Кстати: клуб "Литературные забавы"

ГЛАВА XVII
Неприятности в Хэмли Холле.

Если Молли думала, что в Хэмли Холле постоянно царит мир, она жестоко ошибалась. Что-то не заладилось во всем доме; и по какому-то очень странному обстоятельству общее недовольство, казалось, овладело домочадцами. Все слуги давно служили в поместье и, слушая обрывки разговоров, которые вели в их присутствии, они узнавали от кого-то из членов семьи обо всем, что волновало хозяина, хозяйку, либо молодых джентльменов. Любой из них мог бы рассказать Молли, что общее смятение в доме было вызвано многочисленными долгами, сделанными Осборном в Кэмбридже. Долгов, которые теперь, после того, как все надежды на стипендию улетучились, в одночасье свалились на сквайра. Но Молли, которой миссис Хэмли сама рассказывала все, что ей хотелось рассказать гостье, не поощряла доверительности слуг.
Ее поразила перемена во внешности «мадам», как только она увидела ее в затемненной комнате, лежащей на софе в белом платье, столь же бледном и тусклом, как лицо его хозяйки. Сквайр ввел Молли в комнату со словами:
- Вот и она, наконец!
Молли едва могла себе представить, что интонации его голоса могут быть такими разнообразными – начало предложения он произнес громко и радостно, тогда как последние слова были едва слышны. Он увидел смертельную бледность на лице жены – отнюдь не новое зрелище для него, но всякий раз вызывавшее у него потрясение. Стоял прекрасный, безмятежный зимний день, на каждой ветке деревьев и кустарников блестели капли растаявшего под солнцем инея. Малиновка, сидя на кусте остролиста, весело щебетала, но жалюзи были опущены, и из окон миссис Хэмли ничего этого не было видно. Большой экран отгораживал от нее огонь камина, чтобы приглушить жар веселого пламени. Миссис Хэмли крепко сжала руку Молли, прикрыв глаза ладонью.
- Она не слишком хорошо себя чувствует сегодня утром, - пояснил сквайр, покачав головой. – Но не бойтесь, моя дорогая, здесь дочка доктора, все равно, что сам доктор. Вы приняли свое лекарство? Выпили бульон? – продолжил он, тяжело ступая на цыпочках и заглядывая в пустую чашку и стакан.
Затем он вернулся к софе, смотрел на жену минуту или две, а потом нежно поцеловал ее и сказал Молли, что поручает мадам ее заботам.
Миссис Хэмли, словно боясь замечаний или расспросов Молли, сама начала поспешно ее расспрашивать.
- Теперь, моя дорогая, расскажите мне все. Это не нарушит секретности, поскольку я никому не расскажу об этом, и не задержусь на этом свете надолго. Как вы поживаете – как новая мама, полезные решения? Позвольте мне помочь, если это в моих силах. Думаю, девочке я могла бы быть полезной – мать не знает мальчиков. Но расскажите мне все, что захотите и что пожелаете. Не бойтесь рассказывать в подробностях.
Даже Молли, которая мало общалась с больными, заметила, сколько беспокойного возбуждения было в этих словах. Интуиция или природное чутье помогли ей рассказать длинную историю со множеством подробностей – о дне свадьбы, визите к барышням Браунинг, новой мебели, леди Харриет и так далее – легкое течение разговора успокаивало миссис Хэмли и отвлекало ее от мыслей о собственных страданиях. Но Молли умолчала и о своих невзгодах, и о новых отношениях в доме. Миссис Хэмли это заметила.
- Вы с миссис Гибсон хорошо ладите?
- Не всегда, - ответила Молли. – Вы же знаете, мы не слишком хорошо знали друг друга до того, как стали жить вместе.
- Мне не понравилось то, что вчера вечером рассказал сквайр. Он был очень рассержен.
Эта рана еще не затянулась, но Молли решительно хранила молчание, заставляя себя думать о другой теме для разговора.
- Ах! Я поняла, Молли, - произнесла миссис Хэмли, - вам не хочется рассказывать мне о своих обидах, и, все же, возможно, я могла бы помочь вам.
- Мне не хочется, - тихо ответила Молли. – Я думаю, папе это не понравилось бы. И, кроме того, вы и так мне много помогли – вы и мистер Роджер Хэмли. Я часто, очень часто думаю о том, что он говорил. Его слова пришлись так кстати и придали мне столько сил.
- Да, Роджер! На него можно положиться. О, Молли! Мне столько нужно вам рассказать, только не сейчас. Я должна принять лекарство и постараться поспать. Добрая девочка! Вы сильнее, чем я, и можете обойтись без утешения.
Молли проводили в другую комнату; служанка рассказала, что миссис Хэмли не желала, чтобы гостью беспокоили ночью, что вполне вероятно случится, если она будет ночевать в своей бывшей спальне. После полудня миссис Хэмли послала за ней и, не сдерживаясь, как свойственно тяжело больным, рассказала Молли о семейном несчастье и разочаровании.
Миссис Хэмли заставила Молли сесть рядом на маленькую скамеечку и, держа ее за руку, вглядывалась ей в глаза, ловя в них сочувствие быстрее, чем слушательница смогла выразить его словами, начала:
- Осборн так разочаровал нас! Я все еще не могу этого понять. И сквайр так ужасно разозлился! Я не могу представить, на что были потрачены все деньги – помимо счетов и ссуд от ростовщиков. Сквайр не показывает мне, насколько он сейчас зол, потому что боится другого приступа, но я знаю, как он разъярен. Понимаете, он потратил очень много денег, осушая ту землю у выгона Аптон, и теперь очень стеснен в средствах. Но это удвоило бы стоимость поместья, поэтому мы не думали ни о чем, кроме экономии, которая, в конце концов, принесла бы Осборну выгоду. А теперь сквайр говорит, что он должен заложить часть земли. И вы не можете представить, как глубоко это ранило его. Он продал много строевого леса, чтобы отправить мальчиков в колледж. Осборн… о! каким любимым, каким любящим сыном он всегда был: он же наследник, вы знаете. И еще он такой умный, все говорили, что он получит награды и стипендию, и я не знаю, что еще. И он все-таки получил стипендию, а потом все пошло не так. Я не знаю, почему. Это самое худшее. Возможно, сквайр написал ему слишком гневное письмо, и между ними больше не стало доверия. Но он мог бы рассказать мне. Он бы сделал это, я знаю, Молли, если бы он был здесь, наедине со мной. Но сквайр разозлился и приказал ему не показываться дома, пока он не расплатится с долгами из своего денежного содержания. Получая двести пятьдесят фунтов в год, он, во что бы то ни стало, должен выплатить больше девятисот фунтов. А до тех пор он не должен возвращаться домой! Возможно, Роджер тоже будет делать долги. У него всего лишь двести фунтов, но он не старший сын. Сквайр отдал распоряжение, чтобы людей уволили с осушения земель. А я лежу без сна и думаю, как их бедные семьи переживут эту холодную зиму. Но что нам делать? Я никогда не была сильной и, возможно, расточительна в своих привычках; а еще были расходы на семейные праздники и улучшение этой земли. О, Молли! Осборн был таким милым ребенком, таким любящим мальчиком, и таким умным! Вы знаете, я читала вам некоторые его стихи, а разве мог человек, который так пишет, поступить плохо? И все же, я боюсь, что он так сделал.
- Разве вы не знаете, как он потратил деньги? – спросила Молли.
- Нет, не знаю. И мне так больно об этом думать! Есть счета от портных, счета за переплет книг, за вино и картины – доходит до четырехсот – пятисот фунтов. И хотя его расходы чрезмерны… непостижимы для таких простых людей, как мы…, может быть, это всего лишь роскошь наших дней. Но деньги, за которые он не станет отчитываться… о них мы узнали от лондонских поверенных сквайра, которые выяснили, что некоторые люди с сомнительной репутацией интересовались порядком наследования поместья. О, Молли, хуже всего… я не знаю, как заставить себя рассказать вам… что касается возраста и здоровья сквайра, сквайр.... дорогой отец дорогого Осборна… (она начала рыдать почти истерически, и, тем не менее, продолжала говорить, несмотря на попытки Молли остановить ее)…который держал его на руках и благословил его раньше, чем я поцеловала его, и всегда считал его своим наследником и любимым первенцем. Как он любил его! Как я любила его! Иногда в последнее время я думаю, что мы поступили несправедливо с дорогим Роджером.
- Нет, я уверена, что нет. Только посмотрите, как он любит вас. Он всегда прежде всего думает о вас: он может не говорить об этом, но каждый это заметит. И, дорогая, дорогая миссис Хэмли, - сказала Молли, решив сказать все, что накопилось у нее на душе, раз уж ей предоставили слово, - вам не кажется, что было бы лучше не осуждать мистера Осборна Хэмли? Мы не знаем, что он делал с деньгами: он так добр, ведь так? Может, ему захотелось помочь каким-нибудь бедным людям – какому-нибудь торговцу, например, на которого давили кредиторы… какому-нибудь…
- Вы забываете, дорогая, - прервала ее миссис Хэмли, слабо улыбнувшись, услышав пылкое предположение девушки, и вздохнув в следующую минуту, - что все счета прислали торговцы, которые жаловались, что их деньги задерживают.
Молли на мгновение замешкалась, потом сказала:
- Думаю, их ему навязали. Я уверена, я слышала истории о молодых людях, которые становятся жертвами торговцев в больших городах.
- Вы просто прелесть, дитя мое, - сказала миссис Хэмли, успокоенная стойкой преданностью Молли, хоть та была неразумна и несведуща.
- А кроме того, - продолжила Молли, - кто-то, должно быть, плохо влияет на Осборна… я имею в виду мистера Осборна Хэмли… иногда я называю его Осборном, но я всегда думаю о нем, как о мистере Осборне…
- Неважно Молли, как вы его называете. Только продолжайте говорить. Кажется, мне идет на пользу ваше оптимистичное отношение. Сквайр был так обижен и недоволен: незнакомые мужчины приезжали к соседям, расспрашивали арендаторов и жаловались, что цены на строевой лес упали, словно они рассчитывали на смерть сквайра.
- Это то, о чем я говорила. Разве это не указывает, что они плохие люди? Станут ли плохие люди колебаться, чтобы навязаться ему, оболгать его имя и разорить его?
- Разве вы не видите, что только вы заметили что он скорее слаб, чем грешен?
- Да, возможно, и так. Но я не думаю, что он слабый. Вы сами знаете, дорогая миссис Хэмли, как он на самом деле умен. Кроме того, я бы охотнее предпочла, чтобы он был слабым, чем грешным. Слабые люди могут сразу оказаться сильными на небесах, когда вполне отчетливо видят вещи. Но я не думаю, что грешные тотчас обернутся добродетельными.
- Думаю, я была очень слабой, Молли, - сказала миссис Хэмли, нежно поглаживая кудряшки Молли. – Я сотворила такого кумира из моего прекрасного Осборна, а он оказался колоссом на глиняных ногах, недостаточно сильным, чтобы прочно стоять на земле.
Бедный сквайр тоже пребывал в унылом настроении – он был озлоблен против сына, беспокоился за жену, не знал, где немедленно собрать требуемую сумму денег, и был недоволен, что незнакомцы, не таясь, расспрашивают о стоимости его собственности. Он был зол и раздражался на каждого, кто подходил к нему, а затем огорчался на свой вспыльчивый характер и несправедливые слова. Старые слуги, которые, возможно, ловчили с ним в мелочах, терпеливо сносили его ругательства. Они с пониманием относились к его вспышкам гнева и знали о причинах его переменчивого настроения так же хорошо, как и он сам. Дворецкий, привыкший спорить со своим хозяином по поводу любого распоряжения, теперь за обедом заставлял Молли съесть какое-нибудь блюдо, от которого она отказывалась, и объяснял свое поведение так:
- Видите ли, мисс, мы с кухаркой затевали обед для того, чтобы соблазнить хозяина поесть, но когда вы говорите: «Нет, спасибо», когда я разношу блюда, хозяин так и не взглянет на него. Но если вы выбираете блюдо и едите его с удовольствием, он сначала ждет, затем смотрит, а со временем принюхивается и после этого выясняется, что он голоден, и он принимается есть, совсем об этом не задумываясь, так легко, как котенок мяукает. Вот в чем причина, мисс, когда я подталкиваю вас и подмигиваю, никто лучше меня не знает, что это плохие манеры.
Имя Осборна никогда не произносилось во время этих уединенных трапез. Сквайр задавал Молли вопросы о жителях Холлингфорда, но, казалось, не слишком слушал ее ответы. Обычно он каждый день спрашивал ее, что она думает о состоянии его жены, но если бы Молли сказала правду, что с каждым днем та становится все слабее и слабее, он бы почти разгневался на девушку. Он не мог этого вынести, и не вынес бы. Более того, однажды он чуть не прогнал мистера Гибсона, потому что тот настаивал на консультации с доктором Николсом, известным врачом в графстве.
- Бессмысленно думать, что она так больна… вы знаете, это только болезненность, которая была у нее долгие годы, и если вы не можете принести ей облегчение в таком простом случае… болей нет… только слабость и нервозность… это ведь простой случай? Не смотрите так, озадаченно, черт подери! Вам лучше совсем бросить ее лечить, я отвезу ее в Бат или Брайтон, или куда-нибудь еще сменить климат, на мой взгляд, это только хандра и нервозность.
Но на грубоватом, румяном лице сквайра было написано беспокойство и изнурение от попыток не слышать шагов судьбы.
Мистер Гибсон ответил очень тихо:
- Я буду заезжать и навещать ее, и я знаю, вы не запретите мои визиты. Но следующий раз, когда я приеду, я привезу с собой доктора Николса. Я могу ошибаться в своем лечении, и я молю Бога, чтобы он сказал мне, что я ошибаюсь в своих опасениях.
- Не говорите мне о них! Я не могу их слышать! – вскричал сквайр. – Конечно, мы все должны умереть, и она тоже должна. Но ни один самый умный доктор в Англии не сможет определить, сколько ей осталось. Думаю, я умру первым. Надеюсь, что умру. Но я ударю любого, кто скажет мне, что во мне сидит смерть. И, кроме того, я считаю, что все доктора несведущие шарлатаны, которые притворяются, что все знают. Да, вы можете смеяться надо мной. Мне все равно. Но пока вы не скажете мне, что я умру первым, ни вы, ни доктор Николс не будете пророчествовать и накликать беду в этом доме.
Мистер Гибсон уехал с тяжелым сердцем и думал о приближающейся смерти миссис Хэмли, едва ли вспоминая слова сквайра. Он почти забыл о них, но около девяти часов вечера из Хэмли Холла во всю прыть примчался слуга с запиской от сквайра.

«Дорогой Гибсон! Ради Бога, простите меня, если я был сегодня груб. Ей намного хуже. Приезжайте и проведите ночь здесь. Напишите Николсу и всем докторам, кому захотите. Напишите до того, как приедете сюда. Они могут принести ей облегчение. В дни моей юности в Уитворе были люди, которые много говорили о том, чтобы людей лечили постоянные доктора. Я отдаюсь в ваши руки. Иногда я думаю, что это кризис, и она оправится после этого приступа. Я полагаюсь на вас.
Искренне ваш, Р. Хэмли.
P.S. Молли – сокровище. Да поможет мне Бог.»

Конечно, мистер Гибсон поехал. Впервые со дня свадьбы он резко прервал капризные стенания миссис Гибсон, недовольной тем, что доктора вызывают в любое время дня и ночи.
Он помог миссис Хэмли пережить этот приступ. И на день или два тревога и благодарность сквайра сделали его способным прислушаться к доводам мистера Гибсона. Но затем сквайр вернулся к мысли, что этот кризис его жена пережила, и что теперь она на пути к выздоровлению. Назавтра, после консультации с доктором Николсом, мистер Гибсон сказал Молли:
- Молли! Я написал Осборну и Роджеру. Ты знаешь адрес Осборна?
- Нет, папа. Он в немилости. Я даже не знаю, знает ли его сквайр, а она была слишком больна, чтобы писать.
- Не тревожься. Я вложу письмо в конверт Роджера. Какими бы эти юноши ни были в глазах других, я видел, как сильна между ними братская любовь. Роджер будет знать. И, Молли, они без сомнения приедут домой, как только узнают от меня о состоянии своей матери. Мне бы хотелось, чтобы ты сказала сквайру, что я сделал. Это не слишком приятная обязанность, а я сам, по-своему, скажу мадам. Я бы сам ему сказал, если бы он был дома, но ты говоришь, что ему пришлось уехать в Эшком по делам.
- Да, пришлось. Он очень сожалел, что не застанет тебя. Но, папа, он так разозлится! Ты не представляешь, как он рассержен на Осборна.
Молли опасалась гнева сквайра, когда передавала ему сообщение отца. Она достаточно насмотрелась на домашние отношения в семействе Хэмли, чтобы понимать, что под старомодной учтивостью и приятным гостеприимством, которое он оказывал ей, как гостье, скрывалась сильная воля и неистовая, страстная натура вместе с той степенью упрямства в предубеждениях (или «мнениях», как бы он их назвал), столь привычных для тех, кто не имел их ни в юности, ни во взрослой жизни. День за днем она прислушивалась к горестному шепоту миссис Хэмли о том, в какой глубокой немилости держит Осборна его отец – запрещает приезжать домой, и она едва ли знала, как начать и рассказать ему, что письмо, вызывающее Осборна, уже отправлено.
Их обеды проходили наедине. Сквайр пытался сделать их приятными для Молли, испытывая к ней глубокую благодарность за то, что она стала облегчением и утешением его жене. Он произносил веселые речи, которые тонули в молчании, и над которыми каждый из них забывал улыбаться. Он заказывал редкие вина, которые ей не нравились, но которые она пробовала из почтительности. Он заметил, что как-то на днях она съела несколько коричневых груш берé, и решил, что они ей понравились. И так как в этом году с этих деревьев собрали не слишком большой урожай, он дал указание искать везде по соседству груши этого сорта. Молли понимала, как доброжелательно он к ней относится, но все равно боялась затронуть болезненный для всей семьи вопрос. Как бы то ни было, поручение должно быть выполнено и безотлагательно.
Большое полено положили в камин после обеда, топку прочистили, с тяжелых свечей сняли нагар, затем закрыли дверь, и для Молли со сквайром принесли десерт. Она сидела за столом на своем привычном месте. Место во главе стола пустовало, но тарелка, бокал и салфетка всегда стояли там, словно миссис Хэмли должна прийти, как обычно. И в самом деле, иногда, когда дверь, в которую она прежде входила, случайно открывалась, Молли ловила себя на том, что оглядывается, будто ожидает увидеть высокую фигуру в элегантном платье из дорогого шелка и мягких кружев.
Этим вечером новая болезненная мысль поразила ее: что если миссис Хэмли больше никогда не войдет в эту комнату! Она намеревалась передать сообщение отца в этот самый час, но комок в горле душил ее, она едва ли знала, как справиться с голосом. Сквайр встал и подошел к широкому камину, ударил в середину огромного полена, расколов его на горящие, сверкающие головешки. Он стоял к ней спиной. Молли начала:
- Когда папа приезжал сюда сегодня, он попросил меня передать вам, что он написал мистеру Роджеру Хэмли… написал, думая, что будет лучше, если он приедет домой. Он вложил письмо для мистера Осборна Хэмли и написал ему о том же.
Сквайр отложил кочергу, но по-прежнему стоял спиной к Молли.
- Он послал за Осборном и Роджером? – спросил он, наконец.
Молли ответила: - Да.
Повисла мертвая тишина, которая, думала Молли, никогда не закончится. Сквайр оперся обеими руками о высокую каминную полку и стоял, склонившись над огнем.
- Роджер приехал бы из Кэмбриджа 18-го, - сказал он. – И он послал за Осборном тоже. Он знал, - продолжил сквайр, поворачиваясь к Молли, с какой-то свирепостью, которую она ожидала увидеть в его взгляде и услышать в голосе. В следующее мгновение он понизил голос. – Это правильно, вполне правильно. Я понимаю. Наконец, это случилось. Полноте, полноте! Даже Осборна вызвали, - добавил он с новым приступом гнева в голосе. – Она могла бы (какое-то слово Молли не услышала… ей показалось, что он сказал «протянуть»), но за это я не могу простить его. Не могу.
Затем он неожиданно вышел из комнаты. А Молли осталась сидеть неподвижно и печально, испытывая сочувствие ко всем, потом он снова просунул голову в комнату.
- Пойдите к ней, моя дорогая. Я не могу… еще не сейчас. Но я скоро приду. Просто немного посидите, а после этого я не упущу ни минуты. Вы добрая девушка. Да благословит вас Бог.
Никто и не предполагал, что Молли останется на все это время в поместье без перерыва. Пару раз ее отец привозил ей требования вернуться домой. Молли считала, что он привозил их неохотно. На самом деле, именно миссис Гибсон посылала за ней, защищая свое право руководить ее поступками.
- Ты вернешься домой завтра или послезавтра, - сказал ей отец. – Но мама, кажется, полагает, что люди плохо истолкуют твое поведение, когда ты живешь так далеко от дома вскоре после нашей свадьбы.
- О, папа, я боюсь, миссис Хэмли будет скучать по мне. Мне так нравится быть с ней.
- Не думаю, что она будет скучать по тебе так же сильно, как скучала месяц или два назад. Сейчас она много спит, и едва ли осознает течение времени. Я постараюсь, чтобы ты смогла вернуться сюда снова через пару дней.
Из тишины и мягкой меланхолии Хэмли Холла Молли вернулась в заполненный болтовней и слухами Холлингфорд. Миссис Гибсон приняла ее достаточно любезно. Она уже приготовила новую, модную зимнюю шляпку ей в подарок, но ей не хотелось слышать никаких подробностей о друзьях, которых Молли только что покинула. И несколько ее замечаний относительно состояния дел в поместье Хэмли ужасно потрясли чувствительную Молли.
- Сколько времени она тянет! Твой папа не ожидал, что она проживет так долго после этого приступа. Должно быть, для них всех это очень утомительно. Помилуй, ты стала совсем другой с тех пор, как уехала туда. Можно только пожелать, чтобы это не длилось долго, ради них всех.
- Вы не знаете, как сквайр ценит каждую минуту, - сказала Молли.
- Вот ты говоришь, что она очень много спит и мало говорит, когда просыпается, что для нее нет и слабой надежды. И все же, в такие времена дежурство и ожидание держат людей в состоянии беспокойства. Я знаю это по своему дорогому Киркпатрику. Проходили дни, когда я думала, что это никогда не кончится. Но мы больше не будем говорить о таких мрачных вещах, ты их и так достаточно повидала, а я всегда впадаю в уныние, когда слышу о болезни и смерти. И все же иногда кажется, что твой папа больше ни о чем не может говорить. Я собираюсь вывести тебя сегодня вечером, ты немного сменишь обстановку. Я попросила мисс Роуз ушить для тебя одно из моих старых платьев. Оно тесновато мне. Поговаривают о танцах… у миссис Эдвардс.
- О, мама, я не могу идти! – вскричала Молли. – Я так долго была с ней, она, быть может, так страдает или даже умирает… и я должна танцевать!
- Чепуха! Вы не родственники, тебе не стоит так переживать. Я бы не заставляла тебя, если бы она знала об этом и это ее ранило. Но все улажено, ты должна пойти. Давай не будем говорить об этой чепухе. Нам бы пришлось сидеть, сложа руки, и повторять гимны всю свою жизнь, если бы мы должны были ничего не делать, когда люди умирают.
- Я не могу идти, - повторила Молли. И, действуя импульсивно, к собственному удивлению, она обратилась к отцу, который вошел в комнату в эту самую минуту. Он нахмурил брови и беспокойно посмотрел на жену и дочь. Потеряв терпение, он сел. Когда пришла его очередь вынести решение, он сказал:
- Полагаю, я могу съесть ланч? Я уехал сегодня утром в шесть, в столовой ничего не было. Мне снова придется немедленно уехать.
Молли направилась к двери, миссис Гибсон поспешила к колокольчику.
- Куда ты идешь, Молли? – резко спросила она.
- Всего лишь приготовить папе ланч.
- Слуги это сделают. Мне не нравится, что ты ходишь на кухню.
- Подойди, Молли, сядь и помолчи, - сказал ей отец. – Приходя домой, хочется мира, спокойствия… и еды. Если взывают к моей помощи, которую я не смогу оказать в другое время, то я решил, что Молли останется дома сегодня вечером. Я вернусь поздно и усталый. Позаботься, чтобы я смог что-нибудь перекусить, гусенок, затем я переоденусь, приеду и заберу тебя домой, моя дорогая. Мне бы хотелось, чтобы все эти свадебные увеселения закончились. Уже готово? Тогда я пойду в столовую и наемся. Доктор должен быть способен есть, как верблюд, или как майор Дугалд Дальгетти .
К счастью Молли, гости прибыли как раз в это время, и миссис Гибсон всерьез обеспокоилась. Они рассказали ей некоторые местные новости, которые, заняли ее мысли, и Молли убедилась, что стоит ей только выразить достаточно удивления, услышав о помолвке от уезжавших гостей, и о предыдущем обсуждении, сопровождать ей мачеху или нет, можно совершенно забыть. Хотя и не совсем, на следующее утро ей пришлось выслушать очень яркий и подробный отчет о танцах и веселье, которые она пропустила, и также узнать о том, что миссис Гибсон передумала отдавать ей свое платье и подумала о том, чтобы сохранить его для Синтии, если только оно достаточно длинное. Но Синтия такая высокая – она сильно вытянулась за последнее время. И все же шансы, что Молли получит это платье, невелики.

¹ Майор Дугалд Дальгетти – в «Легенде о Монтрозе» (1819) В. Скотта, Дальгетти – солдат удачи, утверждал, что солдату полагается съедать столько еды, сколько возможно, когда бы не появилась возможность, поскольку он не знает, какие трудности его ожидают впереди.