Кстати: клуб "Литературные забавы"

Странно, но городок выглядел каким-то потускневшим, несмотря на то, что как и прежде утопал в зелени, и на небе не было ни облака, и солнце палило, не имея сострадания к земным обитателям. Кинотеатр на набережной, казалось, уменьшился в размерах, фасад его изрядно облупился, а на дверях висел огромных размеров амбарный замок, словно сигнал: вход в прошлое закрыт. И что, собственно, я хотела здесь найти? Приметы прошлого? Тени утраченных объятий? Какого успокоения я искала, сорвавшись, как безумная, в поисках эфемерного клина?
Я прошлась по набережной, купила шляпу из соломки и водрузила ее на голову. Столовая, в которой прежде приходилось выстаивать внушительных размеров очереди, была покинута, также как и кинотеатр. Столиков в длинном павильоне под крышей из пластмассового шифера не было, и ветерок таскал по бетонному полу обрывки каких-то бумажных оберток, да помятые пластиковые стаканчики. Измучившись от жары и разочарования, я спустилась к морю, на пляж, пробралась меж тел, пекущихся на гальке, и зашла в теплую, словно парное молоко, волну. Море плескалось передо мной, прибрежная желтизна перетекала в голубоватую зелень, и дальше в глубокую синь.
«Слова цвета морской волны…», – вдруг закрутились всплывшие из каких-то задворок памяти строки. Пожалев, что не взяла купальник, я подняла подол юбки и зашла поглубже, нога неловко скользнула по неровной гальке, и я чуть не упала, взмахнув руками, едва не уронила сумку, висящую на плече, и упустила подол легкой юбки, который мягко погрузился в воду. Выбравшись на берег, я кое-как отжала подол и вернулась на набережную, размышляя, то ли отправиться в сторону вокзала, чтобы сесть на электричку и уехать, не терзая себя непонятными ощущениями, то ли продолжить самоистязание и подняться по той узкой улочке, что вела от набережной наверх в гору, к дому, где я жила в то лето. Зайти в то кафе, куда мы прибежали, преследуемые дождем… Поскольку и вокзал, и начало той улицы находились в одном направлении от места, где я стояла в раздумьях, я решила отдаться на волю случая и ног – то ли они понесут меня прямо в сторону вокзала, то ли занесут налево. Я зашагала вперед и вскоре оказалась там, где решение должны были принять ноги. На углу притулилось маленькое уличное кафе с парой столиков и недавно появившимся редким тогда новшеством – огромным холодильником с прозрачной дверью, за которой маняще сияли влажными боками бутылки с минеральной водой и лимонадом. Передышка была необходима, и я купила бутылку минералки, устроилась за столом, налила вожделенную пузырящуюся жидкость в пластиковый стаканчик, сняла свою новую шляпу и поднесла стакан к губам.
– Дина? – раздалось за спиной.
Я ослышалась, или мужской голос произнес мое имя? Наверное, ослышалась. Я глотнула воду, ледяную настолько, что заныли зубы. У столика остановился человек, и мне показалось, что вода, которую я упорно пила, увеличивается в объеме, заливая все внутри жгучим холодом. Стас, а это был он, резко отодвинул стул, стоящий напротив, и сел, уставившись на меня.
– Это ты, Дина, это все-таки ты… – сказал он. – Здравствуй…

Слова цвета морской волны,
Где цвета слов волна,
Стихи цвета желтой луны,
Где цвета стихов луна.
Встречи цвета аквамарин
В мареве цвета встреч.
Тусклого золота мандарин
Кадмия теплая течь.
Мира цветного вечный обман
Черно-белая суть…
Блекнут цвета, мутнеет туман,
И обесцвечен путь.

************

Два дня предательства и конформизма, уверток и вранья. Мне необходимы эти два дня, чтобы передохнуть и собраться с мыслями. В этот порочный круг я завлекла всех близких и знакомых. Я объявила Николе, что тот вечерний разговор о Стасе возмутил меня до глубины души, поэтому я не нашлась, что ответить. Я не пошла на работу, сославшись на плохое самочувствие, отключила телефон, а сама укатила к отцу.
– Что-то случилось, дщерь? – спросил папа, угощая меня очередным своим кулинарным шедевром: драниками со сметаной, которых напек добрую дюжину на глазах изумленной публики.
– Все нормально, пап…
– Не думаю, – задумчиво произнес отец, устраиваясь за столом напротив меня. – Ты приехала днем, в рабочее время, не позвонив, на тебя не похоже… Рассказывай.
Отец всегда бы мне самым близким другом, но я не могла вывалить на него свои сомнения, а поделилась переживаниями по поводу Ксении.
– А мне понравилась Ксения, – заявил отец.
– Так ты уже знаком с нею? – взвилась я.
– Неужели ты думаешь, дщерь, что мой единственный внук не познакомил меня со своей пассией?
Вот так, эгоистично погрузившись в свои переживания, я перестала интересоваться тем, что происходит в семье. Еще один аргумент против этой интрижки со Стасом.
– Не третируй девочку, дщерь, – сказал отец. – Подумай, а вдруг она станет твоей невесткой, на долгие годы…
– А может, ничего у них и не выйдет…
– Ты не можешь этого знать, Дина… вспомни Митю…
Я помнила Митю, всегда помнила… и перевела разговор на тему предстоящей выставки и рассказала про уникальную изразцовую печь.
– И что же ты молчала? – возмутился отец. – Нужно сделать снимки, обязательно! Хорошие снимки!
И почему я не подумала об этом сразу? Андрей фотографировал печь, но отец сможет сделать это профессионально и так, как никто, кроме него, не сможет! Мы договорились, что попробуем попасть в тот дом завтра. Я осталась ночевать у отца, сославшись на то, что хочу оставить Николу с Ксенией одних в квартире, чтобы их хоть на время не стесняло мое присутствие.
Перед сном я позвонила подруге Марье, с эгоистичным желанием поведать ей о своих проблемах, мне необходимо было выговориться. Реакция подруги не была неожиданной.
«Дура набитая, – сказала Марья. – Была дурой, такой и останешься».
«Какой уродилась, такой и живу», – парировала я.
«Ну да, уродилась, уродина моральная, это ж надо додуматься, прятаться от молодого интересного мужика, потому что она, видите ли, старая. Да если он тебя хочет, то какая же ты старая?! Гнать тебя надо к нему, хорошим дрыном. Мне бы твоего Стаса, я бы от него не бегала, это он бы бегал от меня. И как долго ты намерена скрываться?»
« Мне нужно собраться с мыслями», – ответила я.
« Каким местом будешь собираться?» – поинтересовалась Марья.

На следующее утро я включила телефон, обнаружила на нем несколько сообщений известного адресанта и позвонила Андрею с целью выяснить обстановку на работе. Он сказал, что вчера меня искал Стас, что я должна прекратить хандру, потому что завтра открывается выставка, а сегодня ему, Андрею, просто необходимо мое участие в важном деле, к которому я имею непосредственное отношение, то есть, сегодня они собираются снимать изразцы с печи. Я сообщила ему об отцовском предложении сделать фотографии, и Андрей пообещал заехать за нами и забрать со всей аппаратурой.

Отец, высказав восторги и как всегда, блеснув очередными познаниями в области истории русского изразца, загромоздил комнату фотоустройствами образца прошлого века, презрительно пресекая иронические замечания парочки наших молодых помощников по поводу преимущества цифровой техники.

А во второй половине дня в доме появился Стас. Я в это время восседала на верху стремянки, осторожно сбивая изразцы короны, работа требовала особой тщательности, поскольку неосторожным движением можно было повредить их изящные зубцы. Я смотрела на Стаса сверху, и это дало мне некоторое преимущество и возможность абстрагироваться от него, стоящего внизу, задрав голову.
– Нам нужно поговорить? – полуутвердительно-полувопросительно заявил он. – Где ты была вчера? Я звонил, кидал смс-ки.
– Стас, но у меня могут быть свои дела…
– Нам нужно поговорить, не здесь. Может быть, ты спустишься вниз? – в голосе его прозвучало что-то металлическое. Если не сталь, то железо…
– Стас, я не могу сейчас разговаривать. У меня очень ответственное дело. Я могу испортить изразцы, – сказала я, закончив фразу на позорно высокой ноте.
– Значит, когда? Вечером?
– Нет, вечером я должна поехать к отцу…
– Ты можешь пригласить меня…
Я растерялась от его нахальства.
– Но… я не могу, буду там ночевать, папа… он нездоров… – зачастила я.
– Разве? А Андрей сказал мне, что твой отец с утра фотографировал печь. Он ведь у тебя отличный фотограф, да? Я бы хотел с ним познакомиться.
Я чуть не свалилась со стремянки. Щеки предательски запылали. Довралась, что называется.
– Я… Стас, давай все-таки завтра, папе нужно подготовиться, – глупо промямлила я. – Завтра на старом заводе открывается выставка, ты же помнишь, там и встретимся.
Он молчал, стоял, глядя на меня, потом пожал плечам, усмехнулся и сказал:
– Ну… хорошо, договорились, завтра, так завтра.
Я смотрела сверху, как он подошел к Андрею, они о чем-то довольно долго беседовали, но я не старалась прислушиваться к их словам. Мне было тошно.
С печью мы провозились до позднего вечера, сделав лишь треть работы, которая требовала тщательности и аккуратности. Я отправилась домой, только у подъезда сообразив, что сказала Стасу о своем намерении ночевать у отца. Плохая игра, Дина, очень плохая!

За ужином Никола сообщил во всеуслышанье, что вчера заходил Стас.
– И что? – спросила я. – Я же тебе все объяснила.
– Ни фига, – ответил сын. – Вообще, он заходил ко мне, но спрашивал про тебя.
Я сдержалась и не поинтересовалась, что же спрашивал Стас. Никола нагло усмехнулся и пожал плечами.
– Он очень симпатичный, – заявила Ксюха.
– Это кто симпатичный? – грозно поинтересовался Никола.
Я дернулась от возмущения и спросила, не хочет ли Ксения еще чаю.
– Хочу, конечно, – ответила нахалка.

А позже, когда я громыхала вымытой посудой, укладывая ее в сушилку, Ксюха зашла на кухню.
– Вы все время сердитесь на меня, Дина Николаевна, – сказала она. – Почему?
От неожиданности я чуть не уронила тарелку.
– Отчего ты так решила? Зачем мне на тебя сердиться?
– Я же вижу, Дина Николаевна.
– Ну что ты можешь видеть? – раздраженно спросила я и осеклась, вдруг вспомнив вчерашний разговор с матерью Стаса.
– Мы уйдем… как только сможем снимать комнату… – сказала Ксения и посмотрела на меня в упор, ни дать, ни взять маленький упрямый бычок, если так можно сказать о девушке.
Все мои проблемы вдруг показались мизерными на фоне того, что у меня уводят сына, это было неминуемо, и я ничего не могла сделать, лишь покорно смириться.
– Вы не уйдете… Ксюша, зачем? Это лишние расходы… у вас есть своя комната, квартира у нас небольшая, но вполне пригодная для троих человек. Или вы…? – догадка молнией мелькнула в голове, обдав меня жаром.
– Нет, не беспокойтесь, – Ксения поняла меня с полуслова. – В этом отношении мы совсем не спешим.
– А как твои родители относятся к твоему уходу? Ты помирилась с ними?
– Знаете, Дина Николаевна, – помолчав, сказала Ксения. – Они совсем другие, не такие как вы… С ними трудно…
– А со мной легко? Но тебе все равно нужно мириться и договариваться, это же родители.
– Я понимаю, но пока… нет… вы знаете, я Колю очень люблю… очень, я просто жить без него не могу… – у нее вдруг задрожали губы и голос, а я все-таки уронила тарелку.