Ну, в общем, вот что придумалось за часть рабочего дня
и вечер (не обессудьте):
1.
Миссис Джонатан Брэндон, в девичестве Марианна Дэшвуд, стояла у окна господского дома в поместье Делафорд и, то и дело меняясь в лице, читала письмо, которое держала в дрожащей руке. О, почему, почему она не кинула его в камин, едва получив, не читая? Но этот почерк… это обращение, будто вырвавшееся из самых глубин сердца – «Марианна»…
«Уиллоби, о Уиллоби, ты, которого я вычеркнула из памяти, который предал меня и мою любовь, почему ты снова ворвался в мою жизнь? И – как раз сейчас, когда я и Генри…»
Могла ли она представить, что ей и Уиллоби вновь суждена встреча – и не где-нибудь на людях, на светском приёме, где так просто холодно раскланяться и разойтись, как будто они едва знакомы, - а в Делафорде?
Кто мог подумать, что полковник Брэндон, муж Марианны, вынужден будет принимать в своём доме того самого мистера Уиллоби, который несколько лет назад добился благосклонности воспитанницы полковника Элизы Уильямс и, соблазнив девушку, бросил её в отчаянном положении, ждущую ребёнка?
Однако, это было так, - Уиллоби вместе с женою, Софьей, в девичестве – мисс Грей, был приглашён в Делафорд, - и на то имелась весьма веская причина. Сестра полковника Брэндона, Рейчел, вдова барона, прожившая много лет во Франции, в Авиньоне – по причинам, являвшимся некою семейной тайной, в которую Марианна до сих пор не была посвящена, - вернулась в Англию и объявила полковнику, что собирается вступить в новый брак. Её избранником по иронии судьбы стал брат жены мистера Уиллоби.
И, хотя помолвку и решено было провести тихо и скромно, но, поскольку у мистера Грея была всего одна родная сестра, а родители давно умерли, не пригласить Софью с мужем в Делафорд было бы верхом невежливости, а муж Марианны всегда отличался исключительной деликатностью и был поистине образцом благородного джентльмена.
Поэтому сейчас чета Уиллоби была здесь… На беду Марианны, уже на следующий день получившей от бывшего своего возлюбленного страстное письмо с самыми горячими признаниями.
Будь Марианна, через три года после замужества, тою же, которой она была при вступлении в брак, - обожающей мужа и благоговеющей перед ним; а, более всего – будь сам полковник Брэндон прежним, каким он был в период своих ухаживаний за выздоравливающей после едва не унёсшей Марианну в могилу болезни, останься он таким, как в первые счастливые месяцы после венчания, - о, подобное письмо ждала бы незавидная участь!
Но Марианна не была больше тою… И её муж не остался тем. Элинор, старшая сестра Марианны, в замужестве – миссис Эдвард Феррарс, не раз говорила новоиспечённой миссис Брэндон: «Марианна, ты слишком боготворишь своего мужа. В твоих глазах он – само совершенство. Но идеальных людей не существует, пойми».
«Не существует? Как можешь ты так говорить, Элинор, зная Генри почти так же близко, как я? – пылко отвечала младшая сестра. – Да, мой муж – само совершенство, и я не собираюсь делать вид, что это не так! Я преклоняюсь перед ним и не устаю повторять себе и всем вокруг, что подобная мне женщина, не имеющая столь возвышенной и благородной души, не может быть достойна такого человека! Чем заслужила я любовь Генри, Элинор? Чем могу отплатить ему за всё - за его самоотверженность, преданность, за его не требующую ничего взамен, бескорыстную любовь? Я могу лишь посвятить ему свою жизнь! Генри – святыня для меня, идеал и, даже если отблеск того света, которым он окружён, коснётся меня, - для меня уже это будет несказанным счастьем, ибо, увы, мне никогда не стать тем совершенством, которого мой супруг воистину заслуживает!»
Элинор считала, что именно Марианна виновна в том охлаждении, которое мало-помалу наступило между супругами Брэндон. Ни от кого не скрываемое благоговейное преклонение, экзальтированное, непомерное любование достоинствами мужа, похвалы, расточаемые ему направо и налево, неусыпная забота о его якобы слабом здоровье, - всё это, вкупе, и привело-де к тому, что полковник начал тяготиться чрезмерной заботой и восторженной пылкой любовью своей юной супруги.
Сама Марианна была не согласна с сестрой: разве постоянная нежность, желание угодить во всем, независимо от времени суток, разве горячая, высказываемая пусть и вслух, благодарность Богу и судьбе за то, что она позволила ей, Марианне, соединиться с таким образцом всех мыслимых достоинств, - разве могло всё это привести к столь печальному концу страстную всепоглощающую любовь между супругами Брэндон?
Марианна не понимала, почему муж стремится к уединению, почему начинает избегать её или уезжает к приятелям по полку в Лондон. Ему нужно больше отдыхать, ему необходим покой и свежий деревенский воздух, - твердила она, - ведь климат Индии способен подорвать самое железное здоровье.
«Разве я утомляю его? Когда он дремлет после обеда, я хожу вокруг него на цыпочках и никому, даже его верному слуге Нурали, не позволяю приблизиться к нему! Когда он говорит – я молчу и впиваю в себя каждое его слово, словно божественный нектар; я готова денно и нощно выполнить любое его желание; я готова быть рядом везде, где бы он ни находился, и меня не страшат ни дождь, ни снег, ни адская жара...»
Стоило Генри появиться на пороге – и она бросалась к нему, как наседка к потерянному и найденному цыплёнку, и начинала хлопотать вокруг него, осыпая его разнообразнейшими знаками внимания, стремясь предугадать любое движение его тела и души.
Его отлучки, одинокие долгие прогулки верхом или пешком были непонятны Марианне. Разве она не делала всё для его комфорта, спокойствия, удобства? Не предлагала себя в качестве спутницы в любой прогулке, в любом путешествии? Мужа же, казалось, раздражало её усердие, её заботливость и, если в первый год после брака он принимал все знаки внимания жены с благодарной улыбкой, нежно целуя ей руку, то по прошествии года он начал становиться всё более резким, прерывая на людях восторженные излияния жены по поводу его совершенств, и едва ли не грубым, стоило ей завести речь о его здоровье.
«Он не таков, как прежде, - со слезами говорила Марианна матери и Элинор, - он очень изменился. Я так люблю его, а он отталкивает меня! А эти его отлучки, разъезды? Неужели приятели ему дороже меня? О, это несправедливо, несправедливо!»
«Твоя забота утомила его, - отвечала на её сетования Элинор, - твоё постоянное раболепие и восхищение им пресытило его; чего стоят твои усердные попытки поправить его – уверяю тебя – вполне сносное для мужчины тридцати семи лет здоровье! Помнится, раньше фланелевые жилеты внушали тебе чуть ли не отвращение; теперь же ты даже в самые жаркие дни бегаешь за мужем, умоляя его надеть один из них, не стесняясь ни прислуги, ни гостей, ни даже чужих людей. Вот откуда взялись его охлаждение, его раздражительность: ему надоели твои экзальтированные восторги и бесконечные нудные преследования, которые ты называешь нежной заботой. Дай ему передышку, прекрати благоговеть перед ним и увидь в нём не божество, а мужа, разумного взрослого мужчину.
«Как можешь ты быть так бесчувственна к моему горю, Элинор? – вскричала Марианна. – И что ты говоришь? Я его преследую?.. Я за ним бегаю?.. Ему надоело то, что я делаю для него, делаю бескорыстно, лишь во имя нашей любви?..»
«В твоем чувстве к мужу больше эгоизма, Марианна, чем истинной любви, - отвечала ей Элинор, - не спорь и выслушай. Ты утверждаешь, что любовь твоя бескорыстна – но требуешь, однако, взамен от полковника полного подчинения и не даёшь ему ни капли свободы, на которую он имеет право. Ты хочешь его в своё полное распоряжение, - и ждёшь за это благодарности, любви. Он любит тебя – и всегда любил. Но ты разрушаешь ваше чувство, разрушаешь глупо и безрассудно. Вспомни, я не единожды советовала тебе быть более сдержанной, уметь владеть собою, не выставлять напоказ свои чувства. Вновь я обращаюсь к тебе с тем же советом и, если ты последуешь ему, то ты сможешь вновь завоевать сердце мужа».
«Если оно уже не моё, Элинор... – прошептала со слезами на глазах Марианна, - то стоит ли принимать твой совет, каким бы добрым он ни был?..»
И вот сейчас, когда в доме гости – мать Марианны с младшей сестрой, восемнадцатилетней Маргарет, сестра Элинор с мужем Эдвардом Феррарсом, чета Уиллоби: Джон и Софья, сэр Джон Мидлтон с супругой и её матерью миссис Дженнингс - друзья полковника – и, наконец, сестра Генри Рейчел со своим женихом Томасом Греем, - Уиллоби пытается вернуть Марианну в прошлое, напоминая о многом: о книгах, которые они обсуждали, о прогулках, в коляске и пешком, о самой первой встрече – под проливным дождём, когда Марианна, по дороге к дому, подвернула ногу, и Уиллоби нёс её на руках...
Нет, нет! Марианна скомкала письмо и сунула его в кармашек платья. Она не поддастся этому искусителю! Он просит о встрече – наедине... Она не пойдёт туда! Ни за что!
- Миледи, сейчас обеда будет подана, - раздался голос сзади, и Марианна едва не подпрыгнула. Нурали! Как он всё-таки бесшумно подкрадывается! Как тигр, - смеясь, говорит он нём Генри. Генри когда-то спас ему жизнь в Индии – и Нурали последовал за своим сахибом сюда, в Англию. Исполняет в делафордском доме обязанности и камердинера полковника, и дворецкого, хотя чисто говорить по-английски так и не научился.
- Хорошо, - сказала Марианна. Это больше относилось не к обеду, а к спрятанному письму Уиллоби – хорошо, что Нурали не заметил, как она читала и прятала его! Он очень проницателен. Иногда они говорят с Генри на непонятном языке – бог знает, о чём. Это раздражает Марианну. И ей часто кажется, что она ловит на себе испытующие взгляды тёмных очей туземца. Но, стоит ей обернуться или посмотреть на него – он опускает или отводит глаза...
Обед был, как всегда, превосходен, и, похоже, все были очень довольны им. Кроме Марианны. Она сидела напротив Уиллоби и, казалось ей, постоянно чувствовала на себе его горящий взгляд. Кусок не лез ей в горло, она нервно комкала салфетку. К счастью, её участие в разговоре не требовалось – миссис Дженнингс взяла бразды правления в свои руки, и её громкий голос заглушали разве что взрывы смеха её зятя, жизнерадостного сэра Джона.
После обеда джентльмены были оставлены в столовой, а дамы перешли в гостиную, расселись и принялись болтать и сплетничать. Софья Уиллоби, хорошенькая блондинка с мелкими чертами лица, очень модно одетая, прилегла на софу, изредка бросая в сторону хозяйки дома злобные взоры. Марианна не выдержала, отошла к роялю, села и начала наигрывать что-то меланхолическое. Элинор с некоторой тревогой посмотрела на неё. Но вниманием старше сестры завладела Маргарет, которой хотелось поделиться сердечной тайной, – она вот уже месяц была влюблена в неизвестного молодого человека, встретившегося ей несколько раз на балах, на которые миссис Дженнингс, чрезвычайно любившая выдавать замуж молодых девиц, возила её в Лондон.
Сестра полковника Брэндона, Рейчел, баронесса Финчли, тридцатилетняя женщина с благородными и правильными, но как будто едва заметно искажёнными чертами лица – словно отголосок какой-то физической или нравственной боли, давно прошедшей, но мучившей долго и упорно, оставил на этом лице свой неизгладимый след, - разговаривала с миссис Дэшвуд, матерью Марианны, миссис Дженнингс и леди Мидлтон.
Мужчины веселились: до дам из столовой долетали весёлые громкие голоса и смех.
Марианна тяжело вздохнула и закрыла крышку рояля. Пора было возвращаться к обязанностям хозяйки дома. Сейчас придут джентльмены...
И вдруг из столовой раздался грохот – как от падения чего-то тяжёлого.
- Чем там занимаются эти проказники? – осведомилась с улыбкой миссис Дженнингс. – Миссис Брэндон, вы не знаете?
И тут распахнулась дверь – и на пороге гостиной появился бледный и неестественно спокойный Эдвард Феррарс.
- Ваш муж, - обратился он к Марианне. – Похоже на сердечный приступ.
Марианна вскрикнула и бросилась в столовую.
Полковник лежал на спине, широко раскинув руки. Сэр Джон, по контрасту с багровой физиономией которого лицо Брэндона было неестественно белым, как гипсовая маска, поддерживал его голову. Мистер Грей уже ослабил узел галстука на полковнике и расстёгивал воротник его сорочки. Тонкие губы Брэндона были синеватого цвета, на них пузырилась синеватая же пена. Джон Уиллоби, стоя у окна, судорожно лил в себя портвейн. Глаза его странно светились.
Всё это происходило в неестественной тишине, которую вдруг прорезал странный тягучий голос:
- Не нада. Сахиб это не помогать. Она мёртвая.
Нурали вошёл в столовую с противоположной стороны комнаты и остановился над телом своего хозяина.
- В соседняя комната была пузырёк. В ней яд. Сильная яд. Индийская яд. Пузырёк больше нет. И я видеть: сахиба отравлена этот яд.
2.
У миссис Фэррарс собралось большое общество: почтенной даме стукнуло шестьдесят.
Среди приглашённых на торжество в загородный особняк Фэррарсов были все трое её детей: Фанни, Эдвард и Роберт. Фанни приехала с мужем, Джоном Дэшвудом, и старшим сыном Гарри, Эдвард - с женою Элинор. Роберт же жил с матерью вместе с женой - Люси, которая выпросила у свекрови приглашение для своей сестры Анны.
Миссис Фэррарс не обошла приглашением и влиятельного и богатого полковника Брэндона и его жену Марианну. Полковник в своё время отдал приход мужу сестры своей жены, Элинор. Приехала на празднество и младшая сестра Элинор и Марианны, семнадцатилетняя Маргарет, вместе с матерью и миссис Дженнингс, большой подругой женской части семейства Дэшвуд. Миссис Дженнингс была не против устроить судьбу Маргарет, выдав её замуж так же удачно, как своих двух дочек, и – она была уверена, что именно её стараниями это произошло, – двух старших душенек-девиц Дэшвуд.
Теперь на очереди была Маргарет, которая превратилась в красавицу, превосходящую – что ни в коей мере не оспаривали и Элинор с Марианной – красотою старших сёстер.
После великолепного обеда гости были удостоены чести лицезреть новый пруд с зеркальными карпами, который миссис Фэррарс приказала не так давно вырыть в парке.
Через пруд, имевший форму буквы «Г» и живописно окаймлённый плакучими серебристыми ивами, был перекинут прелестный мостик с ажурными перильцами.
Налюбовавшись красотами водоёма, общество разбрелось в разные стороны. Юбилярша, передвигавшаяся последние два года, после того, как упала и повредила ногу, исключительно в коляске – поговаривали, что она давно прекрасно может ходить, но ленится, и к тому же кто-то из высшего общества сказал ей, что она весьма величественно выглядит именно сидя, - предпочла вернуться в дом.
Прошло около двух часов. Элинор задумчиво брела вдоль водоёмаа, собирая по берегу крупные белые и голубые цветы. Изредка взгляд её устремлялся на сверкающую покрытую лёгкой рябью гладь пруда. Вдруг она замерла, затем приблизилась, спотыкаясь, ближе к кромке воды... а потом букет медленно выпал из её разжавшихся пальцев, а изо рта вырвался крик ужаса. В пруду, у самого берега, она увидела
1) женское, судя по длинному белому платью, тело, лежавшее головой в воде, а ногами на берегу;
2) мужчину, лежавшего в воде лицом вверх; и в этом лице несчастная молодая женщина узнала...
3) и тотчас её узнала по платью и шляпке из соломки, плывущей по воде...
Первый отрывок достаточно серьёзный, второй можно повернуть как угодно. Кол-во и имена гостей можно поменять.
, по-моему, никто не против "Чувства и чувствительности"? 
, но, положим, уже бросается в глаза, что баронесса и англичанка преспокойно живет много лет в революционной Франции, которая с Англией, между прочим, в состоянии войны. Или, скажем, что будь у мисс Грей брат, не бывать бы ей наследницей, и опекуном ее был бы брат, а не Эллисоны (как у Джейн Остен). А если брат младший - извините, сколько ж лет баронессе (да и какая разница лет между братом и сестрой Брэндонами), если она, несколько лет назад овдовев, собирается замуж за юношу, который хорошо если только-только достиг совершеннолетия (София ведь вышла замуж в 21 год). 
- это дело авторов, клюкву какой развесистости они предпочитают, и тут на форуме уже проводили ролевую игру в жанре мистического фэнтези, вполне бодро и нисколько не заморачиваясь достоверностью. Но, может быть, тогда и вам не стоит обращаться непременно к Джейн Остен, а писать... как там принято говорить... оридж? Зачем намеренно усложнять себе жизнь?
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
