Кстати: клуб "Литературные забавы"

Я чертыхнулась про себя, вернула транспортное средство в исходную позицию и заглушила мотор.
– Подожди в машине, – бросила я Ваське, энергично рвущемуся выскочить наружу.
Далеко идти не пришлось. Мужская фигура, которую я заметила в зеркале, принадлежала Лудовину. Он, прихрамывая, приближался к нам, и я пошла навстречу, почти спокойная, как то, широко известное, неживое домашнее животное.
– Это не вы, случайно, оставили сумку? – спросил Лудовин, останавливаясь передо мной.
– Да, Вася только что вспомнил. С этой молнией обо всем позабыли… – пробормотала я. –
– Спасибо, Роман Петрович, но вам не стоило беспокоиться, я бы сама вернулась и забрала. Извините, что напрягли…
– Никакого напряга, увидел сумку, подумал – ваша... Вроде, мы с вами немного знакомы, вот я и решил попытаться догнать вас.
– А если бы не догнали? – тупо спросила я.
Он не ответил, промолчал, глядя на меня в упор, кажется, точно также как тогда, у входа в ресторан. И опять вечер, только без дождя, капли не блестят на его волосах. Бред…
– Я пойду… – то ли сообщил, то ли спросил он.
– Да, конечно, и мне ехать пора…
Он кивнул, развернулся и, не прощаясь, двинулся прочь.
Я смотрела ему вслед и почему-то злилась оттого, что он вот так равнодушно и уверенно уходит.
– Роман Петрович! Подождите! – воскликнула я, поддавшись этой злости.
– Да? – он резко остановился, обернулся, подошел ко мне.
– Вы хотели что-то спросить, Дарья Васильевна?
Что я хотела спросить? Ничего не хотела, я все уже ему сказала, и если бы не эти чертовы молния и сумка, я бы уже катила по проспекту и знать не знала об этом новоиспеченном тренере. Не расспрашивать же его о делах, которые меня больше никоим образом не касаются, да и прежде касались постольку поскольку. По совпадению случайностей. Почему именно он оказался новым Васькиным тренером? Но пауза слишком затянулась, и мне нужно хоть что-то сказать, потому что он стоит и смотрит на меня так серьезно-выжидающе. Кстати, он ведь так и не отдал мне Васькину сумку, а собрался уходить. И я не заметила этого. Надо же… Зачем, спрашивается, догонял?
– Роман Петрович… давайте же сумку… – начала я и продолжила более чем не оригинально: – Рада за вас, что вы нашли работу… не век же вам таскать тяжести на стройке…
– Да, я это понял, вы рады за меня… если не шутите… – ответил он, даже не пошевелившись, чтобы вернуть мне злополучную Васькину вещь.
– А отчего же мне за вас не порадоваться? – спросила я. – Что-то не так?
– Нет, все нормально, вы сами видите… – в голосе его я услышала язвительные нотки.
– Ну и как, вам легче, Роман Петрович?
– В каком смысле? Не понял… – сказал он.
– Все у вас утряслось, вы ушли со стройки, хотя я не понимаю, зачем вы вообще там работали… с вашими возможностями. И… с Ритой… – имя нахалки слетело с языка помимо воли, – у вас все наладилось.
И зачем я брякнула это? Какое мне дело?
Он растерялся, удивился, или ловко разыграл удивление?
– Рита? При чем здесь Рита?
– Но как же, Роман Петрович… – я замолчала, злясь, что начала этот разговор, и более того, так необдуманно окликнула его. Хотя, он же не отдал мне сумку.
– Дарья Васильевна… – начал Лудовин, помолчал, вздохнул, потом продолжил:
– Вы так убиваетесь о своей сестре, но напрасно, совсем зря.
– Я не убиваюсь, мне просто не совсем понятно… не совсем понятны ваши поступки, Роман Петрович!
– Какие поступки?
– Вы прекрасно понимаете, какие…
– Дарья Васильевна, я не могу разгадывать ваши загадки, скажите, чего вы хотите от меня?
– Я? От вас? – взорвалась я. – Ничего, абсолютно ничего не хочу! Прощайте, Роман Петрович, надеюсь, что больше вы никогда не возникните на моем пути!
Я двинулась в сторону машины и через пару шагов сообразила, что сумку он так мне и не отдал.
– Роман Петрович! Вы отдадите мне сумку или нет? – ринулась я обратно.
– Вы все-таки хоть что-то хотите от меня, – произнес он, не сделав ни малейшего телодвижения.
– Отдайте сумку! – взревела я.
– Возьмите же, – он стащил ее с плеча и протянул мне.
Я дернула сумку к себе.
– Что за дурацкие игры? Я вам кто, девочка?
– Нет, вы очень… привлекательная женщина, – сказал он, отпуская ремень сумки.
Еще не хватало, чтобы он начал отпускать мне какие-то сомнительные комплименты!
– Прекратите, Лудовин! Вам есть кому говорить такие вещи и делиться вашими рассуждениями! – бросила я в сердцах и снова рванула к машине. На сегодня хватит! Слишком много всякого негатива, слишком много!
– Мне некому говорить и не с кем делиться! – Лудовин остановил меня, схватив за локоть.
– Отпустите же, что вы себе позволяете! – возопила я, пытаясь вырваться из его хватки.
– Простите… сам с собой в раздрае, – сказал он, отпуская мою руку. – Но, подождите… все же скажу: у вас гну… трудный характер, и вы совсем не та женщина, и я не хочу быть ни подписью на объяснительной, ни цифрой вашей сметы… ни ножнами кинжала, ни рукояткой шпаги, ни бутсами хавбека, потому что с вами может получиться только так…
– Что? Что вы хотите этим сказать? – воскликнула я. – При чем здесь мой характер и бутсы хавбека? Да! у меня такой характер! какой есть, но вам-то какое дело до моего характера? И мне не нужны ни ваша подпись, ни ножны, ни рукоятка и что там еще вы предлагаете, Роман Петрович!
Я пылала от негодования. Или это было не негодование, а что-то иное? Я злилась, но от его слов и взгляда защекотало внутри, как перед прыжком с десятиметровой вышки.
– Не нужны? И правильно, что не нужны! – сказал он. – Вы же не женщина, вы – шеф!
– Роман Петрович! Кажется, вы, не далее, как пять минут назад, сообщили, что я – привлекательная! – взвилась я. – Женщина! Или мне послышалось? Моей руки, между прочим, и для вас это не тайна, весьма усердно ищут двое!
– Как, уже двое? Насколько я в курсе, у вас была помолвка с одним! Уже есть и второй? Как же им только удалось?
Он ухмылялся и сарказм, жалкий сарказм звучал в его голосе. Он явно издевался, и поделом мне, совершенно не владеющей собой, распустившейся перед ним, как та курица перед павлином!
– А вы – мошенник и негодяй, вас убить мало! Цепляетесь к двум, а может, и больше, женщинам! Как вы смеете?! – не сдержалась я.
Если бы я могла, если бы это не было дико, нелепо и смешно, я бы с удовольствием влепила бы пощечину этому наглецу, в кровь бы разбила его ухмыляющиеся губы. Он лез в мою личную жизнь, вынуждая говорить то, что я никогда никому ни под каким предлогом бы не сказала! Тем более, малознакомому мужику!
– И убейте, Дарья Васильевна! – резко бросил он, вдруг снова став серьезным. – Убейте… потому что я… вы… меня, черт, я не мальчик говорить это, но вы меня так зацепили … лучше мне вас не видеть совсем!
Он запустил пятерню в волосы, взъерошил их, махнул рукой, развернулся и пошел прочь, а я полетела вниз, с десятиметровой вышки, ужасаясь от звенящей внутри обжигающей пустоты. Из состояния шока меня вывел Васька, который выбрался из машины и сейчас дергал меня за рукав:
– Теть Даш, мы домой поедем? Мама звонила…
– А, что? Да, сейчас поедем, Вася.
Когда я захлопнула дверь, перед капотом возник Лудовин. Я спустила окно, вопросительно взглянув на него. Он протянул мне визитку, сказал совершенно спокойно, словно и не кипел пару минут назад:
– Это не моя… клубная, но там есть и мой номер телефона. Для Васи.
– Спасибо, Роман Петрович, – сказала я, вытягивая из его пальцев картонный четырехугольник. – Передам Васиным родителям.
– Не забудьте, Дарья Васильевна.
– Что вы, ни в коем случае не забуду, Роман Петрович… прощайте..
– Всего хорошего… до свидания, Василий…
Я закрыла окно и завела мотор.