лицо:
- Ты был с ней?.. Был?
Даже глядя на лже-Мустафу снизу вверх, стоя на коленях, этот мужчина не потерял своего поистине королевского высокомерия.
Он не понял сказанного; но улыбнулся на этот раз не таясь, откровенно и вызывающе.
И плотина прорвалась; Шамсинур ударила его по лицу с такой силой, что он пошатнулся и едва не упал. Она размахнулась для второго удара... но в то же мгновение оказалась на ковре, придавленная телом испанца, утяжеленном твердыми латами; а в следующую секунду пальцы Хранителя Сокровищ добрались до горла мнимого наследника, и Шамсинур потеряла сознание.
...Её спас вошедший в момент, когда она давала пощечину испанцу, Нгумба. На редкость быстро сообразивший, что к чему, и догадавшийся, что расцепить сомкнутые на шее принца пальцы друга не удастся, африканец тихонечко и даже нежно ударил Хосе кулаком в висок.

- Где он? – Вот было первое, что, очнувшись, спросила Шамсинур. Голос был слабым и хриплым. Она лежала на софе, и над нею склонилось сморщенное лицо Арифы, строгое и встревоженное.
- Жив он, - коротко и чуть ли не сурово ответила старуха. – Не беспокойтесь.
Девушка оперлась на руки, приподнялась. Арифа привычно подложила под спину госпоже пару подушек. Принцесса провела рукой по саднившей шее, гневно сверкнула глазами на служанку:
- Ты предала меня!
- Как, позвольте спросить? – обиженно поджала губы старуха.
- Ты водила прошлой ночью испанца к Забарджад! Я всё знаю!
- Да не был он там, - проворчала Арифа, - Аллах свидетель, разве осмелилась бы я на такое?
- Не лги! – Шамсинур хотела крикнуть, но не получилось, голос охрип окончательно.
- Страсть вам голову совсем помутила, я вижу. Клянусь бородой Пророка, если б не африканец, вы бы сейчас не со мной разговаривали, а были на пути в Рай! Знайте: я водила к вашей невестке этого Нгумбу. А испанец в это время спокойно спал.
Какое это было облегчение – услышать это!
- Правда? – Она схватила Арифу за руку. – Это правда?.. Но Забарджад сказала...
- У этой женщины ума не больше, чем у коровы, - хмыкнула старуха. – Я обманула ее. – И коротко рассказала, как было дело. В это время вошел чернокожий мальчик с чашкой теплого молока. – Выпейте. Оно с медом. Смягчит горлышко...
Принцесса маленькими глоточками пила молоко; а Арифа рассказывала, как она сегодня лечила Мустафу, дала ему успокаивающий настой и оставила буквально на две минуты, а, когда вернулась, обнаружила разбросанную женскую одежду и сразу догадалась, что это Шамсинур переоделась братом.
Арифа вышла в гостиную – и увидела лежащую в обмороке Забарджад, над которой уже суетились испуганные прислужницы. Тогда старуха поняла, что могло произойти и, хотя служанки умоляли её помочь несчастной вдове, махнув на них рукой, бросилась на мужскую половину.
По дороге встретила Рашид-бея, увлекла начальника стражи с собою, ничего не объясняя, но страшась того, что может случиться.
- Рашид-бей помоложе, и ноги у него подлиннее. Видя, как я встревожена, он бросился вперед, оставив меня далеко позади. Ворвался в покои наследника – а там вы на ковре лежите, и испанец ваш, и оба без сознания... А у вас на горле следы пальцев, и Нгумба рядом, только глазами хлопает, ничего не может объяснить. Рашид-бей кликнул стражников. Те начали избивать и африканца, и испанца. Тут Нгумба закричал: «Это я, я напал на принца! А испанец не виноват - он пытался Мустафу защитить!» Только Рашид – человек умный и проницательный, у чернокожего пятерня в два раза больше, чем у Хранителя Сокровищ, следы на вашей шее явно не Нгумбы. Может, и убили бы бедняг на месте, да я подоспела, хвала Всевышнему, запретила их бить.
- Какой хороший этот Нгумба, - прошептала Шамсинур. – Он хотел спасти друга... Но что сейчас с ними обоими?
- Пока вы не очнулись, не рассказали, как дело было, и не вынесли сами приговор, обоих в колодки во дворе посадили.
- Они не сильно пострадали?.. Я хочу увидеть их! Его!
- Моя принцесса, вы и так уж достаточно сегодня совершили безумств...
- Мы должны их увидеть. - В голосе Шамсинур была сталь. Арифа недовольно поджала губы, пробормотала:
- Как пожелаете. Но ваше счастье, что отцу вашему о происшедшем не донесли... Я уговорила начальника стражи помалкивать. Да он и сам понимает – если только султан узнает о том, что случилось, – не только головы испанца и африканца покатятся... Ах, моя принцесса! – Старуха опустилась на колени у ложа Шамсинур, ласково провела ладонью по щеке девушки. – Ведь всё могло кончиться ужасно! Вы были на волосок от гибели. Хотела я промолчать о Забарджад... Думала, так лучше будет. Ошиблась, старая ворона!
Шамсинур пожала руку верной служанки:
- Не вини себя. Всё обошлось.
-Обошлось… Да, жизнь вашу спасли. А если б, пока вы были без сознания, вас бы раздели? Или хоть рубаху на груди расстегнули? О Аллах, что бы тогда было?
Принцесса содрогнулась, прижала руки к вороту:
- Боже правый!..
Арифа мрачно смотрела на нее.
- Всегда надо сначала думать – а потом уж делать.
- Я ни о чем не думала, это верно. Я вспылила... Господи, сама не знаю, что нашло на меня!
- Так уж и не знаете? Это ревность. Женская ревность. Вы любите его. И ревнуете.
- Да, ты права. Я больше не отрицаю этого. Люблю. Да! Он царит в моем сердце… безраздельно.
– А вы чуть не погубили его, - напомнила старуха. - И себя, и его.
- Ах, Арифа, я не властна над своими чувствами. Я думаю о нем – в голове всё мешается. Когда Забарджад сказала, что он был с нею ночью... Я будто с ума сошла. Было так больно! Хотелось и ему причинить боль. И я ударила его. А он... Он не стерпел этого - он не мог поступить иначе. Если бы он снес мою пощечину... Я бы начала презирать его. Но он сделал то, что должен был. Мой орёл... – Она мечтательно улыбнулась, забыв о боли в горле, обо всем, что пережила совсем недавно. Но вскоре встрепенулась: - А как же мы всё объясним начальнику стражи? Что ему сказать? Что придумать, чтобы снять вину с Хранителя Сокровищ и бедного Нгумбы? А Мустафа? Господи всемогущий, если он узнает о том, что произошло… - Она побледнела, умоляюще глядя на свою верную мудрую служанку.
- Не волнуйтесь так, ваше высочество. Я уже кое-что сделала для освобождения ваших телохранителей. Сказала начальнику охраны, что следы на вашей шее от рук массажиста, который перестарался, делая вам массаж по моему предписанию. Думаю, остальное надо объяснить так: вы якобы сами упали в обморок в ваших покоях – ведь многие видели, что вы... то есть, ваш брат, плохо себя чувствовали. Испанец хотел вам помочь, перенести на кровать, а Нгумба вошел, не понял, что происходит, и ударил его. А потом, когда в комнату ворвались Рашид-бей и стража, с перепуга понес чушь о том, что хотел убить наследника.
- Довольно нескладно... Зачем чернокожему брать вину на себя? Ведь это равно самоубийству!
- Африканец с испанцем вроде приятели. Может, выгородить захотел друга... Сойдет и так. Главное – прикажите Рашид-бею и всем, кто был свидетелями, под страхом смерти молчать о происшедшем. Ни слова! Этого не было - и всё. Тогда и Мустафа ничего не узнает.
- Моя мудрая Арифа! Что бы я делала без тебя? – почти со слезами воскликнула принцесса. - Воистину твой совет бесценен для нас! Но не будем тянуть. Вели, пусть придет Рашид-бей.
…Начальник охраны наследника не слишком поверил путаному и сбивчивому рассказу принца. Но слушал молча, понимающе кивая. Он и впрямь многое понимал. Мальчик идет по стопам отца, - это очевидно. Пленился красивым голубоглазым кафиром – и готов простить ему все, даже покушение на свою жизнь.
Мустафа требует молчать обо всем? С одной стороны – и верно, лучше молчать. Если султан узнает – не поздоровится всей охране, и Рашид-бею тоже. С другой – этот испанец вряд ли по доброй воле уступит домогательствам наследника. Как бы не случилось чего похуже сегодняшнего. Выходит – надо глаз с Хранителя Сокровищ не спускать. А как это сделать, если Мустафа этого человека так к себе приблизил? Задача не из простых.
Рашид-бей стоял, вполуха слушая принца и при этом раздумывая над сложной дилеммой, и поглаживал свою холеную бороду. Когда наследник закончил приказом вызвать к своим телохранителям лекаря и пожелал тотчас увидеть их, спросил:
- Ваше высочество, вы хотите, чтобы они по-прежнему занимали комнату рядом с вашими покоями?
- Да, хотим.
- Скажите, мой принц: обещанный для испанца приз... Всё остается по-прежнему? – И напомнил: - Он должен был получить его за свою вчерашнюю победу.
Но наследник смотрел на него непонимающе:
- Приз? Какой?
- Вы, конечно, не помните, светлейший принц, что я обещал этому рабу... – Рашид-бей поклонился, прижав руку к сердцу, с почтением, но скрывая лукавую усмешку, - ночь с красивой невольницей.
Если у начальника стражи и были еще сомнения относительно отношения Мустафы к Хранителю Сокровищ, то теперь они рассеялись окончательно. Юноша так и подскочил на софе, карие глаза сверкнули золотыми искрами:
- Что?.. Какая наложница?.. Мы... я... – Он задыхался. Тут вмешалась Арифа:
- Мой принц, вам вредно волноваться. Рашид-бей, его высочеству нужно принести еще чашку теплого молока. Прошу вас.
Начальник охраны поклонился и вышел. Шамсинур тут же вскочила – лицо бледное, глаза горят.
- Ты слышала?.. Этого еще не хватало! Ночь с рабыней!..
- Для невольника это поистине королевский подарок, - заметила Арифа.
- Я не позволю! – Топнула ногой принцесса. – Он мой! Отдать его какой-то рабыне?.. – Тут она вдруг замолчала, лицо стало сосредоточенным. Вошел Рашид-бей с молоком. Шамсинур двумя глотками осушила ее, посмотрела на начальника охраны - с достоинством, невозмутимо – как истинный наследник. Волнения как не бывало, она полностью овладела собой.
- Мы разрешаем нашему невольнику получить обещанный приз. Но девушку для него выберет Арифа, и она сама приведет ее к испанцу. – Арифа приподняла брови, но промолчала. - А теперь мы желаем увидеть его и этого... Нгумбу. – Мнимый принц направился к двери, расправив плечи, холодно-надменный, спокойная. Арифа не могла не признать – ее юная госпожа держится прекрасно. На пороге лже-Мустафа приостановился и равнодушно бросил следующему за нею Рашид-бею: - Кстати, если чернокожий не слишком пострадал, пусть сегодня ночью охраняет наши покои. – И вышел.

 Отправлено: 21.10.11 22:58. Заголовок: ..

27.
За свою нелегкую жизнь Нгумбе пришлось перенести немало. И плеть по нему прохаживалась, и палка. Случалось и на цепи сидеть. Так что к колодкам он отнесся с флегматичной покорностью. Будь африканец склонен к философским рассуждениям, то мог бы сказать, слегка перефразировав, подобно Кальдерону: «То вверх, то книзу – одной слепой случайности капризы»*.
То ли потому, что Нгумба не был рабом, то ли потому, что не оказал сопротивления, то ли, наконец, потому, что Рашид-бей не поверил в его виновность, - что несказанно удивило бывшего «черную доску», - ведь он так ловко придумал взвалить вину за покушение на наследника на себя! - но с ним поступили довольно мягко, и в колодках оказались только кисти его рук. Он мог, стоя на коленях, шевелить и головой, и ногами, и немного менять положение тела.
Хосе повезло меньше. Он уже достаточно пришел в себя, когда друзей выволокли во двор и, когда понял, что с ним собираются сделать, начал яростно сопротивляться, причем одному из стражников сломал руку, другому нос, а третьего оставил без нескольких зубов. В результате строптивого кафира тоже поставили на колени, засунув его голову и кисти рук в колодки – вертикально расположенную футах в четырех от земли доску с тремя отверстиями, на деревянных же подпорках. Не ограничившись этим, в ножные колодки заключили и ноги испанца.
Нгумба видел склоненную голову (поднять ее Хосе не мог, отверстие в досках было слишком узкое и плотно охватывало шею) и запястья друга – костяшки пальцев левой руки были разбиты. Вначале Хосе то и дело сплевывал кровь, сочившуюся из рассеченной нижней губы; потом сделал несколько яростных попыток освободиться и, наконец, поняв их бесплодность, затих.
Колодки находились в незатененном углу двора, солнце стояло высоко, и вскоре Нгумба, на котором, как и на Хосе, оставили одни штаны, весь покрылся потом. Ужасно хотелось пить. По лицу градом катились соленые капли, Нгумба ловил их шершавым сухим языком, представляя, что это чистая вода, и ворочался, как бегемот в грязной луже, подставляя солнцу то один бок, то другой.
Ему было очень жалко Хосе, - ведь тот вообще не мог пошевелиться. Человека, посаженного таким образом в колодки, очень удобно наказывать, - можно и по спине бить, например, бамбуковой палкой, - Нгумбу ею пару раз секли. Тут самое страшное – когда конец палки расщепляется, и края её становятся острые как наточенные ножи. А можно и по пяткам палками колотить, что, пожалуй, еще хуже... И странно: вроде как пятки от головы далеко, дальше некуда, а боль отчего-то в самом мозгу взрывается, и глаза просто на лоб лезут.
Только вряд ли Хосе, а с ним и Нгумба, отделаются поркой. Вернее – об этом и мечтать нечего. Представить жутко, что их ждет. Покушение на жизнь наследника престола – это не какое-то там воровство или прелюбодеяние. Лучше б их с Хосе убили на месте, - думал Нгумба, кряхтя и переминаясь. Потом услышал – друг издал то ли всхлип, то ли смешок. Африканец позвал:
- Хосе! Как ты там?
- Прекрасно, - спокойным голосом ответил Хосе. – Единственное неудобство – мухи. Они ползают по моему лицу и телу и щекочут. Вот думаю: не кликнуть ли нашего доброго Рашид-бея, чтобы он опахалом отгонял их от меня?
Нгумба засмеялся – и тут же охнул: у него тоже губы были разбиты. Подумал: «А ведь скоро мухи будут ползать по нашим истерзанным трупам», - и помрачнел.
- За что ты напал на принца? – Спросил он.
- Этот мальчишка меня унизил, да еще и ударил по лицу, - глухо откликнулся друг. Похоже, воспоминание об этом снова вызвало в нем ярость, кисти его рук сжались в кулаки.
- А, - только и вымолвил Нгумба. Замолчал, переваривая услышанное. Сколько пощечин он перенес в жизни, - не пересчитать. Если б он на каждого из своих хозяев за оплеуху набрасывался, - от него бы уже давно только череп и кости обглоданные остались.
Нгумба вздохнул. Хосе – хороший человек и верный друг, но слишком уж гордый. Придется им обоим за эту гордость расплачиваться, делать нечего. Спросил сиплым из-за пересохшего горла голосом:
- Он узнал про свою сестру? И про драгоценности?
- Не знаю. Думаю, что нет. Кстати, я еще не поблагодарил тебя, что ты взял вину на себя. Спасибо. Хотя не стоило этого делать. Так бы расправились только со мной, а теперь и тебя ждет казнь.
- Я же говорил, что пойду за тобой куда угодно, - Нгумба постарался сказать это легко и весело, но вышло уныло.
- Жаль, я не успел свернуть мальчишке голову, - продолжал испанец. – Было бы за что умереть. Мерзкий ублюдок!..
Нгумба вздрогнул, вдруг увидев появившихся откуда-то из-за своей спины принца и маленькую старуху-лекарку, изо всех сил закашлял, пытаясь предупредить друга, но Хосе его не понял и продолжал задумчиво, глядя в землю:
- Не знаю, что меня остановило, когда я вцепился в тощую шею этого паршивого щенка…
- Что он говорит? – С интересом, негромко спросил принц у старухи. Нгумба умоляюще посмотрел на нее – может, она сжалится над Хосе, переведет как-нибудь иначе? Но та – вот ведь старая ведьма! - засмеялась – вернее, закудахтала, - и передала наследнику то, что сказал испанец, слово в слово.
«Теперь к тому, что нас ждет, можно смело прибавить еще пару каких-нибудь страшных пыток», - безнадежно подумал африканец. Но, к великому его изумлению, Мустафа звонко, по-девчоночьи, рассмеялся.
Хосе вздрогнул, попытался поднять голову, застонал, - наверное, шея затекла в таком неудобном положении. Но наследник почему-то не посмотрел в его сторону; он сделал знак рукой, и двое охранников, следовавшие за принцем, разъединили колодки, в которых находились руки Нгумбы.
- Ты свободен, - сказал Мустафа.
Сначала Нгумбу охватила невыразимая радость. Он упал ниц перед сыном султана и поставил туфлю юноши себе на голову, демонстрируя тем самым свою полную преданность и покорность.
- Благодарю... Благодарю... – только и бормотал он со слезами на глазах. Но потом вспомнил о Хосе. И всю радость как ветром сдуло. Если его, Нгумбу, освободили... Это означало лишь одно – что принц все знает - и что расплачиваться за нападение на него придется Хосе.
Чернокожий готов был ради друга на любое унижение – впрочем, по своей простоте он не был способен понять, что такое унижаться. Просто он хотел спасти Хосе – и поэтому начал целовать туфли Мустафы, умоляя сжалиться над испанцем, уверяя, что тот не ведал что творил.
-Прекрати! – хриплым голосом крикнул Хосе, - он не мог поднять голову и увидеть лица наследника, но видел лежащего у ног юноши Нгумбу и догадывался, о чем идет речь. – Не проси за меня. Я не раскаиваюсь. И, если бы мог, - клянусь, что убил бы этого щенка!
Но принц будто не слышал испанца, хотя старуха снова перевела эти дерзкие слова; он дал знак – и охранники подхватили Нгумбу, поставили на ноги.
- Ты свободен, - снова повторил Мустафа. – Ступай. Тебя осмотрит врач. А ночью ты будешь охранять мои покои. Все ступайте! – Он взмахнул рукой, и стражники, пятясь и кланяясь, поспешили со двора, увлекая за собою африканца.
Но уже около дверей, ведущих во внутренние помещения со двора, Нгумба оглянулся. Отчаяние было в его выпуклых темных блестящих как черносливины глазах. Какое же изумление он испытал, увидев, что сын султана, второй по могуществу и значимости человек в Тунисе, опустился перед своим заключенным в колодки рабом на колени!..

Чтобы увидеть его, и немедленно, она была способна на любое безумство. И не было силы, способной остановить ее. Но, когда она вышла с Арифой и стражниками во двор, у нее не достало храбрости сразу посмотреть на него, подойти к нему. Хотя она и почувствовала несказанное облегчение, когда услышала его голос и поняла, что Арифа сказала правду, и он жив и вполне здоров. Он мог говорить что угодно, произносить самые кощунственные речи, - она была готова простить ему в эту минуту всё. Радость была слишком велика.
Но, когда были отосланы охранники, и она приблизилась к нему, сердце ее сжалось. Он выглядел – так ей показалось вначале – ужасно. И это она, да, только она была виновна в этом! На его широкой мокрой от пота спине она видела страшные багровые подковообразные кровоподтеки – следы каблуков сапог стражников, избивавших его ногами. Ей стало физически больно, когда она представила, что пришлось перенести ему, - и его прекрасному телу, и его духу, столь гордому и высокомерному.
Заглянуть ему в лицо она могла, лишь низко наклонившись, присев на корточки или встав на колени. Она не колебалась. Пусть он увидит, что она – сейчас она забыла, что играет роль брата, - сожалеет о случившемся... И, быть может, поймет без слов, как она раскаивается.
И Шамсинур опустилась на колени. Ее лицо оказалось совсем близко от его, - он не мог отвернуться или опустить ниже голову, и избежать ее настойчивого взгляда. Но испанец не понял ее желания заслужить прощение. Он ощерился, как пойманный и связанный охотниками матерый волк, пальцы сжались в кулаки. Казалось – освободи его, и он моментально набросится на Шамсинур, чтобы закончить то, что ему не удалось.
Она ощущала, как он напрягся, ожидая удара; ощущала исходящие от него волны ненависти, которую еще больше увеличивало беспомощное и унизительное положение, в котором он находился. Но девушка готова была простить ему и эту ненависть, - ведь последняя относилась не к ней, – а к наследнику, ее брату.
Она снова ужаснулась – у него и на лбу был огромный сине-красный кровоподтек, а нижняя часть лица была вся покрыта коркой запекшейся крови, которая поначалу текла из разбитого – к счастью, не сломанного, - носа и рассеченной опухшей губы.
Но глаза Хранителя Сокровищ не пострадали и, встретившись с глазами принцессы, сверкнули бессильным гневом и жаждой мщения, в то время как ее сами собой наполнились слезами. Он увидел, как на ресницах мнимого принца набухли и повисли, дрожа, две прозрачные капли, и выражение его лица изменилось – сначала на по-ребячьи растерянное, затем – на изумленное и, наконец, на почти испуганное.
Она же протянула к Арифе руку – и старуха, поняв свою госпожу без слов, подала ей платок, смочив его лавандовой водой из небольшого флакона – о, верная мудрая Арифа всегда была предусмотрительна! Шамсинур приложила платок ко лбу испанца, затем к губе.
Он дернулся, но не от боли, - ее прикосновения были мягки и бесконечно осторожны, а пропитанный ароматной жидкостью батист дарил успокоение ссадинам и ранам, нес облегчение и живительную прохладу. Но девушка видела, что ее заботливость и нежность для него хуже пытки; он закрыл глаза, и на лице отразилось страдание, напомнившее Шамсинур рисунок в книге, которую приносил ей падре Симон, - изображение бичевания Христа. Та же покорная безнадежность, решимость снести все молча, не взывая к милосердию мучителей.
- Бедняжка, - прошептала она, стирая кровь над верхней губой, смывая запекшуюся корку с подбородка, - бедный мой... Прости меня.
Лицо у него стало таким несчастным, брови так страдальчески-забавно изломались, что она даже слегка улыбнулась. Кинула взгляд на Арифу, - ту, похоже, тоже веселила эта сцена, но, поймав взгляд принцессы, она тут же насупилась, сказала сурово:
- Ваше высочество, нам пора. Не дай Аллах, кто-нибудь увидит вас в такой…хм… позе. Да и мне нужно, сами знаете, к кому.
Напоминание о брате заставило Шамсинур опомниться. Но уйти от Хранителя Сокровищ сейчас, когда она могла, не боясь нападения, дотронуться до него, быть так близко… Это было свыше ее сил. Она отбросила платок и коснулась его напряженной, чуть колючей, немного впавшей щеки, - эта впадинка отчего-то необычайно тронула принцессу.
- Мой прекрасный орел, - шепнула она, погладив выступавший на скуле, будто камушек, желвак. Испанец снова вздрогнул, задышал быстрее, скрипнул зубами. Капли пота катились по его вискам. Неужели это она причиняет ему такие страдания?.. А что было бы с ним, если бы она сейчас поцеловала его?.. О, Боже, а ей так хотелось этого!
Её пальцы скользнули по губам возлюбленного, дотронулись до твердого подбородка. Какой он надменный, этот подбородок - и как он ей нравится за это!
- Хватит уже мучить его, - вновь вмешалась Арифа. – Он и так еле дышит. А этак вы своими ласками его до обморока доведете.
- Не могу я уйти...
- Ради Всевышнего, он же на самом солнцепёке уже два часа! – применила другую тактику старуха. - С него кожа слезет, как с удава. И пить он хочет. Пожалейте вы его!
Шамсинур так и вскинулась. Как же она не подумала об этом? Ее несчастный Хранитель Сокровищ, он мучится вовсе не от ее прикосновений, а от жары и жажды!
- О да! Где стража? – Она озиралась, совсем забыв, что сама приказала ей удалиться. - Пусть немедленно его освободят! И немедленно врачей! Самых лучших! Питья, еды, - всё, что он захочет!
- Хорошо-хорошо. Не волнуйтесь так. Всё с вашим милым будет нормально. Только успокойтесь, ради Аллаха, и идем... Пора. Пора!

…Его словно вываляли в грязи – несмываемой, прилипшей навсегда. Он ощущал жгучий стыд. Его гордость была растоптана. Унижение было нестерпимым как самая дикая боль.
И всё это увеличивалось многократно сознанием того, что на какой-то крошечный миг, толику секунды, - ему было приятно то, что с ним делали. Он был честен сам с собою и не отрицал этого. Но, Боже правый, какое позорное, невыносимое чувство! Как он презирал себя за это мгновение отвратительной слабости!
Он не мог ничего сделать... Не мог даже набрать в пересохший рот слюны и плюнуть в лицо своего мучителя. Тогда бы его точно подвергли пыткам и казнили. Но он сомневался, что терзания тела были бы ужасней душевных страданий.
Зато как радовался преданный Нгумба, когда увидел его живым и практически невредимым! Когда понял, что оба они по-прежнему будут рядом, что всё позади, и смертельная опасность миновала! Нгумба едва не задушил его в своих медвежьих объятьях. А потом, когда ушли вызванные по приказу принца врачи, с удивлением и полным непониманием слушал друга, который говорил, что предпочел бы этому помилованию галеры, пытки и плаху.
Нгумба... добрый и верный друг, но тонкости души, тем более души благородного идальго, для него абсолютная загадка...
И Хосе – он даже сам себя приучил называть лишь этим именем - даже обрадовался, когда узнал, что чернокожий будет всю ночь стоять на дежурстве у дверей покоев наследника – пустых, потому что сын султана вновь удалился к своей сестре, и Рашид-бей сообщил, что он не вернется до утра.
Хосе хотелось побыть в одиночестве. Но вечер не принес отдохновения. Надеясь забыться во сне, Хосе погасил все светильники, бросился на кровать вниз лицом. И, действительно, вскоре заснул. Но сновидение оказалось кошмарным. В нём снова был принц, - он вновь гладил Хосе по лицу, нежно-нежно. Во сне Хосе не был скован колодками, - но он принимал ласку наследника добровольно и даже с наслаждением. Прикосновения рук юноши были ему необыкновенно приятны. А потом... потом лица их оказались в опасной близости... И принц потянулся к Хосе губами.
Хосе не оттолкнул его, не отшатнулся. Он тоже хотел этого поцелуя – и губы его и сына султана соприкоснулись.
Они целовались страстно, полно и яростно, трепеща и задыхаясь, будто в горячечном бреду. Будто это был поцелуй двух любовников, приговоренных за свою связь к смерти. Хосе обнял худенькое тело наследника, прижал к себе, смежил веки... И вдруг почувствовал грудью – выпуклость маленькой, но отнюдь не юношеской груди; а по пальцам заструились шелковистые волосы...
Он открыл глаза – наследник, как это бывает в сновидениях, постепенно превращался в женщину. Сначала это почему-то не испугало Хосе, ему было даже забавно наблюдать эту волшебную метаморфозу. Это был всё тот же принц, но только с длинными черными волосами. И глаза стали немного другими – с золотистыми искорками, веселые и ласковые. А в самой глубине их таилось обещание... и соблазн. Глаза любящей и желающей тебя женщины.
В этот момент Хосе почувствовал несказанную радость. Он протянул руки к этой женщине, вернее, девушке... Но по-мальчишески тоненькая фигура её вдруг исчезла, сменившись соблазнительными округлыми формами, карие глаза вдруг превратились в удлиненные, зеленоватые; превращение продолжалось, и вот вместо девушки перед ним оказалась зеленоглазая красавица – сестра принца, которая хотела провести с Хосе ночь. Он отступил, пораженный; но красавица протянула к нему руки – удивительно длинные, причем пальцы заканчивались не ногтями, а крючковатыми, как у хищной птицы, когтями, - и притянула его к себе. Когти впились в его тело; он почувствовал острую боль, попытался вырваться, освободиться... безрезультатно, - они впивались лишь сильнее, раздирая кожу до мяса.
Красавица прижала его к себе и начала целовать, но это были отвратительные, липкие поцелуи, а изо рта ее несло зловонием отверстой могилы. Затем он увидел, что лицо ее начало разлагаться, глаза вытекли... и вот уже от головы прекрасной женщины остался один голый череп. Хосе в ужасе извивался в этих страшных объятиях трупа, но не мог пошевелить и пальцем, будто скрученный веревками...
…Но вот он вскрикнул – и очнулся, дрожа, в холодном поту, с бешено бьющимся сердцем и, как ни странно, возбужденный. С проклятием, в темноте наткнувшись на столик и больно ударившись об его угол бедром, он бросился в ванную комнату, нырнул с разбегу в прохладную воду, плавал до тех пор, пока не обессилел.
Потом лежал на спине в воде и думал. Сны вообще снились ему крайне редко, и обычно не запоминались. А тут - он помнил каждую мельчайшую деталь. И вряд ли теперь забудет. Жуткое сновидение!..
И самой кошмарной частью сна была вовсе не последняя. А первая. Господи всемогущий, неужели он, мужчина в полном расцвете сил, превращается в... Он содрогнулся. Такого позора пережить нельзя. Только смерть может смыть столь гнусное пятно с его чести.
Он вылез из ванны, обвязал вокруг бедер полотенце, направился в спальню... И, едва переступив порог, замер. Комната была освещена. Кто-то зажег несколько светильников по углам, и они бросали таинственные отблески на стены и пол, оставляя в полутьме только центр спальни, где находилось ложе. Полог был задернут.
Он не помнил – сам ли задвинул ткань, когда встал, или... Или полог трогала чужая рука.
Кто-то был здесь, понял он. И этот кто-то не ушел; Хосе отчетливо чувствовал присутствие постороннего, хотя стояла полная тишина. Он слышал только свое собственное быстрое дыхание, которое казалось необычайно громким. Он вдруг остро ощутил собственную незащищенность, усиленную сознанием своей почти наготы.
Его шпага была под подушкой, на кровати. Успеет ли он, прежде чем на него нападут, добраться до оружия?.. Но что-то подсказывало: неизвестный там, на постели, за этим пологом. Значит, по крайней мере один клинок в руках врага. Что там – враг, в этом Хосе не сомневался.
Он сжал зубы и двинулся вперед. Бежать, звать на помощь – это было не в его характере. Кто бы ни ждал его за этой занавеской – он встретит опасность лицом к лицу и не дрогнет. Два шага, три... Ему послышалось, что за пологом раздался тихий мелодичный звон. Но нет, не может быть, ему показалось, - скорее, это был скрежет лат, лязг вынимаемой из ножен стали.
Он подошел вплотную к постели – и резким движением, готовый мгновенно отпрыгнуть назад, раздернул занавеси…

*Измененная фраза взята из пьесы исп. драматурга Педро Кальдерона «Стойкий принц» в переводе Б. Пастернака.

 Отправлено: 22.10.11 14:39. Заголовок: ..

28.
…Из всех её авантюр эта, несомненно, была самой безумной. Арифа, верная, надежная, всегда и во всем потакающая любым прихотям и проделкам госпожи, - Арифа в этот раз, услышав, что Шамсинур задумала, наотрез отказалась помогать девушке, встала каменной стеной:
- Не пущу! И подумать не смейте! Да слыханное ли это дело… совсем вы стыда лишились! И, видать, не знаете, чем это для вас закончиться может? Я за вашу честь ответ несу – и пред родителем вашим, и пред самим Всевышним!
- При чем здесь моя честь? – спросила задетая словами старухи и непонимающая её Шамсинур. – Я берегу ее для мужа. Никто иной её не получит.
Тут Арифа рассмеялась. Шамсинур поняла, что старухе известно нечто, чего сама она не знает. Девушка сдвинула брови.
- Что тут смешного? Я помню, кто я, помню о своем высоком сане. Моя честь мне не менее дорога, чем тебе. Я желаю просто встретиться с Хранителем Сокровищ, но не как наследник... До этого испанец видел меня лишь в образе Мустафы. Я, конечно, не открою ему свое лицо, но предстану перед ним в истинном, женском, обличье. Он отвергал меня как мужчину, шарахался, как от прокаженного, избегал. Хочу узнать – так же ли он поведет себя, увидев меня в женском наряде… Пойми, как это важно для меня! Мне невыносимо, что он испытывает ко мне только отвращение. А я хочу понравиться ему, мечтаю, чтобы в глазах его появилось восхищение мною, а не страх и презрение…
- Вот этого я опасаюсь больше всего.
- Чего?
- Что он вами восхитится.
- Я не понимаю тебя… И при чем здесь моя честь? Говори! - Девушка, раздосадованная, топнула ногой.
- При том, моя принцесса, что он – мужчина. И воздержание его длилось долго. Это значит – он опасен для любой более-менее привлекательной женщины, которая окажется слишком близко от него.
- Более-менее? – высокомерно вздернула голову принцесса. – Не слишком ли ты стала дерзка на язык?!
- Простите, ваше высочество, – смиренно поклонилась старуха.
- Я желаю всего лишь увидеть его, – продолжала Шамсинур. - Прикоснуться к нему. Поцеловать. Почему я могу сделать это, лишь когда он связан по рукам и ногам? Хочу, чтоб он был свободен – и не отверг меня, мою ласку…
- Лучше б он был связан. Потому что боюсь, что он не только не отвергнет, - а набросится на вас, как голодный тигр на беззащитную лань, – пробормотала Арифа.
- Я сумею защитить свое целомудрие. – В голосе Шамсинур была такая уверенность, что Арифа снова едва не засмеялась.
- Как? Открыв ему свое лицо – лицо Мустафы? Но, если испанец увидит его, то, бородой Пророка готова поклясться, он навсегда перестанет быть мужчиной. – Фыркнула старуха. – Уверена, ваш брат уже снится ему в кошмарах!
Дочери султана надоели все эти насмешки. Она снова топнула ногой.
- Хватит с меня твоих смешков и недомолвок! Я уже не маленькая! Ты немедленно мне все расскажешь!
- О чем, моя принцесса?
- О чем?.. О мужчинах. О том, что происходит между ними и женщинами.
- Я хотела рассказать вам всё накануне вашей свадьбы, - посерьезнев, ответила Арифа. – Неужели вы думаете – я бы отдала вас мужу, не поведав вам о том, что вас ждет в первую брачную ночь?
- Я все равно пойду к нему, - и, если ты не предупредишь меня обо всем, - случившееся между мною и испанцем будет на твоей совести! – Сказано это было так твердо и решительно, что старая служанка сдалась…
…И, когда Шамсинур следовала за своей верной наперсницей по темным переходам дворца, кутаясь в покрывало, она уже знала много нового. Правда, знания эти не наполняли девушку мужеством перед встречей с Хранителем Сокровищ. Скорее, наоборот.
Да, принцесса трепетала и страшилась... В душе ее странно смешались восторг, что она вновь увидит его, возбуждение, нетерпение… и ужас. Уж очень всё, рассказанное Арифой, выглядело жутковато. Неужели мужчина, тем более такой, как невозмутимый хладнокровный испанец, может настолько потерять голову, что накинется на Шамсинур, как дикий зверь?
А этот жезл страсти, как Арифа назвала то, что один раз принцесса видела между ног больного брата? Старуха утверждала, что он может становиться огромным: толстым и длинным. В это как-то слабо верилось. Как и в то, что нечто подобное может проникнуть в ту маленькую дырочку, которую любопытная Шамсинур, потихоньку от Арифы, после ее рассказа, нашла у себя и осторожно исследовала кончиком пальца.
Девушка, правда, решила, что старуха нарочно пугает её, чтобы юная госпожа отказалась от своего авантюрного намерения.
Но принцесса была настроена во что бы то ни стало увидеть своего черного орла. Чем бы это ей ни грозило. Даже отказалась от ужина и не выпила ни глоточка из поданных напитков, - знала, что Арифа вполне способна подсыпать в еду или питье снотворное.
- Не беспокойся, лица я ему не открою, - сказала она, выбирая себе одеяние, соответствующее намечающейся встрече. - Если этот его… жезл страсти, как ты выразилась… поднимется... Если Хранитель Сокровищ набросится на меня, - я знаю, чем укротить его.
- Чем же? – заинтересовалась Арифа. Но Шамсинур только таинственно улыбнулась и положила некий небольшой округлый предмет в подвешенный к пояску из мелких золотых и серебряных монет мешочек...
…Они долго шли темными запутанными переходами. В одном из них Арифа на несколько минут оставила госпожу одну, вернувшись, шепнула: «Нгумба стоит на часах. Так что Хранитель Сокровищ в своей комнате один». Дочь султана лишь молча кивнула.
…И вот, наконец, остановились перед дверью, ведущей в отведенную испанцу комнату.
- Я буду ждать вас здесь, - тихо сказала Арифа, - и, если вы позовете меня, - тотчас приду.
Шамсинур снова только кивнула, боясь голосом выдать свое волнение. Нервно сглотнула вставший в горле комок.
Старая служанка поняла ее состояние, непривычно ласково спросила:
- Может, передумаете, голубка моя?
Принцесса тут же расправила плечи, гордо вскинула голову. Она сама захотела этого. И не отступит теперь. Не ответила Арифе, шагнула вперед, - дверь, не скрипнув, отворилась.
В комнате было почти совсем темно. Шамсинур замерла на пороге, пока глаза не привыкли к этому полумраку. Затем, на цыпочках, – она была необута, - затаив дыхание, приблизилась к кровати. Полог был раздвинут. И принцесса увидела, что на широком ложе никого нет...
Никого! Она испытала одновременно разочарование – и облегчение. Но куда испанец мог деться посреди ночи?.. Ответ нашёлся скоро – Шамсинур услышала из ванной плеск воды. Подкралась, как кошка, - да, Хранитель Сокровищ плавал в бассейне.
Да еще как плавал! Судя по его фырканью и всплескам рассекаемой быстро двигающимся телом воды, он без устали носился, подобно дельфину, от одного края ванной до другого.
Что это понесло его в воду за полночь?.. Жара, быть может? Но сегодня как раз довольно прохладно... Всё-таки какой он странный, необыкновенный мужчина!
В любом случае, Шамсинур была довольна дарованной ей возлюбленным передышкой. Она могла немного расслабиться и подготовиться к встрече с ним – так, как хотелось ей.
Она зажгла несколько светильников под абажурами из цветного стекла. Откинув покрывало, взглянула на себя в зеркало, - лицо бледное, губы слегка вздрагивают… Еще раз поправила накладные косы, – впервые она жалела об отрезанных волосах - едва ли не главном украшении любой женщины.
Потом забралась на кровать и задернула полог. Провела рукой по подушке, на которой остался отпечаток головы любимого. Наклонившись, вдохнула шедший от тонкого полотна запах, лёгкий, но уже знакомый ее обонянию, и оттого кажущийся родным и близким. Неожиданно рука принцессы наткнулась на нечто, лежащее под подушкой – твердое и длинное. Потянула – и вытащила обнаженную шпагу. Улыбнулась – Хранитель Сокровищ всегда наготове, вот только сегодня ночью ему не повезло, и его застанут врасплох! Впрочем, не купаться же ему со шпагой… Она осторожно потрогала пальцем остро отточенное лезвие, спрятала клинок обратно.
И тут ее обостренный слух уловил легкие шлепки мокрых босых ног по мраморному полу в ванной… Он выбрался из бассейна. И совсем скоро будет здесь!
Она затаилась, как мышь, к норе которой подбирается большеухий фенек. Даже дышать перестала.
Конечно, он сразу поймет – в спальне кто-то есть. И без труда догадается, где именно скрывается нежданный гость. Но – как он это воспримет? Изумится? Рассердится? Обрадуется? Вдруг, без долгих слов, он схватит ее за косы – и вышвырнет за дверь? Или – молча набросится на нее, урча, как голодный волк?
Она так и не решила, что предпочтительнее для нее, первое или второе, - занавеси резко раздвинулись, и он предстал перед ней, полунагой, с одним полотенцем вокруг узких бедер. Подсвеченное сзади разноцветным светом ламп, его тело было словно окружено каким-то волшебным ореолом. Капельки воды, сверкающие в кудрях, на мускулистых красиво развернутых плечах, обнаженном торсе, вспыхивали радужными искорками и напоминали бриллианты.
Он был темным. Огромным. Незнакомым. И – загадочно прекрасным. Глаза его в полумраке казались наполненными тайной, черными, лишенными блеска - как вода в очень глубоком колодце. Шамсинур скорее догадывалась, чем видела, какое напряженное у него лицо; но, увидев ее, он резко выдохнул, и она почувствовала, что он мгновенно расслабился, - ведь перед ним была всего лишь сидящая на постели закутанная в покрывало тоненькая и стройная девушка.
Она не была уверена, - но, кажется, он улыбнулся, чуть-чуть, краешками губ, - встал на кровать коленом и протянул руку к принцессе. Её движение было чисто инстинктивным. Она выхватила из-под подушки его шпагу и приставила острием к его груди.
На этот раз он улыбнулся широко, - влажно блеснули белоснежные зубы на темном лице, заставив Шамсинур вновь восхититься отвагой Хранителя Сокровищ. Было ли хоть что-то в мире – кроме, пожалуй, его боязни Мустафы - что могло устрашить его?..
Он не отшатнулся, а, наоборот, наклонился вперед, по-прежнему улыбаясь, будто дразня и провоцируя незнакомку, - вот я, перед тобой, ну коли, если хочешь! Она опустила шпагу, положила её на подушку, показывая ему, что пришла не с дурными намерениями, и соскользнула с кровати с другой стороны от него. Он не последовал за нею, и она вздохнула с невольным облегчением. Ее взгляд помимо воли то и дело останавливался на его бедрах, - о Арифа, зачем я только приказала тебе всё мне открыть?.. - но ничто пока не указывало на возможную опасность.
Она сразу решила, что объясняться с ним будет лишь знаками, - он мог узнать ее голос. И сейчас, взяв со столика один из принесенных ею золотых кувшинчиков тонкой чеканки, начала показывать испанцу, чего хочет от него. Он понял, кивнул. Тронул полотенце на бедрах, - у нее перехватило дыхание от страха и любопытства одновременно... Оставил его, спрыгнул с кровати и лег на толстый ковер на живот, раскинув руки и ноги, повернувшись лицом к ней, но не закрывая глаз.
«Всё-таки опасается», - поняла Шамсинур. Легким движением опустилась на колени сбоку от него, осторожно вылила из кувшинчика на сложенные лодочкой пальцы ароматную тягучую жидкость и, растерев ее между ладоней, начала осторожно массировать спину Хранителя сокровищ. Она взяла масло для обожженной кожи, потому что он и вправду обгорел на солнце, сидя в колодках. Эта смесь должна была снять жар и боль и ускорить процесс заживления ожогов.
В детстве они нередко забавлялись с братом подобными процедурами, массируя друг друга и, хотя принцесса не была особым мастером, но и невежей назвать ее было нельзя. Она знала, что Мустафе нравился массаж в определенных местах, и надеялась, что и её черный орел останется доволен ею.
Правда, над этим красавцем ей придется повозиться куда дольше, чем над братом, - так подумалось ей, когда она прикоснулась к широким плечам Хранителя Сокровищ, - они были в три раза шире, чем у Мустафы, и мускулы были куда заметнее, хотя и не бугрились безобразно выпирающими узлами, как у некоторых мужчин.
Она массировала его спину, любуясь ею. Ей нравились красивые изгибы лопаток, напоминающие лопатки лежащего крупного хищного зверя в расцвете сил, нравился заметный переход к узкой талии; и похожая на русло реки линия позвоночника, и перекаты мышц вдоль нее. Подушечками пальцев Шамсинур чувствовала гладкую атласистую кожу, и ощущение таящейся под этим тонким блестящим покровом твердости и мощи было восхитительно приятным.
Девушка только печально вздохнула, когда осторожно проводила кончиком пальца по синякам на спине.
Она чувствовала, что он никак не может полностью расслабиться, и удвоила старания, приступив к плечевым мышцам, разминая их, каждый выступ и ямочку. Ну же, не напрягайся, позволь доставить тебе удовольствие! – хотелось сказать ей ему.
Он вдруг издал что-то вроде тихого стона. Она быстро взглянула ему в лицо – может, ему больно? Но он лежал с уже закрытыми глазами и блаженной полуулыбкой на губах. Она тоже улыбнулась, успокоенная, - значит, она старается не зря, и ему приятно!
Теперь она перешла к поясничной впадине. Ниже было полотенце, обертывающее его бедра. Поколебавшись, она все же очень осторожно потянула ткань вниз, открыв своему взору ягодицы, выглядевшие заманчиво упругими, как две половинки какого-то неизвестного плода, и в то же время нежными. Она настороженно и быстро посмотрела в его лицо, не уверенная в том, как он отреагирует на свое обнажение. Он не открыл глаз, но ноги свел вместе.
Она помассировала ягодицы – интенсивнее, чем обгоревшую спину. Затем натянула обратно полотенце и спустилась к ногам Хранителя Сокровищ. Они тоже были не такие, как у Мустафы – вызывающе длинные, мускулистые и покрытые, в отличие от гладкой кожи брата, черными жесткими волосами. Последние забавно вставали, когда чувствовали, что к месту, где они растут, сейчас прикоснется рука массажистки, и даже, кажется, тянулись к Шамсинур, требуя уделить им всем повышенное внимание.
Необычно было и ощущать волосы под пальцами. Принцесса обратила внимание, что подушечки стали как будто крайне чувствительны, чего прежде, массируя Мустафу, она не замечала. Так же как не было и какого-то странного возбуждения, постепенно охватывавшего ее по мере того, как длился массаж. Дыхание ее стало сбивчивым, она чувствовала, как краснеют от прилившей к ним крови щеки.
Порой она низко наклонялась над телом массируемого, и ей почему-то очень хотелось соприкоснуться с ним грудью, которая как будто тоже налилась, так что трущиеся о ткань соски едва не болели. Какое странное ощущение!..
Ступням испанца она уделила много времени, поскольку кожа на них была заметно более грубая, и зная также, что Мустафе этот массаж наиболее приятен. Оказывается, и черный орел был удовлетворен; он стонал все чаще, по мере того как она массировала и разминала палец за пальцем, а, когда дошла до высокого подъема, начал тяжело дышать, и на спине выступили мелкие, как роса, капельки пота.
А вот Шамсинур очень боялась щекотки. Вспомнилось, как любил щекотать ее брат, и как она сразу начинала визжать и брыкаться... Но – разве совсем недавно она уже не сделала вывод: слово «боязнь» несовместимо с лежащим перед ней мужчиной? И вообще, пока ему, безусловно, нравилось все то, что девушка с ним проделывала, и он не выказывал ни боли, ни недовольства.
Наконец, со спиной было покончено. Шамсинур тронула его за плечо и, когда он открыл один глаз – немного затуманенный, как у человека в полусне, – показала знаками, что просит его перевернуться. Он перекатился на спину.
От этого вида у нее перехватило дыхание, - настолько он был хорош. Прежде всего, конечно, привлекало внимание лицо, - в свете ламп она видела, какое оно умиротворенное и расслабленное, - таким она никогда еще его не видела.
Почему же всё-таки она полюбила его? – гадала она, разглядывая его, пользуясь тем, что он как будто дремлет. Например, его нос, - он отнюдь небезупречен, пожалуй, чересчур крупный и вовсе не прямой, - вон какая горбинка заметная! Губы – слишком тонкие, и делаются еще тоньше оттого, что он вечно их крепко сжимает. Лоб высокий, но на нем уже заметны продольные морщинки, которые со временем станут глубокими и придадут ему вид старого мудрого визиря...
Пожалуй, брови неплохи, - решила девушка, - разлетаются над глазами черными крыльями, не густые, не кустистые или низко нависшие и очень изящно, почти по-женски очерченные.
Кудри тоже хороши – Шамсинур нравилась их постоянная непокорность, они вечно смешно топорщились или красиво завивались, хотя почему-то принцессе казалось, что Хранителю Сокровищ хочется иметь прямые волосы. Эти кудри манили прикоснуться к ним, взлохматить или, наоборот, пригладить... В зависимости от настроения их обладателя.
Ну и, наконец, подбородок, - он тоже был очень симпатичный. Такой твердый, слегка массивный, немного выдающийся вперед. Гордый и надменный.
В своих мыслях Шамсинур совсем забыла о глазах – главном украшении его лица. Да, глаза... Ей нравилась их голубая прозрачность, - обманчивая, поскольку принцесса редко могла понять, что скрывают они в своей глубине. Нырнешь – но до дна не достанешь... Хорошо, что сейчас они закрыты. Уж слишком они притягивают к себе.
Он выглядел очень беззащитным и казался моложе - это впечатление подчеркивали кровоподтек на лбу и все еще опухшая губа. Они вовсе, в глазах Шамсинур, не портили красоту испанца, лишь усиливали жалость к нему, желание сделать ему приятное и загладить свою вину перед ним.
Налюбовавшись лицом, взгляд принцессы переместился на грудь Хранителя Сокровищ, покрытую – правда, не столь густо, как ноги, - черными волосами. Больше всего их было в центре грудной клетки и около сосков. Затем ручейком они спускались вниз, между рельефно выделяющихся пластин живота, этих естественных лат, окружающих солнечное сплетение над пупком, и далее - по впадине живота к бедрам, где исчезали под полотенцем.
Туда же скользнул нескромный взор девушки, ибо разбуженное рассказом Арифы любопытство было очень сильно и требовало разгадки всех тайн. То, что находилось под полотенцем, сейчас выглядело как некая выпуклость неопределенной формы, отнюдь не напоминающая мощный выпрямленный жезл и не внушавшая особых опасений.
Девушка, наконец, оторвалась от созерцания распластанного перед нею великолепного тела, взяла другой кувшинчик, и на этот раз начала массаж другим маслом, снизу вверх, с ног, от ступней к коленям. Когда она начала подниматься от коленей выше, Хранитель Сокровищ что-то пробормотал и стянул полотенце чуть ниже, снова сомкнув ноги.
Принцесса бросила взгляд на полотенце. Показалось ей – или раньше выпуклость была чуть меньше?..
«Это самая чувствительная часть мужского тела, - вспомнила Шамсинур слова Арифы, - гораздо более уязвимая и нежная, чем любая часть женского. Ударив мужчину в это место, вы получите в течение некоторого времени полную власть над беднягой, ибо он будет кататься по полу, крича от дикой боли... Если речь идет о защите себя, - мужчины в первую очередь обезопасят свой жезл страсти. Для них легче лишиться руки, ноги или глаза, чем этого своего органа».
Похоже, сейчас любимый именно хотел оградить свой самый драгоценный орган от ее рук, - вероятно, чересчур грубых для столь нежной части тела. Хотя принцесса не собиралась трогать Его, - просто взглянуть, так же ли Он устроен, как у Мустафы. У брата, по ее воспоминаниям, жезл страсти являл собою довольно жалкое зрелище...
Но, раз испанец не дозволяет ей этого... Она вздохнула и принялась за его грудь, стараясь быть осторожной с его недавними ранами и свежими, доставшимися ему накануне от стражников, синяками на ребрах. У него был смешной пупок – узелок, похожий на крошечную горошинку, - и маленькие едва заметные в зарослях волос соски. Шамсинур уделила особое внимание сначала соскам, оглаживая их вокруг. Мышцы его груди начали непроизвольно сокращаться, как бы в такт с касаниями ее пальцев. Но дышал он размеренно и глубоко, словно спящий, и это успокаивало принцессу. Может, он и впрямь заснул?..
Она не удержалась – и слегка ущипнула тот сосок, что слева, ближе к сердцу. Испанец вздрогнул и тотчас открыл глаза. Девушка едва не подскочила сама и отдернула руки, когда увидела, что он смотрит на нее. Она сделала извиняющийся знак, - мол, простите, господин, я не нарочно. Он закрыл глаза, вдруг взял ее за руку и положил опять себе на грудь, словно требуя продолжать.
...Она начала вновь водить по его телу, и сразу почувствовала, что оно уже не то, что оно напряглось и застыло будто в неком ожидании. Когда пальцы Шамсинур перебрались к пупку и начали круговые движения вокруг него, - испанец задышал чаще, и девушка вновь увидела капли пота, – они появились на его груди и засверкали на черных блестящих волосах, растущих на ней.
Хранитель Сокровищ по-прежнему лежал с закрытыми глазами, но лицо не было больше расслабленным и юным, - оно показалось Шамсинур опасным, чем-то неуловимо напомнив морду голодного волка. Почти то же выражение, что и во дворе, когда она подошла к нему, закованному в колодки. Челюсти крепко сжались, скулы, чуть тронутые налетом темной щетины, напряглись.
Ее пальцы между тем тоже изменились, они перестали быть смелыми и слегка подрагивали, уже касаясь не только кожи испанца, но и края полотенца, и без того приспущенного. Но принцесса не решалась, как когда он лежал на животе, сдвинуть ткань вниз. Но и отвести глаза от его бедер не могла. Что-то подсказывало – вот-вот начнется... Сердце колотилось так сильно, что, быть может, он слышал его стук. В горле пересохло.
То, что было под полотенцем, шевельнулось вдруг на ее глазах, как змея, на которую накинут платок факира... Шамсинур резко отпрянула, испуганная куда больше, чем если б из-под ткани появилась голова настоящей кобры. Но, оказывается, Хранитель Сокровищ был не только настороже, - он, похоже, наблюдал за массажисткой из-под прикрытых ресниц, потому что тотчас открыл глаза, схватил ее за руку и потянул девушку назад, повелительным жестом показав, что желает продолжения процедуры.
Она бросила на него гневный взгляд, - конечно, из-под покрывала, и испанец не мог увидеть его. Но вспомнила о своей роли, смирилась, только передвинулась на коленях вверх, подальше от опасного места, и покорно принялась за его руки, мускулистые, оплетенные выступающими голубыми нитями вен. Он снова затих, расслабился, закрыл глаза.
Когда девушка дошла до ладони левой руки, - она знала, что там, в центре, тоже одна из чувствительных точек, - он вдруг сжал пальцы Шамсинур и поднес к губам. Поцеловал медленно, каждый пальчик, втягивая их по очереди в рот, будто желая съесть, заставив тело принцессы затрепетать и податься вперед, к нему.
Он неожиданно открыл глаза и улыбнулся ей – томной успокаивающей улыбкой, от которой у Шамсинур просто закружилась голова, - настолько обольстительной она была. Что-то подсказало девушке, что испанец почувствовал ее волнение и напряжение и этими поцелуями, этой медленной ленивой игрой с ее пальцами как бы показывает, что опасности нет, что бояться его нечего. Но он лукавил с ней, и она догадывалась об этом. «Обманщик!.. твоя улыбка не заставит меня поверить тебе… Я уверена – ты наготове, мой прекрасный Хранитель Сокровищ! Иначе сердце мое не билось бы так сильно. И – как это странно – меня бы не бросало попеременно то в жар, то в холод...»
«Что будет, если сейчас я поцелую тебя?.. Господь свидетель – я хочу этого, и в то же время мне страшно... Но почему? Что заставляет меня опасаться какого-то поцелуя? Ведь он не лишит меня моей чести. И – разве я не желаю этого? Давно желаю, так давно, едва узнав тебя, мой таинственный возлюбленный...»

 Отправлено: 22.10.11 14:39. Заголовок: ..

29.
Она наклонилась над Хранителем Сокровищ, готовая сдаться и прижаться к его устам. Но он разрушил волшебство момента, потянувшись рукой к покрывалу на ее лице, намереваясь поднять плотную ткань. Шамсинур вздрогнула и быстро отклонилась, покачав головой, показывая этим жестом: нет, вуаль я не сниму.
Он слегка нахмурился, недоуменно и, кажется, даже раздосадованно. Отстранился, когда она вновь хотела продолжить массаж, и одним гибким движением вскочил на ноги. Лицо его снова стало напряженным, глаза сверкнули при свете ламп хищным голодным блеском. Однако, таким, как ни странно, принцесса боялась его гораздо меньше, чем улыбающимся своей неотразимой чувственно-манящей улыбкой.
Тем не менее, она не рискнула дразнить его долее и показала ему знаком, что готова повиноваться его воле, и откинула покрывало... Под которым было еще одно, полупрозрачное, закрывающее глаза и нос и оставлявшее открытым губы и подбородок. Шамсинур медленно стянула с себя верхнюю вуаль и предстала перед испанцем в том наряде, в котором обычно выступают танцовщицы, - в облегающем лифе и многослойной юбочке из полупрозрачного газа чуть ниже колена, обшитых позвякивающими золотыми и серебряными монетками. Монетки же были на браслетах, украшающих запястья и лодыжки обнаженных рук и ног девушки.
Принцесса надевала подобный наряд иногда, чтобы развлечь танцем маму или брата. Ей казалось, что она чувствует себя в нем достаточно уверенно и непринужденно. Но сейчас, перед Хранителем Сокровищ, который смотрел на нее сверкающими как топазы глазами, будто пожирая открывшееся ему тело, Шамсинур вдруг ощутила себя уязвимой и почти нагой.
Это было странное ощущение, вызвавшее дрожь, но не холода, а возбуждения, в котором смешались страх и одновременно острое желание близости с его телом, также полуобнаженным. Прижаться к нему... грудью, животом... Сплестись своими ногами с его... Почувствовать сильные руки на своих хрупких плечах... Изогнуться в его объятиях... Ощутить прикосновения его длинных пальцев к лифу...
Ее тело жаждало этого, но рассудок сопротивлялся, напоминая о долге чести принцессы, несовместимом со сближением с мужчиной, который не стал её супругом. Противилась и гордость, ибо подобное желание было сродни капитуляции, а сдаваться, да еще так легко, на милость победителя, дочь султана, властелина огромного государства, не хотела и не могла себе позволить.
Он протянул руку, намереваясь привлечь ее к себе, но она сделала несколько шагов назад. И вновь глаза его полыхнули гневом и вожделением. «Тебя опасно дразнить, Хранитель Сокровищ! Ты так нетерпелив! Но – неужели ты откажешься посмотреть, что еще я приготовила для тебя?..»
Она улыбнулась ему, смягчая этим свой отказ подчиниться, и знаками показала ему, чтобы он сел. Он скрестил руки на груди и прикусил губу, словно обдумывая ее предложение. Но затем одним прыжком оказался на постели и лег на живот лицом к Шамсинур, подперев подбородок ладонями обоих рук. Решил, видимо, что добыча все равно никуда от него не денется, - подумала принцесса, не сомневаясь, что таким же легким прыжком он может вскочить и кинуться на нее, подобно стремительному леопарду, не дав ей сделать и двух шагов к дверям.
Однако, она снова улыбнулась, довольная, что пока он не так непредсказуем и уж тем более не так неистов, как опасалась Арифа.
«Посмотрим, как тебе понравится это, мой прекрасный испанец!» И Шамсинур начала медленный чувственный танец, изгибаясь, подобно кобре, которая выползает из корзины своего хозяина, завороженная игрой того на флейте. Помноженная на ежедневные упражнения, - которые были по душе девушке, стремившейся прийти к полному совершенству, - природная гибкость позволяла принцессе непринужденно исполнять самые сложные па.
Стройный как стебель цветка стан Шамсинур легко гнулся назад, так что голова юной танцовщицы едва не касалась пола, а длинные черные косы ложились на ковер, переплетаясь меж собою, как две черные змеи. Так же легко дочь султана вновь выпрямлялась, поводя бедрами и плечами и заставляя монетки на лифе, поясе и браслетах на руках и ногах мелодично звенеть, как бы в такт со своими движениями. И мелодия эта, гармонично сочетаясь с танцем и всею обстановкой этой комнаты - мягким приглушенным светом ламп, ароматом масел, которыми принцесса массировала своего возлюбленного и, наконец, роскошным ложем, готовым для всех возможных плотских утех, - мелодия эта медленно, но верно накрывала находящихся в спальне накатывающей волной чувственности.
Это было ощутимо, как приближение самума в пустыне. Шамсинур чувствовала это. Ее тело покрылось капельками пота, - она хотела танцевать для Хранителя Сокровищ этой ночью, и специально не умащалась перед приходом к нему ничем, только сбрызнула себя розовой водой. Но пот выступил не от движений, - она еще не начала энергичную пляску, - а от предчувствия надвигающейся бури. «Выдержу ли я? Сумею ли остановить его, если его жезл страсти поднимется? Господь Всемогущий, дай мне силы – не для сопротивления, а для того, чтобы не пасть в его объятья раньше времени...»
Она подхватила с одного из столиков небольшой узкогорлый кувшинчик, принесенный с собою, поставила на голову. Чуть согнув колени, не наклоняясь, взяла с подноса с фруктами кисть золотистого спелого винограда. «А видел ли ты хоть раз такое, мой возлюбленный?»
Шамсинур начала медленно волнообразно вращать бедрами, без видимого усилия удерживая сосуд на голове. Оторвала от грозди две виноградины, затем зубами зажала черенок кисти во рту – и начала ловко перебрасывать ягоды из одной руки в другую, а потом точным движением забросила в узкую горловину. Затем оторвала от грозди уже три виноградины, и стала жонглировать ими, при этом постепенно убыстряя вращение бедрами...Потом также по одной перекидала их в кувшинчик. Ни одна ягода не упала из тонких проворных пальцев девушки, ни одна не отскочила на пол, все они, одна за другой, оказались в сосуде...
Теперь уже одновременно пять виноградин перелетали из руки в руку юной танцовщицы, и казалось, что это целое золотое ожерелье, так быстро жонглировала Шамсинур. Она научилась этому искусству сама, ещё девочкой, и часто поражала проворством своих пальцев и маму, и брата, который, посмеиваясь и в то же время восхищаясь, говорил, что сестра вполне могла бы выступать на базарных площадях.
Пять ягод тоже удачно перелетели в сосуд. Кисть была оборвана. Плясунья всё энергичнее крутила бедрами, но кувшинчик по-прежнему держался на голове девушки, будто прикрепленный невидимыми нитями.
Танец дочери султана убыстрялся, одновременно с растущим возбуждением. Страх ее исчез. Ей безумно хотелось свести этого полунагого прекрасного мужчину с ума своим танцем. Увидеть воочию, что он жаждет ее. Убедиться в силе его желания.
Вот она завертелась волчком, - и тонкий легкий шифон на ее юбочке разлетелся вокруг ее стройных ног, открывая их почти полностью жадному взору Хранителя Сокровищ. Он вовсе не был во время танца бесстрастным зрителем. Он все более тяжело дышал, и глаза его постепенно разгорались огнем, как у изголодавшегося хищника. Шамсинур видела это, но, охваченная экстазом, уже не боялась этого опасного огня, ей нравился его взгляд, это распаляло ее еще больше, еще сильнее…
Танец закончился. Принцесса резко наклонила голову вбок, легко подхватила падающий кувшинчик и, высыпав несколько виноградин, поочередно забросила их в пересохший рот, раздавив зубами и с наслаждением почувствовав сладкий сок, брызнувший из спелых ягод.
Кажется, в это мгновение она даже прикрыла глаза... Иначе – почему не заметила, как Хранитель Сокровищ, бесшумно вскочив, оказался рядом с нею и, схватив ее за талию, привлек к себе, обдав жарким дыханием?.. В следующую секунду его губы уже прижались к ее, сминая, терзая, раскрывая настойчивым, жестоким до безжалостности поцелуем. Она поддалась, разомкнула губы, и тотчас почувствовала его язык, скользящий по внутренней поверхности ее нёба, будто – как промелькнуло в ее голове - стремящийся тоже напиться живительным виноградным соком...
Потом же Шамсинур уже ни о чем думала, потому что поцелуй стал глубоким, властным и всепоглощающим, и голова ее вдруг закружилась, отяжелела и безвольно откинулась назад, словно цветочный бутон на слишком тонком стебле во время грозы. Но одной рукой испанец поддержал затылок девушки, а вторая сжала грудь, затеребила сосок, мгновенно откликнувшийся, затвердевший и в то же время обретший необычайную чувствительность. Кувшинчик упал на ковер, а руки Шамсинур обвились вокруг плеч испанца, твердых, налитых, атласно-гладких.
Не прекращая поцелуя, Хранитель Сокровищ подхватил принцессу на руки и – так легко и незаметно, словно на сказочном ковре-самолете – перенес на постель. Только теперь он со стоном оторвался от нее, и она, открыв глаза, затуманенные дымкой, увидела, что он и она лежат на боку лицом друг к другу, что уже обе его руки гладят ее налившуюся грудь... И тут принцесса ощутила упершееся ей в живот прямое доказательство того, о чем предупреждала Арифа. О небеса, какое же оно большое, какое твердое – словно каменное!..
Дыхание у нее перехватило. Туман в голове рассеивался. Она не должна... не может... не имеет права! И, когда Хранитель Сокровищ вновь потянулся к ней, чтобы поцеловать, она отпрянула, села. Его глаза сразу полыхнули злобой, он пробормотал что-то и грубо схватил ее за запястье. Боль мгновенно и окончательно привела Шамсинур в чувство. Как он смеет так с ней обращаться! Она хотела доставить ему удовольствие, загладить причиненные днем мучения, - а он за все это платит ей грубостью и низкой похотью!
Она вырвала руку и вскочила на ноги. Одним прыжком он загородил ей выход. Ее взгляд невольно остановился на его бедрах, и она увидела то, что скрыть он уже не мог – вставший жезл страсти туго натягивал ткань полотенца. Да, зрелище было впечатляющее!..
Ему же, видимо, надоело то, что он считал всего лишь искусной игрой с ним, - лицо его стало как будто жестоким, черты заострились от неудовлетворенного желания. И девушка поняла, что у нее осталась лишь кроха времени, чтобы остановить его, не дать ему наброситься на себя и успеть убежать.
Он издал низкий горловой звук, напоминающий рычание, и шагнул к ней... И тогда она выхватила из мешочка, подвешенного к поясу, тот округлой формы небольшой предмет, что так и не показала Арифе, и сунула его под самый нос испанцу.
Хранитель Сокровищ изменился в лице. Шамсинур отступила, вытянув перед собою руку, по-прежнему показывая ему этот предмет. Испанец стоял как вкопанный и застывшим взором смотрел на него. Но вдруг встрепенулся и бросился вперед... Тогда принцесса размахнулась – и швырнула вещицу высоко и далеко через его голову.
«И что для тебя дороже, мой черный орел?.. Я – или твоя Брижитт?..»
Ответ она получила тотчас. Он оглянулся – и кинулся за покатившейся по ковру миниатюрой... Шамсинур выиграла несколько мгновений - и воспользовалась ими, в долю секунды преодолев расстояние до двери и скрывшись за нею.

 Отправлено: 23.10.11 19:15. Заголовок: Лакшми, вы такая умн..

Лакшми, вы такая умничка. То, что вы выкладываетесь здесь несмотря на отсутствие хвалебных отзывов и критики, говорит о вашем горячем желании узнать мнение других о собственном произведении, возможно чему-то научиться и просто познакомить читателей с результатом ваших каждодневных (а может и каждоночных) усилий. Роман ваш, честно признаюсь, читала не полностью, так как немного устала от исторических романов (вернее романов в стиле "Анжелики" Голон или "Катрин"/"Марианны" Бенцони, на данном этапе люблю почитать что-нибудь ироничное, смешное и все же современное), но одно стало для меня очевидным - при прочтении некоторых отрывков - пишите вы очень хорошо. Слова гармонично выливаются в предложения, предложения - в абзацы. Повествование захватывает и легко читается. Стиль очень мне нравится, так как в свое время я буквально жила романами Бенцони и "Анжелику" люблю - правда, не всю, несколько книг. В отношении исторических подробностей ничего сказать не могу - так как к сожалению не обладаю для этого столь обширными знаниями - но чувствуется, что предмет вы усвоили по крайней мере мне так кажется. Очень уж подробно вы описываете данную эпоху, умело вплетая в повествование мелочи, о которых далеко не всем известно. Я к примеру писала бы более поверхностно, так как не очень люблю копаться в мат.части, хотя историю глубоко уважаю и не раз (и не два!) увязала в ней, не имея возможности выбраться, закапывалась по самую макушку ))) И хочу высказать вам свое уважение и восторг - именно за те усилия, которые вы приложили, чтобы как можно ярче и точнее донести до читателя ту "картинку", которая существует только в вашем воображении. Мне лично это не по силам.
Благодарю за ваш труд

 Отправлено: 23.10.11 23:21. Заголовок: Энн , благодарю серд..

Энн , благодарю сердечно за Ваш отзыв!
Знаете, молчание на форуме по отношению к ТП мне кажется странным и непривычным, не потому, что жду похвал, а скорее наоборот, разгрома и линчевания. (Как раз по исторической матчасти, ну и в гаремах тоже не так, наверное, всё было...).
Тому может быть несколько причин (молчанию, в смысле):
а) произведение настолько всех потрясло своей гениальностью, что все в восторге и безмолвном восхищении замолкли;
б) тем, кто меня читает, меня жалко за такую ересь, и не хотят форумчане меня, убогую, и попинать;
в) меня просто никто, кроме Вас, не читает.
Склоняюсь ко второму варианту.
Впрочем, ждать окончания всего этого безобразия недолго, роман я забросила... Так и не знаю - стоил ли он потраченных усилий и дней (не ночей, о нет!)
Скрытый текст

Зато какие-то звёздочки в рейтинге у него уже есть, что и приятственно бедному автору.

 Отправлено: 24.10.11 17:48. Заголовок: Лакшми пишет: Впроч..

Лакшми пишет:

цитата:

Впрочем, ждать окончания всего этого безобразия недолго, роман я забросила... Так и не знаю - стоил ли он потраченных усилий и дней (не ночей, о нет!)

Лакшми, не заморачивайтесь вы на отзывах, не надо. И ни в коем случае не бросайте писать! Как вы наверное успели заметить, форум слегка не в той форме, в какой он был год или два назад. Причина мне неизвестна. Но то, что вас "не линчуют" и "не пинают" ;) вовсе не означает, что вас жалеют и бояться ненароком сломать (в форумчанах говорит не жалость, уж поверьте). Вы уже достаточно сложившаяся личность и вам не нужно чье-то мнение, чтобы продолжать писать. Мне лично - если я решила, что то, что я пишу, мне нравится, если получаю от процесса удовольствие - оно не нужно. Так что не вздумайте бросать писать. А то, что он стоил усилий, это несомненно. Уж поверьте, так, как пишите вы, далеко не все могут писать. По крайней мере я так не могу. И вряд ли смогу. А у вас это получается и от этого не нужно отказываться. Бриллиант должен сверкать и радовать других, а не лежать где-нибудь в коробочке

 Отправлено: 24.10.11 18:01. Заголовок: Я не большой спец в ..

Я не большой спец в литературе и тем более в написании произведений, но как благодарный читатель могу сказать, что Ваш роман меня захватил и я каждый день наведываюсь на эту страничку в надежде на продолжение. Читая Ваш роман я отдыхаю. Ни в коем случае не забрасывайте, очень хочется узнать продолжение. Спасибо за Ваш труд.

 Отправлено: 26.10.11 14:46. Заголовок: птица-синица пишет: ..

птица-синица пишет:

цитата:

я каждый день наведываюсь на эту страничку в надежде на продолжение

Но автор-то об этом не знает, а писать в "пустоту"... не слишком вдохновляет, так скажем.
Если все читатели будут молчать - то им в итоге просто нечего будет читать на форуме.

 Отправлено: 26.10.11 14:50. Заголовок: Ничего не могу сказа..

Ничего не могу сказать насчет романа, ибо он про пиратов. Но у меня конкретные замечания
1 Насколько я знаю на востоке в брак вступать было не обязательно. У меня под рукой нет источников, но по-моему у турецких султанов так было, что несколько сот лет подряд на престоле были незаконные сыновья.
К тому же у них не соблюдалось право первородство - кого угодно могли назначить наследником.
Это я про историю с браком родителей. Принцесса конечно могла быть только выдана замуж.
2 Никогда в истории не встречала аристократку по имени Бриджит. Вики говорит, что это имя ирландского происхождения. Француженок стали так называть только в 20 веке (судя по списку дам).
Было несколько святых по имени Бригитта, но они опять же кельтские.
Таким образом если Ваша Бриджит не имеет маму ирландку или не происходила из кельтского региона (Бретань), то вероятность что ее так назовут крайне мала.
3 С именем Этьен-Эстебан как раз все удачно.

 Отправлено: 26.10.11 19:24. Заголовок: Энн , птица-синица ,..

Энн , птица-синица , спасибо Вам!

apropos пишет:

цитата:

в итоге просто нечего будет читать на форуме

По-моему, все к этому идет...

Пенелопа , спасибо Вам за отзыв и разбор ляпов!
Да, имя Брижитт взяла за то, что нигде в историч. романах о Франции мне оно не попадалось. Теперь понятно почему.