Кстати: клуб "Литературные забавы"

Движемся к финалу...

Через полчаса открываю калитку Тонечкиной усадьбы, задохнувшись от волнения и усталости.
Во дворе непривычно тихо. Поднимаюсь по ступенькам, толкаю дверь и замираю перед немой сценой. Святые угодники! Спина холодеет, лицо, наоборот, бросает в жар. На меня обращают взоры несколько человек: тетя Маруся, сидящая у стола, Тонечка, привязанная к стулу каким-то черным шнуром, и двое... нет, трое мужчин. Одного из них я узнаю — это тот самый цивильный парень с коричневой машиной. Второй, кажется, таксист, что усыпил меня, третий пристроился в углу, прижимая к лицу полотенце.
— Вот и птичка прилетела, — с улыбкой заявляет цивильный. — Проходите, именно вас мы и дожидаемся!
— И какого ты сюда приперлась? — интересуется Тонечка, дернувшись на стуле.
— Хек, заткни ее! — командует цивильный.
— Не вопрос, Абдулла!
Таксист по имени Хек, сделав круг по комнате, отбирает полотенце у третьего и начинает завязывать сопротивляющейся Тонечке рот. Тетя Маруся порывается что-то сказать, но издает только хрип. Бросаюсь к ней и натыкаюсь на холодный взгляд цивильного и холодное дуло его пистолета, которые равнодушно смотрят мне в лицо.
— Какой пароль? — Я пришел на похороны бабушки, — говорю я, сама не понимая, почему именно эта фраза выплыла из глубин сознания. Видимо, отвечаю на вопрос пыхтящей Тонечки.
— Какой бабушки? — спрашивает цивильный, опуская пистолет. — Что ты несешь?
— Что здесь происходит? — мужественно дрожащим голосом продолжаю я.
Аста ла виста, бэби. Кинжал хорош для того, у кого он есть, и плохо тому, у кого он не окажется в нужное время.
— Аня, Анечка! — вопит тетя Маруся, к которой вернулся дар речи. — Отпустите ее сейчас же, негодяи, изверги! Как вы смеете! Вам все вернется в двойном… нет, в тройном размере!
— Заткни старуху! — командует цивильный.
— Не смейте трогать тетю, оставьте ее в покое, отпустите ее! — кричу я, кидаясь к Хеку и хватая его за рукав. Удар относит меня в сторону, падаю прямо под ноги цивильного. Он протягивает мне руку, но я поднимаюсь без его помощи. С грохотом падает стул, на котором сидит Тонечка.
— Не трогайте тетю, — хриплю я.
Холодное дуло упирается мне в бок.
— Оставь старуху, Хек, а то еще ласты отбросит, — бросает цивильный и обращает взор на меня. — Отпустим, мы всех отпустим, когда ты все нам расскажешь…
— О чем? Что я должна вам рассказать?
— Ты прекрасно знаешь…
— Если бы я знала… — бормочу я. — Не понимаю, что рассказывать.
Хек поднимает стул с Антониной, она хрипит и вращает глазами.
— Сядь! — командует цивильный, по-хозяйски выдергивает стул из-за стола и ставит посередине комнаты, словно для обвиняемого на допросе.
Абдулла доморощенный…
Покорно усаживаюсь на стул, точнее, валюсь на него, потому что вдруг перестают держать ноги. Мы с тетей попали прямо в середину боевика? Триллера? Фильма ужасов? Этого просто не может быть, потому что… потому что не может быть никогда.
— Так, кажется, все путем. Теперь можно и поговорить, без накала,— продолжает Абдулла, подтягивая стул и садясь напротив меня. — Надеюсь, не придется тебя вязать.
Смотрю на Марусю, страшно волнуясь за нее. Надеюсь, удастся избежать какого-нибудь приступа. Если выживем.
— Поговорить можно, но сначала вы отпустите мою тетю.
— Гм, ты не в том положении, чтобы ставить условия, телка. Даже если бы я был таким добрым, что отпустил старушку, что она сделает в первую очередь, а ну-ка отгадай? Ответ напрашивается сам по себе — побежит к ментам. Ну что, беседуем?
— Вы можете верить мне или не верить, но я понятия не имею, что вы от меня хотите.
— Хочу знать, куда ты дела то, что нашла!
Пялюсь на него в крайнем изумлении.
— Уверяю вас, я ничего не находила, чтобы куда-то девать!
— Издеваешься, курва? Я знаю, что вы со своим хахалем нашли в старом доме!
Хочу сообщить, что оскорбляет он меня совершенно напрасно, но решаю не нарываться, тем более, дуло пистолета маячит где-то рядом.
— Вы меня явно с кем-то путаете… У меня нет никакого хахаля, и я ничего не находила в каком-то доме.
— Врешь! Когда ломали старый, вы нашли в доме заначку, ведь так?
Он цедит сквозь зубы и я понимаю, что такое чистый незамутненный страх. Все лгут, но самое обидное, что я говорю чистейшую, ничем незамутненную правду, а мне не верят и хотят за это убить. И в этот момент до меня доходит, что он наверно считает, что я — Милка, которая что-то нашла здесь, в Уткино, когда перестраивала дом! Следом прилетает проблема — если это так, сдавать ли Милку или стоять на своем? Впрочем, решение напрашивается само собой в виде холодного дула, упирающегося в бок, перепуганной Маруси и связанной Тонечки.
— Нет, не так. Вы меня с кем-то путаете, — настаиваю дрожащим голосом. — Я не могла ничего найти в каком-то старом доме, потому что никогда в нем не бывала.
— Хек, давай сюда старуху! — рявкает Абдулла.
— Я не старуха, молодой человек! — возмущается тетя.
— Не трогайте ее! — кричу я.
— Тогда колись.
— Если вы считаете, что я — хозяйка дома, в котором сейчас живу, вы глубоко ошибаетесь. Я всего лишь ее знакомая, а хозяйка попросила меня пожить и присмотреть за домом.
На лице Абдуллы читается каскад смены чувств — от злости к удивлению.
— Ты не врешь? — наконец спрашивает он.
— Это правда, это так и есть, мальчики! — вступает тетя Маруся, вполне твердым голосом. — Аня — моя племянница, она живет в городе, в однокомнатной квартире. У нее никогда не было средств, чтобы купить и построить такой дом! Одноклассница Людмила пригласила пожить в этом доме на время ее отпуска! У нее свадьба где-то…кажется, в Индонезии, она там замуж выходит!
— За индонеза? — спрашивает Хек и довольно ржет.
— Нет, молодой человек, за россиянина, а не за индонезийца, — сурово поправляет его тетя.
Абдулла молчит, видимо, что-то прокручивая в голове. Убить или не убить?
— Вы же видите, что ошиблись, — говорю я. — Отпустите тетю и развяжите Антонину. Неужели ради того, чтобы узнать все это, нужно махать пистолетом и издеваться над беспомощными женщинами? Вы могли бы просто спросить…
— Не сказал бы, что эта курва беспомощная, — хмыкает Абдулла, кивая в сторону Тонечки. — Если бы ты не сбежала утром, ничего такого бы не было.
— Значит, сунуть в нос хлороформ — ничего такого? Меня бы просто увезли куда-нибудь и допросили там?
— Что-то в этом роде. Но ты все-таки врешь. Эта тварь взяла то, что ей не принадлежит, и сбежала, — цедит сквозь зубы Абдулла. — А ты со своим приятелем приехала, чтобы забрать то, что она не смогла вывезти.
— С каким приятелем? Это бред какой-то.
Ступил человек на скользкий путь. — Ну на то и лед, чтобы скользить. Но как доказать человеку, что я на лед не ступала?
— Молодой человек по имени Хек, дайте мне воды, у меня водный дисбаланс, — жалобно подает голос тетя Маруся.
— Чего-чего? — интересуется Хек.
— Она пить хочет, налейте человеку воды... — прошу я.
— Налей, — приказывает Абдулла.
Хек подходит к столу, где стоит чайник, гремит кружками на сушилке для посуды, Абдулла наблюдает за ним. В этот момент распахивается дверь, разлетаются створки окна и в комнату врываются люди, кто-то бросается прямо на нас с Абдуллой, и я перестаю что-либо видеть, лежа на полу, лишь слышу грохот падающих тел и мебели, ругательства, мимо моего носа плавно проезжает и останавливается пистолет. Протягиваю руку и подтягиваю его к себе, рукоятка еще хранит тепло ладони Абдуллы, отдергиваю руку с пистолетом от грохнувшей рядом ноги в остроносой начищенной туфле и прячу его под себя, сжимаясь в комок. Внезапно грохот стихает, остаются лишь голоса. Кто-то подхватывает меня подмышки и усаживает на стул.
— Нюра, как ты, нормально? — спрашивает знакомый голос, и я вижу голубоглазого Жосса Бомона, который сидит передо мной на корточках, заглядывает в лицо и осторожно вытаскивает пистолет из моей руки.
— Жосс... — шепчу я.
Все как в кино… У меня болит нос, и ладонь, которую я прижимаю к лицу, окрашена кровью.
— Анечка, Анечка... — тетя Маруся хлопочет около меня, замещая испарившегося куда-то Жосса. Наверно привиделся?
Немного придя в себя, оглядываюсь. В комнате очень оживленно. Тетя Маруся поднимает стул, на котором только что сидел Абдулла, и опускается на него. Освободившаяся от пут Тонечка, нецензурно ругаясь, трясет за грудки Хека, у него смешно дергается голова. Здоровяк в полицейской форме выводит из комнаты закованного в наручники Абдуллу, третьего нигде не видно. Через несколько минут в комнате остаются Тонечка, тетя Маруся, я и полицейский с протоколом.
Участковый с готовым протоколом удаляется, Тонечка собирает на стол, отвергнув наши с тетей поползновения уйти. Тетино давление измерено нашедшимся в хозяйстве Антонины тонометром, лекарство принято. А вскоре являются будущий хакер Матвей в компании с Федором и Гавом ака Тусоном, попытавшемся, хоть и безуспешно, проникнуть в дом. Поскулив на крыльце и, видимо, поняв тщетность подаваемых сигналов, Гав удаляется, возмущенно тявкая.
— Мария Петровна, вы были великолепны! — с порога заявляет Федор.
— Ну что вы, Феденька, вы меня смущаете, — отвечает тетя, слегка покраснев.
— Значит, с водой был маневр? — изумляюсь я. — Тетя Маруся! Как ты догадалась?
— Федор подал мне сигнал из окна.
Кому вы сигналите, Бэрримор?
— И Мария Петровна все поняла! — сияет улыбкой и голубыми глазами Федор. — И Матюха молодец, примчался, сообщил, что происходит. А ты, Нюра, обезоружила бандита.
Матвей ухмыляется и кивает головой, весьма довольный собой. Мать ерошит его волосы, он подростково отклоняется от ее руки.
— Если бы не Матвей, не знаю, чем бы все кончилось, — говорит Антонина.
— Если бы я не сидел у себя…
Оказывается, Матвей, как обычно, зависший в своем закутке, весьма вовремя решил его покинуть и увидел троицу, вошедшую в дом. Расценив, что нужно бежать за помощью, он бросился сначала к участковому, затем искать Федора. А через несколько минут явилась-не-запылилась я.
— Просил же тебя сидеть в бане и не высовываться, — говорит тем временем Федор, — Напрасно я тебя не запер.
— А что бы изменилось? Эти бандюги явились сюда и ждали меня здесь, — возражаю я.
— В этом ты, к сожалению, права.
— Хорошо, что хорошо кончается… Единственное, что я поняла — им нужен какой-то клад, который был спрятан в старом доме, на месте которого построен новый Милкин дом! И они думали, что я — это Милка, поэтому и следили за мной и пытались похитить!
— Да, видимо, так и есть.
— Ты не уверен?
—Эта коричневая машина не первую неделю маячит по поселку, — говорит Антонина, разливая чай по кружкам. — Я ее давно приметила.
— Рассказывай, Федор. Думаю, здесь все свои, — требую я.
Он размешивает сахар в кружке, окидывает публику взором актера, вышедшего на сцену.
— Сама суть дела уже прояснилась. Некий человек, назовем его Икс, потому что я не знаю, кто он, жил какое-то время в старом доме на углу Сиреневого переулка.
— Там кто только не жил за последние годы, — говорит Тонечка, усаживаясь за стол — Потом дом долго пустовал, пока его не купили Семен и Людка.
— Вот-вот… и кто-то из этих жильцов довольно давно припрятал в доме что-то ценное. Не думаю, чтобы клад лежал там с дореволюционных времен. Помнишь, как мы искали клады в развалинах имения, Тоня?
— Еще бы! — усмехается она.
«А как же Федор второй, разве не с ним ты искала клады?» — думаю я, но решаю приберечь вопрос на потом.
— Икс не мог добраться до спрятанного довольно долго, возможно, по причине того, что был в местах не столь отдаленных, сидел…
— То есть, спрятано было награбленное? — спрашивают дуэтом тетя Маруся и Матвей.
— Полагаю, что так.
— Золотая мина, — говорю я.
— Он откинулся и выяснил, что на месте старого дома построен новый, и решил, что новые хозяева нашли клад! — восклицает Матвей.
— И это вполне резонно, — соглашается Федор. — Но дело еще в том, что Семен, тот, кто купил старый дом, был моим другом.
— Был? Почему был? — спрашивает Тонечка.
— Потому что этот тот самый друг, который попал в аварию? — догадываюсь я.
— Да. Тот самый.
— Милка была за ним замужем?
— Да, но они развелись. Думаю, они, действительно, нашли клад, когда разбирали дом. Возможно, часть найденного потратили на строительство.
— Людка одна достраивала, Семен уже тогда не появлялся в поселке, — говорит Тонечка.
— Думаю, именно об угрожающей бывшей жене опасности пытался в больнице сказать Семен. Видимо, узнав, что он хозяин участка, его начали преследовать и требовать вернуть то, что он нашел в старом доме. Потом стали преследовать меня и Анну, приняв ее за хозяйку дома.
— Другой Федор тоже из этой шайки? — задала я волнующий меня вопрос.
— А, этот самозванец! — воскликнула Тонечка. — Сразу поняла, что-то он темнит. Да мы с Федькой уже это обсудили, — добавила она, обменявшись взглядом с упомянутым Федькой.
— А зачем мне сказала, что он Журавин? — спросила я.
—А почему не должна была? Ты спросила, я ответила, с чем купила, с тем и продала. Ты же не местная, какая тебе была разница, я ж не знала, что все так запущено, — отговорилась Тонечка.
Вот так все просто. Девочки не ссорьтесь!
— Не знаю пока, что за птица этот Федор, но Нюра его явно интересовала. Надеюсь, узнав, что его сподвижники провалились, он уже смылся отсюда.
Мы обсуждали происшедшие события, не в силах успокоиться, вновь и вновь переживая жуткие минуты. Разошлись, когда тонкая вечерняя дымка белой ночи опустилась над притихшим поселком. Федор проводил нас с тетей Марусей до Милкиного дома, а сам, пожелав спокойного вечера и ночи, удалился в неизвестном направлении. Мы зашли в дом, к которому теперь я относилась иначе — это был не просто дом, а хранитель тайны, вокруг которой плелись нити заговора и сети ловцов жемчуга. Дом, возможно, построенный на средства, изъятые из старого сундука… или железного ящика, спрятанного в недрах его предшественника. Поболтав с тетей на злобу дня, мы легли рано, утомленные невидимым блеском загадочных сокровищ. «Зачем Милка поселила меня в доме, зная, что это может быть опасно? Или она так и не знает об опасности? Все лгут...» — подумала я, засыпая.
Несмотря на дневные стрессы и ночные озарения, спала я крепко. Просыпаюсь раным-рано вполне свежей и бодрой, хотя не без тревоги. Тетя еще спит, негромко похрапывая. Выхожу на крыльцо в свежесть июньского утра и вчерашние события кажутся кадрами из фильма, просмотренного на ночь. И все же, все же, зачем Милка поселила меня в этом доме? Был ли это умысел или неведение? Где поселился Федор и все ли он рассказал? Спускаюсь в сад, где покачиваются лохматые бело-розовые головы пионов, опадают кораблики темно-фиолетовых ирисов и бодро желтеют огромные вездесущие ромашки. Жаль уезжать в город, но нужно собираться... и увидеться напоследок с Федором. Вчера, уходя, он обещал зайти. Возвращаюсь в дом, завариваю кофе, нахожу в шкафу подсохший рогалик и снова иду в сад, направляясь в беседку, чтобы позавтракать на свежем воздухе. Поворачиваю на дорожку, ведущую к беседке, иду осторожно, глядя на чашку, стараясь не разлить дымящийся кофе. И разливаю, когда подхожу к беседке. Вздрагиваю так, что чашка подскакивает на блюдце и кофе выплескивается на ступеньки.
— Как вы меня напугали!
— Извините, я не хотел вас напугать, — говорит Федор, поднимаясь со скамьи мне навстречу и забирая у меня чашку и тарелку.