Отправлено: 24.06.22 11:34. Заголовок: Дороги, которые мы выбираем (The Way We Live now) Энтони Троллоп
Энтони Троллоп "Дороги, которые мы выбираем" (The Way We Live now)
Дословный перевод названия "Вот так мы сейчас живём", но роман у нас известен по экранизации с Дэвидом Суше, а название фильма перевели "Дороги...."
Увлеклась книгами Троллопа - он известен у нас по "Барсетширским хроникам". Имею нахальство попытаться перевести, хотя не уверена, что осилю. Да и объем велик. Ну, посмотрим. Если будут читатели, будет и стимул.
В интернете, на https://www.gutenberg.org книга выложена с сорока иллюстрациями к первому изданию 1874-75 г.г. . Они принадлежат то ли Samuel Luke Fildes, то ли Lionel Grimston Fawkes.
«Право, не знаю. Хотелось бы узнать, можете ли вы дать мне двадцать фунтов?»
Отправлено: 13.07.22 17:29. Заголовок: Продолжение и оконча..
Продолжение и окончание 3-й главы
Покинув дом матери, Феликс отправился в клуб, единственный, где он ещё числился. Клубы приятное место для развлечений во всех отношениях, кроме одного. Повсюду требуют деньги и, что ещё хуже, годовые авансовые взносы, а юный баронет был вынужден ограничить себя. И, разумеется, из всех мест, куда он имел право входа, он выбрал наихудшее. Этот клуб, недавно открывшийся, назывался Медвежий сад и являл собой идею сочетания экономии с расточительностью. Клубы разоряются, по мнению некоторых экономных транжир, потому что обеспечивают удобствами старых хрычей, которые почти ничего не платят, внеся годовой взнос, но приносят убытка в три раза больше одним своим присутствием. Такой клуб не должен был открываться до трёх часов пополудни, потому что, по мнению учредителей, вряд ли кто-то захочет явиться сюда раньше. Здесь не должно быть ни утренних газет, ни библиотеки, ни гостиной. Медвежьему саду достаточно столовой, бильярдных и картежных. Всё должно предоставляться одним поставщиком, дабы клуб обкрадывал только один человек. Всё должно быть роскошно, но по сходной цене. Идея оказалась удачной, и, считалось, что клуб процветал. Поставщик, герр Фосснер был сущий клад, ведя дела так, что ни с чем не возникало проблем. Он даже помогал сглаживать мелкие неприятности, такие как улаживание карточных долгов, действуя с величайшей деликатностью с владельцами чеков, объявленных банком «безрезультатными». Герр Фосснер был настоящей находкой, а Медвежий угол преуспевал. Пожалуй, никто из молодых людей в городе не ценил приятности Медвежьего сада, столь же высоко, как сэр Феликс Карбери. Клуб располагался вблизи от прочих, в переулке, выходящем на Сент-Джеймс Стрит, привлекая внешним покоем и простотой. Зачем платить за каменные стены, чтобы просто глазеть на них – зачем вкладываться в мраморные колонны и карнизы, которые невозможно ни съесть, ни выпить, не раскинуть с ними партию? Зато в Медвежьем саду были лучшие вина – во всяком случае, так считалось, – удобные кресла и два бильярдных стола – прекрасное изобретение для тех, кто предпочитает проводить время стоя. Сюда и двинулся сэр Феликс в тот январский день, имея в кармане чек в двадцать фунтов, который получил от матери. У входа он встретил своего приятеля Долли Лонгестаффа, который стоял на крыльце с сигарой в зубах и тупо глазел на кирпичную стена дома напротив. «Пришёл поужинать, Долли?» – спросил сэр Феликс. «Полагаю, да, потому что слишком хлопотно идти куда-то ещё. Меня куда-то приглашали, но я не в силах тащиться домой, чтобы переодеться. Святой Георг! Не понимаю, как люди умудряются проделывать все эти штуки. Я не могу». «Едешь завтра на охоту?» «Ну да… хотя сомневаюсь, что поеду. На прошлой неделе каждый день собирался, но мой слуга ни разу вовремя не разбудил меня. Не знаю, почему всё так скверно устроено. Почему бы не выезжать на охоту днём, часа в два или три, чтобы человеку не приходилось подниматься среди ночи?» «Потому что никто не охотится при лунном свете, Долли». «В три часа нет луны. В любом случае, мне не добраться на Юстон Сквер к девяти. Не думаю, что моему малому самому нравится подниматься в такую рань. Он говорит, что приходил будить меня, но я этого не помню». «Сколько у тебя лошадей в Литоне, Долли?» «Сколько? Было пять, но, думаю, мой малый продал одну, хотя, вроде, потом купил другую. Короче, он что-то там делал». «Кто на них ездит?» «Так он и ездит, полагаю. Конечно, я сам езжу, но редко там бываю. Кто-то мне говорил, что на прошлой неделе две их них брал Грасслоу. Хотя, я не разрешал ему. Думаю, он заплатил моему парню, это низкий поступок, я бы сказал. Я бы его спросил, но он ведь ответит, что я сам их одолжил. Может, так и было, когда я порядком набрался». «Ты же не дружишь с Грасслоу». «Мне он совсем не нравится. Кичится своим лордством и чертовски брюзглив. Не знаю, почему он ездит на моих лошадях». «Чтобы сохранить своё». «Да ему и не нужно. Почему бы ему не завести своих? Вот, что я скажу тебе, Карбери, я принял одно решение и, ей-богу, выполню его. Больше никому не одолжу ни одной лошади. Если приятели хотят лошадей, пусть покупают их». «Но не у всех есть деньги, Долли». «Тогда пусть живут в кредит. Не думаю, что я заплатил хоть за одну, что приобрёл в последнее время. Вчера здесь кто-то спрашивал меня…» «Что! Здесь, в клубе?» «Да, явился сюда вслед за мной требовать, чтобы я ему за что-то заплатил. Наверно, за лошадей, потому что у парня были такие брюки…» «И что ты сказал?» «Я? Ничего». «И чем всё закончилось?» «Когда он заговорил, я предложил ему сигару, и, пока он откусывал кончик, я удрал наверх. Полагаю, он ушёл, устав меня ждать». «Слушай, Долли, одолжи мне двух лошадей на пару дней, конечно, если они тебе на понадобятся. Ты ведь сейчас не пьян». «Нет, не пьян», – меланхолично подтвердил Долли. «Имею в виду, что мне не хотелось бы просить у тебя лошадей в тот момент, когда ты ничего не помнишь. Никто, кроме тебя, не знает, в каком я ужасном положении. Я справлюсь, но это страшно давит. Я ни у кого не могу просить, кроме тебя». «Ну и бери их, на два дня. Не знаю, поверит ли тебе мой малый. Он не поверил Грасслоу, так и сказал ему. Но Грасслоу всё равно взял их из конюшни. Кто-то мне рассказывал». «Ты мог бы написать записку своему конюху». «О, друг мой, это так скучно, нет, я не смогу. Он поверит тебе, потому что мы с тобой друзья. Думаю, пора глотнуть кюрасо перед ужином. Пойдем, выпьем аперитив». Это было около семи вечера. Девять часов спустя те же два молодых человека с двумя другими – одним из которых был лорд Грасслоу, вызывавший особое отвращение у Долли Лонгестаффа – только что встали из-за карточного стола в кабинете клуба на верхнем этаже. Хотя Медвежий сад открывал свои двери после трёх часов пополудни, услуги, недоступные днём, свободно предоставлялись по ночам. Никто не имел возможности позавтракать в Медвежьем саду, но ужин в три часа ночи был здесь обычным делом. Такой ужин или, точнее говоря, череда ужинов начиналась вечером и продолжалась до утра в виде сэндвичей, горячих тостов и прочих закусок, которые подавались то одному, то другому посетителю. Игра не прекращалась с десяти вечера, когда была распечатана первая колода. В четыре утра Долли Лонгестафф уже дошёл до состояния, когда мог, не помня того, одолжить всех своих лошадей. Он был вполне доволен и лордом Грасслоу, и прочими партнёрами по столу – довольство было его обычным состоянием в таких случаях. Без сомнения, он не был безнадёжно пьян – и, возможно, едва ли глупей, чем в трезвом виде – и готов играть в любую игру, зная или нет её правила, и за любые ставки. Когда сэр Феликс поднялся из-за стола и сказал, что закончил игру, Долли встал тоже. Когда лорд Грасслоу нахмурился и угрюмо заявил, что не годится обрывать игру, когда проиграно столько денег, Долли снова сел, видимо, посчитав, что просидел недостаточно. «Завтра я собираюсь на охоту, – сказал сэр Феликс, имея в виду сегодня, – и больше не играю. Человеку иногда нужно спать». «Мне всё равно, – сказал лорд Грасслоу. – Очевидно, когда человек выиграл столько, сколько вы, он должен остаться». «Надолго? – сердито спросил сэр Феликс. – Ерунда, всему когда-то приходит конец, а для меня на сегодня игра закончена». «Ну, если вы так считаете», – сказал его лордство. «Я так считаю. Доброй ночи, Долли, сочтёмся в следующий раз. Я всё записал». Эта ночь стала для сэра Феликса весьма серьёзной по её последствиям. Он сел за карточный стол с чеком, полученным от матери, несчастными двадцатью фунтами, а сейчас у него в карманах было… он даже точно не знал, сколько. Он был пьян, но не настолько, чтобы плохо соображать. Он знал, что Лонгестафф остался должен ему больше восьмисот фунтов, и, кроме того, у него были наличные и чеки от лорда Грасслоу и других игроков. Долли должен будет выплатить ему долг, пусть и жаловался на назойливость своих кредиторов. Шагая по Джеймс Стрит в поисках кэба, он прикинул, что теперь у него более семисот фунтов. Выпрашивая деньги у матери, он сказал, что не сможет продолжать играть, не имея их при себе, и был доволен, что удачно справился с этим делом. Ныне же у него было целое состояние – вероятно, достаточная сумма, чтобы осуществить свои планы. У него не возникло и мысли о неоплаченных счетах. Даже эта немалая сумма, столь неожиданно попавшая к нему, не завела его в дебри донкихотства, зато теперь он мог блеснуть, купить подарки и похваляться богатством. Трудно ухаживать за женщиной, не имея что-то в кошельке. Он так и не поймал кэб, но это не заботило его – он пошёл пешком. Деньги в кармане наполнили его радостным чувством, сделали приятным ночной воздух. Затем он вдруг вспомнил тот вздох, с которым мать говорила о своей бедности, когда он требовал помощи от неё. Теперь он мог вернуть ей двадцать фунтов. Но тотчас, с новой для него опаской он подумал, что это было бы глупо. Как скоро ему, возможно, понадобятся деньги? И более того, нельзя вернуть эти двадцать фунтов, не объяснив, где он их достал. Лучше ничего не говорить о них. Поэтому, добравшись домой и поднявшись в свою комнату, он решил, что ничего не скажет матери. Этим утром в девять он уже был на вокзале, и уехал на охоту в Букингемшир, где ездил на паре лошадей Долли Лонгестаффа, за пользование которыми заплатил «малому» Долли тридцать шиллингов.
Хелга До чего ж отвратный тип, этот сыночек. Действительно, зачем матери возвращать деньги? Перебьется. Сейчас ему повезло, а как опять проиграется? Хелга пишет:
Спасибо! Однако, это довольно утомительный образ жизни... Диалоги прекрасны, они мне нравятся больше, чем едкие характеристики автора. В диалогах герои сами за себя говорят, и говорят прекрасно!
Дня. Долли рано встать не может, поэтому говорит про 2 или 3 часа дня. А Феликс, видимо, имеет в виду, что если в 2 или 3 выезжать, то охотиться они начнут уже при луне. Как-то так поняла. В диалогах там много таких недосказаний.
Юлия пишет:
цитата:
Однако, это довольно утомительный образ жизни...
Не то слово, а если ещё и не на что утомляться, совсем плохо.
Долли рано встать не может, поэтому говорит про 2 или 3 часа дня. А Феликс, видимо, имеет в виду, что если в 2 или 3 выезжать, то охотиться они начнут уже при луне. Как-то так поняла.
Отправлено: 06.08.22 17:20. Заголовок: Глава IV. Бал мадам ..
Глава IV. Бал мадам Мелмотт
На следующий вечер после вышеупомянутого игрового в Медвежьем саду на Гросвенор Сквер давали большой бал. Этот бал был настолько великолепен, что о нём говорили, начиная с парламентской сессии, а с той поры прошло уже две недели. Некоторые утверждали, что такой бал не может быть успешным в феврале. Другие объявляли, что потраченные на этот праздник деньги – их сумма должна была сделать его чем-то из ряда вон выходящим в летописях балов – сделают это событие таким, что успех ему обеспечен. Затрачены были не только деньги. Сделаны почти невероятные усилия, чтобы получить согласие на присутствие влиятельных людей, и эти усилия в конце концов оказались грандиозно успешными. Герцогиня Стивендж прибыла из замка Олбери, чтобы присутствовать на бале со своими дочерями, хотя её милость не любила посещать Лондон в это ненастное время года. Без сомнения, доводы рассудка, которые подвигли на это герцогиню, были весьма вескими. Её брат, лорд Альфред Грендалл, оказавшийся, как известно, в весьма затруднительном положении, поправил свои дела, получив, по слухам, своевременную денежную помощь. А позже стало известно, что один из молодых Грендаллов, второй сын Альфреда, пристроен на какую-то коммерческую должность с доходом, который, по мнению его близких друзей, он вряд ли мог заработать. Налицо был факт, что он четыре или пять дней в неделю ездит на Абчёрч Лейн в Сити и явно не тратит там время попусту, действуя в столь непривычной для себя манере. Куда направлялась герцогиня Стивендж, туда готов был двигаться и весь свет. В последний момент, точнее говоря, за день до события, стало известно, что на бале будет присутствовать принц королевской крови. Никто не мог объяснить, как такое могло быть устроено, но ходили слухи о драгоценностях некой леди, выкупленных у ростовщика. Всё делалось тем же способом. Премьер-министр возразил, чтобы его имя появилось в списке приглашённых, но один из министров кабинета и два или три секретаря приняли приглашения, потому что в воздухе витало мнение, что хозяин бала может вскоре стать фигурой, которой заинтересуется парламент. Говорили, что он обратил свой интерес к политике, а всегда мудро иметь большое богатство на своей стороне. Таким образом на бал имелся немалый спрос. В свете его много и взволнованно обсуждали. Когда большие ожидания терпят неудачу, провал катастрофичен и, возможно, разорителен. Но этот бал состоялся без малейшего шанса на провал. Бал устраивал Огест Мелмотт, эсквайр, отец девушки, на которой желал жениться сэр Феликс Карбери, и муж дамы, о которой говорили, что она еврейка из Богемии. Во всяком случае, так представлялся джентльмен, появившийся в Лондоне два года назад и поначалу известный, как месье Мелмотт. Но он утверждал, что родился в Англии и был англичанином. Хотя признавал, что его жена иностранка – признание было необходимо, так как она очень плохо говорила по-английски. Мелмотт говорил на «родном» языке бегло, но с акцентом, который выдавал, по крайней мере, долгое изгнание. Мисс Мелмотт – совсем недавно мадемуазель Мари – говорила по-английски хорошо, но как иностранка. Относительно неё было признано, что она родилась не в Англии – кое-кто считал, что в Нью-Йорке, – но мадам Мелмотт, которая не могла не знать этого, утверждала, что сие великое событие произошло в Париже. В любом случае, фактом являлось то, что состояние мистера Мелмотта было нажито во Франции. Без сомнения, у него имелось немало дел в других странах, касательно них шло много разговоров, в которых всё, разумеется, преувеличивалось. Говорили, что он построил железную дорогу в России, что он занимался снабжением южан во время гражданской войны в Америке, что он обеспечивал Австрию оружием и скупил всё железо в Англии. Он мог создать и уничтожить любую компанию, купив или продав акции, и умел делать деньги дороже или дешевле, как ему было выгодно. Это говорилось о нём в качестве похвалы, но в то же время считалось, что он был в Париже самым большим мошенником, каких свет не видывал, и ему пришлось сбежать оттуда; что он пытался утвердиться в Вене, но был выслан полицией и в конце концов понял, что только британская свобода позволит ему без опаски наслаждаться плодами своей деятельности. Ныне он устроился приватно на Гросвенор Сквер, официально – на Абчёрч Лейн, и весь свет знал, что на бал его жены прибудут принц крови, министр кабинета и сливки герцогинь. Всё это было достигнуто за какой-то год. В семье имелась одна дочь, наследница всего богатства. Сам Мелмотт был крупным мужчиной с кустистыми бакенбардами, густыми жесткими волосами, нависшими бровями и каким-то замечательно властным выражением в чертах рта и подбородка. Это выражение было столь сильным, что искупало его лицо от вульгарности, но вся внешность и манеры этого человека были неприятны и, если можно так сказать, ненадёжны. В нём проглядывали кичливость и задиристость. Она была толстой и светловолосой – не в тех тонах, что присущи евреям, - но у неё были еврейский нос и разрез глаз. В мадам Мелмотт имелось мало качеств, которые можно было рекомендовать, если бы не готовность тратить деньги на что угодно, предложенное ей её новыми знакомыми. Иногда казалось, что муж поручил ей дарить подарки любому, кто их возьмёт. Свет принял этого человека, как Огеста Мелмотта, эсквайра. Таким же образом обращались к нему в многочисленных письмах, которые он получал, и под этим же именем он состоял в советах директоров трёх дюжин компаний, с которыми имел дело. Но его жена всё ещё оставалась мадам Мелмотт. Дочери же было дозволено занять место в свете под английским обращением. Ныне она повсюду звалась мисс Мелмотт. Феликс Карбери вполне подробно описал Мари Мелмотт своей матери. Она не была красивой, умной, не была ангелом, но в то же время не была ни дурнушкой, ни глупой, ни грешницей. Маленькая девушка, едва ли двадцати лет от роду, непохожая ни на отца, ни на мать, без каких-либо еврейских черт в лице, оглушённая, казалось, своим новым положением. У таких людей, как Мелмотт, всё происходит быстро, и все знали, что у мисс Мелмотт уже был один жених, за которого она чуть не вышла замуж. Дело, однако, не сложилось. В это «не сложилось» никто не вменял вину или невезение молодой леди. Никто не знал, бросила ли она его сама или была брошена. Как в королевских помолвках интересы государства регулируют их целесообразность с признанным отсутствием или даже объявленной невозможностью личных склонностей, так и в этом случае деньги решали всё. Такой брак был бы или не был одобрен в соответствии с великими денежными договорённостями. Молодой лорд Ниддердейл, старший сын маркиза Олд Рики, предложил жениться на девушке и сделать её со временем маркизой за приданое в полмиллиона. Мелмотт не возражал против суммы – так говорили, – но предложил вложить её в какое-то предприятие. Ниддердейл же хотел получить деньги наличными в своё распоряжение и не соглашался ни на какие другие варианты. Мелмотт, стремясь заполучить маркиза – и более того маркизу для дочери, поскольку на тот момент ещё не имел дел с баронессами – в конце концов потерял терпение и обратился к адвокату его светлости с вопросом, можно ли доверить такую сумму такому человеку. «Вы намерены доверить ему своё единственное дитя», – ответил адвокат. Мелмотт несколько секунд хмуро смотрел на него из-под кустистых бровей, затем заявил, что этот ответ ничего не значит, и вышел из комнаты. Этим дело и закончилось. Сомнительно, что лорд Ниддердейл сказал хоть одно нежное слово Мари Мелмотт, и едва ли бедная девушка их ожидала. Без сомнения её участь была ей объяснена. Были и другие, кто пробовал попытать счастья, но и они потерпели неудачу. Каждый относился к девушке, как к обузе, которую приходится брать на себя, хоть и за очень большую плату. Но так как дела Мелмотта процветали, принцы и баронессы были получены другими средствами – без сомнения, затратными, но не разорительно затратными, – немедленное устройство Мари стало менее необходимым, и Мелмотт сократил свои предложения. У самой девушки появилось собственное мнение. Ходили слухи, что она решительно отвергла лорда Грасслоу, чей отец почти разорился, а молодой лорд, не имея собственных средств, был некрасив, порочен, раздражителен и ни в чём не проявил себя перед нею. После истории с Ниддердейлом, когда тот со смешком заявил, что мог бы просто жениться на ней и тогда время от времени подумывал бы о её собственном счастии и положении, она приобрела некоторый житейский опыт. В свете начали судачить, что, если сэр Феликс Карбери приложит усилия, то, возможно, ему повезёт. Многие сомневались, дочь ли Мари этой женщине с еврейской внешностью. Предпринимались безуспешные расследования – ни этого, ни даты венчания Мелмоттов выяснить не удалось. Выдвигалась версия, что Мелмотт получил первые деньги из приданого жены, и произошло это не очень давно. Другие утверждали, что Мари вовсе не его дочь. В целом в тайне содержалось немало приятности, поскольку деньги определённо существовали. В их существовании не могло быть сомнений, исходя из ежедневных затрат семейства. У них был свой дом. Своя мебель. Экипажи, лошади, слуги в ливреях и напудренных париках, и слуги в черных фраках с натуральными прическами. У них были драгоценности, подарки и все те приятные вещи, которые можно купить за деньги. Они ежедневно давали два обеденных приёма, один, в два часа пополудни, звался ланчем, а другой начинался в восемь вечера. Торговцы знали о положении их дел достаточно, чтобы доверять, в Сити имя мистера Мелмотта стоило любых денег – хотя сам по себе он ценился не высоко.
Хелга Автор прямо зажигает - точнее, продолжает. Ни от кого и мокрого места не оставил, по всем прошелся. Каждая фраза прямо-таки сочится иадом. Ну разве чуть сжалился над бедной мисс Мелмот, как прежде над Гарриет, видимо, сочувствует им. Что до прочих, то... Ну и обстановочка там у них, в Лондонах. Жуть просто.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 48
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
Абсолютно! Картина маслом.
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
