Юлия пишет:
цитата: |
Может, пришла пора жаркой эротической сцены? Градус уже на уровне |
|
Рановато, вроде.
Немножко продолжения, весьма сомнительного.
Возвращаюсь к мужику, вытаскиваю градусник. Холера ясна! Тридцать девять с копейками! Неудивительно, что он не реагирует, видимо, позвал на помощь в момент просветления. Наверно, звал и вчера, разбив стекло, но я струсила и сбежала. По правде говоря, я и сейчас не прочь сбежать, но уже, увы, не могу. Точнее, бегу, чтобы все-таки вызвать скорую голубой рубашке. Благо есть хорошая идея — деревенский магазин. Наверняка там имеется телефон или мобильник у продавщицы. Увы и ах! Рулонные ворота наглухо закрывают вход, вокруг тишина и покой. Что же за невезение! «За что мне все это?» — вопит внутренний голос. И тут до меня в очередной раз доходит, что можно позвонить по таксофону, ведь срочные вызовы бесплатны. Бегу к таксофону, чуть отдышавшись, набираю 03 и, о счастье! слышу ответ. Заикаясь, объясняю про обморочного мужика.
— Имя, возраст? — бесстрастно спрашивает женский голос.
— Не знаю ни того, ни другого.
— Вы кем ему приходитесь?
— Никем… случайно его обнаружила… в пустом доме.
В трубке на какое-то время воцаряется молчание.
— Он лежит без сознания, с температурой, — поясняю я.
— Какая температура?
— Под сорок…
— Адрес…
На этом месте затихаю я, потому что не знаю адреса.
— Уткино, точного адреса я не знаю. Если вы подъедете к магазину или к дому с чугунной оградой в стиле Летнего сада, я вас встречу.
— Девушка, какая ограда? Нужен адрес, — сердится женский голос.
— Я встречу, — упорно повторяю я. — Человек, может, умирает, если уже не умер.
В конце концов на том конце провода обещают подъехать к магазину в течение получаса. Место встречи изменить нельзя. Возвращаюсь к магазину, благо там имеется скамья, на которую можно присесть, чтобы отдышаться и успокоиться.
Проходит почти сорок минут, прежде чем на горизонте, то есть в конце улицы, появляется ковыляющая по ухабам скорая. Бегу навстречу указывать дорогу. Когда подъезжаем к дому, и басовитая врач с желтым чемоданчиком поднимается по ступенькам крыльца, по моей спине пробегают мурашки от мысли, что сейчас войдем, а мужика в голубой рубашке, с его склонностью исчезать, в доме не окажется. К счастью, на этот раз он на месте — мирно лежит там, где я его оставила и, кажется, еще дышит.
— Где можно помыть руки? — спрашивает доктор.
— Где? Не знаю, сейчас посмотрю, — мямлю я и бросаюсь в поисках воды.
В кухне на стене обнаруживается древнего вида рукомойник, совершенно пустой. Пока ищу, но так и не нахожу воду, врачиха уже колдует над мужиком, расспрашивает его, тормошит, орудует со стетоскопом, потом с тонометром, кардиографом и еще с чем-то. Невпопад отвечаю на ее вопросы.
— Подготовьте его документы, будем госпитализировать, — наконец объявляет врач.
— Но я не знаю, где его документы… Где ваши документы? — обращаюсь к Бомону.
Он смотрит на меня мутным взглядом, вздыхает и, словно собравшись с силами, бормочет: — В больницу? Я не поеду в больницу… Нет…
— Что значит, не поедете? — в один голос с докторшей вопрошаем мы.
— Не поеду… — бормочет он.
— У вас острый тонзиллит… — говорит докторша.
— Температура под сорок, — вторю ей я.
— Не поеду!
И откуда у умирающего взялись вдруг силы заявить о своем нежелании пусть хрипло, но со стальными нотками в голосе? Он же явно не симулянт. А еще о помощи просил.
— И кто же вас будет лечить? Вы же здесь умрете! — возмущаюсь я.
Мёртвому, конечно, спокойней, да уж больно скучно.
Докторша молчит, видимо, ожидая результата разворачивающегося диалога и между делом наполняет шприц лекарством.
— Не умру… Вы можете заходить… иногда.
После стальной вспышки силы, видимо, опять оставляют его. Докторша ловко управляется с уколом. А я на какое-то время теряю дар речи. Буду заходить? Иногда? С какой-такой стати? Из меня сестра милосердия, как из… дар мысли тоже теряю, не в силах подобрать подходящего сравнения. Холера ясна!
— Я вас совсем не знаю… я не медсестра, поезжайте в больницу, пожалуйста…
Он смотрит на меня умоляюще. Или мне так кажется? И зачем я такая впечатлительная?
Врач убирает в желтый чемоданчик свои приборы и инструменты и, проверив прочность сомнительного вида табурета, усаживается у края стола оформлять вызов.
— Так понимаю, что документов у больного нет?
— У вас есть документы? — перевожу я стрелки.
— Нет, — хрипит обессиленный больной, — не помню.
Как же, конечно, я же раненый.
— А имя и фамилию вы, надеюсь, помните?
— Вы помните имя и фамилию? — служу я переводчиком.
— Иван Иваныч Иванов, — бормочет он.
— Хм… так и запишу, — усмехается докторша. — Если вы всерьез отказываетесь от госпитализации, подпишите отказ.
После того как сумасшедший больной что-то накорябал на листе, она обращается ко мне.
— Вы понимаете, что он находится в тяжелом состоянии?
— Да я понимаю, но…
— Требуется уход и наблюдение. Если станет хуже, вызывайте скорую, а сейчас я распишу, что нужно делать. Вы сможете делать уколы? Внутримышечно. Или найдите медсестру, которая сможет это сделать.
— Да, но я совсем не знакома с этим человеком, я случайно обнаружила его…
— Случайно? Вы живете в поселке?
— Да, в соседнем доме, но я…
— Послушайте, он отказывается от госпитализации, документов у него нет. Сильно запущенное заболевание, но не критично. Сегодня-завтра будет кризис, мужик здоровый, сердце крепкое, переживет. Вам и нужно-то пару дней посмотреть за ним. Или найти, кто посмотрит.
— А вы не можете никого порекомендовать?
Она вздыхает и, вырвав из своего блокнота листок, пишет на нем номер телефона.
— Попробуйте позвонить по этому номеру.
— Спасибо…
И вот я остаюсь один на один с заснувшим или притворяющимся, что заснул, или потерявшим сознание незнакомым человеком, Иваном Ивановичем Ивановым, в запущенном доме с листом рекомендаций, рецептом и номером телефона некой Натальи. Как это все получилось? Как я могла согласиться? Оставь хоть патрон, Абдулла! Нечем будет застрелиться. Вопросы есть? Вопросов нет.