Сообщение: 1551
Настроение: Тону в море информации
Отправлено: 15.10.08 18:34. Заголовок: deicu пишет: А вот..
deicu пишет:
цитата:
А вот с точки зрения структуры - увы. На фоне яркой леди Сьюзен все прочие - картонные куклы.
Да, есть такое дело, главная героиня, конечно, тянет все одеяло на себя. Но все равно, для юношеского произведения вещь на удивление зрелая, и по проблематике, и по стилю. Если бы я не знала при чтении, что автору данной вещи и 20 лет не исполнилось, мне бы это и в голову не пришло. Впрочем, после чтения прочих ее ювенилий этому уже не удивляешься...
Следующая глава книжки Томалин называется "Соседи" и повествует о тех семьях, которые окружали семейство Остенов в Хэмпшире. Опять же, к самой Джейн эта глава имеет мало отношения (если не считать отрывков из ее писем, в которых она дает характеристики тому или иному соседу), поэтому прежде чем приступать к работе над ней, хочу на всякий случай уточнить — эта информация представляет для вас интерес, переводить ее так же подробно, как все прочее, или ограничиться кратким конспективным пересказом?.. Мне, повторюсь, все равно, благо со сроками тут никто не гонит, просто если об этом скучно будет читать, так и переводить незачем, наверное — лучше побыстрее вернуться к разговору о самой Джейн.
главная героиня, конечно, тянет все одеяло на себя
Может быть, так и задумывалось? Джейн уже в своим юношеские годы была достаточно здравомысляща, чтобы разбираться в "структуре" произведения. Вероятно, ее целью и было "выпятить" героиню, остальных затолкав в тень? Маринетки на фоне живой и яркой героини, маринетки - в ее руках. Хелга пишет:
цитата:
"осторожно" Соседи - это интересно
Присоединяюсь. Если это такие же романы, как о родственниках... почему нет?
Вероятно, ее целью и было "выпятить" героиню, остальных затолкав в тень? Маринетки на фоне живой и яркой героини, маринетки - в ее руках
На это можно возразить, что мало чести - манипулировать бесхарактерными персонажами. Где сопротивление материала, которым измеряется (к восхищению читателей) сила воздействия? Где достоверность, которая в "Леди Сьюзен" заключается, увы, лишь в том, что сюжет развивается так, как хочется главной героине? Нет, именно потому, что у Джейн Остен было совершенно уникальное чувство композиции, она сама сочла незрелым это свое произведение, которое у другого писателя, может быть, и составило бы лучшую работу его жизни. Ведь попыток публикации "Леди Сьюзен" не было никаких, даже когда Остен приобрела известность, уже принц-регент ее читал и просил какой-никакой роман ему посвятить. ("Леди Сьюзен" вместо "Эммы" была бы, по-моему, более на месте :)).
Элайза
людовед и душелюб (с)
Сообщение: 1556
Настроение: Тону в море информации
Хелга, apropos Ладно, вас понял, стало быть, бум переводить про соседей.
deicu пишет:
цитата:
"Леди Сьюзен" вместо "Эммы" была бы, по-моему, более на месте
Вот уж действительно.
Элайза
людовед и душелюб (с)
Сообщение: 1572
Настроение: Тону в море информации
Отправлено: 18.10.08 20:16. Заголовок: apropos, можно будет..
apropos, можно будет тебя попросить проставить номер очередной темки?..
Ну что, едем, стало быть, дальше.
Глава 8. Соседи.
Глава 8. Соседи. *
Дома Джейн читала и писала, следуя за собственным воображением, а за пределами пастората, общаясь с соседями, она вращалась в другом мире, где происходили свои сюрпризы и драмы. Общество, в котором проводило время молодое поколение Остенов, в основном состояло из семей, проживавших в радиусе примерно пятнадцати миль от их дома. Это были семьи священников, сквайров, аристократов, членов парламента, предпринимателей, врачей и адвокатов. Казалось бы, здешнее окружение должно было быть постоянным — так сказать, становой хребет старой доброй сельской Англии — но, как ни странно, напротив, это общество, очень нестабильное и подвижное, состояло из представителей так называемых псевдо-джентри, то есть семей, которые стремились подняться до уровня джентри, не имея при этом ни земельной собственности, ни унаследованных богатств, ни хоть сколько-нибудь видного положения. Среди них встречалось на удивление мало Дэшвудов или Дарси, Бертрамов, Рашуортов или Эллиотов; скорее, это были семьи уровня Бингли, с его неуверенностью в том, к какому кругу он принадлежит и где ему лучше поселиться.
Итак, местное окружение Остенов вовсе не являло собой устоявшийся круг старинных семейств. Многие их соседи обосновались в Хэмпшире совсем недавно, прибыв из других графств и даже стран, зачастую сменив фамилии в процессе, и лишь у немногих было здесь больше корней, чем у самих Остенов. Некоторые из них вскоре снова покидали эти места либо по собственной воле, либо в силу долгов или неких скандальных обстоятельств. И чем пристальнее в них всматриваешься, тем очевиднее становится, что это общество представляло собой текучую и достаточно произвольную группу людей — семьи, которым просто случилось находиться в данное время в данном месте. Некоторые появлялись здесь благодаря недавно приобретенному состоянию, а некоторые снимались с места и покидали эти края в результате того, что теряли состояния, нажитые предками.
На тех балах, где Джейн начала изредка появляться в 1790-е годы, представителем одной из самых звучных аристократических фамилий был, без сомнения, лорд Дорчестер из Кемпшотт-Парка. Однако при ближайшем рассмотрении он оказывается ирландцем весьма скромного происхождения. Он пробил себе дорогу благодаря армейской службе — сделал блестящую карьеру в Канаде, затем женился на дочери герцога и в 1783 году получил баронский титул и пожизненную пенсию в тысячу фунтов в год. Это был весьма достойный человек, который по праву заслужил награду своей родины за участие в спасении Квебека. Он предпочел выбрать себе титул с истинно английским звучанием, хотя на самом деле его звали Гай Карлтон и родом он был из Страбейна. Стопроцентный меритократ без каких-либо местных корней, он просто снимал Кемпшотт-Парк в течение нескольких лет, пока не переехал в другое поместье недалеко от Мейденхеда.
Ближайший сосед Дорчестеров, лорд Болтон из Хэквуд-Парка, тоже был владельцем новенького с иголочки титула. Он приехал из Нортумбрии, будучи просто Томасом Орди, а превращение его в лорда произошло тоже благодаря женитьбе — в 1778 году он сочетался браком с одной из побочных дочерей пятого герцога Болтонского. Имя Болтон он взял, когда его жене посчастливилось унаследовать одно из фамильных поместий. Это случилось в 1795 году, когда Джейн было уже 20, а двумя годами позже он стал бароном. Лорд Болтон вызвал интерес мистера Остена тем, что построил необычайно элегантные свинарники, которые посещал «каждое утро, едва встав с постели», как сообщает Джейн в письме к сестре. Она также пишет Кассандре, что предпочла на балу просидеть «два танца, чем танцевать со старшим сыном лорда Болтона, который танцует слишком скверно, чтобы его можно было выносить». В другом письме она вскользь упоминает, хоть и не слишком почтительным тоном, что внешность леди Болтон несколько выиграла после того, как она надела новый парик.
До того как Болтоны вступили во владение Хэквуд-Парком, там проживал преподобный Чарльз Поулетт, священник, которому достался крошечный соседний приход Уинслейд. В 1790 году он был назначен одним из капелланов принца Уэльского несмотря на то, что так и не сумел окончить курса в Кембридже и получить диплом. Сын морского офицера, умершего молодым, он, что важнее, приходился внуком третьему герцогу Болтонскому и его давней любовнице, которая стала в итоге его законной женой — актрисе Лавинии Фентон, первой исполнительнице роли Полли Пичум в «Опере нищего» Джона Гэя.
Этот Поулетт был весьма занимательной фигурой — остроумный, крошечного росточка, со странно искривленными конечностями; и он, судя по всему, мог быть очаровательным, поскольку Джейн Остен, похоже, была не слишком обижена его попыткой поцеловать ее во время рождественского сезона 1796 года. Правда, двумя годами позже она отозвалась о нем гораздо суровее, когда он устроил танцевальный вечер, обзаведясь к тому времени женой, которая «оказалась именно такой, какой желали бы видеть ее все соседи: глупенькой, раздражительной и экстравагантной». Сам Поулетт тоже сделался в округе символом экстравагантности, а его супруга появлялась на светских мероприятиях одетая «одновременно крайне дорого и крайне откровенно»; больше она ничем внимания Джейн к себе не привлекла. После ее смерти расточительная жизнь Поулеттов привела их к окончательному разорению и они вынуждены были уехать на континент, откуда вернуться так и не смогли. Можно легко представить их в качестве персонажей романа Теккерея, перебивающихся на денежных переводах где-нибудь в брюссельском пансионе, и время от времени изумляющих новых гостей воспоминаниями о жизни в сельском приходе с одной стороны, и о принце Уэльском, танцах в Хэквуде и «моем дедушке герцоге» — с другой.
-------------- * Отредактированный вариант 8-й главы выложен 10.02.09. Редактура Romi.
Элайза Какие примечательные соседи - и история каждого очередной сюжет для очередного романа. Честно говоря, не думала, что среди джентри Анлгии - столько "дутых". Только ради этого стоило почитать главу о соседях, хотя само по себе окружение Остенов представляет немалый интерес, т.к. весьма любопытно знать, что за круг общения был у Джейн, среди которых, увы, не было ни Дарси, ни прочих товарищей, представляющих интерес для юных леди - и достойных этих умных и талантливых леди.
Элайза
людовед и душелюб (с)
Сообщение: 1574
Настроение: Тону в море информации
Отправлено: 18.10.08 20:35. Заголовок: apropos пишет: и ис..
apropos пишет:
цитата:
Честно говоря, не думала, что среди джентри Анлгии - столько "дутых"
Одна из причин, по которым мистер Дарси — просто "мистер", безо всяких титулов. Когда титулы стали продаваться за деньги, старинная земельная аристократия подчас считала ниже своего достоинства приобретать их и становиться тем самым на одну доску с "сэрами Уильямами Лукасами".
apropos пишет:
цитата:
и история каждого очередной сюжет для очередного романа.
Да, воистину, причем там самые ужасы еще впереди...
среди которых, увы, не было ни Дарси, ни прочих товарищей, представляющих интерес для юных леди
А может наоборот? Хорошо что таких соседей у нее небыло, а то вдруг она не захотела бы создавать такие образы. Хотя, кто знает?! Элайза пишет:
цитата:
Одна из причин, по которым мистер Дарси — просто "мистер", безо всяких титулов.
Элайза если не секрет, а остальные причины какие?
Дафна
девушка с недостатками
Сообщение: 1817
Настроение: звуки музыки
Фото:
Отправлено: 18.10.08 21:07. Заголовок: Элайза спасибо, что ..
Элайза спасибо, что продолжаешь радовать и просвещать
Элайза
людовед и душелюб (с)
Сообщение: 1584
Настроение: Тону в море информации
Отправлено: 19.10.08 22:59. Заголовок: apropos пишет: В го..
apropos пишет:
цитата:
В готическом стиле, я бы даже сказала.
Ну, так следующая история и впрямь вполне готическая, так что я в данном случае ничего не преувеличиваю. Судите сами:
Портсмуты из Хертсборн-Парка были аристократами с более древней родословной и более прочными хэмпширскими корнями, однако как раз в период знакомства с Остенами жизнь этого семейства была отмечена трагедиями и долго тянущимися жутковатыми скандальными историями. Невозможно поверить, чтобы слухи об этих скандалах не распространились по всей округе, где, по собственным словам Джейн, каждый человек был «окружен добровольными шпионами в лице соседей». Но, тем не менее, в письмах Остенов не сохранилось ни единого упоминания об этих обстоятельствах. В то же время у семейства Остенов была особая причина для осведомленности, поскольку третьего герцога Портсмута знали в Стивентоне с детства, когда он, еще будучи лордом Лаймингтоном, посещал школу мистера Остена. Это было за два года до рождения Джейн, в 1773 году. Маленький лорд находился у них в возрасте пяти-шести лет и, по словам миссис Остен, «для своего возраста сильно отставал в развитии», хотя был ребенком «весьма спокойным и благонравным». Джемми и Недди «очень радовались своему новому товарищу для игр», но примерно через полгода мать лорда Лаймингтона забрала его из пастората, обеспокоенная «заиканием в его речи, которое, без сомнения, стало усиливаться». Его отвезли в Лондон, чтобы лечить у врача м-ра Анжьера. Неизвестно, каким именно был его метод, но заикание никуда не делось, и юный лорд вырос достаточно эксцентричным и странным молодым человеком. Внешне он, казалось, вел вполне нормальный образ жизни, но на деле члены семьи Порстмутов глаз с него не спускали и старались контролировать каждый его шаг. Двое его младших братьев, Ньютон и Коулсон Уоллоп, тоже хорошо знакомые Остенам, были отправлены в Итон.
В 1799 году, когда лорду Лаймингтону исполнилось 32 года, братья заставили его жениться на достопочтенной Грейс Нортон. На тот момент ей было 47 лет, и какими бы ни были причины, заставившие ее согласиться на этот брак (впрочем, желание получить титул графини само по себе могло считаться вполне достаточной причиной), семья графа явно желала быть уверенной, что у него не будет во всяком случае законных детей, что обеспечило бы переход титула и состояния к среднему брату, Ньютону. Познания самого графа в деторождении были достаточно неопределенными, судя по тому, что он считал, что от зачатия до рождения ребенка проходит 15 месяцев, и, по слухам, был импотентом; и все же, видимо, семья решила перестраховаться. Кроме того, родственники назначили доверенных лиц для управления его собственностью, одним из которых был Джон Хансон, лондонский адвокат, который также был деловым поверенным молодого лорда Байрона.
Одной из наиболее эксцентрических черт лорда Портсмута был его навязчивый интерес к похоронам и скотобойням. В качестве развлечения он заставлял слуг разыгрывать перед ним фиктивные похороны и любил наведываться в скотобойни, где ударял по животным, ожидающим смерти, тростью или топором, приговаривая: «Так тебе и надо! Поделом!» Звучит подозрительно похоже на повторение каких-то детских наказаний, которые когда-то переносил он сам, возможно, при лечении у доктора Анжьера, хотя это всего лишь догадки. Он также любил наказывать битьем своих слуг и животных, а однажды, когда его кучер лежал у себя в комнате со сломанной ногой, которую только что вправил хирург, граф навестил больного и заново сломал ему ногу.
Несмотря на все эти жутковатые привычки, с внешней стороны, в обществе, его репутация долгое время оставалась вполне безупречной, и в 1800 году Джейн Остен упоминает в письме, что граф очень приветливо общался с нею на балу и настоятельно просил передать от него привет Кассандре в следующем письме. Джейн ничем не дает понять, что его манеры были какими-то странными или необычными. «Леди Портсмут появилась в новом платье», — добавляет она, упоминая, что недавно видела ее на другом приеме. Затем Портсмуты дали бал в Хертсборне, просторном особняке, расположенном в красивом ландшафтном парке, и Джейн с удовольствием его посетила. Хэмпширские джентри беззаботно отплясывали котильоны, не ведая, очевидно, ни о «фиктивных похоронах», ни о телесных наказаниях, здесь практиковавшихся. Единственное, на что пожаловалась на следующий день Джейн, так это на то, что рука у нее дрожит, так как накануне на балу она выпила слишком много вина. Особняк Портсмутов, одно из детищ архитектора Джеймса Уайетта, был построен в 1770-е и представлял собой огромное здание, состоявшее из длинной центральной части и двух столь же длинных крыльев; оно располагалось в просторном ухоженном парке с озером и аккуратно рассаженными деревьями.
Позднее сага о Портсмутах приобретает все более дьявольский оттенок. Джон Хансон, адвокат и поверенный лорда Портсмута, «арендовал» у него один из принадлежащих ему домов, — поместье в Фарли, неподалеку от Бэзингстока. Фактически же он получил его бесплатно, так как арендная плата полностью покрывалась теми счетами, которые граф платил ему за услуги. Затем Хансон представил лорду Портсмуту своих дочерей и устраивал в арендованном поместье охоту на дичь. Так, в августе 1805 года, аккурат перед тем, как отправиться в Кембридж, к нему заехал Байрон, чтобы «нанести урон пернатому племени» среди «сельской тени и плодородных полей Хэнтса». Здесь Байрон встретился и с другими местными любителями охоты, к примеру, с Терри из Даммера, которые были хорошими знакомыми Остенов.
У Хансона были веские причины для того, чтобы поселиться со своим семейством в Хэпмшире; он тщательно вынашивал свой план и, стоило леди Портсмут умереть в конце 1813 года, начал действовать с впечатляющей скоростью. Он быстро привез лорда Портсмута в Лондон, составил брачный контракт между ним и своей дочерью Мэри-Энн Хансон и попросил Байрона быть свидетелем по этому контракту, сказав ему, что Портсмут жаждет жениться на молодой девушке и сопротивляется попыткам младшего брата заставить его жениться на очередной старухе. Ни братья лорда Портсмута, ни другие его поверенные, разумеется, не были извещены.
Сын Хансона Чарльз раздобыл брачную лицензию с пробелами, оставленными для имен жениха и невесты, и их быстренько обвенчали в церкви св. Георга в Блумсбери, в присутствии Байрона, который отметил в своем дневнике, что лорд Портсмут «отвечал так, словно заранее вызубрил весь текст наизусть; во всяком случае, иногда он забегал вперед священника». Он также пишет, что по дороге в церковь Портсмут признавался ему, «что питал слабость к мисс Хансон с тех пор, как она была ребенком», а уже после говорил своему вознице, что совсем не ожидал, что у него будет новая жена, и что ему вовсе не эта сестра нравилась, а другая. Младшая дочь Хансона, Лаура, была красавицей, чего нельзя было сказать о Мэри-Энн. Но Байрон «убедился, что новоиспеченная графиня довольна — поздравил семью и жениха (невесту) — выпил за их счастье полный бокал вина (целебного шерри) и все такое — и уехал домой. Просили остаться на ужин, но я не мог». Похоже, он не подозревал, что принимает участие в чем-то дурном.
Новая графиня уволила из Херстборн-Парка всех старых слуг и установила настоящий террор, устраивая мужу регулярные порки хлыстом и поселив в доме адвоката, друга ее отца, который бил и мучил ее мужа, добиваясь его полного и беспрекословного подчинения. Этот режим просуществовал в Херстборне до 1822 года, когда брат Портсмута Ньютон начал судебный процесс с целью объявить этот брак недействительным, а трех детей Мэри-Энн — одного из которых звали Байроном — незаконнорожденными. Байрона также обвиняли в том, что он был одним из любовников Мэри-Энн, но он это категорически отрицал («у меня была связь не с ней, а с ее отцом, и проистекала в крайне несентиментальной форме длинных адвокатских счетов»), и нет никаких оснований сомневаться в его словах. В результате всех Хансонов постигла бедность и бесчестье, но лорд Порстмут, спасенный наконец из рук своих мучителей, оказался обладателем на редкость крепкого телесного здоровья и благополучно прожил больше восьмидесяти лет.
Эта часть семейной истории Портсмутов происходила уже после смерти Джейн Остен. Но сам момент его второй женитьбы не прошел мимо ее внимания. В это время, в марте 1814 года, она и сама находилась в Лондоне, в гостях у своего брата Генри, и с загадочной краткостью написала Кассандре: «Какая же нынче жуткая погода! А тут еще и лорд Портсмут женился на мисс Хансон!» В качестве истории ужасов эта быль явно превосходит модные готические романы, которые она читала и едко высмеяла в «Нортенгерском аббатстве». Она начала этот роман в 1798 году, а потом на протяжении многих лет, пока история Портсмутов-Хансонов постепенно становилась достоянием гласности, возвращалась к нему и переписывала. Даже если предположить, что ее ушей достигали лишь смутные слухи о пристрастии графа к фиктивным похоронам и битью слуг и животных, все же невольно приходит на ум возможная связь между существованием такого кошмарного соседа в Херстборн-Парке и событиями, описанными во второй части романа. Кэтрин Морланд заблуждалась в своих страхах и догадках относительно происходившего в аббатстве, но она не ошиблась в оценке его хозяина, генерала Тилни, который и впрямь оказался человеком эксцентричным и жестоким. И страшные подозрения Кэтрин по поводу того, что генерал плохо обходился со своей женой и даже мог убить ее, бледнеют по сравнению с Портсмутской сагой и с тем, что в действительности происходило совсем недалеко от того места, где жила Джейн Остен.
Элайза вот уж поистине готика. Следовало предполагать, что не все гладко в доброй старой Англии (как и в любой стране, впрочем), но чтоб до такой степени... Хм...
Следовало предполагать, что не все гладко в доброй старой Англии (как и в любой стране, впрочем), но чтоб до такой степени...
Ну да — слабоумные люди рождались всегда и везде, ну а тут еще и законы наследования сыграли свою роль: надо же было слабоумному оказаться именно старшим сыном, к которому переходили и титул, и поместье, и деньги... Вот и вертели им все окружающие, кто как мог, и каждый стремился выгадать что-то для себя. Может быть, тогда не существовало действенных законов, по которым можно было бы объявить графа недееспособным и на этом основании лишить наследства; тем более, что его "пристукнутость" окружающим в глаза не бросалась, судя по реакции той же востроглазой и наблюдательной Джейн, которая наверняка заметила бы странности в его поведении, если бы они были. А родственнички и адвокат... ну да, где-то можно и их понять, грех не воспользоваться, когда такой мешок с деньгами и титулом ходит неадекватный, знай крути-верти им, куда тебе выгодно. В итоге - Шекспир отдыхает. Как ему еще дали спокойно дожить до старости, удивительно...
Хелга
девушка с клюшкой
Сообщение: 6431
Отправлено: 20.10.08 11:17. Заголовок: Элайза пишет: Как е..
Элайза пишет:
цитата:
Как ему еще дали спокойно дожить до старости, удивительно...
Возможно, горький опыт Хансонов повлиял? Интересно все же, как вырисовывается картинка истоков, если так можно выразиться, романов Остин. Складывается головоломка.
Недаром существует (очень английское) выражение про "скелет в шкафу", да еще у каждого.
Элайза
людовед и душелюб (с)
Сообщение: 1601
Настроение: Тону в море информации
Отправлено: 25.10.08 19:38. Заголовок: Прошу прощения, со в..
Прошу прощения, со временем большие напряги, так что пока всего лишь маленький кусочек — продолжение 8-й главы:
Семейство Терри, с которыми встречался Байрон во время своего приезда в Хэмпшир в 1805 году, было достаточно старинным и давно укоренившимся в этих краях. Их небольшая красивая усадьба располагалась в Даммере, откуда до Стивентона можно было легко добраться пешком через поля. Между серединой 1770-х и серединой 1790-х годов у сквайра и его жены родилось тринадцать детей, и имена многих из них фигурируют в письмах Джейн. Говоря о них скопом, она называла их «шумными»; но это не мешало ей дружить с девочками Терри и танцевать с мальчиками, старший из которых, Стивен, стал офицером в милицейском полку Северного Хэнтса, средний, Роберт, пошел служить в регулярную армию, а младший, Майкл, стал священником и позже заключил помолвку с племянницей Джейн Анной. Вторая дочь Терри в свое время прочтет «Эмму» и особенно восхитится образом миссис Элтон. Две ее сестры выйдут замуж за сыновей соседей-сквайров — одна за Дигвида из Стивентона, а вторая за Харвуда из Дина.
Семейство Харвудов, в свой черед, тоже переживало тяжелые времена. Долги и закладные на имущество неуклонно копились, и у них практически не было надежды когда-либо расквитаться с ними. Старший сын так и не смог позволить себе обзавестись семьей и всю жизнь потратил на погашение отцовских долгов; а младший, женившийся на одной из сестер Терри, опустился с уровня землевладельца до скромного фермера-йомена; они стали кем-то вроде хэмпширских Дарбейфилдов. У Дигвидов тоже были серьезные финансовые проблемы, и «дорогой Гарри Дигвид», как называла его Джейн, его супруга, урожденная Терри, и большинство их детей в итоге окончили свои дни на чужбине, в Париже, пополнив собой число жертв экономического упадка.
Итак, старые состояния разорялись, а им на смену приходили новые. К примеру, Порталы из Лаверстока, предприимчивая гугенотская семья, приехавшая в Англию из Ландегока в начале столетия по причине религиозных гонений у себя на родине, не теряли времени даром. Анри де Порталь в 1711 году получил гражданство, а в 1712 уже приобрел в аренду фабрику Бер на реке Тест и начал производство бумаги. Он настолько преуспел в этом деле, что вскоре купил фабрику в Лаверстоке, перестроил ее в 1719 году и в 1724-м получил контракт на изготовление банкнот Английского банка. Это была его идея — ставить на купюрах водяные знаки.
Сын Генри Портала Джозеф стал Шерифом графства и купил поместье Лаверсток; а в следующем поколении процветание семьи только преумножилось, и к 1790-м годам Порталы стали уже одними из крупнейших землевладельцев в Хэмпшире. Джейн Остен включила их в список самых важных семейств, посетивших бал в 1800 году. В 1796 году они разрушили старую усадьбу в Лаверстоке и построили на ее месте новый прекрасный особняк в неоклассическом стиле. Братья из этого поколения Порталов владели поместьями в Фрифолк Прайорс и Эш-Парке. Последнее они сдали в аренду некоему Джеймсу Холдеру, холостяку с состоянием, нажитым в Вест-Индии, чья манера набрасываться на женщин заставила Джейн Остен, оказавшуюся как-то с ним наедине в его гостиной, постоянно держаться за ручку двери.
Происхождение других недавно сколоченных состояний было крайне темным и запутанным. Сэр Роберт Макрет, который в 1802 году приобрел поместье в Юхерсте, начинал свою карьеру бильярдным маркёром в Уайт-клубе, а разбогател на букмекерстве и довольно бессовестном ростовщичестве. Он получил «карманный округ»*, а затем и рыцарское звание за услуги, оказанные правительству, хотя это и не помогло ему избавиться от отвратительной репутации во всем, что касалось финансовых вопросов.
Семейство Бигг также недавно поселилось в этих краях. Они приехали в Хэмпшир в 1789 году, когда Ловлас Бигг, состоятельный вдовец из Уилтшира, унаследовал поместье Мэнидаун от своих родственников по фамилии Уизер и переехал туда со своими пятью дочерьми и двумя сыновьями. Чтобы еще больше запутать фамильную историю, отец и сыновья изменили свою фамилию на «Бигг-Уизер», в то время как дочери упрямо предпочитали зваться просто «Бигг». Две старшие дочери вскоре вышли замуж, а старший сын умер молодым, в 1794 году. В результате в семье остались три дочери, ставшие близкими подругами сестрам Остен, и младший сын Харрис, которому было на тот момент 13 лет. Как и лорд Портсмут, он сильно заикался; видимо поэтому отец не отсылал его в школу, а обучал на дому, наняв частного учителя.
Элизабет Бигг привлекла к себе двух весьма солидных воздыхателей: один из них — Джон Харвуд, сосед из Дин Хаус, а второй, Уильям Хиткот, — сын баронета из Херсли-Парка под Винчестером. Хиткоты, старинные друзья Порталов, были очень уважаемым и традиционным семейством; средний сын пошел служить во флот, дочери благополучно вышли замуж, а Уильям, весьма достойный молодой человек, большой любитель охоты на лис, принял сан и дослужился до каноника в Винчестере. По его портрету, на котором Уильям, одетый в охотничий сюртук, изображен с отцом и главным егерем, можно судить, насколько он был хорош собой; такое лицо вполне могло послужить образцом для внешности Дарси или Уиллоуби. Его старший брат стал одним из членов парламента от Хэмпшира; в этом традиционном графстве тори они обычно не имели оппозиции.
---------- * Избирательный округ, находившийся под полным контролем местного аристократа. — Прим. перев.
Элайза Мало, но не менее интересно! Окружение, действительно, не совсем почтенное - упоминание о потомках фабрикантов и маркеров заставляют вспоминать, как важно было для света хорошее происхождение (хотя деньги, как всегда, заменяют все или почти все). Элайза пишет:
цитата:
такое лицо вполне могло послужить образцом для внешности Дарси или Уиллоуби
А портрета, случайно, у тебя не завалялось?
Элайза
людовед и душелюб (с)
Сообщение: 1604
Настроение: Тону в море информации
Отправлено: 25.10.08 20:33. Заголовок: apropos пишет: А по..
apropos пишет:
цитата:
А портрета, случайно, у тебя не завалялось?
Увы... Самой было бы любопытно взглянуть. Порылась в сети, но нашла только портрет внуков сэра Уильяма Хиткота, 3-го баронета (т.е. его отца, я так понимаю):
И еще нашла портрет 5-го баронета,1801 года рождения; (видимо, одного из этих выросших внуков и, соответственно, сына "нашего" Уильяма и Элизабет Бигг?) Очень может быть, что какие-то фамильные черты тут и сохранились — действительно, весьма красивое и "породистое" лицо, ничего не скажешь.
(Картинки небольшие, поэтому я не стала их еще уменьшать; но если нужно, могу создать превьюшки).
Впрочем, как показывает практика, наше восприятие внешности книжных персонажей крайне индивидуально и субъективно. Например, другая известная "остеноведка", Дейдре Ле Файе, в книге "Джейн Остен. Мир ее романов" предлагает читателям свои варианты героев романов Остен, подбирая их из образцов портретной живописи того периода. И, честно говоря, ни один из предложенных ею вариантов и близко не совпал с моим представлением о внешности героев и героинь, за исключением разве что Марианны Дэшвуд. (Кстати, я несколько предложенных ею портретов из той книжки в свое время отсканировала, так что могу выложить, если кому-то любопытно будет на них взглянуть. Только, наверное, не здесь, а в "Персонажах" или еще где?)
как важно было для света хорошее происхождение (хотя деньги, как всегда, заменяют все или почти все).
И с течением времени деньги все более и более актуальны. "Денежная" аристократия - быстро набирала вес - как раз, вероятно, в те времена. Эх, ссылки бы найти исторические об эпохе. У нас ведь должны быть?
Сообщение: 1652
Настроение: Тону в море информации
Отправлено: 10.11.08 23:42. Заголовок: Уф, я вновь приношу ..
Уф, я вновь приношу свои извинения за долгий перерыв, что-то не было ни времени, ни переводческого вдохновения; но зато за это время отредактировалась 5-я глава, за что очередной низкий поклон моему замечательному редактору; я ее уже перепостила. А у меня пока настрочился очередной кусочек главы 8, про соседей:
Простой лозунг, под которым тори обеспечивали себе большинство в Хэмпшире, гласил: «Хиткот и Шют навсегда!» Уильям Шют, как и Хиткот, был членом парламента от Хэмпшира, хотя и принадлежал к числу тех, кто вырос вдали от этих мест — его детство и юность прошли в Норфолке — и под другим именем: почти до 20 лет он звался Уильям Лобб и сменил фамилию вслед за отцом, который унаследовал поместье Вайн (The Vyne) по линии бабушки из рода Шют. Вайн был (и остается) большим и красивым особняком эпохи Тюдоров недалеко от Бэзингстока; и это наследство считалось достаточно весомым основанием, чтобы вся семья, включая сестру Мэри и младшего брата Томаса, родившегося в середине 1770-х, сменила фамилию. Они сохранили свои владения в Норфолке, но в 1776 году перебрались в Хэмпшир. Том Шют был как раз в том возрасте, чтобы завести дружбу с детьми Остенов: он ездил на охоту с Джеймсом и Фрэнком, танцевал и играл в карты с Кассандрой и Джейн. Он был «очень остроумным и забавным», и вполне возможно, что юные Шюты, соседи и сверстники, могли принимать участие в театральных постановках в Стивентоне или, по крайней мере, находились в числе зрителей. Том был особенно близок с Джеймсом, и дружба между ними сохранилась на всю жизнь.
Уильям Шют обучался сперва в Хэрроу, где был на побегушках у известного политического деятеля Спенсера Персиваля, что, возможно, и способствовало впоследствии его членству в парламенте, а затем в Кембридже. Он совершил традиционное большое турне на континент и весьма недурно говорил по-французски. Его младшему брату Томасу не довелось путешествовать по Европе из-за начавшейся войны, и сразу после окончания Кембриджа он был зачислен в один из кавалерийских полков, которые создавались в Хэмпшире в 1792 году. Как и Генри Остен, он исполнял свои офицерские обязанности с большим энтузиазмом и активно занимался вербовкой в армию в окрестностях Бэзингстока. Еще он был книгочеем и, похоже, намного умнее своего старшего брата.
Когда Уильям Шют в 1790 году унаследовал от отца Вайн, ему было 33 года. Он был холост, обладал приличным состоянием и являлся владельцем одного из лучших домов в округе. Резонно предположить, что соседские семейства, имеющие дочерей на выданье, считали, что ему необходимо обзавестись супругой, и этот вопрос наверняка периодически муссировался среди местных леди, как это обычно водится. Джейн Остен на тот момент было 14 лет —достаточно, чтобы слышать эти пересуды и, возможно, гадать вместе с остальными, которой из окрестных молодых девиц посчастливится стать его избранницей.
Вступив в право наследования поместьем, Уильям Шют практически одновременно сделался членом парламента, что не могло не возвести его в ранг одного из самых влиятельных и завидных женихов в графстве. Как оказалось, парламентская деятельность заинтересовала его ненадолго, и хотя все последующие тридцать лет он добросовестно голосовал за тори, но ни разу не выступил в палате с речью. Сердце его принадлежало Хэмпширу, где он содержал свору великолепных гончих и полную конюшню скаковых лошадей; политика не в состоянии была конкурировать с охотой. Иногда, заседая в палате общин, он посылал за своими гончими, наказывая, чтобы они встречали его на пути домой из Вестминстера — путь, который занимал у него около семи часов верхом — чтобы насладиться галопом вместе с ними на последнем отрезке пути. Неудивительно, что Уильям сделался довольно колоритной фигурой среди окрестных охотников. Однажды во время охоты он упал с лошади, которая споткнулась об изгородь и с силой ударила копытом ему в бедро. Встревоженные товарищи подскакали к нему, опасаясь серьезного ранения, и, когда бедолага с трудом поднялся на ноги, его друг Джон Портал с тревогой воскликнул: «Мы уж думали, что лишились нашего приятеля!» — «Правда? — отозвался мистер Шют, потирая ушибленное место. — Что же, должен признаться, я уж думал, что лишился своего».
Это был крепкий и жизнерадостный здоровяк, исправно исполнявший свои обязанности в судебных разбирательствах Винчестера, обедавший с крупными землевладельцами накануне выборов и посещавший клуб в Бэзингстоке. В 1793 году его сестра Мэри обручилась со сквайром Уизером Брамстоном из соседского Окни Холла. Видимо, перспектива лишиться Мэри, которая, без сомнения, вела его дом и хозяйство, заставила Уильяма заняться поисками невесты, и он без труда нашел таковую, хотя и разочаровал своим выбором хэмпширских мамаш. Член парламента от округа Девайзис в Уилтшире Джошуа Смит являлся отцом четырех дочерей, три из которых были еще не замужем. В апреле 1793 года, когда все они находились в Лондоне, он познакомил Шюта со своей дочерью Элизабет, застенчивой и серьезной девушкой двадцати с небольшим лет; и Шют решил начать ухаживание. Дневниковые записи Элизабет отмечают этапы этого ухаживания, хотя и не совсем в стиле Элизабет Беннет. В конце апреля значится запись «Мистер Шют к обеду», за которой 15 мая следует запись «Мистер Шют утр. визит». 20 июня читаем: «Мистер Шют к обеду. Разговор на диване». Через два дня после разговора на диване Элизабет пишет: «Мистер Шют утр. визит. Мистер Шют к обеду. Ответ». Но, видимо, дело еще не было улажено до конца, так как запись следующего дня гласит: «Мистер Шют к обеду. Мисс Канлифф к ужину и спала со мной. Окончательное решение». Это означало помолвку. Затем она отправилась в Веймут, где каталась верхом по песчаному побережью и читала «Времена года» Томсона, пока не приехал мистер Шют и не заменил Томсона на «Историю Америки» Робертсона, которую она читала ему вслух. Позже, после возвращения домой в Уилтшир, устраивались музыкальные вечера и жених с невестой вместе читали «Много шума из ничего». В дневнике — ни одной рискованной записи, ни слова о том, какие чувства она испытывает к мистеру Шюту, зато отмечена покупка новой зубной щетки за шесть пенсов.
В октябре все Смиты вернулись в Лондон, и визиты мистера Шюта сделались постоянными — утренними и вечерними, к завтраку и к ужину, иногда совместно с братом Томом. На свадьбу своей сестры в Хэмпшир оба брата уехали 6 октября, но через три дня возвратились. Затем во вторник, 15-го, Элиза записала в дневнике: «Я обвенчалась в церкви св. Маргариты в 9:30, отправились в путь без четверти 12, остановились на 20 минут в Бэгшоте и прибыли в Вайн в четверть шестого. Ясно и морозно, солнечное небо без облаков — пусть это будет счастливым предзнаменованием». Она никогда раньше не видела свой новый дом с его красивой кирпичной кладкой и палладианским портиком, с часовней, украшенной тюдоровскими витражами и деревянной резьбой, с комнатами в готическом стиле, с длинной обшитой панелями галереей и лестницей классического стиля в изысканным холле, которые были построены в 1770 году. Несмотря на все великолепие этого места, первое знакомство с ним наверняка стало суровым испытанием для новобрачной, ибо все здесь должно было казаться ей странным и непривычным, не говоря уж о необходимости быть представленной экономке, управляющему, лакеям и горничным — и все это в вечер собственной свадьбы.
На следующий день им нанесли визит мисс Бигг из Мэнидауна и их отец. Два дня спустя началась целая вереница утренних визитов, среди которых был и Джеймс Остен с отцом, матерью и одной из сестер («мисс Остин»), а также другие местные семейства: Джон Харвуд из Дин Хауса, преподобный мистер Лефрой с супругой из Эша и сестра мистера Шюта, миссис Брамстон из Окли Холла. Новобрачная отдала некоторые визиты 13 ноября, заехав в Мэнидаун к сестрам Бигг, в Эш к Лефроям и в Стивентон к Остенам, где опять присутствовала лишь одна из дочерей. Затем она отобедала в Окни Холл с Брамстонами, где осталась и на ужин с картами, и вернулась домой в двенадцатом часу ночи. На следующий вечер она посетила бал в ассамблее Бэзингстока, где танцевала с преподобным Чарльзом Поулеттом и с одним из братьев Уоллоп; а неделю спустя на обеде у Лефроев познакомилась с лейтенантом Фрэнсисом Остеном, который только что вернулся из плавания на Восток.
Жизни Шютов и Остенов соприкасались достаточно тесно. Вайн располагался в приходе Шерборн Сент-Джон, где Джеймс Остен был викарием и бывал у них к ужину — один, без жены — практически каждую неделю. Он охотился с братьями Шют и, как и его супруга, пользовался подписью Шюта, чтобы франкировать свои письма*. В дневниках Элизы Шют мы находим бесчисленные упоминания о «мистере Остине» и довольно частые упоминания о прочих «Остинах»; она так ни разу и не написала их фамилию правильно. К примеру: «16 янв. [1794 г.] Бал в Бэзингстоке. Я танцевала шесть танцев с мистером Г. Остином». Очарование Генри и тут оказало свое обычное влияние, поскольку Элиза крайне редко упоминает о том, что танцевала больше двух танцев с одним кавалером. «Вт. 26 марта [1799 г.]. Ужинали у мистера Остина в комп. миссис и мисс Остин и мистера Дигвида». Под «миссис и мисс Остин» здесь подразумеваются Мэри, Кассандра и Джейн.
Казалось бы, Элиза Шют была именно той молодой женщиной, которая могла бы свести близкую дружбу с сестрами Остен, и не только потому, что сразу же сблизилась с сестрами Бигг, которые, в свой черед, были подругами Джейн и Кассандры. Она была мягкой, деликатной и часто неуверенной в себе; к примеру, очень нервничала перед появлением на балу в первое свое Рождество в Хэмпшире, давая повод матери написать ей: «Я очень рада за Вас, что в Бэзингстоке не танцуют менуэт; я же знаю, какой ужас Вы испытываете перед танцами, хотя у Вас нет ровным счетом никаких оснований для подобных страхов». В Элизе была также и интеллектуальная жилка: она достаточно знала французский и итальянский, чтобы читать на этих языках, и вполне сносно писала по-французски. Она была, как и Остены, большой любительницей романов и с удовольствием читала Фанни Берни, Уильяма Годвина, Шарлотту Смит, «Жиль Блаза» Лесажа и «Новую Элоизу» Руссо, мадам де Севинье, мадам де Ментенон, Кларендона, Вольтера, «Праздношатающегося» Джонсона и Шекспира. Она любила ходить в театры и слушать музыку; у нее дома был клавесин. Еще она хорошо рисовала; муж использовал этот ее дар, чтобы увековечивать своих любимых гончих, обосновывая это тем, что они заслуживают портретов не меньше, чем люди.
Элиза была прилежным и заинтересованным садоводом и превратила длинную галерею в Вайне в зимний сад. Она любила природу, то и дело отмечая в дневнике то «упавшую звезду», то «светлячков вдоль тропинки» сентябрьским вечером, когда гуляла допоздна, потому что погода была «божественной и луна светила так красиво», то живописный иней на деревьях в солнечный день: «деревья на солнце выглядят изумительно, сверкают и переливаются, будто сделаны из стекла или алмазов». Поездка на Бокс Хилл в сентябре 1802 года вдохновила ее на прочувствованную лирическую похвалу волшебной красоте его склонов, лесов и открывающихся видов; по ее мнению, это одно из прекраснейших мест в Англии.
Но у Элизы Шют так и не сложилась дружба ни с одной из «мисс Остин»; и пара кратких упоминаний о супругах Шют в письмах Джейн свидетельствует лишь о том, что ей не было до них никакого дела, несмотря на то что она с большой симпатией отзывалась о младшем Шюте, Томе. В 1796 году она упоминает о том, что Уильям заехал в Стивентон, фразой «интересно, с чего это ему вздумалось быть таким вежливым». Спустя четыре года она пишет о встрече с Элизой Шют и ее золовкой в Дин Хаусе так: «Они намеревались потом заехать в Стивентон, но мы прибегли к уловке, достойной сей парочки, чтобы этого избежать». Нотка враждебности звучит здесь настолько явно, что для этого должна была быть какая-то причина. Возможно, у нее возникало ощущение, что Шюты, обладатели роскошного дома и более высокого положения в обществе, нисходят до них и относятся с некоторым пренебрежением. А возможно, общение с Элизой Шют отнимало слишком много времени и внимания ее любимых Лефроев и Биггов, прогулки, совместные поездки и обеды с которыми упоминаются в дневнике Элизы с завидной регулярностью. Как бы то ни было, подругами Джейн и Элиза не стали. И это странно, поскольку Элиза Шют очень нуждалась в друзьях. Выросшая в веселой и оживленной семье, в Вайне она страдала от одиночества, которое только усугубляла страсть ее мужа к охоте. Многие записи ее дневника гласят лишь «джентльмены охотились», или «мистер Шют охотился», или просто «пустой день». Так проходили месяцы и годы, а детей все не было, и она загрустила.
После 10 лет бездетного брака, в 1803 году, она удочерила ребенка. Кузина мистера Шюта умерла, осиротив большую семью, и трехлетнюю Кэролайн Уиггет привезли в Вайн, чтобы скрасить одиночество миссис Шют. Кэролайн на всю жизнь запомнила, как рыдала, расставаясь с отцом и няней, но в Вайне она стала любимицей всех домашних, вскоре преодолела свой страх перед огромными гобеленами на стенах и в течение пяти лет спала в спальне миссис Шют. Затем ей предоставили отдельную комнату, правда, без камина; во всяком случае, таковы ее воспоминания. Она особенно любила дядюшку Тома (Шюта), который каждую зиму приезжал к ним на три месяца из Норфолка, привозя своих коней, Строптивого, Лукавого и Молнию; но никто и не подумал разрешить ей навещать свою семью и родных несмотря на то, что ее братья учились в школе неподалеку, в Винчестере. Ей исполнилось 12 лет, когда контакты с родной семьей возобновились. Это чем-то напоминает историю Фанни Прайс из «Мэнсфилд-Парка». Прослеживается несколько таких отдаленных параллелей между жизненными коллизиями Шютов и творческим воображением Джейн Остен.
-------------- * Подпись члена парламента освобождала письмо от уплаты почтового сбора; члены парламента обычно пользовались этим правом достаточно широко и свободно, франкируя частные письма своих родственников и друзей. — Прим. автора.
Элайза Интересная какая история! Уильям и Элизабет - можно сказать, родные имена. Жаль, что девушка такой скупой (мягко говоря) дневник. Предложение выгялдит как-то не очень романтично, как и ответ на него. Хотя, кто знает, что там было на самом деле.
Перепела ты шутку, на мой взгляд, очень удачно - остроумно и без скабрезности, которую бы придало фразе упомянутое под тестом слово.
Элайза Спасибо за очередной замечательно-интересный кусочек! Благодарности редактору! Элайза пишет:
цитата:
В дневнике — ни одной рискованной записи; ни слова о том, какие чувства она испытывает к мистеру Шюту; дневник отмечает лишь покупку новой зубной щетки за шесть пенсов.
То есть дневник не для себя, заведомо предполагалось, что его кто-то может прочитать. Невеселая получается эта штука, замужество...
Элайза
людовед и душелюб (с)
Сообщение: 1654
Настроение: Тону в море информации
Жаль, что девушка такой скупой (мягко говоря) дневник. Предложение выгялдит как-то не очень романтично, как и ответ на него. Хотя, кто знает, что там было на самом деле.
В том-то и дело; вполне возможно, что дневник могли прочитывать, допустим, родители, поэтому она не решалась доверить ему свои истинные чувства; а потом, уже в замужестве, подобная конспективность и краткость и безличность записей просто вошла у нее в привычку. А может, она действительно была флегмой, типа леди Бертрам (если продолжать параллели с "Мэнсфилд-Парком"); трудно судить однозначно, конечно, можно только строить догадки...
apropos пишет:
цитата:
Перепела ты шутку, на мой взгляд, очень удачно
Ой, спасибо, хорошо, если так, а то меня этот "член" как-то очень смущал. Вполне возможно, впрочем, что мистер Шют и не имел в виду ничего особенно скабрезного, т.к. слово member, как и в русском языке, имеет массу значений, от "члена парламента" (правда, с большой буквы) до вот этого самого члена, а еще может означать просто конечность; так что, может, он и вовсе про ногу говорил, хотя что-то мне подсказывает, что это не так.
Элайза
людовед и душелюб (с)
Сообщение: 1703
Настроение: Тону в море информации
Справедливо пристыженная администрацией, приношу свои извинения за очередной простой и кидаю окончание главы про соседей. Также хочу сообщить, что готова отредактированная 6-я глава, и в самое ближайшее время я ее заменю в своих предыдущих сообщениях. Моему замечательному редактору Romi — очередной низкий поклон.
Жизнь самой постоянной группы соседей Остенов документирована очень мало. Речь идет о населении деревушки Стивентон, где все дети Остенов провели первые годы своей жизни. Несмотря на столь тесное соседство, пропасть между джентри и более низкими социальными слоями — теми, по поэтическому выражению Джеймса Остена, «девятью десятыми человечества», которые были «предназначены» для труда, — оставалась абсолютной и неоспоримой. Обе стороны свято верили в то, что такую систему устроил сам Господь. Сообщая о смерти старой служанки, мать Элизы Шют в своем письме не удостаивает усопшую ни упоминанием ее имени, ни уважительным «миссис»: «Бедная старая Стивенс умерла смертью праведных, изможденная старостью, безропотно отдав свою Душу в руки Создателя». Письмо продолжается формальной фразой о том, что усопшая «исправно исполняла свой долг в том положении, которое было предназначено ей в этой жизни свыше», и завершается выражением надежды на то, что «отныне ей уготована лучшая доля».
Остены, судя по всему, несколько проще и ближе общались с теми, кто стоял ниже их на социальной лестнице. В письмах Джейн мы встречаем много упоминаний о членах семейств, населявших Стивентон. Замужних женщин, имеющих детей, она называла «достопочтенными» (Dames). К примеру, достопочтенная Стейплз (Элизабет) и ее многочисленная малышня, достопочтенная Кью (еще одна Элизабет), ее муж Уильям и четверо детей. Роберт и Нэнни Хиллиард, семья Стивенс, Мэри Хатчинс, Бетти Доукинз, семейство Бейтс, Мэттью и Сюзанна Тилбури и их четверо детей, еще одно семейство Тилбури тоже с четырьмя детишками — все они упоминаются. А еще и Дэниел Смоллбоун с супругой Джейн и восемью детьми, и двое сельских бейлифов, Корбетт и Джон Бонд, который работал на мистера Остена; а еще Литтлворты, или Литтварты. Бет Литтворт обретает более индивидуальные черты, поскольку выросший Эдвард Остен вспоминает о ней как о подруге своих детских игр, и еще она одна из немногих, чью последующую судьбу удается проследить: мы знаем, что она выросла в «довольно миниатюрную и хрупкую женщину», которая бралась за мужскую работу. Например, как-то раз она преодолела путь из Хэмпшира в Кент пешком по какому-то поручению, возможно, данному ей Остенами.
Почти все мужчины были заняты работой на ферме, получая от 7 до 8 шиллингов в неделю; стивентонским женщинам удавалось немного увеличить семейный доход за счет домашней пряжи, пока ткацкие фабрики не отняли у них этот вид подработки, сделав их еще беднее. Самые смышленые и удачливые деревенские детишки могли найти себе заработок в поместьях или пасторатах. Мальчишек нанимали для работы в конюшне или по саду и, если они хорошо себя проявляли, то могли впоследствии сделаться возницами, садовниками или даже слугами в господском доме. Самые работящие и услужливые девочки могли со временем стать доярками на молочной ферме, нянями, кухарками или горничными. Очень немногие деревенские дети имели возможность выучиться чтению и письму; их с малолетства привлекали к труду, едва они в состоянии были присматривать за стадом коров или овец либо отгонять ворон с полей. Лучшим местом, на которое можно было устроиться в том районе, где жили Остены, считалась работа на бумажной фабрике Порталов: мужчинам там платили 22 шиллинга в неделю, а женщинам — 7 пенсов в день. Кроме того, «красные дни календаря» были оплачиваемыми, что по тем временам считалось чем-то исключительным.
От деревенских не ожидалось, что они всегда и во всем должны вести себя так же, как и представители высших сословий. Джон Бонд, бейлиф Остенов, сделал своей подружке ребенка еще до того, как они поженились, и никого это, похоже, нимало не шокировало. С другой стороны, миссис Остен упоминает в одном из писем, что мистер Дигвид уволил своего слугу за то, что тот обрюхатил деревенскую девушку несмотря на то, что тот впоследствии женился на ней; мистер Дигвид «очень сожалел, что ему пришлось расстаться с этим слугой, так как он ему очень нравился — но это было правильным решением». Такого рода разногласия во мнениях, должно быть, сильно озадачивали слуг. Что касается Остенов, то они были способны на настоящую доброту по отношению к своим слугам. К примеру, когда коттедж Бондов сгорел, оставив их на старости лет без крова, Джеймс Остен приютил их у себя в пасторате и им, судя по всему, была предоставлена мансарда и местечко у очага на кухне, чтобы было где спокойно дожить свои дни. Альтернативой для них мог служить лишь работный дом, в котором сильно нуждающихся членов общины содержали на два шиллинга и шесть пенсов в неделю, выделяемых из средств прихода. Детей же разлучали с родителями и отсылали на кручение шелка или заготовку льна и конопли; и семьи бедняков зачастую готовы были претерпевать самые тяжкие лишения, только чтобы не разлучаться, что вызывало подчас удивление у господ.
Леди знали, что в круг их обязанностей входит благотворительность в пользу деревенских семей, чаще всего в виде пеленок, одежды, детских игрушек и утвари. На такие подарки очень рассчитывали, так как они являлись скорее насущной необходимостью, нежели излишеством. Миссис Квайт раздаривала пеленки почти в массовых масштабах. Джейн Остен также дарила подарки на Рождество: «Я презентовала по паре шерстяных чулок Мэри Хатчинс, достопочтенной Кью, Мери Стивенс и достопочтенной Стейплз; Ханне Стейплз — сорочку, а Бетти Доукинз — шаль». Это из письма Кассандре в 1798 году. Если учесть, что у Джейн не было собственных денег за исключением крайне скромной суммы, выделяемой ей родителями, шесть рождественских подарков деревенским женщинам заставляют предположить, что она очень серьезно относилась к обязанности помогать самым бедным своим соседям. Вполне возможно, конечно, что какая-то из этих женщин в младенчестве была ее няней.
Итак, в целом соседи Остенов, представляющие собой весьма изменчивое и пестрое живое полотно, — иногда эксцентричное, а иногда и попросту вопиющее в своем поведении — были, безусловно, весьма богатым и плодотворным пластом для романиста. Но на самом деле судьбы большинства из них оказались слишком уж яркими и экстравагантными, чтобы соответствовать писательским целям взрослой Джейн Остен. Ее письма свидетельствуют о том, что она со вниманием относилась к их жизненным перипетиям; но на страницах ее романов мы не встретим ни военных героев, ни обманно подстроенных браков, ни сумасшедших графов, ни незаконнорожденных отпрысков аристократических семейств, ни разорившихся сквайров, ни успешных фабрикантов иноземного происхождения, ни соблазненных деревенских девушек. То, что Джейн Остен брала для своих произведений из окружающей действительности, использовалось ею не впрямую, а скорее вскользь, по касательной. Нам остается лишь строить догадки. К примеру, шумное и жизнерадостное семейство Терри могло отчасти послужить прообразом семейства Мазгроув в «Доводах рассудка». Приезд в округу Уильяма Шюта мог отчасти навеять начало «Гордости и предубеждения». Дочь адвоката Хэнсона Мэри-Энн предположительно могла внести свою лепту в образ миссис Клэй, дочери «предупредительного и осторожного адвоката» мистера Шеферда, претендующей на внимание баронета. Восторженное описание Элизой Шют поездки на Бокс Хилл могло найти свое отражение в «Эмме», а удочерение ею же бедной маленькой племянницы мужа — в «Мэнсфилд-Парке». Некоторые аллюзии могут оказаться действительными, некоторые нет; совершенно очевидно лишь то, что Остен брала из жизни своих соседей исключительно те моменты, которые ей были нужны, и ничего больше; и привносила их в характеры или обстоятельства, имеющие очень мало общего с теми людьми и местами, которые были ей так хорошо известны по хэмпширскому окружению.
Элайза Жизнь была, конечно, невеселая - особенно у бедных (у которых, впрочем, всегда не слишком радостная жизнь). Но я, лично, рада, что Остин не описывала то, что ее окружало, а придумывала свои сюжеты и имела свои предпочтения. К счастью, ее более интересовали человеческие характеры, а не социальная несправедливость и пр. Иначе бы написала не ГиП, а какой-нибудь... хм... Жерминаль.
Элайза пишет:
цитата:
пристыженная администрацией
Из меня делают тирана?! Всего лишь нижайшая просьба в виде вопроса, и ничего кроме...
Иначе бы написала не ГиП, а какой-нибудь... хм... Жерминаль.
Ну, или "Север и юг", чтобы далеко не ходить. Мне тоже очень импонирует, что она не "списывала" истории непосредственно из жизни, а изобретала и фантазировала, оставаясь при этом в сугубо реалистических и обыденных рамках. Хотя, как мы видим, в жизни ее окружали такие персонажи и такие истории, которых хватило бы на десяток романов...
apropos пишет:
цитата:
Из меня делают тирана?!
(*шепотом, в сторону*): а тут и делать не надо, тиран и есть... (*громко и отчетливо*): Ни в коем разе, мэм! Как Вы могли подумать такое?..
Хотя, как мы видим, в жизни ее окружали такие персонажи и такие истории, которых хватило бы на десяток романов...
Ну они значит просто были не про ее душу. Вот если бы кто-то другой жил в таком окружение, то может быть эти семьи были бы увековечены в рассказах и романах.
Спасибо за очередную, долгожданную порцию! Да, жизнь девяти десятых не назовешь легкой, из круга, где родился не выбиться, скорее можно упасть вниз, чем подняться. Впрочем, это относится и к одной десятой тоже.
ЭлайзаRomi спасибо за новую порцию увлекательного и познавательного!
Элайза
людовед и душелюб (с)
Сообщение: 1707
Настроение: Тону в море информации
Отправлено: 29.11.08 15:23. Заголовок: На здоровье, девочки..
На здоровье, девочки! Спешу продолжить, пока выпала свободная минутка.
Следующая глава называется "Танцы", и вот ее начало:
Глава 9. Танцы. *
«Выезжает ли кто-нибудь из ваших сестер в свет, мисс Беннет?» — спрашивает леди Кэтрин у Элизабет и, услышав в ответ: «Да, мадам, все», выражает изумление, поскольку младшей сестре было всего пятнадцать. Впрочем, удержать Лидию Беннет дома не смогли бы даже решительные и твердые родители. Как и Беннеты, Остены довольно спокойно относились к тому, что вкладывалось в понятие «выезжать в свет». Они жили в провинции, их дочери с самого раннего возраста принимали участие в домашних танцах и прекрасно знали всех соседских детишек — как мальчиков, так и девочек. Дети тоже танцевали на таких вечерах: братья с сестрами, девочки друг с другом. Каждый год появлялись какие-то новые танцы, список которых печатался в записных бальных книжечках для дам, но все они, как правило, состояли из уже знакомых шагов, поворотов, подпрыгиваний, фигур, хороводов, соединений рук, проходов вдоль зала, хлопков в ладоши, поклонов и приседаний. То есть это были различные вариации тех навыков и движений, которые были знакомы современникам Остен так же хорошо, как и умение взбегать и спускаться по лестнице в кромешной тьме.
Переход от танцев в собственном доме к танцам у Лефроев или Дигвидов был естественным и практически незаметным, а участие в бальных вечерах в Даммере у Терри или в Мэнидауне у Биггов должно было казаться лишь чуть более значимым событием — и только. К пятнадцати годам у Джейн наверняка уже было белое муслиновое платье для вечерних «выходов в свет», требовавших более или менее формальной обстановки, и специальная лента для волос, но гораздо чаще танцы устраивались спонтанно, экспромтом. Достаточно было кому-то предложить это, скажем, в гостях у соседей, после ужина или чая в половине седьмого, и тут же кто-нибудь усаживался за инструмент, отодвигалась мебель, освобождая пространство для танцев, и все желающие вольны были присоединиться. Зимой танцы являлись одним из любимейших развлечений хэмпширских семейств. Музыкальное сопровождение обычно обеспечивали маменьки или тетушки, а иногда и кто-то из слуг, играющий на скрипке. Джейн умела играть на фортепьяно, но в этом возрасте от нее наверняка не ожидали такого самопожертвования — ведь были более пожилые пальцы, способные доставить молодежи это удовольствие. Подобно своим кузинам Элайзе и Филе, Джейн тоже «любила танцевать и делала это превосходно». Но любовь к танцам не мешала ей высмеивать их социальное предназначение и отношение к ним матерей, стремящихся выдать дочерей замуж. Так, в «Гордости и предубеждении» она заставляет матушек, охотящихся за зятьями, считать, что «любовь к танцам свидетельствует о готовности влюбиться». В уста мистера Дарси вложена определенная доля скепсиса и насмешливого пренебрежения, с которым некоторые представители сильного пола относились к этому занятию: «Каждый дикарь умеет танцевать». Все это так, но, как выясняется, матушки не так уж и не правы, и даже мистер Дарси постепенно становится менее суровым и проявляет к этому занятию определенный интерес. И именно благодаря танцам Джейн Беннет знакомится с молодым человеком, в которого влюбляется и который влюбляется в нее.
В семнадцать лет Джейн уже посещала балы, которые проводились в ассамблее Бэзингстока, где собирались практически все окрестные семьи, платя небольшой взнос по подписке. Но даже там особых формальностей не было: к примеру, как мы уже упоминали, там не танцевали менуэтов. 14 ноября 1793 года, за месяц до восемнадцатилетия Джейн, в бэзингстокской ассамблее был устроен очередной бал, на котором Элиза Шют встретила многих своих соседей. Скорее всего, там были и Кассандра с Джейн и братом Фрэнком, который приехал навестить родных после пяти лет, проведенных в плавании по Индийскому океану. На тот момент ему было 19 лет, и он, должно быть, прекрасно смотрелся в своей красивой лейтенантской форме, стройный, подтянутый и загорелый. Несколько дней спустя Фрэнк был приглашен на торжественный обед, который Лефрои устраивали в честь Шютов, но, что интересно, один, без сестер. Разумеется, такого видного холостого кавалера сочли ценным дополнением к обществу. Девушек Остен не пригласили и на танцевальный вечер к Шютам, который устраивался 5 декабря, где восемь или девять семейств, среди которых были Лефрои, Харвуды и Бигги, угостились холодным ужином и разъехались только в третьем часу ночи.
А тем временем Кассандра и Джейн собирались навестить своею кентскую кузину, готовясь к поездке, запланированной, без сомнения, миссис Остен. Там девушки могли оказаться полезными и в то же время получали возможность расширить свой круг знакомств. Элизабет Остен из Тонбриджа вышла замуж за богача и переехала в Саутгемптон, где ее муж исполнял обязанности шерифа; теперь она находилась на сносях. Так что сестер решили отправить на помощь кузине, а заодно они были выведены на бал в местной ассамблее Долфин Инн. Джейн стала крестной матерью новорожденному и осталась на крестины, а Кассандра вернулась в Стивентон, и они вместе с Генри посетили бал в Бэзингстоке — тот самый, на котором он протанцевал шесть танцев с Элизой Шют. На том балу также были Алетея и Харриет Бигг, Лефрои, брат и сестра Терри, Коулсон Уоллоп (брат лорда Портсмута) и Чарльз Поулетт. Миссис Остен написала Джейн стихотворный отчет об этом мероприятии, который начинался так:
I send you here a list of all The company who graced the ball Last Thursday night at Basingstoke; There were but six and thirty folk, Altho' the Evening was so fine. First then, the couple from the Vine; Next, Squire Hicks and his fair spouse — They came from Mr Bramston's house, With Madam and her maiden Sister; (Had she been absent, who'd have missed her?)
Вот тебе список всех, кто бал Своим присутствием украшал В Бэзингстоке в минувший четверг: Всего-то тридцать человек, Хоть вечер мил был чрезвычайно. Итак, была чета из Вайна, Затем сквайр Хикс с супругой славной Из дома Брэнстонов, с мадам и С сестрицей, незамужней леди. (А не пришла б — кто б и заметил?)
У миссис Остен, как мы видим, был острый язычок, заточенный на соседей, который явно доставлял ее дочери удовольствие, тем более что она его унаследовала.
------------ * Глава 9 выложена в отредактированном виде 30.03.09. Редактура — Romi.
Элайза Можно, конечно, осуждать танцы, но не любить - невозможно. Музыка сама по себе удовольствие, а уж танцевать под нее с каким-нибудь молодым и красивым... Хм. Чудная глава, и очаровательное стихотворение. Миссис Остен, действительно, остра на язычок.
Элайза Спасибо! Танцы это всегда прекрасно, во все времена и для знакомства и без него. Чудесный стих!
deicu
начетчик и цитатчик (c)
Сообщение: 237
Отправлено: 30.11.08 13:08. Заголовок: Вот менее всего Джей..
Элайза - и пожелание дальнейших просветов на наше благо!
Вот менее всего Джейн Остен была синим чулком; и это в эпоху, когда, в принципе, "синий чулок" - приемлемое амплуа для дамы. Правда, знаменитое утверждение о "husband-hunting butterfly" было опровергнуто при сравнении хронологии, но попорхать и она умела. И то, что обе сестры не замедлили унаследовать (или скопировать) язычок их матушки - тоже факт. Кассандра могла рассмешить до слез, копируя знакомых - но это эфемерный талант; замечания Джейн, на наше счастье, остались на бумаге.
Сообщение: 1720
Настроение: Тону в море информации
Отправлено: 02.12.08 22:27. Заголовок: Итак, продолжение 9-..
Итак, продолжение 9-й главы:
Танцы, впрочем, были далеко не главным событием в Хэмпшире в канун 1974 года. В графстве активно занимались увеличением количества милицейских полков и кавалерийских отрядов, которые могли понадобиться для войны с Францией, где события развивались по нарастающей и к этому моменту уже вовсю царил террор: королеву гильотинировали вслед за королем, христианскую религию упразднили и ввели новый календарь с 10-дневной неделей. Милицейские отряды также могли потребоваться для усмирения волнений в самой Англии, так как у части радикальных мыслителей и недовольных жизнью бедняков до сих пор сохранялись определенные симпатии к идеям французской революции. Бэзингсток в полной мере испытал на себе эффект от этих мероприятий. Маленький городок был наводнен офицерами 84-го полка: капитан Роллс, капитан Роддс и им подобные были расквартированы там в огромном количестве, поэтому неудивительно, что периодически между офицерами завязывались, как пишет Элиза Шют, «крупные ссоры». Полк Генри Остена нес службу в Порсмуте: им было поручено охранять пленных французских моряков. Генри сумел устроиться в Петерсфилде, который находился недалеко от Стивентона, и, стало быть, мог часто наведываться домой. От Элайзы в то время не было ни слуху ни духу. Когда известие о гибели ее мужа достигло Англии, она уехала на север и остаток года провела у друзей, на границе Нортумберленда и графства Дурхэм. Тем временем вся мебель в Марэ была распродана без малейшего учета интересов вдовы и ее сына.
Четверо из братьев Остен теперь так или иначе были связаны с войной; в случае с Джеймсом — очень опосредованно, через тестя-генерала, который устроил его на должность военного капеллана. Единственной целью этого устройства было увеличение дохода; что до обязанностей, то они сводились лишь к тому, чтобы нанять заместителя, который за часть жалованья выполнял всю требуемую работу. В те времена это было общепринятой коррупционной практикой. Мистер Остен также делал все, что было в его силах, для карьеры Фрэнка, прилежно переписываясь с Уорреном Гастингсом по поводу возможного продвижения своего сына по службе и приобретая необходимые контакты и связи, которые могли бы этому способствовать, с лордами и адмиралами, вплоть до самого Чэтема, Первого Лорда Адмиралтейства. Гастингс официально все еще был под судом, но срок для вынесения обвинительного приговора уже давно истек, поэтому мистер Остен, видимо, имел все резоны полагать, что у него по-прежнему есть влияние в этих сферах. В данный момент Фрэнк плавал в европейских водах, помогая эвакуировать британские войска из Голландии. Чарльз, обучение которого в Портсмуте только закончилось, вступал в период несения военно-морской службы, занимаясь примерно тем же — «обеспечением поддержки отступающей британской армии» у берегов восточной Голландии. Там он заработал себе сильное обморожение.
В начале 1795 года несколько солдат из полка Генри присоединились к голодающим беднякам, которые устроили беспорядки в районе Ньюхэйвена, требуя еды. До этого Генри разрешили уехать в Оксфорд, чтобы дописать диссертацию на ученую степень, но как только произошло это ЧП, его немедленно затребовали назад. Он послал письмо, сказавшись больным, и таким образом отделался от участия в этом эпизоде. Беспорядки жестоко подавили, а участников мятежа приговорили к высшей мере наказания. Генри вернулся в полк как раз к моменту казни. Приговоренные были показательно расстреляны перед всем Брайтонским гарнизоном численностью 10 тысяч человек солдатами своего же полка. Затем, в сентябре, Генри повел своих солдат на зимнюю стоянку в Челмсфорд, после чего вернулся в Оксфорд. Это был довольно странный образ жизни, чередующий почти монастырское университетское существование с пребыванием в войсках, где молодые офицеры под началом своего полковника, Чарльза Спенсера, весьма весело и бойко проводили время в свете, что не мешало им соблюдать крайне жесткую дисциплину по отношению к низшему составу.
Тем временем у Генри зрели и еще кое-какие планы. К февралю 1795 года Элайза де Февилид уже год как была вдовой. В апреле, когда с ее крестного отца были наконец окончательно сняты все обвинения, Генри написал ему поздравительное письмо из колледжа Сент-Джон: «Дорогой сэр, позвольте мне, как скромному и посему молчаливому радетелю за интересы нации, в этот радостный миг преступить чрез строгость существующих приличий и, хоть без Вашего на то дозволения, но, смею тешить себя надеждой, и без Вашего неодобрения, выразить самые искренние и теплые поздравления, идущие от сердца, глубоко впечатленного и сопереживавшего всему, что Вам довелось совершить и пережить. Позвольте мне поздравить с этим торжеством справедливости и мою страну, и меня самого, ибо я англичанин». Он продолжает упоминанием о «многих примерах Вашей доброты, явленной мне». Мы не знаем, в чем именно заключалась эта доброта. Предположительно, это были либо деньги, либо какие-то рекомендации и связи. Стиль письма Генри весьма подобострастен и витиеват, но чувствуется, что ему очень хочется заслужить одобрение Уоррена Гастингса.
С тех пор как Генри и крестная дочь Гастингса играли вместе в домашних постановках в Стивентоне, прошло уже восемь лет. Тогда Генри был шестнадцатилетним юнцом, а Элайза — кокетливо флиртующей замужней дамой 26 лет. Теперь она была свободна, а он стал взрослым мужчиной. В какой-то момент этого года Генри попросил Элайзу стать его женой. Не было никаких причин, по которым они не могли бы сочетаться браком: для кузенов это было самым обычным делом, к тому же ее любила семья жениха, и эта любовь была взаимна. Он кое-что зарабатывал в своем чине лейтенанта, а у нее было собственное состояние и, возможно, кое-какие перспективы получить дополнительные средства в будущем. Но Элайза ему отказала, поэтому честолюбивый Генри, блестящий и неотразимый в своем красном офицерском мундире, был вынужден уйти ни с чем, поджав хвост. Возможно, Элайза посчитала, что они слишком хорошо знают друг друга, а может, слишком ценила свою независимость. Вероятно, она ожидала от него более долгого ухаживания и упрашивания, но если и пожалела о своем отказе, то Генри был слишком горд, чтобы продолжать за ней увиваться. Он, судя по всему, ничего не сообщил семье о своем неудавшемся предложении, и на том дело пока закончилось.
Еще одним воздыхателем Элайзы в семействе Остенов был Джеймс, который к тому времени был женат и являлся отцом маленькой девочки. Но в мае 1795 года, когда его Анне исполнилось два года, а жене Энн не было еще и сорока, она как-то вдруг после обеда почувствовала себя нехорошо и буквально через несколько часов умерла от невыясненных причин. Джеймс, пораженный горем и оставшийся с малюткой на руках, конечно же, обратился за утешением к своей семье, и Анну взяли из Дина в Стивентон, на попечение бабушки и теток. Через некоторое время Джеймс, еще находившийся в трауре, но уже свободный, снова начал подумывать о своей овдовевшей кузине.
Анна сделалась горячо любимым членом семьи в пасторате; Кассандра и Джейн относились к своей племяннице практически как к родной дочери. Должно быть, тонкие наблюдения Джейн-писательницы за поведением детей в первую очередь основывались на ее общении с маленькой Анной. К примеру, когда в «Гордости и предубеждении» она пишет, что дети Гардинеров «выразили его [восторг] даже своими фигурками, посредством всевозможных скачков и прыжков», мы наверняка видим здесь маленькую Анну в какой-то радостный момент.
Элайза Сплошные романы и романтические истории, к сожалению, заканчивающиеся не слишком счастливо. Жалко Генри - бедолага, был влюблен все эти годы... И получил отказ. Хм. А тут еще и Джеймс нарисовался. Но Элайза-то какова. Прямо вамп-женщина.
Спасибо большое, исправила! Вот она, сила привычки...
apropos пишет:
цитата:
Но Элайза-то какова. Прямо вамп-женщина.
Угу. Меня такие женщины всегда восхищали, признаться.
Дафна Ты подожди пока копировать, пока Romi не отредактировала, тут ведь еще стилистических ляпов полно, я ж пока на скорости перевожу, практически "левой пяткой". Вот первые 6 глав уже смело можешь складывать в папку, за них мне уже не стыдно.
Отправлено: 02.12.08 22:42. Заголовок: Элайза Спасибо за п..
Элайза Спасибо за продолжение! Элайза, видимо, была очень интересной женщиной во всех отношениях. Даже расстроилась, прочитав, что она Генри отказала. Такие они, эти Элайзы...
Элайза
людовед и душелюб (с)
Сообщение: 1722
Настроение: Тону в море информации
Отправлено: 02.12.08 22:44. Заголовок: Хелга пишет: Даже р..
Хелга пишет:
цитата:
Даже расстроилась, прочитав, что она Генри отказала.
А второму братцу она тоже отказала? Или он так и не сделал предложение?
Это будет в следующей серии... А пока — кидаю окончание 9-й главы:
Анна, в свою очередь, тоже сохранила на бумаге свои впечатления о пасторском доме в Стивентоне, спустя годы описав две комнаты на верхнем этаже, которые делили Джейн и Кассандра: внутреннюю, спальню, и внешнюю, которую в доме называли «гардеробной», но которая на самом деле скорее выполняла роль небольшой приватной гостиной; в ней были голубые обои и голубые в полоску занавеси.
«Я помню простой ковер с шоколадно-коричневой основой, покрывающий пол, и отдельные предметы мебели. Расписной шкаф, верхние полки которого занимали книги, располагался у стены напротив камина; пианино тети Джейн… но особенно мне запомнились на столе, что стоял между окнами и над которым висело зеркало, две шкатулки овальной формы, тонбриджской работы, с перегородками из слоновой кости, заполненные катушками с шелковыми нитками, измерительными лентами и т. д.».
Анна явно восхищалась этими шкатулками для шитья с их аккуратно разложенным содержимым; она не упоминает ни рисунков и карандашей Кассандры, ни небольшого несессера из красного дерева, в котором Джейн могла хранить свои перья и бумагу.
Той осенью 1795-го война еще ощутимее вторглась в жизнь сестер Остен, когда выяснилось, что жених Кассандры, Том Фаул, согласился стать капелланом в полку, который направлялся в Вест-Индию, чтобы воевать там с французами. Это была уже не Джеймсова синекура. Фаулу предстояло отплыть в море вместе с солдатами. Пост был предложен ему командиром полка бароном Крейвеном, его дальним родственником, который также отправлялся в этот поход. Согласие Тома было смелым шагом, продиктованным желанием обеспечить свое будущее с Кассандрой, поскольку лорд Крейвен пообещал ему по окончании этой военной экспедиции хороший приход в Шропшире. Но Том, осмотрительный и осторожный, как и Кассандра, не сообщил своему патрону о том, что помолвлен. Он только с благоразумием, достойным восхищения, составил перед отъездом завещание. Ему предстояло отплыть в конце этого года.
Очередная зима угрожала быть суровой: премьер-министр Питт рекомендовал беднякам есть мясо вместо хлеба, цена на который продолжала неуклонно подниматься, что было чревато губительными последствиями для тех, кто жил в основном на этом продукте. Совет Питта звучит до опасного похоже на совет Марии-Антуанетты, поэтому в Беркшире магистраты были столь напуганы перспективами бунтов, что решили увеличить сумму пособия для бедных; другие графства сочли мудрым последовать этому примеру. В октябре толпа доморощенных демократов атаковала короля, когда тот проезжал по Сент-джеймскому парку, направляясь в парламент. Они разбили стекла в королевском экипаже, свистели, улюлюкали и выкрикивали: «Долой короля!», «Долой войну!». Толпу удалось рассеять, и на следующий день король, которому нельзя было отказать в храбрости, как ни в чем не бывало отправился в театр Ковент-Гарден с королевой и принцессами; на сей раз обошлось без каких-либо эксцессов. Питт решил выколотить деньги из среднего класса путем введения налога на пудру для волос. В результате с тех пор ею практически перестали пользоваться. Некоторые, впрочем, еще продолжали придерживаться этой моды, к примеру Эдвард и Элизабет Остен, да и Джордж Остен, без сомнения, по-прежнему носил свой старомодный напудренный парик, однако представители молодого поколения, Фрэнк и Чарльз, просто коротко стригли свои темные волосы и ходили так. В результате на портретах они выглядят гораздо современнее своих старших братьев Джеймса и Эдварда, словно представители другой эпохи.
Ну вот, пожалуй, пока и все о семье и об обществе к тому моменту. Весь 1795 год на уме у Джейн была другая семья и другое общество. Через некоторое время после того, как была написана «Леди Сьюзен», Джейн начала работу над новым романом, который должен был стать более объемным произведением. Первая редакция романа «Чувство и чувствительность» носила название «Элинор и Марианна». Как вспоминает Кассандра, эта вещь была прочитана в кругу семьи до 1796 года и написана, как и «Леди Сьюзен», в эпистолярной форме. Поскольку все рукописи утрачены, нам не суждено узнать, какая часть «Элинор и Марианны» в результате осталась в опубликованном романе. Но мы можем, по крайней мере, сказать с уверенностью, что в центре этой истории были две сестры с контрастными характерами: старшая — сдержанная и благоразумная, и младшая, готовая вести себя менее чинно и пристойно, а стало быть, более опасно.
незнакомка
маленький ребенок
Сообщение: 2536
Настроение: Живу без музыки и фильмов.
Элайза спасибо! Новый виток взросления писательницы Элайза пишет:
цитата:
Но Том, осмотрительный и осторожный, как и Кассандра, не сообщил своему патрону о том, что помолвлен; он только, с благоразумием, достойным восхищения, составил перед отъездом завещание. Ему предстояло отплыть в конце этого года.
Похвальное благоразумие, в самом деле. Элайза пишет:
цитата:
Очередная зима угрожала быть суровой
А вот подробности очень интересны - в т.ч. и забавный совет премьера (а-ля Мария -Антуанетта ) как-то этот исторический промежуток Английской истории не отложился у меня в памяти...
Элайза Насколько я помню, жених Кассандры сделал свой роковой шаг, отправившись в эту экспедицию. Словом, все грустно, но очень интересно. С нетерпением жду продолжения!
Элайза С благодарностью за возможность прочитать очередную часть.
Элайза пишет:
цитата:
Питт решил выколотить деньги из среднего класса путем введения налога на пудру для волос; в результате с тех пор ею практически перестали пользоваться.
Каково положительное влияние налога!
Элайза пишет:
цитата:
Весь 1795 год на уме у Джейн была другая семья и другое общество.
Согласие Тома было смелым шагом, продиктованным желанием обеспечить свое будущее с Кассандрой, поскольку лорд Крейвен пообещал ему по окончании этой военной экспедиции хороший приход в Шропшире. Но Том, осмотрительный и осторожный, как и Кассандра, не сообщил своему патрону о том, что помолвлен; он только, с благоразумием, достойным восхищения, составил перед отъездом завещание. Ему предстояло отплыть в конце этого года.
Питт решил выколотить деньги из среднего класса путем введения налога на пудру для волос; в результате с тех пор ею практически перестали пользоваться
прогрессивненько получилось.
Belka
Сообщение: 1
Отправлено: 12.12.08 18:33. Заголовок: Элайза, с опоздание..
Элайза,
с опозданием, большое спасибо . Очень интересно и захватывающе! Начитавшись романов Остин, я почему-то представляла жизнь людей той эпохи более размеренной, тихой. В ее романах только вскользь несколько раз упоминается политика. Наверное, для ее современников все это было очевидно. Я же теперь буду несколько другими глазами смотреть на ее героев (а не перечитать ли по такому случаю ГиП )...
Элайза
людовед и душелюб (с)
Сообщение: 1735
Настроение: Тону в море информации
Belka И тебе спасибо! Рада, если интересно, а то, честно говоря, поначалу сомневалась, будут ли читатели, поскольку литературные биографии все же жанр довольно специфический, скажем так. Хочу предупредить, что исчезну на несколько дней из инета, так что в переводе тоже будет пауза, надеюсь, что не слишком долгая. По приезде постараюсь выложить очередную главу, может быть, даже и целиком, поскольку она совсем небольшая. А пока, оправдывая присвоенное мне высокое звание интриганки , в качестве анонса сообщаю, что глава 10 называется The Doll and the Poker, т.е. "Кукла и кочерга". Или, может, его стоило бы перевести "Так куколка или кочерга?.." , поскольку речь в ней пойдет о дошедших до нас и, надо признать, довольно противоречивых отзывах о внешности нашей Джейн.
Хорошо бы, конечно, но, к сожалению, не всегда получается, увы. Конец года у меня традиционно крайне напряженное время, когда я с трудом выкраиваю минутку, чтобы хотя бы заскакивать на любимые форумы, не говоря уж о том, чтобы чего-то активно писать или переводить, так что приношу свои очередные извинения за то, что я нынче опять с пустыми руками. Впредь я постараюсь, в интересах читателей, выдерживать какой-нибудь более или менее четкий ритм и придерживаться какой-нибудь периодичности — ну, скажем, раз в неделю. Допустим, по понедельникам (благо за выходные всяко больше шансов чего-то успеть ). Итак, к ближайшему понедельнику обязуюсь выложить очередной кусочек продолжения — и еще раз огромное спасибо всем читателям этого перевода за долготерпение и неослабевающий интерес.
постараюсь, в интересах читателей, выдерживать какой-нибудь более или менее четкий ритм и придерживаться какой-нибудь периодичности
Очень понимаю тебя с проблемами отсутствия времени, поэтому могу только просить: когда сможешь, когда будет получаться - ведь переводчику тоже должно быть в удовольствие его занятие. А мы постараемся набраться терпения, пусть и нетерпеливого.
Элайза
людовед и душелюб (с)
Сообщение: 1810
Настроение: Тону в море информации
Отправлено: 29.12.08 22:50. Заголовок: Уф-ф, вроде успела, ..
Уф-ф, вроде успела, понедельник еще не кончился. Прощу прощения, что кусочек опять маленький, думала, что успею сделать всю главу, благо она совсем небольшая, но совсем замоталась перед праздниками, вообще ничего не успеваю. И за стиль прощу прощения — очень торопилась, чтобы успеть сдержать обещание.
Глава 5. Кукла и кочерга.
Биографы достаточно быстро приходят к пониманию, что таких понятий, как достоверное описание внешности или точный портрет не существует в природе; поэтому не приходится удивляться, что Джейн Остен в одних воспоминаниях предстает «красивой блондинкой», а в других — обладающей «чистым и смуглым оттенком кожи», темно-каштановыми волосами и светло-карими глазами. Третий очевидец пишет, что у нее был «цвет лица того довольно редкого типа, которым обладают, кажется, только светлые брюнетки - рябоватая кожа, не слишком белая, но идеально чистая и здоровая на вид… красивые, от природы вьющиеся волосы, не темные, но и не светлые»; а четвертый уверяет, что у нее были «большие темные глаза, великолепный цвет кожи и длинные-предлинные черные волосы, спускавшиеся до колен».
И это только начало. Силуэт, появившийся на обложке издания 1944 года, подписанный «любезная Джейн», подлинность которого удостоверена самым маститым исследователем творчества Остен, Р.У. Чэпменом, изображает даму с длинным носом и маленьким ртом; в то же время племянница, Анна, пишет, что нос у ее тетки был маленький. Длинные узкие носы и большие темные глаза, судя по миниатюрам, имелись у ее отца, тети Филадельфии Хэнкок и кузины Элайзы, а так же у всех ее братьев; но судя по воспоминаниям, у мистера Остена были светло-карие глаза, которые унаследовали от него и Генри, и Джейн. И у нее, безусловно, не было орлиного носа ее матери, которым та очень гордилась, считая его признаком аристократической породы.
Старший из сыновей Фаулов, знавший Джейн с раннего детства, настаивает на том, что она была хорошенькой: «безусловно хорошенькая — привлекательная, с румяным цветом лица — точно кукла — хотя нет, это определение совсем не передает ее сущности, поскольку в ней было столько выразительности (expression): она была словно ребенок — совершенный ребенок, исполненный живости и юмора.» Это самое симпатичное описание Джейн из всех, дошедших до нас – возможно, потому что мы можем почувствовать, как он, вспоминая, вызывает из памяти живой и реальный образ, вдохновленный, но не искаженный искренним расположением. Еще один очевидец, который был(а?) ее соседом в поздние годы жизни, описывает Джейн как «высокую худенькую тонкую особу, с очень высокими скулами, отличным цветом кожи и блестящими глазами — не слишком большими, но веселыми и умными», и критикует гравюру, появившуюся на «Воспоминаниях» племянника в 1870 году, поскольку лицо на нем выглядит слишком широким и круглым. Очень высокие скулы совсем незаметны в наброске Кассандры, и другие очевидцы свидетельствуют, что ее щеки были «достаточно пухленькими» и сама она была круглолицей. Ее племянница Анна, нежно любившая тетку, заканчивает свое описание ее внешности словами: «практически невозможно понять, как при всех этих несомненных отдельных достоинствах она все же не являлась безоговорочно красивой женщиной». В этой несколько двусмысленно сформулированной фразе, на мой взгляд, кроется тот смысл, что, по общепринятому мнению, ее не считали красавицей. Анна пишет, что портрет, сделанный Кассандрой, «до ужаса непохож» на тетю и что его никогда никому не показывали, пока Кэсс была жива. И невозможно не обратить внимания на тот факт, что единственными детьми Остенов, которые не удостоились прижизненных портретов, были Джордж и Джейн.
Мы уже приводили суждение кузины Филы Уолтер, которая не сочла Джейн-подростка хорошенькой и женственной. Элайза отзывалась о Джейн и Кассандре как о «двух самых хорошеньких девушках во всей Англии», но эти слова скорее свидетельствуют о ее доброте и любящем сердце. Генри с похвалой отзывался о цвете лица своей сестры и о ее характере, который озарял своим сиянием ее черты, весьма приятные по отдельности, но не добавил при этом ничего, что свидетельствовало бы о ее красоте в общепринятом смысле слова. Перефразируя Джона Донна, он пишет, что ее красноречивая кровь говорила сквозь скромность ланит — милый экивок, подразумевающий, должно быть, что ее щеки были розового или даже красноватого оттенка; и другие свидетельства отмечают замечательный, великолепный цвет ее лица. Племянник Джеймс-Эдвард в своих «Воспоминаниях» описывает ее как «очень привлекательную… светлую брюнетку с отличным цветом кожи… щеки у нее были пухленькие и круглые, нос и рот – небольшие, изящной формы, глаза — яркие, светло-карего оттенка, и каштановые волосы, которые естественным образом вились вокруг лица…она не была так красива, как ее сестра». Он добавляет: «они с сестрой, по общему мнению, стали одеваться как дамы средних лет раньше, чем того требовал их возраст и внешний вид; и… практически не уделяли особого внимания тому, что считалось модным или приличествующим случаю». Джейн предпочитала коротко остригать свои локоны спереди, что позволяло ей закалывать их только на затылке, и она частенько просто убирала их под чепчик, что делало процесс причесывания легким и быстрым; поскольку ее волосы вились от природы, ей не нужны были папильотки. «Мои волосы выглядели по крайней мере аккуратно, а большего мне и не надо», — пишет она после бала у лорда Портсмута, что заставляет предположить, что она не считала нужным слишком утруждать себя по поводу прически. В другом письме она предполагает удивить Кассандру и Эдварда новостью, что ее волосы укладывала Нэнни Литтлуарт, одна из деревенских женщин, которая прислуживала семейству Остен по самым разным поводам и вряд ли была опытной парикмахершей; совершенно невозможно представить Джейн с высоким, напудренным сооружением на голове, которые носили миссис Лефрой или ее невестка, Элизабет Найт.
Бэла
Сообщение: 1797
Настроение: Орех, пустой орех... Муза наведывается крайне редко ;)
Фото:
Хм, мал золотник... (с) Двойка родственникам, которые вместо заказа портрета у художника пытаются рисовать словесные портреты, столь противоречивые. Каноны красоты так изменчивы! У меня по поводу Джейн О впечатление скорее как об Элизабет Беннет: глаза и светящийся в них ум - вот ее главные и несомненные достоинства, и бог с ними со скулами и кожей
Элайза Действительно, какие противоречия в описании Джейн (хотя такое встречаешь не в первый раз - помню, как меня поразили совершенно противоположные отзывы современников о Пушкине - от красавца до "обезьяны". Хм.). Ум в глазах - несомненно, живое лицо - так, примерно, представляю Джейн.
Элайза Спасибо за очередной кусочек. Как можно представить Джейн после столь разнообразных описаний? Вероятно, она не считалась красавицей из-за живости эмоций?
Элайза
людовед и душелюб (с)
Сообщение: 1817
Настроение: Тону в море информации
Вероятно, она не считалась красавицей из-за живости эмоций?
Сейчас сложно судить, конечно - но тогдашние общепринятые каноны красоты действительно несколько отличались от нынешних. Мне представляется, у нее было достаточно обычное миловидное лицо, без каких-либо "особых примет", которые однозначно бросались бы в глаза, иначе их так или иначе все вспомнили бы - например, крючковатый нос или там родинка над верхней губой. Писаной красавицей она не была, но и явной дурнушкой тоже — обычная приятная наружность, необычным (и отпугивающим потенциальных ухажеров, должно быть, почище отсутствия приданого ) было лишь выражение живости, острого ума и проницательности в глазах. Не случайно же она придумала своего мистера Дарси, который в состоянии был по достоинству оценить "живой ум" в глазах женщины. Видимо, "в реале" ей таких мужчин встречалось крайне мало.
Элайза спасибо! очень интересно. Что справедливо - лучше бы потратились на портрет, хотя - и здесь не добьешься фотографической точности, а описания современников - не удивительно, что столь противоречивы - ведь в жизни столько раз сталкивалась - описывают тебе человека как "ничего особенного" - сам видишь - красавец писаный, картину маслом рисуй, и наоборот. Но живой ум в глазах - это то, что у нашей Джейн не отнять никаким описателям
Элайза
людовед и душелюб (с)
Сообщение: 1871
Настроение: Тону в море информации
Она никогда не болела оспой, изуродовавшей столько лиц в ее поколении и столь часто используемой в качестве угрозы и предупреждения против опасностей суетного тщеславия. Но Джейн Остен пустым тщеславием не страдала. Она честно пыталась уделять внимание фасонам и дизайну одежды — хотя похоже, что Кассандру все это интересовало куда больше, поскольку из ответов Джейн становится ясно, что ее сестра регулярно поднимала эти темы в своих письмах. Что касается самой Джейн — то, как она пишет о нарядах и модах, свидетельствует скорее о том, что особенно живого интереса они для нее не представляли: «Я ненавижу описывать подобные вещи», — говорит она о заимствованной ультрамодной шляпке, в которой отправилась на бал, и еще: «Я пережила эту ужасную швейную эпопею гораздо лучше, чем ожидала». Этот голос явно не принадлежит женщине, которая посвящала своему внешнему виду и гардеробу слишком много времени и усилий. Фраза: «Я никак не могу решить, что мне делать с новым отрезом на платье; как бы я хотела, чтобы подобные вещи продавались уже готовыми», — подтверждает это нежелание. Много лет спустя, когда ее убедили сделать прическу по последней лондонской моде (1813-го года), она сочла, что та «выглядела отвратительно» и сожалела о том, что не надела шляпку, которая могла бы ее скрыть. В тот же период она пишет Кассандре, что украсила платье новой лентой: «С этим дополнением мое платье станет весьма практичным, в нем прекрасно можно будет показаться где угодно». Практичное платье, которое можно надеть куда угодно — это не совсем то, в чем заинтересованы модницы, пристально следящие за последними фасонами.
В своих романах она также не уделяет особого внимания описаниям одежды; более того, в «Нортенгерском аббатстве» над недалекой миссис Аллен, одержимой нарядами, насмешливо подсмеиваются как автор, так и самый здравомыслящий персонаж в книге, Генри Тилни. «Но взгляните на эту странную даму. Что за платье! Таких не носят уже Бог знает с каких пор. Только посмотрите на ее спину!» — этим и ограничивается убогий уровень интереса миссис Ален к окружающим. И в знаменитом эпизоде из 10 главы, где молодая героиня, Кэтрин Морланд, беспокоится о том, что ей надеть на бал, авторский голос прерывает повествование следующим комментарием: «Женщина наряжается только для собственного удовольствия. Никакой мужчина благодаря этому не станет ею больше восхищаться, и никакая женщина не почувствует к ней большего расположения.»
Это убежденный голос самой Джейн, независимо от того, были ли эти слова написаны в 1790-х или добавлены в 1803-м. В письмах она могла отпускать комментарии о том, что ей кажется странным стремление леди носить на шляпках фрукты, поскольку более естественным было бы видеть растущие из головы цветы, или же в точности описывать оттенок ткани, которую она просила купить себе на платье; но при всем этом нас не покидает ощущение, что если бы она жила двумя столетиями позже, то с удовольствием не вылезала бы из пары стареньких брюк, носила бы в церковь твидовую юбку и обходилась бы одним приличным выходным платьем на вечер.
По поводу ее фигуры свидетельства очевидцев в целом совпадают: «стройная и изящная», «высокая и стройная, но не субтильная», «высокая тонкая худощавая особа» и даже «тонкий вертикальный брусок дерева или железа» рисуют, по сути, один и тот же облик. Это подвергает большему сомнению аутентичность известного силуэта, поскольку грудь там явно принадлежит фигуре не худощавой. Генри называл ее телосложение «образцом истинного изящества (elegance). Она никогда сильно не увеличивалась в размерах и была не выше среднего роста», — очень изящная, братская формулировка. Племянник, Джеймс-Эдвард, описывал ее фигуру как «достаточно высокую и худенькую; ее шаг был легким и уверенным, и весь ее внешний вид дышал живостью и здоровьем». Анна также вспоминает о «быстрой, решительной походке», которая была присуща ее тетушке.
Итак, какой же образ вырисовывается из всего этого беспорядочного вороха свидетельств? Она была высокой и худенькой, с вьющимися волосами скорее темного, чем светлого оттенка. Один локон волос Джейн сохранился до наших дней; и хотя теперь он приобрел оттенок бронзы, срезанные волосы со временем выцветают и, кроме того, те кудряшки, которые выбиваются из-под ее чепца на наброске Кассандры, очевидно темного цвета. Ее глаза не были ни большими, ни голубыми — скорее всего, светло-карими, а может, и просто карими; они были яркими и блестящими, хотя у нее была склонность к глазным болезням, что по временам должно было сказываться и на их внешнем состоянии. Нос и рот по всей видимости маленькие. Круглые, как у куклы, щеки, которые, похоже, имели обыкновение румяниться от прогулок или под влиянием эмоций. Не красавица, но очень привлекательная в глазах тех, кто хорошо знал ее и ценил живость, энергию и ум, которые читались во всем ее облике. И, конечно, как и у всех людей, ее внешность менялась в зависимости от времени и обстоятельств. Когда она чувствовала себя спокойной и счастливой, находясь в кругу тех, кого любила, она искрилась радостью и живостью. Когда она откровенно скучала или была насторожена и недоверчива, ее лицо делалось замкнутым и жестким, и в такие моменты она, должно быть, становилась довольно неуютной и тревожащей фигурой — очевидно, именно такой она показалась недружелюбно настроенной свидетельнице, Мэри Митфорд, которая сравнила ее с кочергой — строгой, молчаливой и «перпендикулярной».
Такой ее себе и представляю. Легкая, живая, остроумная...
deicu
начетчик и цитатчик (c)
Сообщение: 314
Отправлено: 05.01.09 22:20. Заголовок: Спасибо за Ваш труд,..
Спасибо за Ваш труд, Элайза!
Элайза пишет:
цитата:
нас не покидает ощущение, что если бы она жила двумя столетиями позже, то с удовольствием не вылезала бы из пары стареньких брюк
Строго говоря, тут даже сослагательное наклонение не нужно. В 23 года (отнюдь не старая дева ни по каким меркам, и георгианским в том числе - женщины в семье самой Остен повыходили замуж в возрасте от 17 до 29 лет, а вторым браком и в 36, и в 63) она с громадным вздохом облегчения стала носить чепцы - вот полный аналог.
Сообщение: 2121
Настроение: Отдыхаю после праздников.
Фото:
Отправлено: 07.01.09 11:45. Заголовок: Элайза огромное спа..
Элайза огромное спасибо! Элайза пишет:
цитата:
Это подвергает большему сомнению аутентичность известного силуэта, поскольку грудь там явно принадлежит фигуре не худощавой.
Я все время представляла себе ее довольно пухленькой особой.
Элайза
людовед и душелюб (с)
Сообщение: 1879
Настроение: Тону в море информации
Отправлено: 07.01.09 11:57. Заголовок: Tatiana пишет: Я вс..
Tatiana пишет:
цитата:
Я все время представляла себе ее особой довольно пухленькой.
Это, видимо, тоже к вопросу об изменившихся канонах красоты. Тогда "худенькие", видимо, котировались меньше, чем "пухленькие", поэтому портретисты, стремясь польстить своим моделям, слегка добавляли им формы.
Tatiana
человек настроения
Сообщение: 2125
Настроение: Отдыхаю после праздников.
Фото:
Отправлено: 07.01.09 12:14. Заголовок: Элайза пишет: Тогда ..
Оффтоп: Элайза пишет:
цитата:
Тогда "худенькие", видимо, котировались меньше, чем "пухленькие", поэтому портретисты, стремясь польстить своим моделям, слегка добавляли им формы.
Элайза Большое спасибо! Как интересно! Я к стыду своему мало знаю о Джейн Остен, но как приятно, что ее образ, который сложился в большей степени по ее романам, обретает реальные черты, ни в чем не противореча прежнему интуитивному его восприятию. БОльшое тебе спасибо!
Элайза
людовед и душелюб (с)
Сообщение: 1897
Настроение: Тону в море информации
Отправлено: 12.01.09 20:38. Заголовок: Сегодня понедельник,..
Сегодня понедельник, стало быть, выкладываю начало следующей главы, сколько успела:
Глава 11. Письмо.
Самое раннее из дошедших до нас писем Джейн Остен адресовано Кассандре — в нем Джейн поздравляет ее с днем рождения. Джейн написала его, находясь дома, в отцовском пасторате, в субботу, 6 января 1796 года, и это письмо представляет собой весьма примечательный документ. В семье Остенов все отличались прекрасным эпистолярным слогом, и ее перо, должно быть, летало по бумаге легко и быстро, ведомое не только чувством долга по отношению к дорогой сестрице, но и искренним удовольствием от самого процесса писания. Поскольку это письмо явно не предназначалось ни для чьих посторонних глаз, кроме получательницы, оно требует небольшой расшифровки, после которой читается столь же увлекательно, как первая страница романа — уже знакомого нам варианта романа, в котором две молодые женщины обмениваются новостями о своих знакомствах и флирте, постепенно готовясь к главному, кульминационному моменту своей жизни, то есть к замужеству. Иными словами, ее письмо очень напоминает начало одного из романов Джейн Остен – факт, который, должно быть, изрядно повеселил бы ее, если бы она над ним задумалась.
Рождество 1795 года Кассандра справляла в гостях у своих будущих свекров, Фаулов, в Беркшире. Она поехала поддержать и ободрить их, и получить от них в ответ поддержку и ободрение, поскольку Том уже находился в Фалмуте, ожидая отплытия в Вест-Индию. Когда молодые люди готовились пересечь полмира через океан, всегда возникали мысли об опасности; с другой стороны, многие члены семейства Остен проделывали такие путешествия вполне благополучно; к тому же, очевидно было, что Том по крайней мере не будет находиться вдали от родного дома так долго, как Фрэнсис. Поэтому в письме Джейн нет выражения сочувствия – только шутливое упоминание забавного названия корабля, на котором должен был отплыть Том — «Понсбом» — самом конце страницы. Упоминается также и брат Тома Фаула, Чарльз, который довольно смело пообещал купить для Джейн пару шелковых чулок; она пишет, что потратила слишком много на белые перчатки (для танцев) и розовый шелк (для нижней сорочки), так что у нее не осталось уже денег на чулки. Главная тема письма Джейн – описание бала в Мэнидауне, у Биггсов, на котором она была накануне вечером; но наряду с этим она намекает сестре и на нечто более важное и более личное. Второе предложение звучит так: «Вчера был день рождения м-ра Тома Лефроя, так что вы с ним родились практически одновременно». Еще один Том и, говоря по правде, скорее очень близкий по возрасту самой Джейн, так как им обоим только-только исполнилось двадцать. Этот волнующий незнакомец был родом из Ирландии и приехал в Хэпмшир погостить; это был не один из тех партнеров по танцам, которых Джейн и Кассандра знали всю свою жизнь, с детства, но некто совершенно новый. Он был светловолос и хорош собой, умен и очарователен; он только что получил степень в Дублине и собирался в Лондон, готовиться к экзамену на барристера, а пока приехал погостить на несколько недель рождественских каникул к дяде и тетке Лефрой, в их пасторат в Эше. После этого первого упоминания имя Тома Лефроя то и дело мелькает в письме Джейн – похоже, она никак не может выбросить его из головы и, обмакивая свое остро отточенное перо в чернильницу, продолжает торопливо и жизнерадостно делиться с сестрой впечатлениями об этом «воспитанном, симпатичном, очень приятном молодом человеке».
То, что Джейн только что достигла возраста, в котором Кассандра обручилась со своим Томом, обе сестры прекрасно понимали; молодые женщины всегда подмечают подобные совпадения. Письмо Джейн далее пускается в описание бала, состоявшегося предыдущим вечером: кто там был, и что там происходило, и какие планируются дальнейшие увеселения и празднества. Кассандре надлежало передать множество местных сплетен, и список гостей на балу столь знаком им обеим, что никаких дополнительных объяснений не требуется. Соседи, друзья и родственники соседей, кузены, бывшие ученики их отца и их сестры, оксфордские приятели Джеймса и Генри… Оба этих брата также присутствовали на балу, хотя среди танцующих она упоминает только Джеймса. В письме нет никакого упоминания о недавно перенесенной им утрате супруги, только о том, что «с недавних пор он стал танцевать гораздо лучше». Возможно, сестры всячески поощряли Джеймса к тому, чтобы он научился получше танцевать, в надежде, что это поможет ему побыстрее обзавестись новой женой.
Среди танцующих мужчин явно преобладали лица духовного звания — такое впечатление, что Хэмпшир чуть ли не специализировался на выращивании служителей церкви; но все же среди них попадались и местные землевладельцы и даже один баронет. Приехала на бал и вдова другого баронета — бывшего к тому же и пребендарием Винчестерского собора — и привезла с собой в карете трех дочерей и сына. Балы, с их весельем, движением и маленькими драмами скрашивали монотонное течение провинциальной сельской жизни и давали возможность расширить привычный круг знакомств. Джейн сообщает в качестве «плохой новости» о присутствии на балу сына бэзинстокского врача, Джона Лифорда, и с облегчением констатирует, что ей удалось избежать его в качестве партнера по танцам; ей был больше по душе Джон Портал, чей красавец-кузен Бенджамин навестил их в Стивентоне за день до бала.
Сестры Бигг, возможно, поощряемые энтузиазмом младшего брата, пятнадцатилетнего Харриса, упросили отца устроить красивую иллюминацию оранжереи Мэнидауна, чтобы бал выглядел еще более богатым и нарядным. Кассандре будет приятно узнать, что Джеймс Остен танцевал с Алетеей Бигг; а еще больше ее позабавит рассказ о поведении Элизабет Бигг, которая находилась в интереснейшей стадии отказа одному поклоннику с одновременным поощрением другого. Она открыла бал с преподобным Уильямом Хиткотом — очень привлекательным, оживленным, преуспевающим молодым священником, большим любителем охоты на лис; и уже к концу вечера всем стало ясно, что он окончательно потеснил в ее сердце Джона Харвуда, сына небогатого землевладельца, который отчаянно хотел жениться на Элизабет. Харвуды давали бал неделей ранее, но всей привлекательности Дин Хауса оказалось недостаточно, чтобы смягчить сердце Элизабет по отношению к их сыну.
Джейн пишет: «Мистер Х. [Хиткот] открыл бал с Элизабет, и после снова с ней танцевал; но они и понятия не имеют, как вести себя по-особенному. Льщу себя надеждой, тем не менее, что им пойдут на пользу те три урока, которые я им преподала в этом отношении». Она имеет в виду свое общение с Томом Лефроем. Она называет его «мой ирландский друг» и поддразнивает Кассандру, которая уже выбранила ее в письме за легкомысленное поведение, предлагая ей представить «все самое непристойное и шокирующее, что только могут заключать в себе танцы на балу и сидение рядышком». Она сообщает об этом с беззастенчивым восторгом, но затем добавляет: «Я смогу выставить себя на всеобщее осуждение еще только один раз», поскольку Том Лефрой вскоре после следующего бала покинет их края. У молодых людей было всего три бала для того, чтобы познакомиться поближе, и его уже «поднимают на смех из-за меня» его дядя и тетка, Лефрои, настолько, что он «стыдится появляться в Стивентоне» и «убежал», когда Джейн в последний раз была с визитом в Эше. Но следующий бал состоится как раз в Эше, в ректорате Лефроев, в следующую пятницу, 15 января.
Здесь письмо прерывается. Она возвращается к нему чуть позже новым упоминанием о своем ирландском друге, который только что приходил ее навестить. Это была принятая у джентльменов дань вежливости — наносить визиты леди, с которыми они накануне танцевали на балу, так что ничего необычного в этом посещении не было, тем более, что Том приходил не один, а в сопровождении своего 13-летнего кузена Джорджа. «Последний нынче ведет себя очень воспитанно; что до первого [т.е. Тома], у него есть один-единственный недостаток, который я надеюсь, вполне исправится со временем: его утренний сюртук слишком светел. Он большой поклонник «Тома Джонса» и, видимо, поэтому носит одежду того же цвета, что была на нем, когда того ранили».
Упоминание о «Томе Джонсе» — еще одна красноречивая и провокационная деталь. Джейн дает понять, что свободно беседовала с молодым человеком о романе, в котором весьма откровенно и иронично повествуется о сексуальном влечении, внебрачных связях, незаконнорожденных детях и лицемерии священников, а также открыто утверждается, что грехи плоти извинительны гораздо более, нежели душевная черствость и злоба, которую подчас таят в себе люди на вид скромные, благочестивые и благоразумные. Сообщая Кассандре, что она и Том Лефрой обсуждали эту книгу, Джейн тем самым дает сестре понять, насколько свободным и даже смелым был их разговор. Она фактически проводит параллель между собой и главным героем — повесой, который тоже подчас ведет себя достаточно «непристойно и шокирующе» — и противостоит «правильным» и осмотрительным характерам, которые в книге являются его врагами, и вполне могут стать врагами Джейн в мире внешнем; во всяком случае, многие остались бы крайне недовольны, узнав, что дочь священника с удовольствием читает такую откровенную и "непристойную" книгу. На этой веселой и жизнеутверждающей ноте она откладывает перо в сторону, а письмо — до следующего дня.
Tatiana
человек настроения
Сообщение: 2191
Настроение: Р-Р-Р-Работа
Фото:
Отправлено: 12.01.09 21:29. Заголовок: Элайза! Благодаря те..
Элайза! Благодаря тебе я полюбила понедельники *смеющийся смайлик*. Ужжжжжасно интересно. Тем более, что есть намеки на дела сердечные. *подмигивающий смайлик* Вообще-то, хоть фильм "Становясь Джейн" (я не уверена, что это правильный перевод, но по-английски самостоятельно, а не копируя, написать не смогу) коньюктурен, но все равно я с удовольствием его посмотрела *сильно краснеющий смайлик*. Поэтому сейчас "все так близко и знакомо" )))) Еще раз благодарю *букет роз*
Элайза спасибо! Вот и Том Лефрой, собственной персоной, несостоявшийся мистер Дарси Интересно читать о нем то, что написала сама Джейн - с юмором, но явно заинтересованно Ждем продолжения письма!
Благодаря тебе я полюбила понедельники *смеющийся смайлик*.
Хм... Ну должно же и в понедельниках быть хоть что-нибудь хорошее. Постараюсь и дальше выдерживать этот режим, если получится.
Цапля пишет:
цитата:
Вот и Том Лефрой, собственной персоной, несостоявшийся мистер Дарси
У меня он скорее с мистером Бингли ассоциируется; ну, или, на худой конец, с полковником Фитцуильямом, который не мог позволить себе жениться на бесприданнице. Давайте, что ли, и его портретик присовокупим, а то давно у нас что-то картинок не было.
Том Лефрой
apropos
Главвред
Сообщение: 16280
Отправлено: 12.01.09 23:06. Заголовок: Элайза пишет: У мен..
Элайза пишет:
цитата:
У меня он скорее с мистером Бингли ассоциируется
У меня тоже. Дарси всеж поосновательнее. И посерьезнее. И посмелее - не побоялся сделать предложение Лиззи.
Элайза Это правда Том Лефрой? Мне всегда было очень интересно как он выглядит. Вот и дождалась посмотреть на него! А откуда ты выкопала его?
Бэла
Сообщение: 1834
Настроение: Ура и браво Переполоховцам!!!
Фото:
Отправлено: 13.01.09 06:48. Заголовок: Элайза спасибо за по..
Элайза спасибо за понедельничный подарок!!! (у меня вторничный) Да, у меня в восприятии тоже Лефрою до Дарси - как до Москвы пешком, как у нас говорится (Наверное я на него немножечко зла с самого начала, как узнала о нем, за то, что он не осмелился жениться на Джейн ) Это я совершенно безотносительно той эпохи говорю, все я понимаю про материальные блага, ответственность мужчины и тэ дэ. Это чисто "девчоночье" отношение. Ну и конечно сразу чувствуется, что письмо было не напоказ В те "стародавние времена"(насколько я знаю) ведь даже дневники вели, как наша Энн из Переполоха: один для себя, другой "для потомков". Письма здесь - из той же оперы.
Элайза Спасибо за очередной, очень увлекательный "кусочек" Вот и знаменитый Том Лефрой появился.
Элайза
людовед и душелюб (с)
Сообщение: 1906
Настроение: Тону в море информации
Отправлено: 14.01.09 21:01. Заголовок: мариета пишет: Это ..
мариета пишет:
цитата:
Это правда Том Лефрой?
Истинная правда, зуб даю.
мариета пишет:
цитата:
А откуда ты выкопала его?
У дядьки Гугля одолжила.
Хелга пишет:
цитата:
Вот и знаменитый Том Лефрой появился.
Да уж... sic transit gloria mundi. Знал бы тогда этот Том Лефрой, сделавший впоследствии блистательную карьеру и дослужившийся аж до лорда и Верховного Судьи Ирландии, что останется в истории и памяти потомков исключительно благодаря своему коротенькому юношескому флирту с 20-летней Джейн...
Знал бы тогда этот Том Лефрой, сделавший впоследствии блистательную карьеру и дослужившийся аж до лорда и Верховного Судьи Ирландии, что останется в истории и памяти потомков исключительно благодаря своему коротенькому юношескому флирту с 20-летней Джейн...
и не говори.
Элайза
людовед и душелюб (с)
Сообщение: 1948
Настроение: Тону в море информации
Кто еще находился в стивентонском пасторате, когда Джейн писала это письмо? Она не упоминает о своем отце – возможно, он в этот момент читал в библиотеке, или дремал, или обдумывал завтрашнюю проповедь у себя в кабинете в задней части дома, с видом на сад; или разговаривал во дворе со своим бейлифом Джоном Бондом. Разумеется, на кухне и во флигеле находилась прислуга, но в те годы Джейн еще не считала нужным упоминать о челяди в своих письмах; позже эти упоминания появятся. Из ее братьев дома был только Генри. Он привез погостить своего друга, Джона Уоррена, знакомого Остеном со времен школьных лет, так как он тоже учился в домашней школе мистера Остена и, стало быть, ему было привычно спать в одной из мансардных комнат пастората, хотя теперь он уже был выпускником колледжа Ориэл. Они с Джейн тоже были добрыми друзьями, и накануне вечером Джон был одним из ее партнеров по танцам; но после бала они завезли его в гостиницу, стоявшую у дороги, чтобы он смог ранним утром перехватить карету, направлявшуюся в город. Через несколько дней он снова вернется в Хэмпшир, и Джейн будет отрицать предположение о том, что он, возможно, влюблен в нее, на том основании, что он подарил ей портрет Тома Лефроя, сделанный его собственной рукой; жест, который свидетельствует, что ее флирт с Томом уже привлек внимание окружающих и сделался всеобщим достоянием.
Генри также собирался уехать на следующий день: ему нужно было попасть в Оксфорд, чтобы получить степень магистра, прежде чем вернуться в свой полк в Челмсфорде. Судя по всему, он не собирался до конца своих дней служить в местной милиции; иногда он подумывал о том, чтобы записаться в другой полк, который должен был отправиться к мысу Доброй Надежды. (Джейн: «Я от души надеюсь, что он, как водится, со временем охладеет к этой идее».) Как бы сильно она не любила Генри, Джейн никогда особенно не обольщалась на его счет: она ясно видела, что его амбиции далеко не всегда реалистичны, а планы отличаются неустойчивостью и непостоянством; хотя, возможно, даже она не знала на тот момент, что одновременно Генри раздумывал над совершенно иной карьерной перспективой – сделаться священником в приходе недалеко от Чоутона. Его финансовые дела также находились в крайне запутанном состоянии, и он как раз собирался выплатить долг своему отцу и занять гораздо большую сумму у Элайзы. В то же время он начал ухаживать за одной молодой женщиной, которая могла принести ему неплохое приданое, поскольку ее отец, сэр Ричард Пирсон, занимал должность главы военно-морского госпиталя в Гринвиче. «Ох уж этот Генри!» ('Oh, what a Henry!') — воскликнет как-то Джейн в письме, правда, по другому поводу.
Миссис Остен упоминается в письме своей дочери только вскользь, как создательница шляпок из старой цветной бумаги, которые «мы» на днях сделали и собирались отдать, возможно, соседским детям; похоже, это был один из способов развлечь чем-то малышку Анну долгими зимними днями. Из остальных своих братьев Джейн здесь называет только Чарльза, которому уже на тот момент исполнилось 16; он служил мичманом в Порсмуте, под командованием мужа кузины Джейн, в девичестве Купер, а теперь Уильямс; а брата Джейн Уильямс, с женой и детьми, ожидали в Стивентоне через несколько дней. Фрэнк находился в море, на военном судне, и следил за порядком среди матросов — впрочем, этими подробностями своей службы он вряд ли делился с сестрами. Его судовой дневник в ту самую неделю, когда Джейн в Стивентоне писала это письмо, сообщает: «Подверг наказанию 16 матросов по дюжине плетей каждому за пренебрежение должностными обязанностями и самовольный уход с палубы во время вахты». Фрэнк был хорошим, исправным офицером и честно выполнял свой долг.
В последнем абзаце письма, дописанном в воскресенье, обсуждается дата возращения Кассандры домой и обрывки новостей, которые Кассандра сообщала из Беркшира. Смерть ребенка и карточные проигрыши и выигрыши упомянуты в одном предложении — соседство, обусловленное как недостатком свободного места в конце страницы, так и сдержанной, отрывистой манерой говорить о смерти. Она подписывается «…вечно твоя, Дж. О.»
То обстоятельство, что на момент написания этого письма где-то в доме уже лежит законченная рукопись романа «Элинор и Марианна», придает ему дополнительное измерение. Но письмо примечательно не только этим: это единственное из уцелевших писем Джейн, в котором она пишет как героиня романа собственной юности, проживая на личном опыте этот краткий период ощущения своей власти, исполненный восторга и предвкушения, которые должна ощущать молодая женщина, задумываясь о выборе будущего супруга; в этот недолгий миг она действует, а не воображает, и живет своей жизнью, а не жизнью своих вымышленных героинь. Читая его, мы не можем отделаться от будущего – мы уже знаем, что ее собственная личная история не пошла по тому пути, который представлялся ей, когда она писала это письмо; и так получилось, что ее судьбой стал не Том Лефрой, и не кто-то другой, похожий на него, а тот манускрипт, что лежал в тот момент наверху, в ее спальне. Не замужество, но искусство; и в искусстве своем она описала этот краткий период в жизни молодой женщины с таким остроумием, с таким глубоким пониманием человеческой природы, с таким тонким психологизмом, которого не сумели добиться в своих многотомных сочинениях многие писатели, почитавшие себя серьезными знатоками человеческих душ. Но в тот самый момент, когда она писала это письмо, в январе 1796 года, чувствуется, что она с легкостью обменяла бы своей гений на перспективу выйти замуж за Тома Лефроя, уехать с ним в незнакомую Ирландию и сделаться матерью большого многодетного семейства.
А затем, вернувшись к самому началу письма, мы замечаем, что в нем содержится некая мысль о будущем, ибо в первом предложении Джейн пишет: «Во-первых, я надеюсь, что ты проживешь еще как минимум 23 года». Поздравление с днем рождения мысленно перенесло сестер на 23 года вперед, в 1819 год, когда Джейн должно было исполниться 43, а Кассандре — 46. Они наверняка ожидали, что к этому времени будут находиться в разных концах страны и носить другие фамилии, каждая при муже и куче детишек. Они наверняка предполагали следовать тем же проторенным путем, что и их мать: рождение и воспитание детей, домашнее хозяйство, работы по саду, наблюдение за птичником и молочной фермой, благотворительные работы в пользу бедных, прием гостей и ответные визиты к соседям… Скорее всего, к этому возрасту они уже начинали бы планировать замужество собственных дочерей. И они по-прежнему вели бы переписку друг с дружкой, наподобие тех бодрых информативных писем, которые писала своим друзьям и родственникам их мать; но самое значительное приключение в их судьбе – тот краткий и упоительный миг, когда молодая девушка ощущает себя словно на сцене и осознает, что ее нынешние действия и поведение, возможно, определяют всю ее будущую жизнь – этот краткий миг, как они, должно быть, полагали, давно уже будет пройден и пережит, оставшись лишь достоянием воспоминаний. Тысяча восемьсот девятнадцатый; дата где-то в следующем веке – должно быть, она казалась им тогда почти нереальной, сотканной из воздуха лишь вязью чернил на кончике пера Джейн.
Элайза, спасибо . Какая вкусная конфетка по понедельникам . Последний абзац - просто музыка... Не суждено было сбыться мечтам Джейн о спокойной семейной жизни. Вряд ли она думала, что станет классиком английской литературы , а созданные ею образы через двести лет будут волновать нас и ... заставлять мечтать . Ирония судьбы, не иначе.
Да уж. Я, кстати, частенько пытаюсь представить себе, что должна была чувствовать Кассандра, когда перечитывала напоследок письма покойной сестры, решая, какие из них сжечь, а какие оставить — вся ушедшая жизнь в пожелтевших страничках: все ее надежды, планы, мечты, разочарования...
Элайза спасибо за продолжение! Да, причудливо складывается жизнь. Неизвестно, как бы повернулось колесо фортуны, если бы... Джейн стала - как и все - обычной, уютной домашней матерью семейства. Была бы она счастлива? Были бы написаны и доведены до совершенства ее романы , которые двести лет спустя волнуют умы? Элайза пишет:
цитата:
вся ушедшая жизнь в пожелтевших страничках: все ее надежды, планы, мечты, разочарования...
И часть жизни и мечтаний - в том, что осталось помимо воли Кассандры - в романах, где мечты и разочарования воплотились в мечты , разочарование и счастье ее героинь. Элайза , спасибо, очень размышлятельная глава.
Элайза Чудный момент понедельника - продолжение истории о Джейн. Да, грустновато это читать, признаться. Была бы она счастлива, выйдя замуж, - сие неизвестно. Замужество - лотерея, как говорится. Но мне всегда ужасно больно осознавать, что нашей Джейн не довелось испытать радостей любви, замужества, материнства... И осталось ей только придумывать своего Дарси, устраивая счастливую жизнь уже своих героинь. Думаю, если бы ее личная жизнь сложилась, она все равно бы писала - не могла бы не писать, вот только - скорее всего - это были бы уже совсем другие романы. Хотя, кто знает?..
Элайза
людовед и душелюб (с)
Сообщение: 1955
Настроение: Тону в море информации
Думаю, если бы ее личная жизнь сложилась, она все равно бы писала
О, я в этом уверена почему-то. Мне думается, Джейн дала бы согласие на брак, только если увидела бы в будущем супруге по-настоящему родственную душу (и история с ее отказом Харрису Бигг-Уизеру тому подтверждение), а в этом случае муж не стал бы препятствовать ее творчеству, а скорее поощрял бы его, как ее отец, или хотя бы не мешал. Само по себе замужество тоже вряд ли могло сильно воспрепятствовать: ведь писали же замужние Радклифф, Гаскелл, де факто, хоть и не де юре замужняя Джордж Элиот и т.д., примеров много. Зато насколько обогатился бы при удачном замужестве ее жизненный опыт и кругозор — и это наверняка нашло бы отражение в ее романах, хотя они и без того, конечно, хороши. Не знаю, мне кажется, что замужество и материнство повредило бы ее творчеству не больше, чем вынужденный переезд в Бат и скитания по съемным квартирам, это житие практически без своего угла, которое оказалось для нее настолько сильным стрессом, что она замолчала аж на 10 лет, если не считать неоконченных "Уотсонов"... Впрочем, это мы уже забегаем сильно вперед.
насколько обогатился бы при удачном замужестве ее жизненный опыт и кругозор
Наверняка - это же огромная жизненная школа, которую ей самой не довелось пройти, увы. Но мне Джейн еще жалко чисто по-женски. Прожить жизнь старой девой, не познав - чего уж греха таить - физической стороны любви и материнства, из-за этого наверняка страдать (хотим мы или нет - а инстинкты в нас сидят - и никуда от этого не деться), чувствовать, как проходит мимо жизнь... Словом, творчество - это прекрасно, но оно не может заменить в полной мере и других, чисто человеческих радостей, которых наша Джейн оказалась поневоле лишена.
Tatiana
человек настроения
Сообщение: 2272
Настроение: Жизни нет... Есть отчетный период.
Фото:
Элайза, спасибо! *букет цветов на твой выбор* Как странно читать о планах, пусть даже и не высказанных вслух, и знать, что им не суждено осуществиться... Мне очень жалко ту девушку, которая писала эти письма. Знала бы она... И все-таки, мне кажется, что если бы Джей вышла замуж, ее творчество было бы иным. Не хочу гадать худшим или лучшим, а просто другим.
Элайза Спасибо! Очень трепетный кусочек, особенно про эфемерный миг власти девушки над своей судьбой. Все случилось, как случилось и ничего другого просто нет...
Элайза Спасибо! Не рискну ничего предполагать. Согласна с Хелгой: Хелга пишет:
цитата:
Все случилось, как случилось и ничего другого просто нет...
Элайза
людовед и душелюб (с)
Сообщение: 1969
Настроение: Тону в море информации
Отправлено: 25.01.09 23:17. Заголовок: Поскольку завтра у м..
Поскольку завтра у меня, скорее всего, не будет возможности выйти в интернет, а разочаровывать читателей, ожидающих очередного понедельника, мне очень не хочется, выкладываю начало следующей главы с небольшим опережением графика.
Глава называется Defense systems (дословно — "Системы защиты"), и я пока не соображу, как мне лучше это перевести, поэтому обращаюсь за помощью к читательской аудитории. Что имеется в виду — будет более или менее понятно, я надеюсь, уже из первого отрывка. "Защитная реакция", может быть? ""Защитные методы"? "Способы защититься"?.. Словом, я в нерешительности и жду вашего совета.
Глава 12. Способы защиты.
«Не думай, что молодой человек 20 лет от роду – безобидное существо», — писала мать Элизы Шют своей дочери под рождество 1795 года, предостерегая ее от флирта на балах словами, которые вполне могли бы предназначаться и Джейн. Томас Ланглуа Лефрой не был безобидным существом, но у Джейн были свои методы защиты, и еще до его отъезда она начала прибегать к их помощи. Во втором письме к Кассандре она шутит о других своих поклонниках и с очевидной веселостью противоречит сама себе: «Я намерена отныне ограничиться только мистером Томом Лефроем, который меня ни на грош не волнует.» Затем, избрав серьезный тон, под стать одному из самых абсурдных своих созданий, она объявляет: «Наступил тот День, когда мне суждено в последний раз пофлиртовать с Томом Лефроем и, когда ты получишь это письмо, все уже будет кончено — от сей грустной мысли у меня ручьем текут слезы, пока я пишу эти строки». Да, это, конечно, шутка, но похоже, что шутка, нацеленная на то, чтобы успокоить сестру; шутка, которая становится менее похожей на таковую, если вспомнить письмо, написанное неделей ранее, где содержался недвусмысленный намек на то, что она влюблена.
Том Лефрой тоже был влюблен — даже если и не сделал ей предложения руки и сердца. Он признался в этом своему племяннику, когда был уже глубоким стариком: «Он совершенно однозначно дал понять, что был влюблен в нее, хотя сам предпочел определить свое признание как «мальчишескую любовь». Но «мальчишеская любовь», в конце концов, обычно самая искренняя и страстная, так что это определение, данное спустя столько лет, подсказывает нам, что между ними все же пробежал какой-то огонь. Возможно, дело не ограничилось только танцами и сидением рядышком; скорей всего, были и сорванные украдкой поцелуи, и волнение в крови, и учащенное дыхание… Но как бы Том Лефрой ни восхищался Томом Джонсом, сам он Джонсом не был, так же как и Джейн не была Софьей Вестерн; они принадлежали к другому классу и их воспитание не позволяло им жертвовать семейным одобрением во имя любви. Поскольку Лефрои были гугенотами, им было крайне важно прилежно и старательно добиваться достойного положения в приютившей их стране. Отец Тома, армейский офицер, сам женился не слишком разумно, и теперь вышел в отставку и проживал в Ирландии с многочисленным семейством, которое нужно было как-то прокормить и обеспечить: у Тома было пять старших сестер, он же был старшим сыном и полностью зависел от благоволения двоюродного дедушки, который уже оплатил его обучение в дублинском колледже, а теперь финансировал завершение его юридического образования в Лондоне. Очевидно, что ожидания и надежды всей семьи возлагались именно на него, и он не мог рисковать своим будущим, связывая себя любовными обязательствами с девушкой, не имеющей ни гроша за душой.
Он знал это так же хорошо, как и его семья; отослали ли его хэмпширские Лефрои, чтобы защитить Джейн от его бездумных заигрываний, или же они, напротив, защищали именно его — от тех надежд, которые Джейн могла возлагать на его предложение —остается неясным. Миссис Лефрой слишком хорошо разбиралась в свете, чтобы понимать, что о подобном союзе не могло быть и речи. Ее сыновья – один из них был тем самым Джорджем, который заходил с Томом к Джейн на следующий день после бала — позже говорили, что их мать послала Тома паковать вещи, чтобы он больше «не причинил никакого вреда» и что она, дескать, упрекала племянника в том, что тот «очень дурно повел себя с Джейн»: этого достаточно, чтобы сделать вывод о том, что Джейн принимала его ухаживания всерьез. Без сомнения, миссис Лефрой потом поговорила и с самой Джейн, дав ей разумный совет наподобие того, что миссис Гардинер дала Лиззи, когда заметила ее увлечение Уикхемом.
Том с тех пор возвращался в Хэмпшир еще пару-тройку раз, хотя его предусмотрительно держали подальше от Остенов; к примеру, в декабре 1797 года Элиза Шют упоминает некоего «молодого племянника», с которым Лефрои приезжали к ней на званый ужин; в это время Джейн возвращалась домой после визита в Бат. Ее горечь при воспоминании о нем и сохраняющийся интерес к нему явственно ощущаются в письме, написанном в ноябре 1798, через три года после их короткого романа. В нем она рассказывает, как к ним заходила миссис Лефрой, которая ни словом не обмолвилась о своем племяннике, а «я была слишком горда, чтобы начать расспрашивать самой; но после, на вопрос моего отца она ответила, что он уже вернулся в Лондон, где и пробудет до отъезда обратно в Ирландию; там он готовится к экзаменам и к будущей адвокатской практике». Слово «вернулся» предполагает, что Том снова приезжал в Хэмпшир, но благоразумно был отослан обратно в Лондон, скорее всего, еще до того, как Джейн успела вернуться домой из Кента. А истинным героем этого маленького эпизода выглядит мистер Остен, продемонстрировавший чуткость и родительскую нежность, задав именно тот вопрос, который его дочь так отчаянно хотела, но не осмеливалась задать.
Итак, Джейн больше никогда не видела Тома Лефроя после его визита на Рождество 1795 года; а с 1798 года он окончательно обосновался в Ирландии. В том декабре Джейн сообщает Кассандре, что «третья мисс ирландская Лефрой собирается замуж», но после этого хранит молчание на эту тему. А годом позже и сам мистер ирландский Лефрой женится на Вексфордской наследнице, сестре своего друга по колледжу. Он продолжал усердно трудиться на юридическом поприще, стал отцом семерых детей и с течением лет сделался чрезвычайно успешным и столь же чрезвычайно набожным. 11 лет от заседал в Парламенте от Тори; находился в глубокой оппозиции по отношению к католическому освобождению и основал общество, посылавшее миссионеров в традиционно католические регионы; а в 1852 году, после Голода, был назначен Лордом Главным Судьей Ирландии. Если бы Джейн дожила до тех дней, она с присущим ей чувством юмора наверняка оценила бы иронию судьбы: угнетенные ирландские католики должны были счесть справедливым, что гонения на них возглавляет один из тех, чьи предки в свое время бежали от столь же суровых религиозных гонений во Франции.
Возможно, этот мимолетный роман с юным Томом Лефроем был и не Бог весть каким жизненным опытом, но для Джейн Остен этот опыт, скорее всего, оказался ощутимым и болезненным. Как вполне очевидно и то, что нечто она из этого опыта вынесла — нечто, нашедшее затем воплощение в ее творчестве. С этого момента она приобрела знание, не вычитанное из книг, но прочувствованное собственной плотью и кровью — ощущение своей чувственной стороны, своей женской уязвимости. Она знала теперь, каково это — быть очарованной опасным незнакомцем; надеяться, ощущать огонь в крови; невольно вздрагивать, отдергивая руку; страдать и томиться по тому, чему не суждено сбыться и о чем нельзя даже упоминать… Ее проза отныне проникнется этим знанием, которое струится, словно глубокое и темное подводное течение под внешним слоем комического повествования.
способы защиты девичьего сердца от разбития, но это уже подспудно.
Мне показалось, что именно это, во всяком случае, в первую очередь. Она их "выстраивает" или "воздвигает" там в оригинале (putting them up)— по-русски что-то никак не могу пока толком сформулировать. Ну, если "способы защиты" нормально читается, то и ладно.
Отправлено: 26.01.09 06:03. Заголовок: Элайза спасибо за оч..
Элайза спасибо за очередное удовольствие. И могу сказать, что неприязнь после прочтения отрывка к Тому Лефрою как-то сама собой исчезла. Этому, я думаю, поспособствовало неимоверно рамантичное признание старенького Тома о своей юношеской первой (?) любви. И очень импонирует внимательность мистера Остена к своей дочурке! (это вам не мистер Беннет ни разу! почему-то захотелось их сравнить...) Последний абзац - в невероятно печальных тонах, за него - отдельное мерси!
Tatiana
человек настроения
Сообщение: 2390
Настроение: Вся в работе. Заскочила на минуточку.
Фото:
Элайза Какие бы способы "защиты" ни воздвигались, сердце все равно продолжает чувствовать и болеть. Грустно ужасно... Жизнь, конечно, вообще грустная штука, но с некоторыми она обходится еще и довольно безжалостно (причем, со многими, увы).
Элайза Как интересно, и так живо все представляется... Большое спасибо!
Элайза
людовед и душелюб (с)
Сообщение: 1976
Настроение: Тону в море информации
Отправлено: 02.02.09 00:37. Заголовок: Не знаю, смогу ли я ..
Не знаю, смогу ли я завтра "выйти в эфир", поэтому на всякий случай бросаю продолжение 12-й главы сейчас; если получится, на днях выложу и окончание, хотя боюсь заранее что-либо обещать.
Теперь Джейн все чаще обращалась к творчеству. В лето после отъезда Тома Лефроя уклад жизни в Стивентоне изменился вследствие того, что мистер и миссис Остен решили больше не брать учеников. Это означало, что количество обитателей пастората уменьшилось до пяти человек – четверых взрослых и малышки Анны — и не только мистер Остен освободился от преподавания, но и для женской части семейства значительно сократился объем домашней работы, связанной с готовкой еды, стиркой, уборкой, заправкой постелей и т.д. Соответственно, у Джейн появилось больше свободного времени и стало больше возможностей для уединения – что, безусловно, отразилось и на качестве ее прозы — теперь она смогла тщательнее планировать и продумывать свои сюжеты и писать произведения более масштабные и обстоятельные. Результат не замедлил сказаться, и его можно с полным правом назвать феноменальным. В октябре 1796 года она начала работу над «Первыми впечатлениями»; роман был закончен за девять месяцев, к следующему лету. Затем, где-то в ноябре 1797 года, она вернулась к рукописи «Элинор и Марианны» и занялась ее редакцией, сочтя, что эпистолярная форма не слишком хорошо подходит для ее целей. Перевод романа в письмах в форму прямого повествования потребовал кардинальной переделки и основательного переписывания, чем она занималась в течение зимы и весны 1798 года, изменив название на «Чувство и чувствительность». Затем, между 1798 и 1799 годом был закончен первый вариант книги, которая впоследствии станет «Нортенгерским аббатством», а в этой, ранней редакции носит название «Сьюзен». Таким образом, за четыре года было написано три полноценных романа; автору к тому моменту не исполнилось и 24 лет.
К этому времени в семье уже прочно установилась традиция чтения ею своих произведений вслух, в кругу домашних. Легко можно представить себе Джейн за работой — как она пишет наверху, в своей маленькой гостиной с голубыми обоями, в предобеденные часы, до половины четвертого, или после вечернего чая, где-нибудь половине седьмого; как она зачитывает диалоги, сперва проверяя их на собственный слух, вычеркивая и подправляя то, что ее смущает или кажется ей фальшивой нотой — как обычно делают, готовясь к чтению текста вслух перед другими; как вносит изменения в рукопись своим мелким, убористым почерком, который выработался у нее со временем — ведь бумага стоила дорого, и ее следовало экономить. Каким бы ни был процесс ее редактуры, сколько бы усилий не требовалось ей на переделку, ее персонажи практически всегда разговаривают очень естественно, словно беседуют реальные люди; они не произносят речи, а участвуют в живых диалогах, где обмениваются информацией, пытаются выяснить мнение или чувства собеседника, подкалывают друг друга, флиртуют, обманывают или просто проявляют во всей полноте те живые характеры, которыми она их наделила, будь то богатая миссис Джон Дэшвуд, завистливо вздыхающая при мысли о дорогом фарфоре, который остался в собственности ее бедных родственниц, или добрая миссис Дженнингс, безуспешно предлагающая то оливки, то дичь, то констанцское вино в качестве лечения разбитого сердца Марианны. Мы не знаем, предлагали ли члены семейства Остен какие-то поправки к текстам и в какой мере они критиковали услышанное; мы знаем только, что и отец, и мать, и сестра обладали достаточным умом и вкусом, чтобы получать удовольствие от ее писаний и понимать, что ее талант расцвел со времени многообещающих ранних скетчей в нечто еще более исключительное.
Мистер Остен и в самом деле был настолько высокого мнения о «Первых впечатлениях», что в ноябре 1797 года даже написал лондонскому издателю, Томасу Кэделлу, предлагая эту рукопись для печати. Этот Кэделл только недавно унаследовал свое дело от весьма известного отца, бывшего издателем Гиббона и другом доктора Джонсона, и мистер Остен счел возможным с присущей ему гибкостью тонко польстить наследнику столь славного имени в следующих выражениях: «Поскольку я вполне отдаю себе отчет, сколь важно для рукописи подобного рода впервые увидеть свет под эгидой уважаемого имени, я обращаюсь к Вам.» Мистер Остен не называет автора, а сообщает лишь, что «в моем распоряжении имеется рукопись романа в трех частях, примерно такого же объема, как «Эвелина» мисс Берни», и спрашивает, сколько запросит издатель за возможность ее публикации «за счет Автора; а также, сколько Вы готовы будете выплатить Автору авансом за право собственности на рукопись, если, по прочтении, она получит Ваше одобрение?» Таким образом, видно, что мистер Остен готов был проявить щедрость и вложить в публикацию романа собственные деньги в случае необходимости. Письмо было отправлено 1 ноября, и ответ на него пришел с необычной для издателя скоростью; на конверте было начертано: «Отклонить возвращением письма».
Можно понять, почему Кэделл не захотел утруждать себя чтением рукописи какого-то неизвестного хэмпширского священника; и все же в истории издательских промахов эта ошибка остается одной из наихудших, когда-либо совершенных в силу издательской лености. Конечно, благодаря этому промаху «Первые впечатления» позже превратились в «Гордость и предубеждение», но если принять во внимание, что уже в первоначальной редакции роман был очень даже неплох — а мы можем судить об этом как по качеству ее последних юношеских произведений, так и по тому, что ее отец был об этом романе столь высокого мнения — можно предположить, что, если бы публикация романа состоялась уже 1798 году, до 1800 года Остен могла бы написать еще один, столь же превосходный. Рассказал ли мистер Остен своей дочери о письме к Кэделлу или нет, неизвестно, но попытки он больше не повторил.
В конце 1790-х годов в жизни младшего поколения Остенов происходили довольно серьезные и подчас драматические события. Отзвуки некоторых из них мы можем заметить в письмах Джейн, но упоминаний о большинстве из них не сохранилось. За пятилетний промежуток — с 1796 по 1801 год — уцелело всего 28 писем Джейн; и, что характерно, не осталось ни единого письма за 1797 год, очень важный в жизни Остенов, потому что Кассандра особенно постаралась уничтожить все, что касалось личной жизни ее семьи. Первое письмо о Томе Лефрое уцелело, скорее всего, просто по ошибке или по недосмотру.
Из-за уничтожения писем Кассандрой, которая руководствовалась собственными побуждениями, казавшимися ей, без сомнения, благими и важными, может сложиться впечатление, что внимание ее сестры привлекали по большей части какие-то пустяки и мелочи. Ее письма пестрят болтовней о том о сем, напоминая порой легкомысленную скороговорку какого-нибудь юмориста. Возникает ощущение, что в них намеренно не допускаются ни одно глубокое чувство, никакие серьезные проявления нежности или скорби. В этих письмах не ощущается ни пауз, ни медитаций — они всегда торопливы, словно ее ум со всей возможной скоростью перескакивает с одного предмета на другой. И, читая их, приходится напоминать себе о том, как мало эти письма отражают ее действительную жизнь, являясь скорее сильно ужатой, отчасти искаженной и отредактированной ее версией. То, что осталось, в большинстве своем представляет собой попытки развлечь Кэсс рассказами о том, что происходило в ее отсутствие, как правило с другими людьми. В своих письмах Кассандре она оставляет за скобками очень и очень многое — свои уединенные размышления, работу своего воображения, время, проведенное ею в раздумьях, в мечтаниях, в работе над романами… Даже упоминание о погоде всегда конкретно и связано с каким-нибудь деловым или светским событием; в письмах Джейн, в отличие от дневников Элизы Шют, нам не встретить ни деревьев, сверкающих на морозе алмазами, ни падающих звезд, ни прочих красивостей.
Что можно вынести из переписки сестер в 1790-е годы, так это ощущение того, что они очень полагались друг на друга в плане получения информации и всегда могли рассчитывать на полное понимание, которого, видимо, не ожидали встретить в ком-либо еще. К примеру, когда летом 1796 года Джейн предприняла поездку в Кент, остановившись у брата Эдварда и его супруги Элизабет в их имении в Роулинге, ей было проще в письме спросить совета у Кассандры по поводу чаевых слугам, чем задать этот вопрос брату и невестке. Кассандре же она могла поворчать на то, что застряла там до тех пор, пока за ней не приедет кто-нибудь из братьев, поскольку, разумеется, она не могла путешествовать одна. «Мне здесь очень хорошо, — пишет она в сентябре, — хотя я была бы рада к концу месяца вернуться домой.» Тем временем она отрабатывает свое пребывание в Кенте, помогая другим леди шить для брата рубашки: «И я с гордостью заявляю, что являюсь самой искусной швеей в нашей компании». Джейн вовсе не обижала обязанность шить, хотя многие умные женщины того времени ею тяготились; хотя она и отмечает, что, пока женская половина дома шила, мужчины отправились стрелять дичь. Это вдохновило ее на следующий пассаж: «Говорят, в нынешнем году в этих местах чрезмерное количество птиц; так что, возможно, и мне выпадет возможность подстрелить хотя бы парочку».
Действительно ли она хотела этим сказать Кассандре, что была бы не прочь выйти пострелять с ружьем? Права женщин стали основной темой замечательно забавного романа «Гермспронг, или мужчина каков он не есть», появившегося в том же году, и у Джейн имелся его экземпляр. Роберт Бейдж, просвещенный автор, высказывался в нем за демократию и права женщин и выражал свое восхищение Мэри Уоллстоункрафт, которая уже потребовала для представительниц своего пола права заниматься фермерским хозяйством, юриспруденцией и прочими мужскими профессиями. Так почему бы Джейн не желать пойти на охоту и пострелять дичь? Двумя неделями позже она шутит о том, что если по пути домой окажется в Лондоне на мели, то может пойти изучать медицину, или податься в адвокаты или даже в офицеры. Либо, в качестве альтернативы, она попадется в лапы какой-нибудь толстухе, которая хорошенько напоит ее и отправит делать более традиционную для женщины карьеру.
Письма Джейн пестрят шутками для Кассандры. Прибыв в Лондон, она пишет: «И вот я снова здесь, в этом Гнезде Разгула и порока, и уже начинаю ощущать, как моя Нравственность разлагается». Затем мишенью для ее острого пера становится Эдвард: «Фермер Кларинболд этим утром помер, и сдается мне, что Эдвард не прочь бы получить кусок его фермы, если ему удастся облапошить сэра Брука с этой сделкой». Так душка Эдвард был способен надуть собственного шурина? Неудивительно, что Джейн рассчитывала на то, чтобы ее письма частично уничтожались: «Как только получишь и прочтешь это письмо, быстро хватайся за ножницы», — пишет она, очернив очередную репутацию. Как выяснилось в итоге, Эдварду все же не удалось обдурить сэра Брука, правда, исключительно из-за того, что у него не оказалось на тот момент свободной наличности в размере 500 или 600 фунтов. «Что за очаровательные молодые люди!», — восклицает Джейн, когда Эдвард и Фрэнк перед ее отъездом вернулись с охоты со связками подстреленной дичи.
Ее шутки отлично сформулированы, и фраза зачастую построена так, чтобы вызывать у читателя улыбку: “Мистер Ричард Харви собирается жениться, но так как это великая тайна и известна только половине всей округи, упоминать об этом не рекомендуется”. Письма полны сплетен и незначительных событий, в них описываются, к примеру, домашние танцы, которые устраивали у себя кентские родственники и друзья Эдварда — один из таких танцевальных вечеров проводился в Гуднестоне, роскошном доме Бриджесов, под аккомпанемент фортепьяно, на котором по очереди играли местные леди, и Джейн открывала бал. Наверняка этот вечер длился до поздней ночи — обеденный стол был отодвинут в угол вытянутой гостиной, двери которой были распахнуты в овальный зал, а двери зала, в свою очередь — на террасу; а после ужина гости из Роулинга пошли домой пешком, прошагав около мили по проселочной дороге, в темноте и под дождем, укрывшись под двумя зонтами. То лето выдалось на редкость сухим и знойным, и в Лондоне люди на улицах падали в обморок от жары, так что дождь казался сущим благословением, и прогулка в свежей, прохладной и влажной ночи, была, должно быть, на редкость приятной. Жара между тем продолжалась, и несколько дней спустя Джейн пишет одну из своих самых цитируемых фраз: «Какая невыносимо жаркая стоит погода! Из-за нее мы все находимся в состоянии постоянного недостатка элегантности.» Элегантность подразумевала полное отсутствие каких-либо физических проявлений жизни тела, таких, как пот, кровь, слезы; каждая молодая леди, которая хотела бы занять подобающее место в обществе, должна была постоянно защищать себя от них.
незнакомка
маленький ребенок
Сообщение: 3274
Настроение: Жила себе спокойно...
Фото:
Элайза w Огромное спасибо за твой титанический труд! Благодаря твоему переводу я несколько по-иному посмотрела на Джейн Остин и ее жизнь Ужасно интересно!
Tatiana
человек настроения
Сообщение: 2554
Настроение: Не болит голова у дятла...
Фото:
В своих письмах Кассандре она оставляет за скобками очень и очень многое — свои уединенные размышления, работу своего воображения, время, проведенное ею в раздумьях, в мечтаниях, в работе над романами…
То, что составляло основу и суть, но, наверное, в письмах все это трудно передать, даже любимой сестре.
цитата:
Роберт Бейдж, просвещенный автор, высказывался в нем за демократию и права женщин и выражал свое восхищение Мэри Уоллстоункрафт, которая уже потребовала для представительниц своего пола права заниматься фермерским хозяйством, юриспруденцией и прочими мужскими профессиями.
Надо же, в мужскую голову пришли такие мысли. Особенно приятно!
цитата:
«Как только получишь и прочтешь это письмо, быстро хватайся за ножницы», — пишет она, очернив очередную репутацию.
Элайза С одной стороны, конечно, жаль, что сохранилось так мало писем, с другой - Кассандра правильно сделала, их уничтожив. Все же личная жизнь человека должна принадлежать ему. Тем более эти письма касались не только самой Джейн, но и многих людей из ее окружения, а, зная ее остроумие и даже язвительность, можно представить, в каком свете они могли быть описаны. Сплошной компромат.
Элайза спасибо за понедельниковое продолжение! Элайза пишет:
цитата:
ее персонажи практически всегда разговаривают очень естественно, словно беседуют реальные люди; они не произносят речи, а участвуют в живых диалогах, где обмениваются информацией, пытаются выяснить мнение или чувства собеседника, подкалывают друг друга, флиртуют, обманывают или просто проявляют во всей полноте те живые характеры, которыми она их наделила
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 4
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
Впрочем, после чтения прочих ее ювенилий этому уже не удивляешься... 
Судите сами: 
но зато за это время отредактировалась 5-я глава, за что очередной низкий поклон моему замечательному редактору; 
И то, что обе сестры не замедлили унаследовать (или скопировать) язычок их матушки - тоже факт. Кассандра могла рассмешить до слез, копируя знакомых - но это эфемерный талант; замечания Джейн, на наше счастье, остались на бумаге. 
, поскольку речь в ней пойдет о дошедших до нас и, надо признать, довольно противоречивых отзывах о внешности нашей Джейн. 
Конец года у меня традиционно крайне напряженное время, когда я с трудом выкраиваю минутку, чтобы хотя бы заскакивать на любимые форумы, не говоря уж о том, чтобы чего-то активно писать или переводить, так что приношу свои очередные извинения за то, что я нынче опять с пустыми руками. Впредь я постараюсь, в интересах читателей, выдерживать какой-нибудь более или менее четкий ритм и придерживаться какой-нибудь периодичности — ну, скажем, раз в неделю. Допустим, по понедельникам (благо за выходные всяко больше шансов чего-то успеть 
И за стиль прощу прощения — очень торопилась, чтобы успеть сдержать обещание. 
Давайте, что ли, и его портретик присовокупим, а то давно у нас что-то картинок не было. 
Дарси всеж поосновательнее. И посерьезнее. И посмелее - не побоялся сделать предложение Лиззи. 
, а созданные ею образы через двести лет будут волновать нас и ... заставлять мечтать 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
