|
Отправлено: 12.05.09 20:46. Заголовок: Едем к морю…Мы с Мит..
Едем к морю…Мы с Митей заработали кой-какие деньги, трудясь на художественной и прочих, под руку попадающихся, нивах, и решили отдохнуть, вывезти на море Николу, которому в этом мае исполнилось три года, покупаться, побездельничать. Я не была на море с того сумасшедшего августа, подарившего мне сына и горечь нелепой увлеченности. Поезд плавно несется мимо пыльных акаций, которыми заросли откосы вдоль железной дороги и вдруг нежданно ныряет в черноту тоннеля. Никола с восторженным ужасом орет, вцепившись в мою руку, а у меня отчего-то падает сердце. За окном штрихами мелькают огоньки ламп, прижимаю к себе орущего Николу, тоннель заканчивается также вдруг, как и начался, и на нас обрушивается поток света, на миг ослепив. Митя сидит напротив, повернувшись к окну, обхватив подбородок тонкими нервными пальцами, молчит, задумавшись о чем-то неведомом, и это раздражает, потому что мне кажется, что время от времени он словно закрывается за какой-то прозрачной перегородкой, через которую я не могу пробиться. Или не хочу? Никола перебирается к Мите, требуя очередного подробного рассказа о том, что происходит за окнами вагона, а я выхожу в коридор, В открытое окно рвется горячий от солнца воздух, и не верится, что пропитанный дождями пасмурный родной город остался где-то там, далеко позади. Снова тоннель, стук колес становится отчетливо гулким, затем опять простор, состав изгибается дугой так, что из окна виден тянущийся по кривой хвост поезда. Откос, на котором огромными буквами выложено «Счастливого пути», уходит куда-то влево, открывая безграничную синь моря. Видно, как там, далеко внизу, волна накатывает на галечник пляжа, двигаются фигурки загорающих и головы купающихся и дальше, дальше – простор и синева, от которых что-то чувствительно-чувственное сжимается и звенит внутри, радостно и больно. Воспоминания, нахлынувшие на меня, резко обрываются, потому что ко мне подходит Митя, легко обнимает за плечи. – Ну вот и море, – говорит он. Море… странным образом этот волнующий воображение водоем, к которому я почему-то всегда питала особые чувства, сыграл в моей непутевой жизни весьма существенную роль. Или жизнь моя сложилась так оттого, что я испытывала к морю необъяснимые чувства? ********** Поднимаюсь по лестнице, с трудом вырвавшись из лишающей сил и воли неги стасовых объятий. После дурмана, в который я в очередной раз окунулась, несмотря на все самообещания и самоукоры, наступает очередное отрезвление, как похмелье после веселой пьянки. Правда, в отличие от последнего, организм мой отнюдь не страдает, а совсем наоборот – он нагло распевает песнь осчастливленной женской сущности, упившейся мужскими ласками, но вот разум испытывает муки совести, отвращение к своим слабостям и смущение от предстоящей встречи с сыном. Оттого-то и иду медленно, считая ступеньки и втайне надеясь, что в этот час Николы с Ксенией уже нет дома. Но надеждам моим не суждено сбыться, потому что наверху хлопает дверь, и слышится голос сына, ему что-то вторит Ксюха. Охваченная каким-то диким инстинктивным порывом, мчусь вниз, прыгая, как девочка, через ступени, не осознавая, куда удираю, и на площадке третьего этажа чуть не врезаюсь в мальчишку, который бежит навстречу мне. Подхватив его, с удивлением обнаруживаю, что это Влад, брат Стаса. – Здравствуйте! – радостно вопит он и с места в карьер переходит к делу: – А наши горшки готовы? Именно о горшках мне сейчас и думать. – Привет! Скоро будут готовы, – быстро бросаю я и порываюсь бежать дальше, но порыв гаснет и вянет, когда я вижу невысокую, приятной наружности, полноватую женщину и мужчину, поднимающихся по лестнице навстречу. Бежать больше некуда – я в ловушке: женщина эта кажется мне знакомой, мы явно встречались, видимо, здесь, в доме, а светловолосый мужчина ощутимо напоминает лицом того, который только что целовал меня в прихожей квартиры своих родителей. Мысль о том, что, задержись я на несколько минут, мы бы встретились с ними не на лестнице, а в квартире, кидает меня сначала в холод, а потом в жар. Не жизнь, а русская баня. – Здравствуйте, – говорю я в пространство, слыша топот за спиной. – Мам, привет! Ты куда? – Доброе утро, Дина Николаевна! – это уже предательница-Ксюха. – Привет, ребята, не опоздайте на занятия, – отвечаю, стараясь улыбнуться и изобразить невозмутимость. Ловлю на себе удивленно-вопросительный взгляд сына. Проклятая краска заливает щеки. «Все нормально, и иди…», – посылаю ему виртуальное сообщение, и он, как-то хмуро усмехнувшись, машет мне рукой и двигается дальше, подхватив Ксению за талию. – Здравствуйте… Дина… – дама стоит напротив, откровенно и неодобрительно разглядывая меня, словно неудачный музейный экспонат. – Это даже хорошо, что мы вот так неожиданно встретились. Я могу поговорить с вами? Именно этого мне и не хватало. И о чем она хочет поговорить со мной? Что она знает обо мне и наших со Стасом отношениях? И если знает, то откуда? От него? Прокручиваю безнадежные варианты и киваю, пытаясь оттянуть час расплаты: – Да, но о чем? – Вы прекрасно знаете о чем, Дина, – объявляет она. – Лена… – начинает мужчина, но Лена решительно прерывает его: – Поднимайтесь с Владиком домой. Стас, надеюсь, дома? – последние слова напрямую адресованы мне. – Вы хотите поговорить о Стасе? – спрашиваю, собравшись с духом. – Именно, милочка… – язвительно отпускает Лена. – Я не знаю, что вы хотите мне сказать, но мы можем подняться ко мне, – предлагаю я, хотя этого мне совсем не хочется. И зачем мне нужны эти враждебные чувства к матери Стаса, которые уже закопошились, активно формируясь где-то в недрах организма? – Нет уж, спасибо большое, – резко отказывается она, а я не настаиваю. – Давайте спустимся на улицу, сегодня достаточно тепло, да и наш разговор не будет длинным. – Хорошо, – тоскливо соглашаюсь я. Лена направляется вниз по лестнице, иду за ней, пытаясь собрать остатки своего человеческого достоинства, правда, с трудом находя их. – Итак, – начинает она у подъезда, глядя на меня серо-синими стасовыми глазами. – Вы –Дина, с которой мой сын встречается в последнее время. Насколько я понимаю, вы далеко не девочка, и более того, вы старше моего сына. – Извините, – начинаю я, – Не знаю вашего отчества… – Елена Станиславовна, – надменно выдает она и уверенно продолжает: – Я понимаю, что мой сын уже не мальчик, и вправе встречаться с любыми… девушками, но его возраст требует, чтобы он женился, и недавно он, как нам с отцом казалось и как, между прочим, утверждал и наш сын, встретил достойную молодую девушку. Он взял отпуск, приехал, и мы все надеялись, что у них все сложилось, и ждали, что они вот-вот подадут заявление… и тут он встречает вас… Я не знаю, какими способами вам удалось завлечь моего сына… хотя могу догадываться… и, как женщина, даже могу понять: в вашем возрасте заполучить такого парня – это большая удача, но ведь ему нужно устраивать свою жизнь, а вы сбиваете его с толку. Вам сорок лет… Ведь вы тоже мать, Дина… должны понимать… Она произносит свою речь с уверенностью матери, защищающей своего птенца, и я понимаю ее, но слова ее, словно пила, которая неторопливо, но с убеждением в правоте, безжалостно распиливает меня на две части. Надо же, она даже знает, сколько мне лет! Откуда? Из посторонних источников или от сына? Значит, судя по словам его матери, у Стаса была почти невеста, юная и достойная, а я, старая и недостойная, сама того не ведая, разлучила их, заманив его в свои сомнительные сети. Если это так, ситуация совсем упрощается – я спокойно отойду в сторону и больше не стану встречаться со Стасом. Вот только почему, вместо того, чтобы сказать об этом матери, волнующейся за судьбу сына, я говорю нечто невразумительно-противоположное, словно какой-то мелкий хвостатый пакостник тянет меня за язык? – Елена Станиславовна, я ничем не держу вашего сына, и вам совсем не обязательно напоминать мне о моих сорока. И вообще, думаю, мы сами с ним разберемся. Серые глаза темнеют от гнева, но она сдержанно бросает мне: – Я не очень надеялась, что мы договоримся, но должна была сказать это вам. Оставьте моего сына в покое, дайте ему устроить свою судьбу. А я дам, я уже даю, вот только сделаю это сама, без ваших требований, уже должна была сделать. – До свидания, Елена Станиславовна, желаю вашему сыну только хорошего, – театрально заявляю я, и мы расходимся в разные стороны недругами: она домой, а я – куда глядят глаза, которые через пару минут уже не глядят, наполнившись глупыми девичьими слезами. К черту Стаса, к черту!
|