Продолжаем-с.
Последние дни для барона выдались весьма насыщенными, наполненными бесчисленными встречами, разговорами, двумя зваными обедами и тремя приемами, на которых непременно надо было быть, не говоря о внезапной загруженности на службе, вызванной прибытием вороха депеш из-за границы, кои следовало спешно разобрать, обработать и составить по ним обстоятельные рапорты.
На шарады к Веселовским в пятницу он, конечно, не пошел, едва выкроил полчаса, дабы проведать Родионова, и только днем в субботу смог высвободить пару часов для личных дел. Под надуманным предлогом пригласив к себе в квартиру соседку, он без долгих разговоров увлек ее в спальню, где наконец на какое-то время смог отвлечься от всех своих забот и проблем. Затем до поздней ночи пробыл на приеме, а поутру уже вынужден был – несмотря на воскресный день – спешить на службу, дабы заняться переводом весьма важного сообщения из Англии. По дороге домой он наткнулся на компанию знакомых, среди которых были Веселовские, после чего ему пришлось сопроводить графиню Бетси к Родионову. Не то, что он не мог отказаться, но его развлекла мысль о покровительстве влюбленным, одним из которых оказался офицер воинской полиции.
В понедельник объявился Пржанский, жаждущий встречи с бароном, и можно было только подивиться, как это поляку хватило терпения целых три дня дожидаться подробностей о последних событиях. После службы Вестхоф поспешил домой, дабы успеть отобедать, встретиться затем с паном Казимиром и не опоздать на прием, на котором ему важно было сегодня появиться. Но едва он вошел в квартиру, как Леопольд доложил о прибытии некоего гостя.
– Пан Казимир? – удивился Вестхоф, когда поляк появился на пороге гостиной. – Ужели я что-то не так понял из вашей записки?
– Вы все правильно поняли, барон! – отвечал Пржанский. – Я был с визитом у вашей соседки и решил заодно зайти к вам, уж коли оказался поблизости. Дела не требуют отлагательства, и у меня есть, что сообщить, и у вас, полагаю, тоже.
Барону не понравилось, что Пржанский опять крутится возле Щербининой, впрочем, назойливые ухаживания пана не раз были ею отвергнуты, пусть пан Казимир этого так и не понял.
– В таком случае присаживайтесь, – барон показал гостю на кресло, достал из буфета графин с коньяком, пару рюмок и сел напротив гостя.
– Итак, что же такое безотлагательное у вас произошло? – спросил он, разливая коньяк.
Пржанский с наслаждением опрокинул рюмку, оценив качество напитка, и медленно проговорил, с трудом сдерживая желание встряхнуть хладнокровного барона за грудки:
– Расскажу, но прошу утолить мое любопытство по некоторым, касающимся и меня, обстоятельствам. В частности, хотелось бы услышать, что вы знаете о судьбе того загадочного письма, которое, как я вчера узнал, обнаружено у Миллера. И как это связано с тем полицейским, Родионовым? И, главное, с Мордеца? Вы постоянно утверждаете, что опасности нет, но опасность ходит по кругу... Впрочем, я устал волноваться...
– Письмо попало к Родионову, – ответил барон, ничуть не удивившись, что слухи о находке столь быстро распространились. – Герр Миллер самолично передал его полковнику. Наш агент, о том прослышав, попытался письмо отобрать, но неудачно. По его несчастью, я был неподалеку, и мне пришлось вмешаться, дабы уберечь господина полковника от известной вам участи. Остается только надеяться, что Родионов не обнаружит тайнопись, тем паче, он едва живой после нападения. К тому же влюблен.
– И вы так спокойно сообщаете, что письмо вашего агента находится у полицейского? Где он живет? В кого он влюблен? Как это меняет дело, что он влюблен? Письмо надо выкрасть! Я отправлю своего человека! – побагровев от изумления, воскликнул Пржанский.
– Вы с ума сошли, пан! – одернул барон разбушевавшегося поляка. – Хотите направить своего человека прямо в лапы полиции? Забыли, что Родионов не просто штабной офицер, а служащий воинской полиции? Его квартира теперь охраняется самым тщательным образом: у дверей сидит полицейский, на улице дежурит соглядатай, а у постели раненого полковника неотлучно находится его денщик. Каким образом ваш человек сможет даже подойти к квартире, не говоря, чтобы оттуда что-то украсть? К тому же нам неизвестно, где сейчас находится письмо – у самого Родионова, или он уже передал его своим сослуживцам или начальству?
Вестхоф обреченно вздохнул и отпил коньяку, подумав, что за общение, не говоря о совместной работе с подобного рода вспыльчивыми и несдержанными агентами, ему следует вытребовать себе дополнительное – и весомое – вознаграждение. В виде компенсации.
– А то, что он влюблен, нам только на руку. Потому как известно, что влюбленные становятся рассеянными и небрежными, ведь их внимание сосредотачивается на объекте своей сердечной привязанности.
– Мой человек способен на многое. А если письмо уже в полиции, отчего вы уверены, там не догадаются, что это может быть шифровка? Na dwoje babka wróżyła: albo umrze, albo będzie żyła...psia krew!* – от злости пан Казимир перешел на родной язык. – Вы думаете, что военная полиция глупее вас? Нужно было искать письмо, черт побери!
Он плеснул себе коньяку и залпом осушил очередную порцию.
– W końcu, raz kozie śmierć...** Откуда вы знаете, барон, что полковник влюблен? Вы что, с ним na przyjaznej stopie... на дружеской ноге? А Мордеца? Душегуб не пострадал?
– Я не уверен, что в полиции не обнаружат тайнопись, лишь предполагаю, – пожал плечами барон. – У вас, пан, слишком много вопросов, на которые, впрочем, я таки могу дать ответы. Во-первых, я более опасаюсь рассудительного и педантичного Родионова, нежели амбициозного и недалекого де Санглена. Во-вторых, местные полицейские никогда не сталкивались с тайными посланиями – сие не в их компетенции. Какие происшествия обычно случаются в провинции? Срезанный кошелек, пьяная драка, взлом убогой лавки с пыльными товарами... Что еще? Украденный гусь, пропавший кот?
Он усмехнулся.
– Но даже если и обнаружится тайнопись – она только укажет, что в штабе есть французский агент. Но как его найдут? Посредник давно мертв, других зацепок нет. Уж более месяца прошло со дня убийства Митяева, а воз и ныне там.
Барон сделал глоток коньяку и продолжил:
– Родионов увлечен некой девицей, причем сильно. Она, похоже, также не осталась безучастной. Я сие заметил и при случаях ненароком помогал ему сблизиться с предметом его воздыханий, что весьма отвлекает нашего полковника от служебных дел. Что до «душегуба»... С ним все в порядке. Теперь будет тихо сидеть и строчить нам донесения. Я ему пригрозил вашим гневом, и он весьма тем обеспокоен.
Вестхоф был уверен, что Пржанский примет сие за комплимент.
– Гм, вполне уместно было пригрозить, ибо я высчитывать бить или не бить не стану, – проворчал пан Казимир. – С вами как на пороховой бочке, барон.
Покрутил в руке бокал, вернул его на стол.
– Не предложите ли пообедать, барон? Не ел с утра. Имею сообщить кое-что важное.
– Разумеется, пан, – сказал Вестхоф и дернул за шнур звонка.
Пока Леопольд накрывал на стол, барон, подозревая, что на голодный желудок пану трудно делиться своими – явно не успешными – новостями, завел разговор о назначенном на 12 июня бале в загородном доме графа Беннигсена.
– На обед туда нам с вами вряд ли удастся попасть, но принять участие в танцах и полюбоваться фейерверком – вполне. Война побоку – ныне у всех только развлечения на уме, – сказал барон и пригласил гостя проследовать в столовую, где расторопный Леопольд разливал по тарелкам наваристую уху.
Отведав ухи, расстегаев, студня, печеного осетра, гуся в подливе из греческих орехов, бараньего бока и страсбургского пирога, барон промокнул рот салфеткой и пригласил насытившегося Пржанского в гостиную, где уж стояли фарфоровые чашки с дымящемся кофе.
– Итак, что вы намеревались мне сообщить? – спросил барон, усевшись в кресло и делая глоток отменного горячего напитка.
Пан Казимир устроился в кресле напротив, расстегнул сюртук, с наслаждением втянул аромат кофе и отпил глоток.
– Черт побери, барон, вы знаете толк в хорошей еде! Плотный обед и жизнь уже не кажется катящейся под откос. Что я имею вам сообщить? Как говорится, есть две новости – хорошая и плохая. Начну с первой. Известно место, с которого русская армия начнет наступление. Сведения из первых уст, выше быть не может.
– Из первых уст? – бровь барона дрогнула и поползла наверх. – И что же говорят сии уста?
- Не ерничайте, барон, – рыкнул пан Казимир. – Ужели не понимаете, чьи это уста? Местечко это называется ***, помечено у меня на карте. Сведения получены от пани Болеславы, после пограничной прогулки сей пани с самим...
– Хм... Вы уверены, что сиим словам можно верить? Разумеется, я имею в виду не слова вашей подручной, а того, кто их произнес. При его извечной подозрительности и хитрости – так открыться даме, с которою знаком всего ничего, к тому же польке?
– Само собой, следует делать поправку, – согласился пан Казимир. – В нашем деле сомнение присутствует повсюду. А что делать? Кстати, вот сведения по Свенцанам и Быстрице, – он достал из кармана измятый лист бумаги и положил на стол.
Барон кивнул, изучая листок, потом аккуратно сложил его и сунул за обшлаг мундира.
– И что за вторая новость?
Пржанский вздохнул, заглянул в чашку, где собралась кофейная гуща.
– Вторая новость вплотную связана с первой. Пани отправлена в отставку. Сегодня она уехала в имение к мужу.
– О как! – пробормотал барон. – Каким образом и когда это произошло? И почему – она не догадывается? И, кстати, как скоро после указания места на границе, где намечено наступление?
– На неделе показал, три-четыре дня назад, а вчера пани сообщили, что ей следует покинуть Вильно и отправиться в свое имение ухаживать за заболевшим мужем, – мрачно объяснил Пржанский. – Но, возможно, он сделал это из опасения, что показал ей слишком много.
Барон задумался.
– Сомневаюсь, – сказал он. – Еще пару месяцев назад, месяц... Но теперь время упущено, силы неравны. Нет, Александр не будет наступать, это блеф. И он никогда не покажет – и не скажет – ничего лишнего, во всем весьма и весьма осторожен. С детства приученный к дворцовым интригам, Александр превосходит своих учителей.
– Что дает вам такую уверенность? По всем признакам и сведениям он готовится к войне, причем, к наступательной, – возразил Пржанский.
– Посмотрим, – барон решил не спорить – пусть пан думает, как хочет, сие не принципиально.
– Александр раскусил игру вашей пани, посмеялся над нею, после чего от себя отослал. По счастию, он весьма обходителен с дамами, потому пани Болеслава отделалась лишь высылкой из города.
– Что ж, возможно, игра не удалась, – плотный обед и хорошая выпивка примирили Пржанского с необходимостью соглашаться с бароном.
– За нею никто не следил, когда вы встречались?
– Надеюсь, что никто не следил. Во всяком случае, мой человек, сопровождавший ее со вчерашнего дня, никого не заметил. Я ж говорю – raz kozie śmierć...
Вестхоф опять взялся за порядком опустошенный графин и разлил по рюмкам остатки коньяку, вдруг подумав, что еще никогда они с Пржанским не находились друг с другом в столь мирной, почти дружественной обстановке. То ли на них воздействовал плотный обед, то ли коньяк, а может и потому, что пан, обескураженный неудачей своей протеже, не горячился, не предъявлял претензий и никак не выказывал свой ершистый польский гонор.
– В конце концов, мы сделали немало, чтобы приблизить час возрождения Речи Посполитой, – сказал пан Казимир и, подцепив кусок сладкого пирога, с наслаждением откусил немалую его долю. – Впрочем, этот вопрос не слишком интересует вас, барон, и это вполне понятно. Что творится на белом свете... Бася укатила к мужу, которого она терпеть не может, душегуб гуляет на свободе, а ведь каков парень - красавец, разве поверишь, что столько душ загубил понапрасну... Полицейский полковник влюблен... Я, знаете ли, тоже неравнодушен к одной особе, хороша пани, аж дух захватывает. Да что там говорить, барон. Вы же тоже к женскому полу весьма расположены, признайтесь!
– Как всякий мужчина, – ответил Вестхоф на последнюю реплику Пржанского. – Разве что умею сдерживать желания, коли они могут нарушить ход моих дел или им помешать.
– Ох, барон, не устаете ли вы сдерживать свои желания? Не скучно ли жить, постоянно сдерживаясь? Кроме дел, на свете столько всего – не охватить! Женщины, вино, скачка, охота, да что там говорить... К слову о вашей сдержанности - вы обещали мне имя душегуба, но я сам выяснил его. Не беспокойтесь – все сделано аккуратно, ничего с вашим драгоценным убийцей не произошло.
Барон не понравилась инициатива Пржанского, но он ничего не сказал по этому поводу, учитывая как горячность пана, так и его упрямство. Скажи ему «белое», он начнет – из духа противоречия – доказывать, что сие «черное».
И вполне дружелюбно заметил:
– Я вовсе не сдерживаю свои желания. Просто у нас с вами они расходятся: то, что привлекает вас, милостивый государь, мне не столь интересно. И наоборот.
– Не скажите, барон, – ухмыльнулся Пржанский. – Вы не прочь хорошо и вкусно поесть, иначе не держали бы такого искусного повара! Кто вам готовит? Ваш маршалек? И коньяк у вас всегда отменный. Да и дело вы себе выбрали неспокойное, стало быть, рисковать любите, чтоб кровь кипела. И неужто вас не привлекает пани Эпракса, ваша соседка?
Барон кинул на Пржанского изучающий взгляд, подозревая, что пан не просто так расспрашивает его о соседке.
«И что она успела ему порассказать?» – подумал он и сказал:
– Нет, мой слуга не готовит. Берет еду из трактира – недалече есть с весьма недурственной кухней. И мадам Щербинина – она привезла с собою, надобно признать, превосходную повариху, – по-соседски делится с нами приготовленными блюдами. То пироги пришлет, то суп али жаркое, или еще что... Она весьма мила... и щедра... по отношению к своим друзьям, коими мы с нею стали с незапамятных времен, как вам известно.
Он усмехнулся и допил свой коньяк.
– Мила, ох, как мила... – кивнул пан Казимир, мечтательно закатив глаза. – Но как вам удается оставаться просто другом такой очаровательной женщины? Хотя, могу понять, пани весьма сдержанна и умеет держать оборону. Однажды мне удалось ее слегка поколебать, но на том все и кончилось... пока, во всяком случае. Давайте выпьем, барон, за прекрасных панн, которые как украшают, так и разрушают наши жизни. О, все выпито! – хохотнул он, поднимая пустой графин.
«Это с вами, пан, мадам Щербинина столь сдержанна, но не со мною», – насмешливо подумал барон и позвонил, дабы Леопольд принес бутылку рейнского.
– С большей охотою я бы выпил за наше дело, а не за разрушительниц вашего покоя, – сказал он, поднимая свой вновь наполненный бокал.
– Вы лукавите, барон! А я выпью за дам! – воскликнул Пржанский, поднимая свой.
Барон предоставил каждому пить за то, что хочет душа.
– Так ваша прекрасная дама, то бишь пани... Болеслава отбыла из Вильны к мужу, и вы лишились верной соратницы. Впрочем, оно, может, так и лучше. Тем паче вот-вот могут начаться военные действия... А вы сами предусмотрели пути отступления?
– Пани Болеслава не моя прекрасная дама, но пути к отступлению я, разумеется, предусмотрел, – сказал пан Казимир, рассматривая на свет бокал. – Но не вы ли, барон, на днях уверяли, что ничто нам не грозит? Впрочем, можете не отвечать на этот вопрос, все и так ясно. Наша совместная деятельность подходит к завершению, и мне хотелось бы, чтобы наше с вами прощание не было омрачено... Пожалуй, я откланяюсь, устал, знаете ли. Берегите душегуба, барон.
Пржанский опорожнил бокал и поднялся, застегивая сюртук. Вестхоф, проводив гостя, переоделся в парадный мундир, подумал было зайти к соседке, поприветствовать ее, но взгляд на часы показал, что времени на то уже не осталось. Потому барон надел шляпу, накинул на себя плащ и отправился на прием.
-----------------------
* Надвое бабушка ворожила: либо умрет, либо еще поживет.
** В конце концов, один раз умирать.
Заслуги должным образом не оценены, Бася провалила задание, да и пани Эпракса не оправдала надежд. 
Очень надеюсь, что шпионов не арестуют и они успеют сбежать. Klo пишет: 
Это точно!
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
