Дафна, Tatiana Коли так, постараюсь больше не разочаровывать "ложными заходами" - по мере возможности, разумеется.
Окончание 4-й главы:
Будучи взрослой, Джейн Остен писала о «невежественном племени» школьных учительниц одновременно и язвительно, и с жалостью. В неоконченном романе «Уотсоны» можно прочесть такой диалог: «Я скорее согласилась бы стать учительницей в школе (а худшей участи я не могу себе и представить), нежели выйти замуж за человека, который мне неприятен». — «А я скорее согласилась бы на что угодно, лишь бы не быть учительницей в школе, — отвечала ее сестра. — Я училась в школе… и я знаю, какая у них жизнь, а ты никогда не там была». Но упоминаний о собственном пребывании в пансионе в письмах Джейн не сохранилось, кроме одного, обороненного вскользь в письме к Кассандре: «Я чуть со смеху не умерла, как говорили у нас в школе». Что ж, лучше умереть со смеху, чем от инфекционной лихорадки. Джейн предпочитала не вспоминать о днях, проведенных в пансионе.
Зато мы можем встретить несколько упоминаний о школьном обучении девочек на страницах ее романов. Так, Шарлотта Палмер из «Чувства и чувствительности» «не без пользы воспитывалась семь лет в прославленном столичном пансионе», каковая польза свелась к пейзажу, расшитому цветным шелком, и манерам, с головой выдающим непроходимую глупость этой бывшей пансионерки. По контрасту с подобными заведениями описана в «Эмме» настоящая, «без обмана» школа-пансион по-матерински заботливой миссис Годдард, которая «содержала просторный дом и большой сад, кормила детей обильной и здоровой едою, летом не мешала им резвиться в саду, а зимой собственноручно оттирала обмороженные щеки». О такой школе Джейн Остен отзывается очень одобрительно, и миссис Годдард с ее щебечущими помощницами выведены добрыми и сердобольными женщинами, списанными, очевидно, отнюдь не с миссис Коули. Родители незаконнорожденной Харриет Смит, которые избавились от нее, сослав в этот пансион, оказались намного удачливее в своем выборе, нежели многие любящие, заботливые и осторожные родители.
Но показательно и то, что сочувственное описание школы миссис Годдард становится для автора предлогом заклеймить те «высокоученые заведения», где, «не жалея пустых и вычурных фраз, превозносят обучение, построенное на самоновейших принципах и новомодных системах, в коем гуманитарные познания сочетаются с правилами высокой нравственности и где учениц за непомерную плату корежат на все лады, отнимая у них здоровье и награждая взамен тщеславием». В течение всей жизни школы для девочек оставались для Джейн Остен в первую очередь местом мучения как для учениц, так и для учительниц.
К тому времени, как девочки вернулись домой, Эдвард окончательно переехал из Стивентона, так как мистер и миссис Томас Найт официально усыновили его. По свидетельству Генри, их отец отнесся к этой идее с гораздо меньшим энтузиазмом, чем мать, которой удалось в конце концов убедить его, что усыновление пойдет Эдварду только на пользу. Как и в случае с отправкой девочек в школу, ее голос в итоге оказался решающим. Но на этот раз, как показали дальнейшие события, миссис Остен приняла правильное решение. Переход из одной семьи в другую стал для мальчика постепенным, к тому же он был уже достаточно взрослым, чтобы понять и одобрить то, что происходило, и продолжал поддерживать тесные контакты со Стивентоном, в то же время прекрасно вписавшись в мир, где жили и вращались Найты. Они были очень богатыми и добрыми людьми, которые в интеллектуальном плане явно звезд с неба не хватали. Эдвард тоже не отличался особой интеллектуальной одаренностью, но зато обладал добрым сердцем и спокойным нравом. И хотя ему пришлось сменить фамилию на Найт, все равно он оставался и Остеном, преданным и внимательным по отношению к своей родной семье. Эту преданность и родственные узы не ослабили ни годы, проведенные в «большом турне» по Европе, ни женитьба на дочери баронета, ни унаследованные от Найтов большие поместья и солидное состояние.
Усыновление Эдварда и болезнь девочек совпали с окончанием Джеймсом Оксфорда. После получения степени он оставался членом колледжа, но приезжал домой гораздо чаще и по-прежнему задумывал и осуществлял театральные постановки. Наверняка он нашел заинтересованных зрителей и в новых соседях Остенов, поселившихся в деревушке Эш, что рядом с Дином. В тамошний ректорат приехал преподобный Джордж Лефрой с супругой Анной и тремя маленькими детьми. Ее называли «мадам Лефрой», возможно, отдавая дань некоей экзотичной ауре, исходившей от нее, а также гугенотским предпочтениям ее супруга. Анна Лефрой была родом из Кента и имела репутацию большой любительницы книг. Еще она писала стихи и прекрасно знала творчество Мильтона, Поупа, Коллинза, Грея и «лирических пассажей Шекспира». Одухотворенная красавица, неглупая, живая и остроумная, она разительно отличалась от скучных и пресных жен окрестных сквайров — любителей охоты. Она не чуждалась светских развлечений и «была душой любой компании». Так отзывался о ней ее брат, и окружающие разделяли это мнение. Мадам Лефрой одевалась очень стильно и элегантно, ее волосы всегда были красиво уложены и припудрены, лицу ее было свойственно милое и приветливое выражение. Ни дети, ни домашние заботы не могли полностью поглотить ее внимание — у нее всегда находилось время поговорить с друзьями о стихах или обсудить какую-нибудь книгу. Вскоре эта женщина стала для Джейн Остен кем-то вроде наставницы и старшего друга. Джейн любила ее, восхищалась ею, обращалась за советом и поддержкой; и мадам Лефрой всегда относилась к ней с вниманием и большой симпатией.
Похоже, что 1784 год восьмилетняя Джейн провела дома. Теперь она уже имела возможность читать все, что могла предложить ей отцовская библиотека. Она также немного знала французский; возможно, их обучали языку у миссис Коули, поскольку сохранилась принадлежащая ей французская книжка «Избранных басен», где под ее именем значится дата — декабрь 1783 года. На рекламном листке этой книжки ее брат Фрэнсис долго упражнялся в написании собственного имени и фамилии различными почерками и завитушками. В верхней части страницы рукой какого-то уставшего ученика — наверное, самой Джейн — накорябано: «Как я хочу уже закончить». И еще видны слова, написанные маленькими буковками вверху другой страницы — «мама сердита, а папа ушел» — возможно, отблеск какого-нибудь напряженного дня в пасторате.
Миссис Лефрой, должно быть, тоже давала ей советы относительно круга чтения, дополняя наставления матери и отца. В 1784 году умер доктор Джонсон, что могло вдохновить Джейн на чтение его эссе и статей из «Рэмблера», с их элегантным отточенным слогом и краткими, драматически точными зарисовками человеческих характеров: об охотнике за приданым; о взбалмошной 15-летней мисс, тяготящейся родительским контролем; об удочеренной племяннице, преданной, покинутой и сделавшейся в результате проституткой, и еще много различных историй, рассказанных с такой выразительностью, что любой смышленый ребенок мог многое вынести из них для формирования собственного представления о мире взрослых.
Позднее Джейн свяжет имя доктора Джонсона с именем Анны Лефрой в стихотворении, посвященном ее памяти, трогательно поставив в один ряд его величие как «первого среди людей» и главное место, которое Анна Лефрой занимала среди ее друзей. Это очень теплое стихотворение, в котором разочаровывает лишь его обощенно-безличная, несколько формальная образность. «Не женщина, но ангел!», «прочное тепло», «пленительная грация», «энергия искренней души» — все эти общие фразы не дают никакого впечатления о реальной, живой личности и еще менее позволяют нам проникнуть в характер этой многолетней дружбы в ее ежедневных проявлениях. Хотя в письмах взрослой Джейн миссис Лефрой часто упоминается как гостеприимная хозяйка или желанная гостья, и мы знаем, что ее общение с семейством Остен носило дружеский и неформальный характер, детального и подробного описания ее личности в письмах Джейн не сохранилось, как и свидетельств общения молодой женщины со смышленой девочкой. Так что нам остается лишь довериться нескольким упоминаниям о том, что крепкие дружеские узы связывали их с самого детства Джейн.
В июле 1874 года в стивентонском амбаре состоялось еще одно театральное представление. На сей раз это была комедия — «Соперники» Шеридана, премьера которой прошла в театре Друри Лейн в год, когда Джейн родилась. Теперь эту пьесу собирались исполнить силами «нескольких молодых леди и джентльменов в Стивентоне», как написал Джеймс во главе своего пролога, сочиненного к этому представлению. Пролог зачитал собравшейся публике 13-летний Генри. Эта постановка была куда более амбициозной, нежели «Матильда». В необрезанном виде комедия шла пять часов, и имела 12 действующих лиц, включая три важные женские роли. Джеймсу пришлось либо пригласить своих друзей из Оксфорда, либо задействовать детей. Косвенные подтверждения тому, что он предпочел последний вариант, можно найти в заключительных словах его пролога, где он обращается к юной женской части аудитории:
Ye blooming Fair, from whose propitious smile, We hope a sweet reward for all our toil, Though yet too young your stronger powers to own, We fondly wait your smile, and dread your frown Smile but this evening, and in riper years, When manhood's strength has damp'd our boyish fears, Our hearts, with genuine grace and beauty caught, In fervent sighs shall thank you as they ought. You'll see us suppliant at your feet again, And they who liked as Boys, shall love as Men.
Ох, и опять я все на бегу, левой ногой, коряво да кое-как, уж простите - времени посидеть-покрутить перевод совершенно не было; если совсем неудобочитаемо, я потом вернусь к нему и попробую сделать "более лучше", а пока вот то, что получилось:
Младые девы, вы улыбкой благосклонной, Надеемся, почтите труд наш скромный; Коль в лета юные всю силу ваших чар Узнать не можно нам, улыбку ждем лишь в дар. Так одарите ж ею нынче нас – а вскоре, Когда, мужами став, мы детский страх поборем, То, вашей прелестью пленяясь, без конца Благодарить вас будут пылкие сердца. Тогда у ног своих вы узрите нас вновь, И уж не детская нас приведет любовь.
В этих строчках явственно читается заигрывание, довольно откровенное для мальчика пятнадцати лет; обычно этому возрасту не свойственно в столь изящной и витиеватой манере изъясняться о перспективах взрослой любви. Если этот пролог подразумевает, что дети находились не только среди зрителей, но и среди исполнителей, то мы можем смело предположить, что Джейн Купер и Кассандра могли играть роли Лидии и Джулии. И даже Джейн Остен, возможно, могла достаться небольшая роль служанки Люси. Детвора, обитающая в доме, полном книг, должно быть, очень веселилась, репетируя эпизод, где служанка Люси по указанию своей хозяйки, к которой неожиданно пришли гости, спешно прячет из виду «неподобающие» книги:
Лидия. Скорее, Люси, милочка, спрячь книги. Живо, живо! Брось "Перигрина Пикля" под туалет. Швырни "Родрика Рэндома" в шкаф. "Невинный адюльтер" положи под "Нравственный долг человека"... "Лорда Эймуорта" закинь подальше под диван. "Овидия" положи под подушку... "Чувствительного человека" спрячь к себе в карман. Так... так... Теперь оставь на виду "Поучения миссис Шапон", а "Проповеди Фордайса" положи открытыми на стол...
Люси. Ах, сударыня, парикмахер выдрал из них все листы вплоть до "Предосудительного поведения"...
Лидия. Ничего, открой их на "Трезвости". Брось мне сюда "Письма лорда Честерфильда". Ну, теперь они могут пожаловать!*
И тут появлялась миссис Малапроп (в исполнении миссис Остен, возможно?) с заявлением о готовности отправить девятилетнюю девицу «в пансион, чтобы там ее обучали наивности, а также прокламации и другим экзотическим искусствам».
А реальность состояла в том, что после года, проведенного дома, и после того как Джейн Купер лишилась матери, девочек снова отправили в школу. На сей раз это был пансион миссис Ла Турнель в Рединге. Это остаточно приличное заведение располагалось в просторном добротном доме, построенном на части фундамента того, что некогда было Редингским аббатством. При доме имелся сад с видом на оставшиеся руины, и дети вольны были там бегать и играть в свое удовольствие. Но даже здешняя директриса все же не отвечала всем ожиданиям. Хотя она и называла себя внушительным именем миссис, или мадам, Ла Турнель, на самом деле ее звали Сара Хэкитт. Поддельное имя было всего лишь звучной приманкой для клиентов-родителей, и она не знала ни слова по-французски. У школы, тем не менее, имелась французская составляющая, так как ее владелицей являлась некая мадам Сен-Квентан, и несколькими годами позже, когда началась Французская революция, здесь начали преподавать эмигранты.
Эта миссис Ла Турнель была довольно оригинальным созданием. Ей было за сорок, одну ногу ей заменял пробковый протез таинственного происхождения и она обожала театр и все, что с ним связано. Больше всего она любила рассказывать детям истории про актеров и актрис. Вряд ли Остены ожидали именно этого, когда выбирали пансион в Редингском аббатсве. Сама директриса преподавать и не пыталась, ограничиваясь ролью экономки и матроны. Всегда одетая в белый муслин, миссис Ла Турнель носила фартуки, кружевные манжеты, воротнички в оборочках, огромный шарф и два больших плоских банта — один на шляпке, другой на заду. Она восседала в отделанной деревянными панелями гостиной, увешанной синельными картинами, на которых были изображены могилы и плакучие ивы; над каминной полкой располагался ряд миниатюр. В этой гостиной она кормила детей ранним завтраком, сидя у огня. Большое блюдо с бутербродами с маслом ставилось на треножник черного дерева, который дети называли «кошкой». Вся обстановка была достаточно домашней и уютной, и молодым учительницам даже разрешалось ходить в папильотках. После завтрака племянница миссис Ла Турнель мисс Браун читала утренние молитвы, чей благочестивый эффект иногда несколько уменьшался за счет громкого нетерпеливого шепота ее тетушки «Быстрее! Поторопись!», ведь в соседней комнате уже дожидалась прачка.
В целом эта школа производит впечатление достаточно безобидного и не слишком строгого заведения. Пансионерки спали по шесть человек в комнате; их обучали грамоте, шитью и французскому. Наверняка у них были и уроки танцев — необходимая составляющая образования любой девочки в те времена; возможно, учили еще и игре на фортепьяно. Ученица, которая находилась в этом пансионе чуть позже Джейн и ее сестер, принимала участие в театральных постановках, и вполне вероятно, что разучивание пьес также входило в образование Джейн и Кассандры. Девочки располагали свободным временем, так как после утренних занятий они были фактически предоставлены сами себе. И на сей раз они ничем не заболели. Однажды они отужинали в ближайшей гостинице со своими братьями —18-летними Эдвардом Остеном и Эдвардом Купером, которые приехали их навестить, очевидно, решив, что наведаться в пансион для девочек — это забавно. Миссис Ла Турнель ничего не имела против. Также сохранилось свидетельство, что в школе сестер навестил глостерширский кузен их матери преподобный Томас Ли из Эдлстропа, который, будучи проездом в Рединге, счел своим долгом проведать племянниц и подарил каждой по полгинеи. Возможно, от него Остены узнали, что там детей толком ничему не учат. Это заставило мистера Остена задуматься, а стоит ли платить 35 фунтов в год за то, чтобы держать дочерей вдали от дома. Какой бы ни была причина, но в конце 1876 года девочек забрали из Рединга домой, и на этом формальное образование Джейн Остен закончилось. ___________________________ * Цит. по http://lib.ru/INOOLD/SHERIDAN/sheridan1_1.txt
Отправлено: 27.08.08 22:59. Заголовок: И все-таки, пусть да..
Элайза
И все-таки, пусть даже вымысел киношников, но для меня фамилия Лефрой (после просмотра Becoming Jane) четко ассоциируется c Томасом Лефроем. Так хочется надеятся, что у Джейн с Томом была любовь. Умом понимаю, что это наивно (не то время), но все-таки...... Извините за небольшой оффтоп.
Элайза Как всегда - очень интересный рассказ (и отличный перевод стихов). Так понимаю, что Джейн повезло, что она попала в вполне терпимое заведение (чуть не написала: богоугодное) заведение и пробыла там недолго, сохранив живость характера и ума, ей присущие от рождения. Интересна личность Анны Лефрой - в какой-то степени подруги и наставницы Джейн. Такие старшие и неглупые дамы могут оказать существенное влияние на развитие ребенка в самом хорошем смысле этого слова. (Вспоминилась леди Рассел из ДР - она тоже хотела все делать как лучше для Энн, но в итоге чуть не сломала ее жизнь. Поэтому советы, порой, следует давать все же с осторожностью, особенно, если подопечная к ним всецело прислушивается - но это так, к слову).
Элайза спасибо! Все-таки детство у нашей Дженй было насыщенное событиями и "перемещениями", новыми лицами и новыми впречатлениями - возможно, это оказало влияние на ее восприятие действительности, и дало пищу для ума . apropos пишет:
цитата:
Интересна личность Анны Лефрой - в какой-то степени подруги и наставницы Джейн
Согласна - и то, что формирование личности девочки проходило под влиянием такой неординарной дамы - возможно, это в плюс. apropos пишет:
цитата:
Поэтому советы, порой, следует давать все же с осторожностью, особенно, если подопечная к ним всецело прислушивается - но это так, к слову
К слову - советы вообще следует давать с осторожностью - вдруг к ним прислушаются? Элайза , еще раз спасибо - и очень понравился процитированный Шеридан
цитата:
Лидия... а "Проповеди Фордайса" положи открытыми на стол...
Люси. Ах, сударыня, парикмахер выдрал из них все листы вплоть до "Предосудительного поведения"...
Лидия. Ничего, открой их на "Трезвости". Брось мне сюда "Письма лорда Честерфильда". Ну, теперь они могут пожаловать!
большое блюдо с бутербродами с маслом ставилось на эбонитовый треножник,
Хмм... Подозреваю, что "эбеновый", а поскольку это слово в русском языке так и осталось специальным термином, то "черного дерева". Эбонит - это совсем из другой оперы... Впрочем, не страшно. Кстати, проповеди Фордайса (Sermons to Young Women) остались в круге чтения, рекомендованного девицам, и когда Джейн Остен уже писала свои романы: мистер Коллинз читает их вслух кузинам.
Интересна личность Анны Лефрой - в какой-то степени подруги и наставницы Джейн. Такие старшие и неглупые дамы могут оказать существенное влияние на развитие ребенка в самом хорошем смысле этого слова.
Да, безусловно; мне тоже кажется, что образ леди Рассел - точнее, сам тип отношений, связывавший леди Рассел и Энн - мог быть отчасти навеян дружбой с Анной Лефрой, которая еще сыграет свою роль и в судьбе самой Джейн (вы, наверное, уже поняли, что Том Лефрой - это как раз ее родственник). Но в любом случае, все жизненные коллизии, происходившие с самой Джейн, если и находили какое-то отражение в ее творчестве, то весьма и весьма опосредованно - и тем любопытнее, читая историю ее жизни, видеть и угадывать, что, куда и каким образом потом трансформировалось в персонажах и сюжетах ее романов.
Цапля пишет:
цитата:
и очень понравился процитированный Шеридан
Ага, я рада, что Фордайс не остался незамеченным.
deicu пишет:
цитата:
Хмм... Подозреваю, что "эбеновый", а поскольку это слово в русском языке так и осталось специальным термином, то "черного дерева". Эбонит - это совсем из другой оперы...
Ох, ну да, разумеется, эбеновый - спасибо большое, что заметили! Исправила. (Вот что значит переводить второпях и не вычитывать себя толком... ) Если вдруг кто заметит еще какие-то ляпы или очепятки - сообщайте, ладно? Я, конечно, все равно потом буду еще над текстом работать, и редактору обязательно дам на вычитку и правку, но все-таки... Когда торопишься, очень многого не видишь за собой, к сожалению.
Сегодня я с небольшим продолжением - началом следующей главы (для удобства выложу в отдельном посте).
Сообщение: 1413
Настроение: Тону в море информации
Отправлено: 28.08.08 17:56. Заголовок: Глава 5 Французские..
Глава 5 Французские связи*
Хорошо ли, плохо ли учила «мадам Ла Турнель» Кассандру и Джейн французскому, но по возвращении домой их ожидала более полезная языковая практика. На рождество в Стивентон собралась приехать их бегло говорящая по-французски кузина Элайза с матерью, тетей Хэнкок, и шестимесячным сыном по имени Гастингс Франсуа Луи Юджин Капо де Февилид (Capot de Feuillide).
Приезд французской графини с сыном и наследником, к тому же обладателем столь звучного имени, не мог не волновать воображение. Джейн знала ее только по рассказам родителей и письмам, которые приходили из Франции, поскольку Элайза жила за границей уже лет десять. Правда, у них имелся ее портрет, присланный мистеру Остену в качестве подарка — на нем заморская кузина выглядела худенькой и важной, с серьезным лицом, широко расставленными темными глазами и начесанными припудренными волосами. Таинственная Элайза: десятилетней девочке все в ней должно было казаться загадочным и привлекательным, начиная с рождения в далекой Индии и заканчивая последним марш-броском из отдаленной провинции южной Франции в Англию, совершенным на последних месяцах беременности и продиктованным желанием, чтобы ее ребенок непременно родился на английской земле. Она обладала притягательной магией замужней женщины и матери, к тому же была еще молода и красива. Ее день рождения, как и у Джейн, приходился на декабрь: ей исполнялось 25, тогда как Джейн — 11.
Когда Кассандра и Джейн вернулись домой, из всех братьев там оставалось только двое — маленький Чарльз и очаровательный Генри, шутник и острослов, который в свои 15 лет был уже ростом со взрослого мужчину. Больного брата Джорджа, разумеется, не было, а трое остальных путешествовали кто где. Джеймс в первый раз отправился за границу и находился на пути во Францию, планируя навестить пока незнакомого семье французского мужа Элайзы графа Жана Франсуа Капо де Февилида в его поместье под Нераком в юго-западной провинции Гасконь. Правда, по последним слухам, корабль, на котором Джеймс должен был плыть, все еще стоял на якоре в Джерси. Везунчик Эдвард находился в Швейцарии, откуда собирался сперва в Дрезден, а затем в Италию, а Фрэнсис учился в военно-морской школе в Портсмуте. Порядки там были суровые, если не сказать жестокие — дисциплина поддерживалась при помощи хлыста, и поступали жалобы на запугивание, праздность и распутство. Фрэнсис, впрочем, ни на что не жаловался: он сам выбрал флотскую карьеру и эту школу, находился в ней с апреля месяца, делал большие успехи и собирался приехать домой на Рождество.
Незадолго до рождественских праздников оживленный пасторат опустел — ученики разъехались на каникулы по домам — и сразу же после этого вновь наполнился гостями. «Сейчас мы имеем удовольствие принимать у себя нашу сестру Хэнкок, мадам де Февилид и ее малыша; они прибыли в прошлый четверг и пробудут у нас до конца следующего месяца», — пишет миссис Остен своей кентской племяннице Филе Уолтер. Она также ожидала в гости своих племянников Куперов, Джейн и Эдварда; «и пятеро моих детей уже дома, Генри, Фрэнк, Чарльз и обе мои девочки, которые вернулись из школы насовсем». Миссис Остен здесь не упоминает титул своей племянницы, но французская графиня, безусловно, придавала всему семейному сборищу определенный шик, словно яркая райская птица, залетевшая в их скромный пасторский домик. Она весело рассказывала о жизни в Лондоне, где они с матерью жили в доме рядом с Портмэн Сквер и держали экипаж четверкой, в котором она ездила на приемы в придворные гостиные в кринолинах таких тяжеленных, что в них было крайне утомительно выстаивать целый вечер. Она рассказывала им о своих визитах к различным герцогиням и в Олмэкс — самую известную столичную ассамблею, — где она проводила время до пяти утра.
Кузина Элайза одевалась по французской моде, держала французскую горничную и говорила на французском так, словно это был ее родной язык. Хотя месье графа с ней не было, она много рассказывала о его образе жизни, о его поместьях и шато, о путешествиях с ним по Пиренеям и отдаленным французским провинциям, о театральных представлениях и приемах, которые устраивали их аристократические друзья, об их шикарной жизни в Париже. Как и миссис Лефрой, Элайза перешла в статус замужней женщины, не жертвуя собственными вкусами и удовольствиями. Ничто в мадам графине нельзя было назвать скучным или домашним. Будучи очень нежной и преданной матерью своему малышу, она говорила, что у него «две мамы» — она сама и ее мать, — и в бытовых мелочах оставалась по-детски зависимой от миссис Хэнкок. Элайза была живым, легкомысленным и добрым созданием, заинтересованно общалась со всеми своими кузенами и кузинами и принимала участие во всех семейных развлечениях с такой готовностью и столь самозабвенно, словно у нее не было больше никаких забот и обязательств.
Каждый день она усаживалась за фортепьяно, специально одолженное Остенами по такому случаю, и играла для них. Любовь Джейн к музицированию, безусловно, была вдохновлена Элайзой во время этого ее визита. Ну и еще устраивались танцы: «Во вторник мы затеваем небольшой домашний танцевальный вечер в гостиной — будут только наши дети, племянник и племянницы… исключительно родственное сборище». Ожидалось, что все гости пробудут в пасторате до конца января. Генри, самый старший из присутствовавших братьев, с готовностью взял на себя роль кавалера и партнера Элайзы по танцам. Генри был мастером остроумно шутить, делать тонкие комплименты и знал, как поддразнить даму. Элайза с удовольствием отвечала на его поддразнивания, тем более на столь безусловно очаровательные. Генри был любимцем отца, и Джейн его тоже обожала; Элайза быстро разглядела его шарм и не имела ничего против пополнения коллекции своих воздыхателей этим юным английским Керубино. Перед отъездом из Стивентона они условились, что весной Генри навестит их в Лондоне. «Мадам стала очень оживленной», — писала ее тетка.
________________ Отредактированный вариант 5-й главы выложен 10.11.08. Редактура Romi.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 18
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
Впрочем, не страшно. Кстати, проповеди Фордайса (Sermons to Young Women) остались в круге чтения, рекомендованного девицам, и когда Джейн Остен уже писала свои романы: мистер Коллинз читает их вслух кузинам. 
) Если вдруг кто заметит еще какие-то ляпы или очепятки - сообщайте, ладно? 
Я, конечно, все равно потом буду еще над текстом работать, и редактору обязательно дам на вычитку и правку, но все-таки... Когда торопишься, очень многого не видишь за собой, к сожалению. 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
