Дубль-два с продолжением
- Не порадует ли леди Перси нас своим пением? – обратился сэр Мармадьюк к Мод, когда после вечерней трапезы домочадцы и гость Картер-Хауза собирались в зале у камина. Он поднес ей лютню и сел напротив, не спуская с девушки взгляда. Мод положила инструмент на колени и, опустив голову, рассеянно перебрала струны плектром*, выточенным из кости.
- Миледи, спойте о леди Изабелле! – потребовала Агнесс, поудобнее устраиваясь в кресле. Балладу о гордой и смелой леди, покорившей сердце не менее гордого и смелого рыцаря, миссис Пекок была готова слушать часами.
- О победе алой розы! – одновременно с Агнесс воскликнул сэр Стивен, любовным баталиям предпочитающий песни о рыцарских сражениях.
Сэр Мармадьюк объявил, что готов слушать любые песни в исполнении леди Перси, поскольку звучание ее нежного прелестного голоса есть услада для его грубого мужеского уха. Джоанна ничего не просила, но Мод знала, что ей очень нравится старинная балалда о любви шотландского рыцаря и дочери графа Нортумберленда.
- Дева прошла, словно света поток,
Мимо окна его скорбной темницы.
- Нортумберленда прекрасный цветок, –
Тихо шепнул очарованный рыцарь…
- пела она, склонясь над лютней.
…Обними меня нежнее, милый мой,
Прядь волос моих тебе укажет путь,
И в пучину, в глубину уйдем с тобой,
Ведь земли родной ни горсти не вернуть…*
На этом месте на глаза Джоанны всегда наворачивались слезы, а у Мод перехватывало дыхание от жалости к несчастным влюбленным. «Нортумберленда прекрасный цветок…»
Нортумберленда…
Казалось, этот край был давно забыт Мод, ушел в глубину памяти вместе с далеким детством. Но почему-то вдруг ей вспомнилась песня, некогда слышанная там, на севере. Она осеклась, сбилась, струны под ее пальцами дрогнули, извлекая совсем другую мелодию, смутно знакомую, всплывшую откуда-то вместе со строками:
- О севере милом она тосковала:
Как вновь мне увидеть родные леса,
Там плющ обвивает дубы одеялом
Там ясень свечою и птиц голоса.
Собой хороша я
И мужа найти
Мне вовсе не сложно,
Как плющ обовьюсь,
Но он, мой избранник
Быть с севера должен,
Туда я стремлюсь…
Мод пела, и перед ее глазами возникали картины - обрывистые, но яркие и четкие, почти осязаемые: высокие, суровые стены огромного мрачного замка, в котором она когда-то жила; лиловые вересковые пустоши, бескрайние, уходящие за горизонт; серебристо-голубые воды реки Тайн.
Как странно было именно сейчас мысленно перенестись в напрочь забытый Корбридж. Неужто разговор о муже разбудил ее память, или то был знак свыше, протестующий против разрыва уз, некогда связавших Мод с сэром Ральфом Перси?
Нортумберленд, Корбридж, Адрианов вал… Кардоне ведь тоже ехал оттуда, из Нортумберленда, «где плющ обвивает дубы одеялом»...
Кардоне, дерзкий бродяга, вечный странник, случайный попутчик и возлюбленный, о котором ей следовало навсегда забыть, и думать только об отце, о завтрашней с ним встрече, о предложении сэра Мармадьюка. Вот ее настоящее, а она вновь погрузилась в воспоминания о мужчине, который был в ее прошлом, но не мог быть в будущем…
И опять голос Мод прервался, на этот раз уже не от сочувствия к далеким героям легенды, а от жалости к самой себе. Затеснилось в груди дыхание, зыбкой пеленой застлало опущенные глаза, часто заколотилось сердце, и в памяти всплыло вдруг - «…я не смогла бы встретить мою любовь, будь я оленем. Воды Тайна раделили бы нас…». Нет, не так - слова и бесхитростная, но чем-то завораживающая мелодия некогда слышанной песни ожили в Мод:
- За водами Тайна живет мой любимый.
И быстрым оленем туда не добраться.
Я горькие слезы роняю в стремнину,
Мечтая, мой милый, с тобой повстречаться…
Печально звякнула лютня, отозвалась горечью в ноющей душе...
- Что за песни? – поинтересовалась Агнесс. – Раньше вы их не исполняли.
- Вдруг вспомнились, - ответила Мод, все не поднимая глаз от лютни и чувствуя на себе обжигающий взгляд сэра Мармадьюка.
Она так и не дала ему определенного ответа, как ни желал Скроуп его услышать. Упорные попытки сэра Мармадьюка узнать об ответных чувствах женщины, которую он хотел сделать своей женой, также не увенчались успехом. Но, как ей казалось, он не сомневался во взаимности.
От настойчивости новоявленного жениха Мод спасло скорое возвращение домой сначала Джоанны, а затем и Агнесс, немедленно приступившей к борьбе за внимание гостя. Это дало девушке некоторую передышку и возможность отчасти разобраться со своими ощущениями, вызванными новыми обстоятельствами в отношениях с сэром Мармадьюком. Видимо, он действительно любил ее, поскольку не было других видимых причин, заставляющих Скроупа на ней жениться. Для нее же выгоды брака с ним представлялись очевидными, а его обещание вызволить ее отца из тюрьмы должно было перевесить прочие сомнения.
Но если до этого разговора Мод иногда думала, что, пошли ей судьба такого мужа, как сэр Мармадьюк, ее жизнь, возможно, сложилась бы куда удачнее, то теперь, когда рядом с ней мог быть мужчина, на которого можно положиться и который любит ее, она почему-то чувствовала себя еще более несчастной. Предложение сэра Мармадьюка, лестное и заманчивое для любой женщины, и в первую очередь, для нее самой, совсем не радовало Мод. Рассудком она понимала, что принять его руку было бы лучшим выходом в ее положении, но сердце, сердце ее не было свободным, она любила другого, не мужа и не того, кто хотел сделать ее своей женой. Настоящей женой. И это еще больше пугало Мод, поскольку она уже знала, что представляют собой обязанности жены. Ей было трудно, просто невозможно представить Скроупа на месте Кардоне, себя – в объятиях не возлюбленного, другого мужчины…
Эти мысли точили ее, мучили весь вечер и бессонную ночь, отравляя радостное предвкушение от предстоящей встречи с отцом. Утром, когда они с Джоанной собирали корзинку с гостинцами для сэра Уильяма, Мод очень хотелось рассказать кузине о предложении сэра Мармадьюка, посоветоваться с ней, но так и не решилась на это. Только сказала:
- Скроуп… Он такой добрый и заботливый…
И посмотрела на Джоанну, надеясь, что она расскажет что-нибудь о нем. Но кузина только молча кивнула и заговорила о другом.
Ожидая сэра Мармадьюка, который должен был заехать в Картер-Хауз, чтобы сопроводить Мод в Тауэр, и потом, по дороге, когда они плыли в лодке по Темзе, она все думала, отчего Джоанна все время избегает говорить о Скроупе, и не находила ответа. Ведь будь сэр Мармадьюк замешан в какую-нибудь недостойную джентльмена историю, обладай он дурной репутацией, вряд ли он мог бы служить у графа Нортумберлена, да и сэр Стивен наверняка бы не считал его своим другом, и не приглашал к себе домой.
Будто догадавшись, о чем думает Мод, сэр Мармадьюк стал рассказывать ей о том, как много лет назад познакомился с ее кузеном, и как это знакомство постепенно переросло в тесные дружеские связи.
- Сэр Стивен своеобразный человек, - говорил Скроуп, расположившись на деревянной лавке напротив Мод. – Не честолюбив, в отличие от многих придворных. Его вполне устраивает та скромная должность, которую он занимает вот уж с десяток лет. Не слишком общителен, предпочитает домашнее уединение, а не суету королевского двора. Вероятно вас, леди Перси, удивляет наша с ним дружба – ведь, на первый взгляд, мы с ним такие разные… Но поверьте, меня чрезвычайно привлекает в вашем кузене его доброта, порядочность, надежность, верность друзьям и преданность долгу… Я с ним отдыхаю душой и могу позволить себе расслабиться в его обществе, зная, что всегда встречу понимание, услышу добрый совет, найду в его лице приятного, заинтересованного собеседника. Картер-Хауз с некоторых пор стал моим вторым домом… К сожалению, - он криво усмехнулся, - леди Уиклиф относится ко мне с некоторым предубеждением. Боюсь, она немного ревнует меня к своему брату…
Мод с удивлением вскинула брови.
- Да, леди Перси, - кивнул сэр Мармадьюк. – Знаете, как это бывает… Леди Уиклиф весьма милая и славная женщина, но когда она после смерти мужа поселилась в Картер-Хаузе, то, вероятно, посчитала, что общение со мной сэра Стивена занимает то время, которое он мог посвятить ей… Я старался реже появляться у них, хотя и скучал по теплоте и уюту этого дома. Только в последнее время, с тех пор, как вы там поселились, я уже не мог бороться с желанием видеть вас…
Мод смущенно заерзала на лавке, отвела глаза, боясь встретиться с откровенным, восторженным взглядом Скроупа, каким он смотрел на нее. Сэр Мармадьюк на мгновенье сжал ее руку и отпустил, вновь откинувшись на узкую доску, служившую спинкой сиденья лодки.
Его рассказ вполне объяснял странное отношение Джоанны к близкому другу сэра Стивена, хотя Мод не заметила особенной привязанности кузины к сводному брату. Впрочем, Джоанна была человеком замкнутым, скрывающим свои чувства, разве что ей не удавалось этого сделать в присутствии Джона Потингтона.
- Когда мы с вами поженимся, я смогу уже на правах родственника бывать в Картуре-Хаузе, - продолжал сэр Мармадьюк, - но, уверен, несравнимо сильнее меня будет привлекать наш дом, Мод. Наш с вами дом…
- Это - Тауэр?! – перебила его Мод, заметив, как из-за поворота реки слева появились высокие зубчатые стены массивной крепости.
Скроуп оглянулся и кивнул, а Мод побледнела от волнения и страха, рассматривая зловещий силуэт Тауэра: толстые стены, возносящиеся к небу круглые башни со шщпилями на конце.
- Вот это Башня Льва, - пока лодка подплывала к пристани, сэр Мармадьюк показывал здания крепости, видные с реки. – Башня стоит над рвом с разводным мостом, за ней сдвоенная баншня называется Средней, а следующая - Башня Байворт. Вот так называемые ворота предателя – через них с реки завозят преступников… Простите, Мод, - он осекся, посмотрев на взволнованное лицо девушки.
Когда они подплыли к причалу, сэр Мармадьюк помог Мод выбраться из лодки и, подхватив ее корзину, повел к воротам в крепостной стене. Миновав стражников, они вступили во двор, расположенный между двойными крепостными стенами и, сопровождаемые охраной, повернули направо – к Соляной башне, где, как сказал Скроуп, находился сэр Уильям.
И вот Мод идет по темному каменному коридору, освещаемому лишь факелом в руке тюремщика, ведущего ее в камеру отца. Одной рукой прижимая к себе тяжелую корзину, второй она приподнимала подол юбки, судорожно вцепившись в нее, сминая до боли сжатыми пальцами тонкую ткань своего одеяния. В узком, извилистом коридоре было холодно и страшно, и мысль, что ее отец находится здесь и не может выйти из этого ужасного места, приводила ее в содрогание.
Наконец тюремщик остановился у низкой двери с решеткой, засунул факел в держатель на стене, загремел ключами и засовами.
- К вам пришли, сэр, - сообщил он куда-то в темноту, раскрывая перед девушкой дверь.
- Кто? - раздался знакомый, родной голос.
Мод торопливо вошла в камеру.
- Отец! - она бросила на пол корзину и порывисто подбежала к видневшемуся в полумраке силуэту мужчины, приникла к его груди. - Отец!