Отправлено: 14.07.09 14:25. Заголовок: Быт и культура русского дворянства (XVIII-начало XIX века)
Особенности повседневной жизни - о чем разговаривали, что читали, за что ругали детей и когда обедали - не меньше определяет эпоху, чем передвижения армий или свержение монархов.
Отправлено: 14.07.09 14:28. Заголовок: Отрывок из главы кни..
Отрывок из главы книги "Мир Женщины"
...над Европой проносится дыхание нового времени. Зарождается романтизм, и, особенно после сочинений Ж.-Ж. Руссо, становится принятым стремиться к природе, к «естественности» нравов и поведения. .. «Неестественные» моды начинают вызывать отрицательное отношение, а идеалом становится «естественность», образцы которой искали в женских фигурах античности или в «театрализованном» крестьянском быту. Одежды теперь просты: нет уже ни роскошных юбок с фижмами, ни корсетов, ни тяжелой парчи. Женская одежда делается из легкой ткани. Рубашка с очень высокой талией представляется защитникам культа Природы «естественной». Простоту одежды пропагандирует эпоха французской революции. Павел I тщетно пытался остановить моду: на последний ужин перед тем, как его убили, императрица Мария Федоровна пришла к нему в запрещенном европейском платье: простая рубашка, высокая талия, открытая грудь, открытые плечи — дитя природы. Вечерний туалет императрицы стал первым публичным свидетельством конца павловской эпохи. Первый жест бунта, как это часто бывало в России XVIII века, был сделан женщиной. На портретах этой поры мы видим, как новая манера одеваться соединилась с естественностью, простотой движений, живым выражением лица. Так, на портрете М. И. Лопухиной В. Боровиковского отнюдь не случайно, фоном вместо привычных тогда бюста императрицы или же пышного архитектурного сооружения стали колосья ржи и васильки. Девушка и природа соотнесены в своей естественности. Появились платья, которые позже стали называть онегинскими, хотя они вошли в моду задолго до опубликования «Евгения Онегина», уже на грани двух веков. Вместе с изменением стиля одежды меняются и прически: женщины (как и мужчины) отказываются от париков — здесь тоже побеждает «естественность». Мода эта перешагивает через границы, и, хотя между революционным Парижем и остальной Европой идет война, попытки остановить моду у политических границ оказываются тщетными. Женщины одержали здесь блестящую победу над политикой. Перемена вкусов коснулась и косметики (как и всего вообще, что меняло женскую внешность). Просветительский идеал простоты резко сокращает употребление красок. Бледность (если не естественная, то создаваемая с большим искусством!) стала обязательным элементом женской привлекательности. Красавица XVIII века пышет здоровьем и ценится дородностью. Людям той поры кажется, что женщина полная - это женщина красивая. Именно крупная, полная женщина считается идеалом красоты — и портретисты, нередко греша против истины, приближают потретируемых к идеалу. Известны случаи, когда художник для торжественного портрета (а это мы можем установить, сравнивая его с рисованными профилями или другими портретами) награждает заказчицу полнотой, вовсе ей не свойственной. Отдавая предпочтение пышным формам, соответственно относятся и к аппетиту. Женщина той поры ест много и не стесняется этого. С приближением эпохи романтизма мода на здоровье кончается. Теперь кажется красивой и начинает нравиться бледность — знак глубины сердечных чувств. Здоровье же представляется чем-то вульгарным... Женщина эпохи романтизма должна быть бледной, мечтательной, ей идет грусть ... Впрочем, романтический идеал женщины-ангела имел и своего двойника: «Ангел дьяволом причесан И чертовкою одет». Романтическое соединение «ангельского» и «дьявольского» также входит в норму женского поведения. ..
Отправлено: 14.07.09 14:31. Заголовок: Отрывок оттуда же. ..
Отрывок оттуда же (о круге чтения детей дворян в начале 19 века).
Говоря о женщинах начала прошлого столетия, необходимо сказать несколько слов и о детях. В этом культурном мире складывалось особое детство. Детям не только стали шить детскую одежду, не только культивировались детские игры — дети очень рано начинали читать. Женский мир был неотделим от детского, и женщина-читательница породила ребенка-читателя. Чтение книги вслух, а затем самостоятельная детская библиотека — таков путь, по которому пройдут будущие литераторы, воины и политики. Вообще, трудно назвать время, когда книга играла бы такую роль, как в конце XVIII — начале XIX века. Ворвавшись в жизнь ребенка в 1780-х годах, книга стала к началу следующего столетия обязательным спутником детства. У ребенка были очень интересные книги, — конечно, прежде всего романы: ведь дети читали то, что читали женщины. Женская библиотека, женский книжный шкаф формировали круг чтения и вкусы ребенка. Романы кружили голову: в них — героические рыцари, которые спасают красавиц, служат добродетели и никогда не склоняются перед злом. Книжные впечатления очень легко соединялись со сказкой, которую ребенок слышал от няни. Роман и сказка не противоречили друг другу. Русская детская книга, начавшаяся с издательской деятельности Новикова, к концу XVIII века стала уже достаточно разнообразной. Здесь и классические произведения — такие, как «Дон-Кихот» или «Робинзон Крузо», — и литература во многом примитивная: переводы произведений для детей, почерпнутые из немецких и французских дидактических книг. Но ребенок чаще всего подпадает под влияние лучшего из прочитанного — и вот уже молодые Муравьевы, будущие декабристы, мечтают уехать на Сахалин, который им кажется необитаемым островом (миром Робинзона!), и основать там идеальную республику Чока. Братья начнут на острове всю человеческую историю заново: у них не будет ни господ, ни рабов, ни денег; они станут жить ради равенства, братства и свободы. В эту же эпоху входит в детское чтение и другая книга — «Плутарх для детей». Плутарх — известный античный прозаик, автор «Сравнительных жизнеописаний» великих людей древней Греции и Рима. Только что пережив «первую волну»литературных впечатлений, почувствовав себя средневековым рыцарем, который борется со злодеями, колдунами и великанами, крестоносцем, воюющим с маврами, — Так называли обычно книгу «Плутарха Херонейского О детоводстве, или воспитании детей наставление. Переведенное с еллино-греческого языка С[тепаном] Писаревым]». СПб., 1771. ребенок окунается в мир исторической героики. Самым обаятельным в глазах детей и подростков становится образ римского республиканца. В этом отношении показателен эпизод из биографии известного декабриста Никиты Муравьева. Он переносит нас на детский бал. Время действия — начало XIX века. Герою рассказа — шесть лет. «Детские балы» — это особые балы, устраивавшиеся в первую половину дня либо в частных домах, либо у танцмейстера Иогеля. Туда привозили и совсем маленьких детей, но там танцевали и девочки двенадцати, тринадцати или четырнадцати лет, которые считались невестами, потому что пятнадцать лет — это уже возможный возраст для замужества. Вспомним, как в «Войне и мире» на детский бал к Иогелю приходят прибывшие в отпуск молодые офицеры Николай Ростов и Василий Денисов. Детские балы славятся веселостью. Здесь непринужденная обстановка детской игры незаметно переходит в увлекательное кокетство. Маленький Никитушка, будущий декабрист, на детском вечере стоит и не танцует, и, когда мать спрашивает у него о причине, мальчик осведомляется (по-французски): «Матушка, разве Аристид и Катон танцовали?» Мать на это ему отвечает, также по-французски: «Надо полагать, что танцевали, будучи в твоем возрасте»10. И только после этого Никитушка идет танцевать. Он еще не научился многому, но он уже знает, что будет героем, как древний римлянин. Пока он к этому плохо подготовлен, хотя знает и географию, и математику, и многие языки. В 1812 году шестнадцатилетний Никита Муравьев решает убежать в действующую армию, чтобы совершить героический поступок. «Пылая желанием защитить свое Отечество принятием личного участия в войне, он решился явиться к главнокомандующему Кутузову и просить у него службы. .. У Никиты Муравьева и его сверстников было особое детство — детство, которое создает людей, уже заранее подготовленных не для карьеры, не для службы, а для подвигов. Людей, которые знают, что самое худшее в жизни — это потерять честь. Совершить недостойный поступок — хуже смерти. Смерть не страшит подростков и юношей этого поколения: все великие римляне погибали героически, и такая смерть завидна. ..
Отправлено: 04.08.09 23:18. Заголовок: Я очень люблю книги ..
Я очень люблю книги Лотмана. Не смотря на то, что это как бы специализированная литература, они написаны очень просто и интересно. Книги легко читаются. Это то источник, которому целиком и полностью можно доверять.
Сообщение: 2534
Настроение: Всё, кроме погоды, поёт о весне!
Фото:
Отправлено: 08.03.10 22:16. Заголовок: А. И. Яковлева. ..
А. И. Яковлева. "Воспоминания бывшей Камер-Юнгферы императрицы Марии Александровны" "Исторический вестник" 1889 г.
стр. 154.
Раз как-то, при утреннем туалете, присутствовала статс-дама, графиня Юлия Федоровна Баранова. Тут я узнала, что графиня не знает английского языка. Великая княжна (Александра Николаевна), вероятно, не желая, чтобы присутствующие знали сюжет их разговора, стала говорить по-французки, но к каждому слову прибавляла букву "пе". Этот язык известен почти всем институткам и называется "пипским". Мне было ужасно неловко; я поняла бы их разговор, а впоследствии могло бы обнаружится, что я знаю этот язык. Я нарочно сделала великой княжне какой -то вопрос, касающийся моей службы, на пипском языке. Она быстро повернулась ко мне и сказала: - "Вы знаете этот язык?" и похвалила мою деликатность; при этом она мне рассказала, что хотя ее еще не берут за границу, но что у дедушки - короля Прусского она, все-таки, уже была, и что там шутя заговорила по-пипски (с немецким), прибавляя букву "б", чтобы привести слушателей в недоумение на счет нового и непонятного для них языка; вышло однако, что некоторые слова при прибавлении буквы "б", оказались для непонимающего слушателя очень двусмысленными, дедушка обратил ее внимание на это; ей стало ужасно неловко и она попробовала прибавлять другую букву, хотя речь ее уже не была такою плавною. С графиней и со мною она для курьеза иногда говорила на этом языке.
стр 595.
В один из больших праздников перед переездом в Царское село, при дворе был выход. Императрица (Мария Александровна) надела драгоценное жемчужное ожерелье, состоящее из четырех ниток крупного жемчуга; крупнейшие зерна находились в середине, менее крупные к концам и замыкались большим фермуаром из жемчуга же. Вскоре опять был выход и императрица пожелала вновь одеть то же ожерелье. Надо заметить, что жемчуг был так математически верно подобран по величине, и нитки лежали так плотно одна к другой, что составляло как бы нечто сплошное. В этот же день, к крайнему изумлению всех, ожерелье никоим образом не могли уложить ровно: верхняя нитка постоянно падала на следующую; как ни поправляли, ожерелье было невозможно одеть. Императрица, конечно, этим осталась очень недовольна; она надела длинную нитку крупного жемчуга, спускавшуюся ниже пояса. Как только государыня ушла в церковь, камер-фрау послала тотчас же за придворным ювелиром и таксиром - Кеммерером. Он знал все бриллианты и драгоценности государыни. Придя, Кеммерер уложил ожерелье в ящик, в котором были сделаны четыре желобка, куда всыпают зерна, когда их нанизывают. Тотчас же обнаружилось, что тут не все зерна; но симметрическое распределение жемчуга по величине не было нарушено, а поэтому и было трудно тотчас определить, сколько и каких зерен не хватает. По весу и справке в книге, ювелир объявил, что не хватает 8 жемчужин, стоимостью в 800 рублей. Несчастная камер-фрау пришла в отчаянье; она не находила покоя, измученная и озабоченная невозможностью найти виновного и узнать, каким способом и когда могли извлечь из замкнутой витрины жемчуг. Тотчас дано знать о пропаже обер-полицмейстеру: конечно, за всеми был учрежден строгий, секретный надзор. На другой день неожиданно приходит к камер-фрау женщина, бросается перед нею на колени, умоляя не погубить ее, и объявляет, что она может указать, кем похищен жемчуг. Камер-фрау успокаивает ее, обещая не только не погубить, но даже наградить, если показания ея окажутся верными. Тогда эта женщина, оказавшаяся крепостной горничной камер-юнгферы О...ниной, называет виновницу и рассказывает, как было дело. В дежурной комнате по очереди ночевали: камер-фрау и старшая камер-юнгфера. Когда О. была дежурная ночью и горничная пришла в дежурную комнату слать постель и помочь раздеться, то увидела в руках О. ожерелье. О. принуждала свою горничную помочь ей перенизать бусы; у нее заранее было приготовлено несколько ниток белого тамбурного шелку, какой обыкновенно употребляют ювелиры для нанизывания бус; на каждом конце нитки были всучены тонкие золотые проволочки, служившие вместо иголки. Горничная умоляла свою госпожу не трогать жемчуга. О. ничего не хотела слышать и продолжала приводить в исполнение свое намерение. Горничная сообщила, что жемчуг где-то заложен. Камер-фрау, запретив горничной рассказывать кому бы то ни было о том, что она сообщила, написала и показала императрице анонимное письмо, будто сейчас полученное ею, в котором названа преступница. Тотчас дано было знать об этом обер-полицмейстеру. Уже по первому заявлению о пропаже полиция объездила всех ростовщиков и напала на след. О...ну поджидал сыщик у одного ростовщика, рассчитав совершенно верно, что она поторопится выкупить жемчуг. Выкупив жемчуг, она возвращалась домой, но ее арестовали у дверей квартиры и отвезли в полицию, где ей отвели комнату с одним окном за железною решеткой и крошечным отверстием в дверях, в которое постоянно наблюдал за ней часовой с ружьем. Ее несколько раз допрашивали, но она не сознавалась. Наконец, к ней в комнату вошел молодой человек приятной наружности; он стал с большим участием расспрашивать и жалеть ее, советовал лучше самой сознаться, чем ждать пока все будет раскрыто полицией; но виновница стойко поддерживала свою невинность. Тогда, с видом участия, он стал говорить, что совершенно понимает, что любящая женщина на все готова решиться и жертвовать собою для любимого человека; он знает, что она любит молодого доктора и хотела ему помочь, знает, что для него она заложила жемчуг за 800 р., знает, что она его выкупила, как только разнесся слух о пропаже, но что не успела его вернуть обратно. Она все еще упорствовала и не сознавалась. Наконец, он сказал, что такого-то числа в таком-то доме она позвонила и ей открыл дверь лакей, который видел, как она выкупала жемчуг, а этот лакей был он сам, и что в эту минуту жемчуг лежит у нее в сак-вояже. Гораздо лучше, если она сейчас ему его отдаст; тогда он найдет возможность вернуть жемчуг по принадлежности, и никто не будет знать, где он его нашел. Видя, что все открыто и запираться больше нельзя, она, рыдая, во всем созналась, отдала ему жемчуг и отвечала на всего его вопросы, а тем временем за стеною все ея ответы записывались. Государь приказал ей в 24 часа оставить Петербург с запрещением когда-либо в него вернуться. Кажется, ей было указано жить в Новгороде. Государыня ассигновала ей 400 рублей пенсии. Года через два, три она все таки решилась приехать в Петербург и даже показаться в Царском Селе, неподалеку от дворца. Государь, возвращаясь с прогулки, издали ее узнал и тотчас велел полицейскому, стоявшему у дворца, немедленно отправить ее обратно на местожительство и повторить ей запрещение показываться в Петербурге и его окрестностях.
Видя, что все открыто и запираться больше нельзя, она, рыдая, во всем созналась, отдала ему жемчуг и отвечала на всего его вопросы, а тем временем за стеною все ея ответы записывались. Государь приказал ей в 24 часа оставить Петербург с запрещением когда-либо в него вернуться. Кажется, ей было указано жить в Новгороде. Государыня ассигновала ей 400 рублей пенсии. Года через два, три она все таки решилась приехать в Петербург и даже показаться в Царском Селе, неподалеку от дворца. Государь, возвращаясь с прогулки, издали ее узнал и тотчас велел полицейскому, стоявшему у дворца, немедленно отправить ее обратно на местожительство и повторить ей запрещение показываться в Петербурге и его окрестностях.
Похоже, что только меня поразила подобная "мера пресечения" за воровство. Мне трудно даже вообразить нечто подобное в наши дни!
Похоже, что только меня поразила подобная "мера пресечения" за воровство.
Ты имеешь в виду, что ей еще и пенсию ассигновали, а не просто сослали? Так она раскаялась, созналась, и у неё смягчающие обстоятельства - любов. И возможно, безупречный послужной список до того как...
Marusia Видя, что все открыто и запираться больше нельзя, она, рыдая, во всем созналась, отдала ему жемчуг и отвечала на всего его вопросы, а тем временем за стеною все ея ответы записывались.
Разве она раскаялась?
На мой взгляд, здесь проявилось свойственная тому времени гуманность и мягкосердечие: достаточно позора!
А пенсия назначалась, я думаю для того, чтобы у неё были средства для благочинной жизни. В ту пору при дворце, как правило, служили лица из обедневших дворянских фамилий. Таким образом ей предоставлялась возможность для осознания содеянного и раскаяния.
Отправлено: 04.09.11 14:31. Заголовок: В который уже раз пе..
В который уже раз перечитываю "Рассказы бабушки. Из воспоминаний пяти поколений". Это воспоминания Е.П. Яньковой (1768-1861), записанные её внуком Д.Д. Благово. "Она живо помнила все предания семейства, восходившие до времен Петра I, и рассказывала с удивительной подробностью, помня иногда года и числа: кто был на ком женат, у кого было сколько детей, словом сказать, она была живой летописью всего XVIII столетия и половины XIX" - пишет внук в предисловии. Елизавета Петровна принадлежала к старинному дворянству: отец ее П.М. Римский-Корсаков удачно начал службу в гвардии, но вышел в отставку из-за какой-то ссоры с всесильными Орловыми, мать была урожденная княжна Щербатова. Семья была в родстве с Татищевыми (Е.П. Янькова - правнучка известного историка и государственного деятеля графа В.Н. Татищева), Мещерскими, Шаховскими, Волконскими, Салтыковыми, Вяземскими, словом, со всей аристократией. Елизавета Петровна многих знала, о многом слышала и много запомнила. Ее воспоминания - настоящие женские, они прежде всего посвящены частной жизни: усадебной и городской повседневности, семейному быту, истории замужеств, воспитания детей. Конечно, мимо нее не прошли исторические события: пугачевский бунт, война 1812 года, восстание декабристов, но все это опять-таки описано с позиции частного лица. Язык замечательный, многие из эпизодов воспоминаний, занимающие страницу-другую, могли бы стать основой целых романов. Что поражает при первом чтении - положение детей в семьях. Елизавета Петровна считает отца и мать заботливыми, любящими родителями. Наверно, так оно и было. Но вот опять же факты повседневной жизни. Дом в подмосковной усадьбе: "У нас в детской не было зимних рам: моя кровать стояла у самого окна, и чтоб от него ночью не дуло во время сильных холодов, то на ночь заставляли доской и завешивали чем-нибудь потолще". В комнату без двойных рам поместили также француза-гувернера. Сами родители жили в комнатах с двойными рамами. У детей не было чайных ложек - чайными ложками пользовались только батюшка с матушкой. У Римских-Корсаковых было несколько тысяч крепостных, несколько хороших имений - неужели не могли купить простые ложечки для детей? Очевидно, считали, что дети и так обойдутся. Еще один эпизод - эпидемия оспы. Лиза и ее старшая сестра, тоже Елизавета (кстати, почему у родных сестер одинаковые имена?) заболели, старшая Лиза умерла. Когда гробовщик пришел снимать мерку для гроба, батюшка велел ему заодно снять мерку и с живой Лизы - чтобы не ходил два раза. От гробовщика доставили два гроба, для мертвого ребенка и для живого. К счастью, Лиза-младшая оправилась. Кажется, для Яньковой такое отношение было вполне естественным: "В то время дети не были при родителях неотлучно, как теперь, и не смели прийти, когда вздумается, а приходили поутру поздороваться, к обеду, к чаю и к ужину или когда позовут за чем-нибудь. Отношения детей к родителям были совсем не такие, как теперь; мы не смели сказать: за что вы на меня сердитесь, а говорили: за что вы изволите гневаться, или: чем я вас прогневала; не говорили, это вы мне подарили; нет, это было нескладно, а следовало сказать: это вы мне пожаловали, это ваше жалование. Мы своих родителей любили, боялись и почитали. В наше время никому и в мысль не приходило, чтобы можно было ослушаться отца или мать и беспрекословно не исполнить, что приказано. Как это возможно? Даже и ответить нельзя было, и в разговор свободно не вступали: ждешь, чтобы старший спросил, тогда и отвечаешь... Бабушка (княгиня Щербатова) вставала рано и кушала в полдень; ну, стало быть, и мы должны были вставать ещё раньше, чтобы быть уже наготове, когда бабушка выйдет. Потом до обеда сидим, бывало, в гостиной пред нею навытяжку, молчим, ждем, что бабушка спросит у нас что-нибудь; когда спрашивает, встаёшь и отвечаешь стоя и ждёшь, чтобы она сказала опять: "Ну, садись ". Это значит, что больше она с тобой разговаривать не будет. Бывало, и при батюшке, и при матушке никогда не смеешь сесть, пока кто-нибудь не скажет: "Что же ты стоишь, Елизавета, садись." Только тогда и сядешь." Когда Елизавете было около двадцати лет, к ней посватался её будущий муж, Д.А. Яньков, дальний родственник со стороны Татищевых. Члены семьи Яньковых часто бывали в доме. Отец отказал жениху, не поставив в известность Елизавету о сватовстве (она узнала об этом от родных). Впоследствии Яньков сватался ещё дважды и вновь получал отказ отца. Наконец, когда Елизавете шёл уже двадцать шестой год (в 1793 году), он в четвертый раз сделал предложение, и Римский-Корсаков согласился отдать дочь замуж. По тем временам Елизавета уже могла считаться старой девой. О своих чувствах к Янькову она говорит очень сдержанно: "А мне, признаюсь, Дмитрий Александрович приходился по мысли: не то чтоб я в него была влюблена (как это срамницы-барышни теперь говорят) или бы сокрушалась, что батюшка меня не отдаёт, нет, но дай батюшка своё согласие, и я бы не отказала." Хотя из всего рассказа, из повествования о дальнейшей жизни ясно, что Е.П. очень любила Янькова, но признаваться в этом, видимо, считала неприличным. Примечательно, что она ни разу не упоминает о каких-либо других женихах (трудно поверить, что к молодой девице знатной и богатой фамилии, красивой ("маленькая Корсакова", как её называли в свете, имела успех), с аристократическими связями и безупречной репутацией, жившей в Москве, никто больше не хотел посвататься). Елизавете ещё повезло, она своего Дмитрия Александровича дожидалась только пять лет. А вот другая рассказанная ею история: "Надежде Васильевне Титовой было далеко за 30 лет, когда после долгого времени её мать дала наконец согласие на её замужество с Павлом Михайловичем Балк. Это целый роман, которому трудно поверить: она была невестой без малого почти двадцать лет. Надежда Васильевна была стройна, высока ростом, свежа лицом, словом сказать, во всей красоте: ей было лет около 20-ти. Очень она нравилась Балку Павлу Михайловичу, лет 30-ти с чем-нибудь, высокого роста, приятной наружности, и можно было бы назвать его совершенным красавцем, если бы он не был кос. Он служил в Москве в гражданской палате советником и имел весьма посредственное состояние. Для Титовой он совсем не был подходящею партией, но он ей нравился, и хотя к ней сваталось много богатых и знатных женихов, она всем для него отказывала... Титова Анна Васильевна благоволила к Балку, но как только он станет свататься, так она и скажет ему: "Полно, мой батюшка, спешить, ведь время еще не ушло: езди к нам, ты видишь, я тебя принимаю охотно, так чего же ещё тебе, успеешь, спешить нечего". Тот опять ездит, вздыхает. Надежда Васильевна в него влюблена по уши, мать это видит, а не дает своего согласия. Просят меня и моего мужа оба - и Титова, и Балк, чтобы мы поговорили за них Анне Васильевне. Мы как-то улучили удобное время, говорим ей: "Зачем томите и вашу дочь и Балка? Отчего вы не дадите своего согласия?" Ну, уломали наконец старуху, согласилась, приняла предложение, начали приданое делать - и что же? - вдруг опять на попятный двор. "Не хочу этого замужества" Да так и тянулось дело до 1822 года, пока наконец и в самом деле не обвенчали помолвленных! Никогда я не могла понять, для чего Анна Васильевна так тянула это дело и терзала и дочь свою и её жениха; и никогда ни Надежда Васильевна, ни Балк не позволили себе пороптать на мать или пугнуть её, что так как дано слово, то можно обойтись и без согласия, как иной раз теперь рассуждают молодые люди."
Отправлено: 05.09.11 06:11. Заголовок: Читаю на бумаге, куп..
Читаю на бумаге, купила в букинистическом магазине. Серия "Литературные памятники", 1989 год, название "Рассказы бабушки". Вот ещё история о том, как людям из-за церковных законов пришлось усыновлять собственных детей. "У князя Юрия Владимировича (Долгорукова) был старший брат, который женился на графине Бутурлиной, а несколько времени спустя на другой, младшей её сестре женился сам Юрий Владимирович: первый брак считался законным, а второй не признавали, хотели развести, но молодые не согласились и остались жить вместе. Как братья, так и жёны их жили душа в душу. Жену старшего брата Василия Владимировича звали Варвара Александровна, а жену Юрия Владимировича - Екатерина Александровна. У старшей четы детей не было, а у княгини Екатерины Александровны вскоре после замужества оказались признаки тягости, тогда и старшая сестра стала выдавать себя за находящуюся в таковом же положении для того, чтобы иметь возможность новорожденного сестриного ребенка выдать за своего законного, а не сестриного от непризнанного брака, и в этих видах она обкладывалась подушками, и посторонние, видя их обеих в таковом положении, и не догадывались, что одна в тягости заподлинно, а другая - притворно. У княгини Екатерины Александровны было трое детей..." (здесь Д.Д. Благово помещает примечание:"По смерти брата и невестки князь Юрий Владимирович испросил высочайшее соизволение на признание детей, числившихся братниными, - своими детьми"). Ещё рассказ Е.П. о своей дальней родственнице А.Н. Неклюдовой и ее подруге Н.Н. Шереметевой: "Не я одна была с Неклюдовой в размолвке: она вздорила и ссорилась с моим мужем, с княгиней Авдотьей Николаевной Мещерской, которая тоже осуждала её в лицо за дурное обращение с Шеншиными, а с Надеждой Николаевной Шереметевой (с сестрой Мещерской), с которой она была очень дружна, ссоры выходили очень часто: обе прегорячие, переругаются на чем свет стоит, раскраснеются как пионы. Неклюдова инде побагровеет, с обеих пот градом льёт, обе кричат, что есть мочи, кто кого перекричит - ни дать ни взять два индейских петуха; скинут свои чепцы и добраниваются простоволосые... просто - умора! - Ноги моей у тебя не будет, - говорит, картавя, Шереметева. - Ну, и не прошу, очень мне нужно, - кричит Неклюдова, топая ногами; - убирайся скорее от греха, а я за себя не ручаюсь... - Да, да, никогда к тебе не приеду, - приговаривает Шереметева, стуча кулаками по столу. - Да, сделай милость, убирайся... Так и расстанутся, и бранят за глаза друг друга; кажется, навек рассорились; пройдет сколько там недель, глядишь, летит в дрожках на паре с пристяжкой Шереметева к Неклюдовой мириться. - Ну что, картавая, сама ко мне приехала? - встречает её с громким хохотом Неклюдова. - Что, скучно, верно, без меня, сама припендерила... Скажи, из чего ты только распетушилась на меня? Ну, ну, помиримся, я пред тобой виновата, прости меня... И снова у них совет на любовь, пока не повздорят из-за чего-нибудь опять. Раз Неклюдова с Шереметевой опять из-за чего-то повздорили, разбранились - и не видаются; только как на грех Шереметеву разбили лошади, и не на шутку: кажется, она руку ли, ногу ли переломила и лицо ей всё избило, и старуху еле живую повезли домой и уложили в постель. Узнала про это Неклюдова: тотчас поехала навещать больную. Что ж она ей придумала сказать в утешение? Входит к больной, та лежит за ширмами, кряхтит, охает... - Я ведь всегда говорила, что ты полоумная, - говорит Неклюдова, - и жду, что ты умрешь когда-нибудь у фонарного столба; мчится себе, как лихой гусар... Ну что, говорят, тебе всю рожу расквасило и кости переломало... Диковинное дело, что тебя совсем не пришибло... Как это тебя угораздило? Это она приехала навещать больную приятельницу, еле живую! Ни у кого такого разговора, как у Неклюдовой, я не слыхивала; престранная была женщина!"
Самая странная история: "В то время, как мы жили в Петербурге, ко мне приезжает однажды одна моя хорошая знакомая, вдова средних лет, имевшая единственного сына, только что произведенного в офицеры. - Я к вам с просьбой, Елизавета Петровна: сделайте милость, не откажите. - Что такое, моя милая, - говорила я ей, - скажи мне, и ежели я могу - сделаю. - Позвольте вашим двум лакеям прийти ко мне завтра поутру. - С большим удовольствием; зачем они тебе понадобились?- - Вы знаете, я имею сына, которого недавно сделали офицером... - Ну так что же? - Он стал дурно себя вести, замотался, на днях возвратился домой выпивши, а вчера распроигрался; хотя я имею состояние, но его ненадолго хватит, ежели мой сын так станет жить. - Это очень жаль, только я всё-таки не понимаю, на что тебе мои люди понадобились. - Я хочу сына высечь, - говорит мать, а сама плачет... - Что это, матушка, ты за вздор мне говоришь, статочное ли это дело? Ему под двадцать лет, да ещё вдобавок он и офицер; как же могут мои люди его сечь? За это их под суд возьмут. - Да я им сечь и не дозволю; они только держи, а высеку я сама... - Милая моя, он офицер, как же это возможно... - Он мой сын, Елизавета Петровна, и как мать я вольна его наказать, как хочу, кто же отнял у меня это право? Как я ни уговаривала её, она поставила на своём, выпросила у меня моих людей Фоку и Федора. Они пошли к ней на другой день поутру. Сын её был ещё в постели, она вошла к нему в комнату с моими лакеями, заставила их сына держать, а сама выпорола его так, что он весь день от стыда и боли пролежал не вставая. Это средство помогло, как рукой сняло: полно пить и в карты играть... Лет десять спустя после этого докладывают мне, что приехал такой-то; приняла, а сама не знаю, с кем говорю, совершенно позабыла его фамилию... спасибо, сам мне напомнил. - Помните, в Петербурге ваших людей брала у вас покойная матушка, чтобы меня высечь? Я тогда был ещё почти мальчиком. Тут только я и вспомнила. - Очень мне тогда это было конфузно, а теперь от души благодарю покойную матушку, что она прибегла к такому домашнему средству; благодарю и вас, что помогли матушке. Вот как в прежнее время умные матери исправляли своих взрослых сыновей, и не смели они сердиться и от злости не стрелялись и не давились, а ещё благодарили. Попробуй-ка теперь кто это сделать, да что бы такое вышло?"
Боже, Икс это безумно интересно! Читаю с превеликим удовольствием! Это не бабушка, а настоящее сокровище В каждой истории есть что-то поразительное. Последняя особенно понравилась, возьму на заметку Икс пишет:
цитата:
Ее воспоминания - настоящие женские, они прежде всего посвящены частной жизни: усадебной и городской повседневности, семейному быту, истории замужеств, воспитания детей.
Так это же намного ценнее, нежели там описание каких-то боевых действий Именно эти мелочи являются основным двигателем Истории, а зачастую они остаются в тени ее великих событий. Вообще, мне кажется, именно женщины двигают историю, только делают это легко и незаметно, чтобы не уронять престиж мужей
Отправлено: 06.09.11 06:32. Заголовок: Грустная история нес..
Грустная история несостоявшейся любви старшей дочери Яньковых Аграфены и известного художника Фёдора Толстого: "В этот год стал гащивать у Жукова один молодой человек, граф Толстой Фёдор Петрович, и часто бывал у нас... Мы были не родня, а по Толстым, стало быть, могли счесться своими. Он был лет тридцати с чем-нибудь, очень моложав, не особенно красив, однако и недурён собой, но дик и застенчив, как девочка: говорил он немного и в разговоре беспрестанно краснел. Сперва мы его принимали, не очень обращая внимание на то, что он часто у нас бывает вместе с Жуковым: нам и в голову не приходило, что он имел виды на одну из наших старших дочерей. Где он служил сперва, я не знаю; но в то время он был, кажется, в отставке и всё что-то такое рисовал и лепил. Мы считали его за пустого человека, который бьёт баклуши; состояние имел маленькое, и когда через Жукова выведывал, отдадим ли мы за него нашу старшую дочь, которая ему нравилась, мы отклонили его предложение и не дали хода этому делу." Вскоре А.Д. Яньков тяжело заболел. "После соборования ему немного полегчало; он позвал, чтобы мы все к нему собрались, и он с нами говорил довольно долго, и давал нам всем наставления. Грушеньке он говорил насчет графа Толстого, который опять пытался свататься. "Прошу тебя, милая, не огорчай ты нас с матерью, перестань думать о Толстом. Знаю, что он тебе нравится, но нам не хочется этого брака: он человек без состояния, службы не имеет, занимается пустяками - рисует да лепит куколки. Нет, голубушка, обещай, что ты об нем больше думать не станешь - я спокойно умру". Грушенька очень плакала, однако обещала отцу, что за Толстого замуж не пойдет... И кто же был потом этот по-видимому пустой человек? Один из самых известных людей, с большими дарованиями, который сделал себе очень громкое имя как замечательный художник, он был потом вице-президентом Академии художеств и тайным советником... Он Грушеньке нравился, и, конечно, она пошла бы за него, да только нам он не приходился по мысли: очень часто ошибаешься в людях..." Аграфена была выдана замуж за ничем не примечательного, но "очень приличного", как выразилась мать, сорокапятилетнего дворянина Д.К. Благово, который умер через несколько лет, оставив молодую женщину с ребенком на руках.
Совсем не понравилась Е.П. невеста её брата, знатная, но очень некрасивая, дочь князя П.П. Долгорукова, сестра молодого фаворита Александра I, погибшего в бою в кампании 1806 года. Зато среди мелкопоместных дворянок княжна имела поклонниц: "Никогда не приходилось мне видеть княжну Марью Петровну, но много слыхала я о ней от наших соседок по Покровскому имению - барышень Меркуловых. Они часто говаривали про Долгоруких и очень хвалили княжну, что она умна, хорошо воспитана, поёт по-итальянски, словом, превозносили до небес; но чтобы хороша была или стройна, никогда не говорили. Мы часто друг другу говаривали: - Что ж это Меркуловы никогда не скажут, хороша ли собой княжна Долгорукова? Престранные были эти Меркуловы: не то чтоб они были хороши собой, но недурны, сложены как следует, здоровья прекрасного и кушали во славу Божью всё, что ни подадут. Как приехали Долгоруковы к себе в деревню и познакомились с Меркуловыми, стали мы примечать в них перемену: обе сестры начали как-то гнуться на бок и странно ходить, как прежде не хаживали, и стали жаловаться на своё здоровье: то холодно, то сквозной ветер, то им сыро. Вздумали привередничать за столом: это вредно, это тяжело, то жирно, другое там солоно или кисло. Это нам казалось смешным и странным, но все мы не догадывались, что они перенимают у кого-нибудь весь этот вздор, а думали, что они так сами по себе дурачатся: и кому бы пришло в голову, чтобы человек, родившийся прямым, не кривобоким, стал вдруг корчить из себя кривобокого? Которая-то из моих сестёр раз и спрашивает у одной из Меркуловых: - Что это, матушка, как ты стала себя криво держать, точно кривобокая какая? - Бок болит, так меня всё и гнёт на сторону... Батюшка тоже заметил перемену в Меркуловых: не едят за столом того, другого. - Давно ли это вы начали разбирать, что вредно, что здорово; вы, кажется, прежде всё едали? - Что-то желудки у нас испортились, плохо переваривают пищу, спазмы делаются. - Какие вы там ещё выдумали спазмы? - говорит батюшка. - Кушайте во славу Божью всё, что подают, и пройдут ваши спазмы: русскому желудку всё должно быть здорово. Впоследствии, как мы познакомились с княжной Марьею Петровною, у нас глаза и открылись; думаем себе: - Вот с кого обезьянничают Меркуловы! Ну уж и подивилась я на первых порах выбору брата, глядя на невесту: очень невелика ростом, кривобока, горбовата, оловянного цвета вытаращенные глаза, нос картофелиной, зубы как клыки и какие-то кривые пальцы. Смотрю на княжну, не верю себе: "Неужели это братнина невеста?" Со всеми нами она обошлась не то чтобы свысока, но не очень радушно, хотя мы все были готовы принять её в родство как братнину жену; а важничать ей не приходилось с нами: мы были ведь не Чумичкины какие-нибудь или Доримедонтовы, а Римские-Корсаковы, одного племени с Милославскими, из рода которых была первая супруга царя Алексея Михайловича; матушка была Щербатова, а бабушка Мещерская, не Лаптевым чета."
Инвектива девяностолетней Яньковой против "новых времен": "Подняли бы наших стариков, дали бы им посмотреть на Москву, они ахнули бы - на что она стала похожа... Да, обмелела Москва и измельчала жителями, хоть и много их. Имена-то хорошие, может, и есть, да людей нет: не по имени живут. Говорят про старых людей, что мы хвалим только свое время: чего тут хвалить, когда всё пошло вверх дном; домами-то Москва, пожалуй, и красна, а жизнью скудна. Что по-нашему за срам и стыд считали - теперь нипочём. Ну, слыханное ли дело, чтобы благородные люди, обыватели Москвы, нанимали квартиры в трактирах или жили в меблированных помещениях, Бог знает с кем стена об стену? А экипажи какие? Что у купца, то и у князя, и у дворянина: ни герба, ни коронки. Кто-то на днях сказывал, видишь, что гербы стыдно выставлять напоказ: а то куда же их прикажете девать, в сундуках, что ли, держать, или на чердаке с хламом? На то и герб, чтобы смотреть на него, а не чтобы прятать - не краденый, от дедушек достался. Я имею два герба: свой да мужнин, и ступай, тащись в карете, выкрашенной одним цветом, как какая-нибудь Простопятова, да статочное ли это дело? Или печатай я письмо печатью с незабудкой или, того хуже, облаткой, а не гербовою печатью? Как бы не так! А в каретах на чём ездят? Я уж не говорю, что не четверней: теперь и двух десятков во всей Москве не найдешь, кто бы четверней ездил, а то просто на ямских лошадях. В моё время за великий стыд почитали на ямских лошадях куда-нибудь ехать, опричь рядов или вечером на бал, когда своих пожалеешь, а теперь это всё нипочём: без зазрения совести в простых наёмных каретах таскаются по городу среди белого дня, или того ещё хуже, на извозчиках рыскают. Год от года всё хуже и хуже становится, и теперь глаза уж не глядели бы и не слушала бы про то, что делается!"
Unintended, Мариета, ДюймОлечка, благодарю за интерес к бабушке. Исправляю ошибку: Петр Петрович Долгорукий-младший умер в 1806 году от болезни, полученной во время инспекционной поездки в русскую армию в Турции. Его брат 28-летний Михаил Петрович, любимец императора, был убит в 1808 году во время войны со Швецией за Финляндию. Через два дня после его гибели в армию прибыл курьер с приказом императора о производстве генерал-майора Долгорукова в генерал-лейтенанты и назначении его командующим. Надо полагать, со смертью каждого из братьев Мария Петровна становилась все более выгодной невестой (оба были холосты).
Я тоже люблю мемуарную литературу, много её перечитала. Меня, как и Вас, порою удивляло положение детей в дворянских семьях. По нынешним представлениям, оно труднообъяснимо. А с другой стороны: детей рождалось много и действовал принцип: Бог дал - Бог взял! Если Вам вздумается почитать Водовозову "На заре жизни", убеждена, что получите огромное удовольствие. Я тоже очень часто её перечитываю, уже не удивляясь, но погружаясь в совершенно иной и незнакомый мне мир.
Отправлено: 07.09.11 05:29. Заголовок: Wega пишет: Если Ва..
Wega пишет:
цитата:
Если Вам вздумается почитать Водовозову "На заре жизни", убеждена, что получите огромное удовольствие.
Уже читала! Сначала отрывки в сборнике "Институтки. Воспоминания воспитанниц институтов благородных девиц", а потом целиком. Но эти мемуары показались мне слишком тенденциозными.
Продолжаю бабушкины рассказы. В 1816 году Е.П. с дочерьми поехала в Петербург по приглашению своей сестры Александры и её мужа князя Николая Семеновича Вяземского. Родственники хотели, чтобы семейство "рассеялось" после перенесенной потери - смерти мужа и отца, А.Д. Янькова. В Петербурге девицы научились модным рукодельям: "Осматривая Академию Художеств, мы познакомились с начальником мозаичного отделения - Веклером. Моим барышням очень понравилась эта работа, и я приглашала Веклера бывать у нас и давать им уроки. Он был большой мастер своего дела и работал хорошо и очень живо. При начале работы большая пачкотня, когда заливают формочки составом, в который потом начинают вставлять цветные стеклышки. Очень это медленная работа, но раз сделанное уже никогда не испортится. Много разных вещиц тогда наделала Грушенька и подарила мне пейзаж для табакерки - "Красная Шапочка", который я велела обделать в черепаховую оправу. В то время была большая мода рисовать по дереву цветы гуашью и по белому бархату. Тут я тоже пригласила двух рисовальных учителей, так что, живя в Петербурге, мои девицы кой-чему понаучились. Сестре княгине Александре Петровне они подарили прекрасные ширмы из чинарового дерева в восемь половинок: верхние филенки - большие букеты цветов, рисованных по дереву, а средние - по тёмно-вишнёвому фону разные купидоны и барельефные фигуры; тогда это было очень модно, казалось хорошо, и знатоки ценили дорого. Каждая из дочерей нарисовала и для себя несколько вещей - работных ларчиков и корзиночек. Рисованье по бархату было в большом употреблении, и английский бумажный бархат оттого очень вздорожал. Тогда рисовали по бархату экраны для каминов, ширмы, подушки для диванов, а у некоторых богатых людей, бывало, и вся мебель на целую комнату; делали рисованные мешки для платков или "ридикюли", которые стали употреблять после того, как вышли из моды карманы, потому что платья стали до того узить, что места для карманов не было; но мы, люди немолодые, от карманов не отступали, а ридикюли носили ради приличия."
Семейство побывало в Невской лавре, и вот какую историю рассказали им об одном из живших там монахов: "Он был гвардейским офицером; фамилии и имени я его не помню. Служил он при императоре Павле. Вместе с ним находился в том же полку его родственник, с которым он был почти одних лет и очень дружен. Этот приятель его был очень рассеянной жизни, ужасно влюбчив, и, полюбив одну молодую девушку, задумал её увезти. Но девушка хотя и любила молодца, будучи строгих правил, хотела сперва обвенчаться и потом готова была бежать, а не иначе, а влюблённый офицер был уже женат, только жил с женой не вместе, стало быть, ему венчаться было невозможно. Что делать в таком затруднении? Он открылся своему другу. Тот и придумал сыграть комедию: обвенчать приятеля своего на дому, одевшись в священническую ризу. Предложили молодой девице венчаться по секрету, дома, под предлогом, что тайный брак в церкви священник венчать не станет. По неопытности своей молодая девушка не поняла, что тут обман, согласилась и в известный день, обвенчавшись со своим мнимым мужем, бежала. Он пожил с ней сколько-то времени, она родила дочь, и потом он её бросил. Не знаю, примирилась ли она со своими родными, только нашлись люди, которые помогли ей напасть на след её мужа, и она узнала, что он уже женатый и от живой жены на ней женился. Она подала прошение на высочайшее имя императора Павла, объясняя ему своё горестное положение. Император вошёл в положение несчастной молодой девушки, которую обманули, и положил замечательное решение: похитителя её велел разжаловать и сослать, молодую женщину признать имеющею право на фамилию соблазнителя и дочь их законною, а венчавшего офицера постричь в монахи. В резолюции было сказано, что "так как он имеет склонность к духовной жизни, то и послать его в монастырь и постричь в монахи". Сперва молодой человек был, говорят, в отчаянии, но с именным повелением спорить не станешь. Раба Божия отвезли куда-то далеко и постригли. Он был вне себя от такой развязки своего легкомысленного поступка и жил совсем не по-монашески, но потом благодать Божия коснулась его сердца: он раскаялся, пришел в себя, и когда мне его показывали, он вёл жизнь самую строгую, так что многие к нему приходили за советами, и он считался опытным и весьма хорошим монахом. Сперва он был где-то в дальнем монастыре, а так как о нём просили, то и перевели его потом в Невскую лавру. Так Господь разными путями к себе призывает, нередко и безрассудства наши обращает нам во спасение".
Сообщение: 4324
Настроение: Скоро осень: за окнами август!
Фото:
Отправлено: 07.09.11 12:08. Заголовок: Икс пишет: Но эти..
Икс пишет:
цитата:
Но эти мемуары показались мне слишком тенденциозными
Икс, Вы меня озадачили.. Где и в чём Вы увидели в этой книге тенденциозность? Лично я буквально взахлёб читала историю жизни, ничем особенно не выделяющейся семьи, где после 20 лет совместной жизни родители автора имели 16 детей. О внезапном и таинственном появлении «девочки-смерть» и последующей эпидемии холеры, о смерти отца и семерых детей… Прекрасным литературным языком в мельчайших подробностях рассказывается о трудных годах выживания семьи, методах и способах воспитания и образования детей, об их интересах и пристрастиях, о радостях и печалях… И я слышу живое дыхание той жизни. После замужества автор попадает в университетско-разночинную среду. Возможно, именно в рассуждениях относительно влияния на умы книги Чернышевского «Что делать» Вы усмотрели тенденциозность? Для меня же эта книга всегда представлялась бредовой. Так и автор напрямую приводит примеры её пагубного воздействия. Как следствие появления этой книги Водовозова описывает всеобщий подъём общественного сознания и стремление помочь заблудшим; приводит случаи, когда студенты женились на девицах лёгкого поведения с намерением приучить их к трудовой жизни. И как это всегда заканчивалось весьма плачевно. Тенденциозность заключена в этих рассуждениях или в чём-то другом?
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 178
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
пишет: 
В каждой истории есть что-то поразительное. Последняя особенно понравилась, возьму на заметку 
Именно эти мелочи являются основным двигателем Истории, а зачастую они остаются в тени ее великих событий. Вообще, мне кажется, именно женщины двигают историю, только делают это легко и незаметно, чтобы не уронять престиж мужей 
Очень интересно было прочитать о внутрисемейных отношениях той поры, закадычные "подружки" повеселили! 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
