Отправлено: 03.04.10 18:42. Заголовок: Тревельян Д.М. Социальная история Англии - 2

Главы из книги Джорджа Маколея Тревельяна, английского историка, посвященные эпохе Тюдоров.




Взято отсюда click here

 Отправлено: 26.04.10 11:27. Заголовок: ГЛАВА VII АНГЛИЯ ..

ГЛАВА VII

АНГЛИЯ ВРЕМЕН ШЕКСПИРА
(продолжение)

II. Религия и университеты. Социальная политика елизаветинского государства. Промышленность и морские путешествия. Шекспир. Королева Елизавета (1558 – 1603). Армада (1588)

Говоря о морских путешествиях, открытиях, музыке, драме, поэзии и о многих других сторонах общественной жизни, можно с уверенностью назвать шекспировскую Англию золотым веком – веком гармонии и творческой силы. Но религиозная жизнь того времени представляется на этом фоне более мрачной, малопривлекательной и, конечно, менее гармоничной. Исключая «прозорливого Гукера», нет другого крупного имени, которое вставало бы в памяти в связи с религией времен Елизаветы. Однако, вспоминая судьбу, выпавшую в те годы на долю Испании, Франции, Женевы, Италии и Нидерландов и обусловленную религией, мы с полным основанием можем быть довольны тем, что в Англии церковные раздоры сдерживались политикой королевы и здравым смыслом большинства ее подданных – светских и духовных – и что религиозному фанатизму никогда не давали волю сводить на нет или извращать деятельность современников Елизаветы. Кроме того, эта отрицательная сторона не была единственной характеристикой религиозной жизни века Шекспира. Надо иметь в виду, что и сам Шекспир и Эдмунд Спенсер были детьми сво-его времени и жили в его религиозной атмосфере, точно так же, как и поэты других веков – Ленгленд, Мильтон, Вордсворт и Браунинг, – каждый из них был продуктом и высшим выражением религиозной философии, характерной для соответствующей ему эпохи. Сре-ди современников Шекспира было много неистовых пуритан и приверженцев Рима и много ревностных сторонников англиканской церкви, но было в это время и нечто еще в большей мере типично елизаветинское, а именно отношение к религии, которая не была прежде всего католической или протестантской, пуританской или англиканской, чуждалась каких-либо догм, но глубоко коренилась в душе. Это было присуще и Шекспиру и самой королеве.

Первые годы царствования Елизаветы характеризовались в каждом приходе кризисом в сфере общественной жизни. Наследие Кранмера потомству – английскую «Книгу общих молитв» – снова было приказано читать вместо отправления католической службы на латинском языке. Но это изменение в религии не сопровождалось соответствующим изменением состава приходских священников. Из восьми тысяч духовных лиц, получавших бенефиции, были смещены не больше двухсот. Священник подчинился закону, как необходимости, него соседи, такие же послушные, не осуждали его за это. Если он был чело-веком средних лет, то он уже привык менять свою религиозную деятельность по приказанию существующих властей. В некоторых случаях он был бывшим монахом или нищенствующим проповедником, которому были хорошо знакомы многочисленные варианты религиозных экспериментов, В год, когда королеве Марии наследовала ее сестра, обычный средний священник редко был убежденным протестантом, но у него не было и почтения к авторитету папы; ему была чужда идея полагаться на «свое суждение», и если он искренне хотел повиноваться «церкви», то где же мог он услышать ее голос? Его приучали верить, что этот голос исходил из уст монарха (Рrince), а в 1559 году никакого другого голоса не было слышно. Признавать религиозные службы и учения потому, что они были предписаны королевской властью, парламентом и Тайным советом, представлялось духовенству не только удобным, но и безусловно правильным.

Таково было эрастианское отношение к религии, которое провело англичан через этот опасный век перемен. Оно противоречит нашей современной точке зрения о религиозной и личной свободе, но в те времена это была доктрина, которой искренне придерживалось большинство сознательных людей. Епископ Джюэл, лучший выразитель идей раннего елизаветинского религиозного порядка, провозгласил:

«Наше учение таково: каждый человек, каково бы ни было его призвание – будь он монах, проповедник, пророк или апостол, – должен быть подчинен королю и мировым судьям».

Религия была подвластна королю и мировым судьям. Все были согласны, что в государстве могла быть только одна религия, и все, исключая католиков и строгих пуритан, счита-ли, что государство должно решать, какой должна быть эта религия.

Эта доктрина, одинаково противоречащая средневековым и современным представлениям, соответствовала настроениям в Англии эпохи Елизаветы. Она была политическим следствием социального мятежа мирян против духовенства во время царствования отца королевы. Англичане эпохи Тюдоров не были антирелигиозны, но они были антиклерикальны и поэтому были эрастианцами. Придерживалось этой доктрины и само духовенство, которое не воспитывалось в семинариях как священнослужительская замкнутая каста, а само являлось составной частью английского общества.

Поэтому духовенство в целом было послушным и покорным в первые годы царствования Елизаветы. Но среди духовенства имелось активное меньшинство новообращенных – фанатических протестантов, – которые только благодаря смерти королевы Марии избежали смитфилдских костров или вернулись из ссылки из-за границы полные кальвинистического фанатизма, воспринятого у женевского первоисточника. В глубине души такие люди не были эрастианцами. Они не подчинились бы папистскому государю, но они знали, что одна только Елизавета стояла между Англией и папистской реставрацией; таким образом, они одоб¬ряли ее церковный компромисс, намереваясь внести в него изменения, когда позволят время и обстоятельства Они были самым твердым оплотом нового порядка в его борьбе против Рима и Испании, но в другом отношении они были его опаснейшими врагами.

Большая часть приходских священников в 1559 году согласна была принять религию в готовом виде по парламентскому статуту, но у них не было никакой определенной, веками установленной религии, которая могла бы пробудить энтузиазм у духовенства и придать авторитет богослужению. Однако у крайних левых протестантов была «живая» вера, которая на несколько десяти¬летий сделала их наиболее влиятельной частью духовенства в такое время, когда у среднего приходского священника не было ни знаний, ни энтузиазма.
Со времени антиклерикальной революции, произведенной Генрихом, священникам уже больше не завидовали и их не ненавидели, но часто презирали и третировали. Сама Елизавета продолжала раздавать направо и налево церковные земли и имущество и часто оставлять незамещенными епископские должности для того, чтобы корона могла пользоваться рентой маноров. Архиепископы королевы постоянно искали у ее секретаря Уильяма Сесиля советов по чисто религиозным делам, в то же время непрестанно жалуясь ему на небольшие притеснения, чинимые могущественными мирянами. «С церковью обходились, как с орудием светского управления, как с держащейся с достоинством, но приятно беспомощной добычей обанкротившегося монарха и алчного двора».
В более узкой области приходской политики сквайр в такой же степени властвовал над священником. Молодой автор пьесы «Бесплодные усилия любви» наблюдал много примеров полудобродушного, полупрезрительного отношения мирян к приходскому священнику. «Вот он, с Вашего позволения, – человек хоть глуповатый, но тихий и порядочный, а сбить его с толку – легче легкого. Сосед он превосходный, и в шары хорошо играет...» ^*

Все это означало, что сильные колебания почвы, вызванные антиклерикальным землетрясением в царствование Генриха, утихали лишь постепенно. Но тем не менее они утихали. К концу царствования королевы английское духовенство было уже в лучшем положении, более уважаемым, более уверенным в себе и в своей миссии. Когда Стюарты приблизили к себе церковь как свою почетную союзницу, миряне очень скоро снова начали жаловаться «на гордость духовенства». Лод поощрял священника смело смотреть в глаза сквайру.

Важным сдвигом в жизни общества было то, что при Елизавете священникам снова – и на этот раз окончательно – было разрешено вступать в брак. Немало священников, которые были готовы признать реставрацию римского католицизма в 1553 году, при Марии были лишены своих приходов только на том основании, что они вступили в законный брак, хотя они поступали строго по законам Эдуарда VI. При Елизавете была восстановлена свобода вступать в брак. Одним автором было тонко подмечено, что «подобно тому, как распродажа монастырской собственности вызвала среди определенных классов материальную заинтересованность в судьбе Реформации, так и отмена ограничений браков духовенства вызвала то, что мы могли бы назвать «семейной заинтересованностью» духовенства в развитии Реформации, поскольку оно было недостаточно просвещенным, для того чтобы осознать ее более возвышенные результаты; эта заинтересованность имела значение для обеспечения окончательного торжества Реформации. (Исследование Гильды Гриве^**, посвященное судьбе духовенства, лишенного при Марии церковных при-ходов в Эссексе.)

Свобода браков духовенства должна была быть благом для многих честных людей; в будущих поколениях в приходах Англии выращивалась прекрасная «порода» детей, которые в последующих поколениях обеспечивали хорошими и честными людьми нее профессии и должности – и больше всего самое церковь. Но в первое время браки духовенства сопровождались некоторыми трудностями: на жен священников и сама Елизавета и многие из ее подданных смотрели косо все еще из приверженности к старым обычаям и привычкам. Потребовалось немало времени для того, чтобы жена священника заняла почетное и важное положение в приходском обществе.

Необходимость содержать жену и детей еще больше обострила материальную нужду священника. Из-за бедности приходских священников их браки с дочерьми джентльменов были редким явлением. Сам Кларендон, хотя он и был очень предан англиканской церкви, указывал как на признак социального и морального хаоса, произведенного великим мятежом, на то, что «дочери знати и девушки из знатных семейств выходили замуж за духовных лиц или вступали в другие низкие и неравные браки». Боль¬шое улучшение экономического и социального положения духовенства произошло только при Ганноверах. В романах Джейн Остин сквайры и священники составляют одну социальную группу, но при Тюдорах или при Стюартах это в действительности но имело места.

 Отправлено: 26.04.10 11:33. Заголовок: Бедность духовенст..

Бедность духовенства способствовала сохранению симонии и совместительства це-ковных должностей. Эти порядки не прекратились с исчезновением папской юрисдикции, хотя церковные держания английских бенефициев иностранцами, живущими во Франции и в Италии, были упразднены навсегда.

В середине царствования Елизаветы, во время грозных событий за границей и внутри страны, достигших высшей точки в дни сражения с Армадой и казни шотландской королевы Марии Стюарт, английское общество в городе и в деревне было сильно возбуждено религиозными разногласиями между соседями; в домах несчастных джентри – сторонников старой религии, оказавшихся в тисках требований двух царственных соперниц, энергично вела свою работу иезуитская миссия. Страна была объята страхом.

Люди каждый день ожидали сообщений об испанском вторжении, о римско-католическом восстании, об убийстве королевы. Переодетые иезуиты, преследуемые мировыми судьями, тайком переходили с места на место, укрываясь в церковных тайниках и в толще стен господского дома; рано или поздно их ловили и казнили.

Тем временем пуритане – тогда еще не «диссиденты», а приходские священники и мировые судьи, от которых в этот период зависела судьба государства, – действовали энергично, добиваясь ниспровержения и перестройки изнутри церковного порядка. Они поносили епископов как «отродье антихриста». Они устраивали собеседования и молитвенные собрания, запрещенные властями. Елизавета жаловалась, что каждый лондонский купец «имеет своего школьного учителя и устраивает ночные моления, толкуя писание и просвещая настолько своих слуг и прислужниц, что я сама слышала, как некоторые из них не стеснялись проверять ученых проповедников» и говорить, что «такой-то учил нас иначе в нашем доме». Во многих графствах пуританское духовенство устраивало собрания служителей церкви; эти собрания напоминали пресвитерианские синоды и намеревались с помощью парламента в скором времени вырвать власть у епископов.

Пуритане уже обнаружили способность к избирательным кампаниям, к кулуарному воздействию на депутатов и к агитации, что в следующем веке привело к преобразованию английской конституции. В 1594 году они наводнили английский парламент петициями от духовенства, городских корпораций, мировых судей и влиятельного сельского дворянства целых графств. Половина членов палаты общин и даже Тайный совет были обращены в пуританство. Но Елизавета стояла твердо на своем. Хорошо, что она была тверда, потому что пуританская церковная революция до Армады почти наверное вызвала бы гражданскую войну между католиками и протестантами, войну, из которой Испания, возможно, вышла бы победительницей. В 1640 году Англия была уже достаточно сильной и достаточно протестантской, чтобы выдержать благополучно перипетии церковной революции и контрреволюции, которые были бы для нее роковыми полстолетия ранее.

Королева Елизавета и ее непреклонный архиепископ Уайт-гифт выдерживали бурю, и английский корабль благополучно скользил между сталкивавшимися скалами – католичеством и пуританством. В конце царствования наступил а определенная реакции. Пуритане на время были приведены к некоторой видимости послушания церкви. Находившиеся вне лона церкви, как, например, «браунисты», были немногочисленны и разобщены. Последовали жестокие кары: некоторые из самых крайних пуритан были повешены, и еще большее число – посажено в тюрьмы. Но большая часть пуританского духовенства, а также джентри и купцы были лояльны по отношению к королеве. Эта удивительная женщина все еще «управляла страной, пользуясь их любовью к ней». Но человек, даже более дальновидный и толковый, чем Елизавета – «если бы вообще нашелся такой смертный», – мог бы призадуматься над тем, как долго еще государству удастся заниматься внедрением «единой религии» в такую разобщенную и упрямую нацию, как англичане, где даже прислужницы «не стеснялись проверять ученых проповедников». Острая ненависть к веротерпимости могла быть возбуждена лишь в отдаленном будущем, а пока Англия прославилась той «сотней религий», которые так занимали Вольтера при его посещении Великобритании.

Но Елизавета все еще надеялась, что ее подданные смогут принять «единую религию», религию среднего пути, в которой, как красноречиво и обстоятельно пояснял Гукер, человеческий разум и здравый смысл находили бы свое место наряду со Священным писанием и церковным авторитетом. Конечно, было больше оснований полагать, что англичане со-чтут приемлемой именно такую религию, а не педантическое буквоедство пуританина, который должен подыскать цитату из Священного писания для оправдания каждого события в повседневной жизни, или всеподавляющий авторитет церкви, проповедуемый иезуитами. И все же идея принудительного введения какой-либо «одной религии» во всей Англии была совершенно неприемлема и означала бы еще сто лет борьбы и ненависти, тюремных заключений и конфискаций, с потоками крови на полях сражения и на эшафоте. На суровой почве из всех этих бедствий суждено было вырасти цветам наших гражданских свобод и нашей парламентской конституции. Поистине пути истории человечества удивительны и судьбы народов непостижимы!

Так как мы все еще пользуемся «Книгой общих молитв», нам не очень трудно восстановить в памяти церковную службу времен Елизаветы. Но мы должны представить себе деревянный стол, установленный в главном корабле церкви, а не в ее восточном конце—алтаре, – обнесенном решеткой. Ни молитвы, ни псалмы не произносились с интонацией. Молитвы говорились, а псалмы распевались. Общее песнопение придавало наибольшую привлекательность протестантскому богослужению, но вместо современных церковных песнопений, которые теперь поются в церкви, псалмы, положенные на данный день, пелись и рифмованном ритмическом переложении Стернгольда и Гопкинса. Этот старый псалтырь, столь дорогой многим поколениям англичан, сейчас совершенно забыт, в современном церковном песнопении до сих пор сохранился только «старый сотый» псалом:

Все те, кто в мире сем живут,
Творцу хвалебный гимн поют
И служат с трепетом живым,
Придите, радуйтесь пред ним.

Псалтыри елизаветинского времени с этими рифмованными переложениями часто дополнялись нотами для каждого голоса в четырехголосом хоре: канта, альта, тенора и баса, так что даже «необучавшийся после небольшой практики мог петь партию, которая лучше подходила для его голоса». Виолы и духовые инструменты могли сопровождать общее пение псалмов, но можно были петь и без них¹.

Для приходского священника, особенно если он был пуританином, проповедь была самым удобным случаем проявить свои способности. Слушатели выдерживали или даже охотно воспринимали ее в течение часа, иногда двух. Но менее образованные или менее самоуверенные из духовенства, особенно из старшего поколения, ограничивались чтением церковных поучений, применимых к данному случаю. Проповедь и поучения наряду с назиданиями помогали формировать религиозные – а поэтому и политические – убеждения.

Еженедельное посещение церкви было обязанностью, которую государство принуждало соблюдать. За непосещение церкви налагался установленный законом штраф, взимавшийся не очень регулярно, за исключением штрафа с лиц, хорошо известных как «папистские приверженцы». Мы можем быть уверены в том, что в чрезвычайно индивидуалистическом обществе того времени не всякий был согласен принудительно каждое воскресенье отправляться «по звону в церковь».

Джон Тревельян, корнуоллский дворянин, католик, посещавший церковь, во избежание штрафа выдерживал назидательные чтения и пение «женевского фарса», как он называл псалмы Стернгольда и Гопкинса, но всегда уходил перед проповедью, громко обращаясь к стоящему на кафедре священнику: «После того как ты скажешь то, что должен сказать, приходи ко мне обедать». Он имел обыкновение пугать своих знакомых, старых дам протестанток, говоря им, «что они должны ожидать еще худших времен, чем те, которые претерпели при королеве Марии, и что хворост будет дорог» ^***. Это был старый весельчак, о котором сохранилось много рассказов. (Trevelyan papers, London, 1863 – 1872, Camden Socilety. См. часть II, стр. 113 – 118, часть III, стр. ххii)

---

<sub>* «Бесплодные усилия любви». См. Вильям Шекспир, Полное собрание сочинений в восьми томах. Под общей редакцией С. Смирнова и А. Аникста, т. 2, 1958, стр. 498. – Прим. перев.

** Hilda Grieve, The Deprived Married Clergy in Essex, 1533 – 1561; Royal Historical Society Transaction, 1940, Fourth series, vol. 22, p. 141 – 170. – Прим. перев.

1 Во времена Ганноверов, прежде чем органы и фложелеты сделались обычными в приходских церквах, размерные переложения псалмов все еще пелись под аккомпанемент различных музыкальных инструментов, на которых играли на хорах. Томас Гарди в своей работе «Return of the Native» (глава V) [Лондон, 1902] вспоминает о такой примитивной музыке:

«Я хорошо помню, что однажды в воскресенье Иобрайт принес свою собственную виолончель. Это был сто тридцать третий [псалом], исполнявшийся на мотив «Лидия»; и когда они дошли до места: «Опустил свою бороду, и по его одежде потекла драгоценная влага», сосед Иобрайт, который в этот момент вдохновился работой, так хватил смычком по струнам, что чуть не распилил свою виолончель пополам. Все стекла в церкви дребезжали, словно во время грозы».

*** Здесь содержится намек на хворост для костров, на которых сжигали еретиков. – Прим. ред.</sub>

 Отправлено: 26.04.10 11:42. Заголовок: Галина http://jpe.ru..

Галина

Очередное спасибо!

Чем дальше читаю, тем больше увлекаюсь этой книгой. Становится понятно, откуда пришли и майорат, и социальные слои Англии. Разрозненные сведения складываются в какую-то систему.

 Отправлено: 06.05.10 20:44. Заголовок: В течение длительног..

В течение длительного царствования Елизаветы большая часть молодежи, воспитанная на библии и на «Книге общих молитв», принимавшая участие в борьбе Англии за свое существование – борьбе против Испании, против папы и иезуитов, становилась пламенными протестантами. Чтение библии и общие семейные молитвы входили в
обычаи англичан. Уже в первое десятилетие царствования Роджер Эшем^* писал в своем «Школьном учителе»: «Слава Христу, в нашем городе Лондоне заповеди господни обычно изучаются более прилежно и церковная служба совершается ежедневно во многих частных домах с большим благоговением, нежели в Италии – один раз в неделю в общих церквах». Несомненно также, что семейное богослужение было тогда более привычным для лондонских жителей, чем для остального населения страны, однако уже тогда оно быстро и широко распространялось.

В год, когда королева Елизавета наследовала своей сестра Марии, пуританизм был преимущественно учением заграничным, вывезенным из Женевы и из Рейнской области; когда королева умерла, он был уже прочно укоренившимся и специфически английским; у него появились некоторые черты, чуждые континентальному кальвинизму, такие, как строгое почитание дня субботнего – «английского воскресенья», уже внесшего разлад в дух «веселой Англии». Англиканское учение также укрепилось и оформилось именно в царствование Елизаветы. В 1559 году англиканское учение было не столько религией, сколько церковным компромиссом, предписанным законом прозорливой, образованной и умеренной молодой женщины с согласия палаты лордов и палаты общин. Но к концу ее царствования оно сделалось истинной религией; англиканские церковные службы, отправлявшиеся в старых церквах Англии свыше сорока лет, многие были дороги; философские идеи и дух этого учения были прекрасно изложены в «Церковной политике» Гукера^**. Джордж Герберт (1593 – 1633) воспел англиканскую религию, которая содержит в себе нечто положительное, помимо того, что она удобна для государства.

Повышение морального уровня и улучшение образования духовенства и мирян, отличавшее конец елизаветинского царствова¬ния, произошло в значительной степени благодаря классическим школам и университетам. Народные массы были или совсем неграмотными, или полуграмотными, с грехом пополам обученными сельскими дамами, но способные мальчики из самых различных слоев общества обучались совместно в средней классической школе; сидя на одной скамье и разделяя общую участь – порку, – все они получали там хорошее знание латыни. В ней еще не было классового разделения, как в школах позднейшего поколения.

Университеты, так же как и большая часть других учреждений, пережили трудные времена в годы религиозных и экономических волнений (1530 – 1560). Их число и богатство уменьшилось с упразднением монастырей, принадлежавших монахам и нищенствующим орденам и составлявших значительную часть средневекового Оксфорда и Кембриджа. В то же самое время законами парламента были отправлены обратно в приходы целые толпы средневекового духовенства, которое все еще, как и в прошлые века, имело обыкновение бросать свою паству и жить в праздности в университете, не слишком заботясь о своей репутации. Средневековый характер двух упомянутых рассадников учености исчез в эти бедственные годы перемен и оскудения.

Это были уже новые и более светские Оксфорд и Кембридж, возродившиеся при Елизавете и чрезвычайно расцветшие к началу гражданской войны. Большая часть студентов теперь стремилась к светской карьере. Число крупных государственных и общественных деятелей эпохи Елизаветы, учившихся в Оксфорде или Кембридже, служит свидетельством нового взгляда правящего класса на науку. Джентльмен, особенно если он стремился в будущем служить государству, должен был теперь получить законченное образование в одном из «ученых университетов», который он обычно покидал с хорошим знанием латыни и классической мифологии и с дилетантскими познаниями в области греческого языка, а порой и в математике и философии. Сидней и Рэли, Кемден и Хэклут учились в Оксфорде; Сесили, Бэконы и Уолсингэм, не говоря уже о Спенсере и Марло, – в Кембридже. Магистр Сайленс, мировой судья, тратил большие деньги на содержание своего сына Уилли до поступления его в Судебное подворье (в корпорацию юристов) в течение нескольких лет в Оксфорде; после такого двойного изучения гуманитарных и юридических наук молодой человек оказался пригоден к тому, чтобы после отца сделаться глостерским землевладельцем и мировым судьей^***.

Одной из причин этой более тесной связи между университе¬том и правящим классом было улучшение условий академической жизни в университете. Система колледжей, быстро вытесняющая общежития и гостиницы средневековой эпохи, давала некоторую гарантию заботливым родителям. Из всех университетов Европы только в Оксфорде и в Кембридже колледж в это время взял на себя заботу о дисциплине (которой университеты грубо пренебрегали) и о преподавании, которое было весьма поверхностным, по крайней мере если говорить об обучении большинства студентов. Еще не было должности
наставника колледжа, но сам студент или его родители частным образом заключали соглашение с одним из членов корпорации колледжа о том, что тот одновременно будет и учителем и наставником. Каждый такой частный наставник имел человек шесть учеников; он читал им лекции и готовил их к экзаменам. Иногда они жили в его комнате. Их отношения напоминали отношения мастера и подмастерья.

В общем эта система частного наставничества действовала хорошо. Но у наставников была тенденция пренебрегать теми которые не могли платить большого вознаграждения, и потворствовать тем, кто мог это делать.

Богатые ученики любили носить «чрезмерно большое жабо, бархатную и шелковую одежду, а также шпаги и рапиры» и воп¬реки академическим правилам предаваться в тавернах запрещен¬ным развлечениям, таким, как игра в карты, кости, фехтование, петушиные бои, или охотиться на медведей. В 1587 году Уильям Сесиль, лорд Берли, чей отеческий взор проникал во все уголки королевства, за благополучием которого он наблюдал, был информирован из достоверных источников, что вследствие «больших платежей наставникам, с одной стороны, бедное сословие лишено возможности содержать своих детей в университете, а, с другой стороны, богатые настолько развращены привилегиями и попустительствами, что наставник боится не угодить своему ученику, ибо в таком случае он может лишиться большого дохода».

Члены университетских колледжей, подобно другим людям в эти времена, тяготели к «сильным мира сего», В начале царствования Елизаветы священник Гаррисон жаловался, что «сыновья джентльменов или богатых людей вызывают много нареканий на университеты. Дело в том, что, ссылаясь на знатность своей семьи и на привилегии, они бесчинствуют и похваляются этим, выделяясь одеждой и буйным поведением, что отвлекает их от учения в совсем другую область. И, когда их обвиняют в нарушении установленного порядка, они считают достаточным в свое оправдание сказать, что они джентльмены, и многих это
немало опечаливает».

Можно легко представить себе, что без известного присмотра со стороны властей щеголеватая молодежь, привыкшая к свободной жизни в господском доме или к веселой жизни при дворе, никогда не стала бы подчиняться в колледже того времени строгим правилам поведения, которые действительно более подходили для школьников, чем для студентов². В 1571 году университетский вице-канцлер запретил всем живущим на территории университета даже такое невинное развлечение, как плавание в каких-либо проточных водах или в кембриджском пруде. Воз¬можно, что это считалось тогда опасным для жизни, подобно тому как в наш более отважный век считается опасным взбираться на крышу колокольни. В те времена не было организованных игр и атлетики; тогда или отбивали охоту от спорта, или запрещали его. И так как молодежь требует, чтобы ею занимались, то не удивительно, что было много случаев нарушения правил. Но такие правила, хотя они и нарушались, все же существовали; в средневековом же университете ни о каких правилах не могло быть и речи.

В век покровительства непотизм был неизбежен, и в колледжи свободно принимались сыновья или клиенты богатых и могущественных людей или юристов, которые могли бы действовать в интересах колледжа. Колледжи богатели, тогда как университеты оставались бедными. Во время царствования Елизаветы основанный ее отцом в
Кембридже Грей Корт в колледже Тринити сделался соперником Том Квода в Крист-черч.

Поколение спустя, в царствование Якова I, когда Саймон д'Юэс^**** учился в Кембридже в колледже Сент-Джонс, главным развлечением студентов были пешеходная прогулка, плавание (несмотря на запрещение), звон в колокола, состязание в беге, метание копья и, наконец, футбол, что было немногим лучше, чем свободная борьба на задворках между этими двумя колледжами.

Спали студенты в большинстве случаев вчетвером, а то и более в одной комнате. Бедных студентов обычно готовили к церковной деятельности, богатых – к светской. Обучавших их членов университетских колледжей все еще принуждали вступать в духовные ордена и даже воздерживаться от брака, хотя теперь браки были разрешены законом другим духовным лицам. Оксфорд и Кембридж оставались в этом отношении церковными и полумонастырскими учреждениями вплоть до Гладстоновского закона в конце XIX столетия. Ежедневное посещение колледжской часовни было обязательным для всех.

Часть студентов, включая Кита Марло, обучавшегося в колледже Корпус Кристи в Кембридже, и Филиппа Сиднея из Крист-черч в Оксфорде, интересовалась поэзией и драмой, которые играли такую большую роль в жизни того времени. Часто студенты сами ставили пьесы и интермедии – некоторые на латинском языке. Одна «шуточная комедия» с запутанной интригой против горожан, разыгранная кембриджскими студентами в 1597 году, была записана Фуллером^***** в его «Истории университета»:

«Молодые студенты, считая себя несколько несправедливо задетыми горожанами, решили отомстить за их насмешки. Они сочинили на английском языке веселую, но обличительную комедию (которую назвали «Кулачное пра¬во») применительно к умственному уровню тех, которых они считали своими зрителями. Комедия была
поставлена в Клэр-Холл; на это зрелище был приглашен мэр со своими собратьями (горожанами) и их жены, или, вернее, именно те, кого здесь разоблачали. Для горожан, со всех сто¬рон окруженных студентами, были предназначены удобные места, где они могли бы видеть и быть видимыми. Здесь горожане увидали себя в своих собственных одеяниях (взятых напрокат студентами) так живо изображенными со своими привычками, жестами, речью, ужимками и выражениями, что было трудно решить, кто был настоящий горожанин – тот ли, кто сидел рядом, или тот, кто играл на сцене. Смирно сидеть они не могли из-за раздражения, уйти они не могли из-за окружения, и они вынуждены были терпеливо ждать, пока не были отпущены по окончании комедии».

Городская корпорация, так же как это делали все англичане эпохи Тюдоров, которые считали себя обиженными, апеллировала к Тайному совету. Разумные советники королевы действительно «сделали легкий частный выговор главным актерам», но, когда город продолжал назойливо добиваться их дальнейшего наказания, Тайный совет обратил это дело в шутку, предложив прибыть торжественно в Кембридж, чтобы посмотреть комедию вторично сыгранной и судить ее на месте.

Этот курьезный случай показывает не только давнишнюю враждебность, но и личную близость, которая тогда существовала между городской корпорацией и университетом. Кембридж эпохи Елизаветы был небольшой общиной, в которой все руководящие лица были известны друг другу, а также населению, состоящему из горожан и студентов. В 1586 году в Кембридже было 6500 жителей, из которых 1500 были связаны с университетом.

 Отправлено: 06.05.10 20:51. Заголовок: Значительная часть р..

Значительная часть ремесленников обрабатывала землю, по нескольку акров каждый, на городском поле за рекой Кем, и, кроме того, было много небольших фермеров («хозяев») в пригороде. Лавки и фермерские строения на городских улицах были деревянные, бревенчатые, обмазанные глиной; за ними скрывались извилистые проходные дворы, остатки которых еще сохранились за современными кирпичными фасадами улиц. Таков был город, где возчик Гобсон, получивший в 1568 году в наследство от своего отца двухколесную телегу и 8 лошадей, положил скромное начало новому виду транспорта с верховыми и колесными перевозками, который приобрел известность во всей Восточной Англии; Гобсон обогатил английский язык выражением Hobson`s choice^v и город Кембридж гобсоновским водопроводом и, наконец, был увековечен двумя небольшими поэмами (разного достоинства) молодого Мильтона, учившегося в Крист-колледже.

Вряд ли Кембридж был больше известен своим университетом, чем своей трехнедельной ярмаркой, устраиваемой в сентябре на жниве городских полей, между дорогой Нью-маркет и рекой Кем.

Там Северная и Южная Англия обменивались товарами, привезенными по суше и воде. Возводились ряды с лавками, где Север закупал для себя хмель и продавал свою шерсть и сукно. Купцы из Нидерландов, из прибалтийских стран и крупное лондон¬ское купечество вели здесь широкую торговлю сукном, шерстью, соленой рыбой и зерном. Во времена, когда еще не было комми¬вояжеров, такого рода ярмарки были необходимы для торговли, и самая большая ярмарка в Англии была Стаурбриджская: здесь продавались всякого рода товары – оптом и в розницу; домашние хозяйки, деловитые и веселые, прибывали издалека, чтобы обо¬рудовать свои дома или пополнить свои шкафы посудой и посмотреть «ярмарочные забавы». Здесь было также много земледельцев и добрая половина всех
бейлифов Восточной Англии. С точки зрения наших современных понятий может показаться странным, что юрисдикция над этим огромным ежегодным торговым ульем находилась в руках университета. Стаурбриджская ярмарка могла начаться только после того, как на площади торжественно появлялся вице-канцлер университета и объявлял ее открытой.

Первым необходимым условием восстановления и роста на¬родного богатства при Елизавете являлась честная чеканка монеты. Ее отец, как уже выше указывалось, оставил после себя страну в неописуемом беспорядке, произведя порчу монеты в последние годы своего царствования и, таким образом, вызвав при Эдуарде VI и Марии такой скачок цен вверх, что за ними не могли угнаться ни уровень заработной платы, ни размеры
фиксированной ренты. После урегулирования религиозного вопроса (в 1559 году) другим крупным делом Елизаветы было такое же смелое разрешение жгучего финансового вопроса. В сентябре 1560 года она объявила об изъятии из обращения обесцененных монет и обмене их на новые деньги по курсу, несколько меньшему их поминальной
стоимости. Ловкость и удача, с которыми эта опасная финансовая операция была проведена, свидетельствуют, что новая королева и ее Тайный совет прекрасно созна¬вали экономические задачи правительства, в то время как многие иные—в других областях великие—правители не понимали их и шли по неверному, роковому пути. Начиная с этого времени и в дальнейшем цены начали делаться устойчивыми. Они продолжали постепенно расти на протяжении всего ее царствования и более быстро – при Якове и Карле I вследствие возрастающего влияния ввоза нового золота и серебра из рудников Испанской Америки. Но теперь размеры заработной платы могли в большей мере соответствовать уровню цен, и постепенно, по мере того как кончался срок аренд, в соответствии с ценами и заработной платой устанавливалась и рента. Неуклонный, но уже более не катастрофический, подъем цен способствовал процветанию торговли и промышленности, помог создать новые виды произ¬водства и найти новые рынки.

Большое расширение всякого рода горных разработок свинца, меди, олова, железа и угля характеризовало царствование Елизаветы. Германские рудокопы открыли месторождения медной руды и других руд в разных местах отдаленной Озерной области. Холмистые местности Мендипа давали бристольским купцам все больше и больше свинца для экспорта. Развивались бесчисленные небольшие оловянные рудники в Корнуолле и в
Девоне. Росло число солеварен. Наше железо было признано лучшим в Агаре. В 1601 году один энтузиаст сказал в палате общин, что железо, по-видимому, является «особым благословением бога, данным только Англии для ее защиты, потому что хотя большая часть стран имеет свое железо, но все они не имеют железа такой твердости и прочности, чтобы из него делать такие боевые орудия». А военный флот требовал не только пушек, но и пороха, составные части которого все еще добывались в самой Англии до тех нор, пока – начиная со времени Стюартов – Ост-Индская компания не начала привозить их с Востока в большом количестве при обратном рейсе судов.

Эти виды промышленной деятельности истощали имевшиеся в стране запасы древесины, недостаток которой ощущался все острее. При выплавке железа, свинца и в новом виде производства – стекольной промышленности – употреблялось огромное количество древесины или древесного угля. «По мере того как леса здесь в округе исчезают, – писал один житель Вустера в конце царствования Елизаветы, – стекольные заводы
передвигаются и следуют за лесами, для чего требуются лишь небольшие затраты».
Кемден отмечал, что солеварни за последние годы поглотили Фекенгемский лес в Вустершире. Даже леса Уилда в Суссексе, в Суррее и в Кенте, которые в течение тысячелетий снабжали древесным углем кричные горны, стали исчезать вследствие все возрастающего потребления лесоматериалов, вызванного неуклонным повышением
спроса на железо и развитием нового вида сельскохозяйственного производства в Кенте, которому требовались шесты для поддержки стеблей хмеля и уголь для его сушки.

Как правило, для отопления жилых помещений и приготовления нищи все еще применялось дровяное топливо. Неуклонный рост из года в год морского судоходства и сложившееся к тому времени ясное понимание англичанами того, что будущее Англии – на море, сделали необходимым, хотя и трудным, сохранение подрастающего строевого леса в пределах досягаемости доков. Выше уже указывалось, что в районах поблизости от моря, даже в такой отдаленной местности, как Пембрукшир, «леса были истреблены, а земля обращена под зерновые поля и пастбища». Несомненно, на Британских островах было достаточно лесов, чтобы снабжать все печи, очаги и судостроительные верфи в течение некоторого времени, если бы можно было использовать все имеющиеся в стране лесные богатства. Но этого нельзя было сделать. Дрова доставлялись тогда в основном по воде, так как конный транспорт того времени и слабый грунт дорог делали экономически нецелесообразной и физически даже невозможной перевозку на любое расстояние огромного количества дров каким-либо иным путем. Поэтому во многих гористых местностях, особенно на Западе, «молодой поэт», автор «II Penseroso» ^vv мог все еще найти нетронутые девственные леса!

Могучий лес из сосен и дубов,
Топор еще не трогал их стволов,
И стук его не нарушал покой
Дриад в священной мгле лесной –

в то время как в других районах вследствие исчезновения дровяного топлива обитатель хижины имел нетопленный очаг и скудное питание из хлеба и сыра, что сильно отразилось на производстве мануфактуры. Действительно, заводы часто должны были передвигаться в такое место, где еще можно было найти лес. Железоделательным заводам предстояло в скором времени двинуться в леса Ардена и поглотить их.

В таких условиях при все возрастающем недостатке леса каменный уголь при Елизавете все больше и больше входил в употребление и для домашнего назначения и для нужд произ¬водства. Но ввиду трудности подвоза каменным углем снабжались лишь районы, лежащие вблизи каменноугольных копей или поблизости от судоходных рек. «Морской уголь», как его тогда называли из-за способа его подвоза, широко применялся в Лондоне, и в долине Темзы, и других районах прибрежной морской полосы, и по берегам рек, таких, как Трент, Северн и Хамбер. Камины и очаги, первоначально приспособленные для дровяного отопления, предстояло теперь переделать, а пока этого не было сделано, выделявшиеся при сгорании угля серни¬стые газы являлись неизбежным злом. Большое распространение каминов в царствование Елизаветы было главным образом вызвано возросшим потреблением угля. Производство чугунных колосниковых решеток для каменноугольного отопления заняло большое место в общей продукции кузнечных мастерских Суссекса. В этот период была сделана первая попытка плавки железа с
применением каменного угля, но она оказалась преждевременной. Многие отрасли производства уже употребляли уголь, там где его можно было получить дешево. В 1578 году говорили о том, что пивоварни, красильни, шляпное производство и другие «уже давно переделали свои печи и очаги и приспособили их для потребления и сжигания
морского угля».

Не только Лондон, но и Нидерланды и другие заграничные рынки снабжались углем из Тайнсайда и Дарема. Много угля отправлялось за границу на иностранных судах, но еще большая часть доставлялась в Лондон с реки Тайн на флотилиях «уголь¬щиков». Плохие дороги вынуждали отправлять всякого рода тяжелые товары морем или по реке насколько возможно дальше, и даже в конце царствования Елизаветы прибрежная торговля Англии больше чем в четыре раза превышала возрастающий экспорт.

Двумя главными «питомниками» английских моряков явля¬лись «угольщики», курсирующие между северными портами и Лондоном, и рыболовные суда Корнуолла и Девона, из которых многие отправлялись в опасное плавание за треской к туманным берегам Ньюфаундленда. Не менее важным было развитие при Тюдорах торгового флота восточного побережья для ловли сельди. Кемден отмечал величину Ярмута – аванпорта Нориджа, – теперь обгоняющего своего соперника Лини: «Трудно себе представить, какая огромная и многолюдная ярмарка открывается здесь в день св. Михаила и как много закупается здесь сельди и другой рыбы».

Рыболовы были любимцами правительства, потому что они часто помогали ему комплектовать торговый и военный флот. Правительство издавало законы, предписывающие соблюдение «рыбных дней»: никто из подданных королевы не смел есть мяса во время великого поста или в пятницу, к которой иногда добавлялась еще среда. Тут же настоятельно подчеркивалось, что этим преследуется не религиозная, а политическая цель – поддерживать наше население, занимающееся плаванием в дальних водах, оживить пришедшие в упадок приморские города и запретить слишком большое потребление мяса и баранины, что вело к обращению пахотных земель в пастбище. Эти «рыбные законы» вводились под страхом наказания за отказ соблюдать их.

Имеются документальные записи, свидетельствующие о том, что в 1563 году в Лондоне одна женщина была выставлена к позорному столбу за то, что в великий пост держала в своем кабачке мясо. В 1571 году мы видим, что Тайный совет был занят отчетами мировых судей о введении в действие этих законов в различных графствах. Так как население привыкло в течение многих веков более или менее соблюдать посты, установленные церковью, то было относительно легко и теперь использовать эту привычку к рыбной пище в государственных интересах. Не всегда могли строго соблюдаться «рыбные дни» в горных местностях страны, где было трудно достать свежую морскую рыбу, но, несомненно, соленая рыба отправлялась далеко в глубь страны; даже в Нортгемптоншире и Бакингемшире мировые судьи в 1571 году были заняты введением этого закона в жизнь. Он помог поддержанию рыбных садков и прудов, которые были так распространены в средневековой Англии и высохшие котлованы которых можно видеть и сейчас вблизи многих старых господских усадеб.

Таким путем, а также всякими иными способами королевский секретарь Уильям Сесиль старался поддержать мореплавателей и флот нашей страны. Он освобождал моряков от военной сухо¬путной службы; он принуждал повиноваться Навигационным законам, направленным против иностранных судов, особенно в каботажной торговле. Английский флот еще не мог справиться со всеми перевозками английского экспорта, а между тем
Нави¬гационные законы стремились именно к этой цели.

В царствование Елизаветы под энергичным руководством Сесиля и Тайного совета, поддерживаемого парламентом, промышленность, торговля и социальная система Англии подчиня¬лись государственному регулированию, а не муниципальному, как прежде.

В средние века каждая отдельная местность – через свой городской совет или через ремесленные гильдии – решала вопросы о заработной плате и о ценах; об отношениях между мастером, учеником и подмастерьем; о праве торговли в том или ином месте и об условиях, при которых торговля должна была там производиться, В XIV веке
государственное регулирование начало вытеснять муниципальное, когда внешняя политика Эдуарда III в отношении Франции и Нидерландов отразилась на всем ходе английской торговли и когда статутом о рабочих тщетно пытались установить для всей страны максимальную заработную плату.

При Елизавете государственное регулирование заработной платы и цен проводилось мировыми судьями более разумно, без попытки повсюду предписывать фиксированный максимум заработной платы. Одновременно муниципальное регулирование торговли и промышленности было заменено государственным регулированием. Причины этого крупного изменения были различны: упадок многих городов и перемещение
промышленности в деревенские округа, где не было муниципальной власти; разложение ремесленных гильдий, которым был нанесен смертельный удар изданными при Эдуарде VI законами о конфискациях, направленными против собственности гильдий; усиление королевской власти, действовавшей через Тайный совет и парламент, и, наконец,
радостное национальное чувство, воодушевлявшее англичанина эпохи Елизаветы.
Человек прежде всего сознавал свой долг лояльности своей королеве и своей стране, а не своему городу, своей гильдии или своему доброму лорду.

---

* Roger Aschem, The Schoolmaster or Plaine and Perfite Way of Teaching Children the Latin Tongue, London (1568), ed. W.A. Wright, Cambridge, 1904. – Прим. перев.

** Richard Hooker, Ecclesiastical Polity, ed. by R.W. Church, London? 1868. – Прим. перев.

*** Statutes of Realm. 2. Henry IV; vol. III, p. 2. (Второй год царствования Генриха IV.) – Прим. перев.

2 Во времена Елизаветы в университет поступали обычно в шестнад¬цатилетнем возрасте, многие были на 2 или на 3 года моложе; но все больше и больше убеждались, что такие мальчики были слишком молоды, чтобы учиться в колледже.

**** D`Ewes Sir Simonds, College life in the time of James the first as illustrated by an unpub-lished diary by Sir Simonds d`Ewes, London, 1851. – Прим. перев.

***** Thomas Fuller (1608 – 1661), History of the University of Cambridge, London, 1655. – Прим. перев.

v Hobson`s choice – вынужденный выбор. Гобсон обязывал своих клиентов брать только ближайшую к выходу лошадь. – Прим. ред.

vv «II Penseroso» («Задумчивый») – одна из ранних поэм Дж. Мильтона. – Прим. перев.

 Отправлено: 06.05.10 20:52. Заголовок: Галина, спасибо за п..

Галина, спасибо за помощь!

 Отправлено: 06.05.10 22:40. Заголовок: Хелга , всегда готов..

Хелга , всегда готова помочь.
Дамы, очень интересный кусочек про духовенство, Кембридж, Оксфорд, и... добровольно-принудительный рыбный день.

 Отправлено: 15.05.10 21:54. Заголовок: При таких обстоятель..

При таких обстоятельствах государство Елизаветы предприняло регулирование не только заработной платы и цен, но также и системы ученичества, права открывать торговлю и условий, при которых она должна была производиться. Решающую роль в этих делах стали играть не прежние узкие интересы отдельных городов и гильдий, а соображения государственной политики, что дало больше простора инициативе отдельных людей и действиям капиталиста-предпринимателя и купца.

Государство Елизаветы было более либеральным, чем большинство городов и гильдий, оно поощряло переселение в Англию эмигрантов из других стран; обычно ими были беженцы-протестанты, и очень часто они приносили с собой в страну, дававшую им убежище, мастерство и знание новых производственных процессов. Экономический национализм, как он толковался Тюдорами, давал больше свободы отдельной личности, защищая ее от недоброжелательства местных жителей, которое обычно лежало и основе муниципальной политики.

Но эта экономическая свобода еще не была неограниченной политикой свободы торговли (laissez faire). Государство, которое дало отдельному англичанину или гугеноту право производить или торговать, устанавливало правила, которым он в интересах общества должен был подчиняться; с другой стороны, и рабочий, нанимаемый предпринимателем, должен был подчиняться определенным установлениям государственной системы ученичества.

Статут о ремесленниках (1563) требовал, чтобы каждый ремесленник в городе или в сельской местности обучался своему ремеслу в течение 7 лет под наблюдением мастера, который за него отвечал. Цель статута была в такой же степени социальной и вос¬питательной, как и экономической. Считалось, что, «пока человек не достигнет 23 лет, он большей частью – хотя и не всегда – необуздан, не имеет правильных суждений и недостаточно опытен, чтобы управлять собой». После 24 лет, по истечении срока ученичества, он мог, если хотел, жениться, начать свое собственное дело или стать подмастерьем по найму.

Результаты системы ученичества в зависимости от характера мастера были или хорошие, или дурные. Должно быть, было много тяжелых случаев, причем в некоторые из них мог-ли вмешиваться мировые судьи, ответственные за выдачу засвидетельствованного дого-вора между учеником и мастером, как в случае, описанном в третьей главе «Оливера Твиста». Но в общем отношения между мастером и учеником как в области быта и воспитания, так и в области экономической жизни удовлетворяли задачам общества. В течение многих веков ученичество было школой англичан. Это был самый практичный ответ наших предков на всегда существующие проблемы технического образования и на проблемы трудного «послешкольного возраста». Система ученичества существовала до того времени, пока она не была отменена в XIX веке и заменена вначале хаосом «laissez faire» – ни в коем случае не в интересах молодежи нашей страны, предоставленной самой себе. Создавшееся таким образом положение вряд ли еще исправлено.

Но в конечном счете самой крупной социальной переменой в Англии эпохи Елизаветы было расширение ее заморских предприятий. В ее царствование наши купцы нашли новые и более отдаленные рынки – некоторые из них на другой стороне земного шара – взамен рынков в Нидерландах и Франции, которые с незапамятных времен поглощали главный экспорт английских товаров. Соответственно с изменением рынка произошло изменение умственного кругозора. При дворе и в Сити, в парламенте и господских домах, в мастер-ских и на пахотных полях шли разговоры об океане и о новых землях за ним; о Дрейке, Фробишере и Рэли; о романтичности и выгодах каперства и о жизни исследователей но-вых стран; о богатстве и безопасности Англии как морской державы; о перспективах колонизации как средствах улучшения личного благополучия и национальной мощи. И какое значение по сравнению со всем этим имела потеря Кале? Пусть мертвое прошлое хоронит своих мертвецов.

Англичане жаждали новых сфер деятельности. Самым влия¬тельным писателем века Шек-спира, если не говорить о Фоксе^*, авторе мартирологов, был Хэклут, автор «The Principall Navigations, Voiages and Discoveries of the English Nation»^**. Эта книга была издана через год после нападения Армады и десять лет спустя дополнена, доведена до современности и издана в трех роскошных томах. Хэклут, повествуя о деяниях наших исследователей и моряков, направлял за океан мысли отважной молодежи, ученых, государственных деятелей, купцов и всех тех, кто имел свободный капитал для вложения. Даже сквайры и земледельцы горных местностей начали мечтать о беспредельных просторах девственной земли, ожидающей с незапамятных времен, когда английский плуг поднимет ее целину.

При жизни Елизаветы ни одна колония не утвердилась прочно, хотя сэр Хемфри Гильберт пытался создать колонию в Ньюфаундленде, а Рэли – в Виргинии. Но целесообразность занятия англичанами умеренных районов Северной Америки сделалась общепризнанной государственной доктриной. Еще в 1584 году Хэклут настаивал на этом в своем трактате «Discourse of Western Planting», чем снискал благоволение королевы и ее покровительство. Тем временем действительное достижение Англией в период царствования Елизаветы своего господства в Атлантике как морской державы и исследования новых стран подго-товили почву для переселения английского народа, начавшегося в следующем поколении.

Характер войны с Испанией и ограниченное и своеобразное использование в последующие годы нашей победы над Армадой оказались основным фактором будущего развития стран английского языка и придали специфические черты развитию самой Англии. Победа подданных Елизаветы над испанцами не была такой военной победой, как победа Александра, Писарро или Наполеона. У Елизаветы было мало общего с этими героями или с ее знаменитым предшественником Генрихом V; хотя «Сказание об Азенкуре» не сходило с подмостков народных театров и наполняло англичан гордым сознанием своего былого величия, никто не желал добиваться новых таких побед на континенте или даже искать для них новое поле битвы в Испанской Америке. Победа над испанцами привела лишь к установлению морского превосходства нашего флота над испанским благодаря сочетанию индивидуальной инициативы с осторожной, предусмотрительной государственной политикой. Представление Дрейка о славе было иным, чем у Цезаря. Ему не нужен был ни один дюйм испанской земли в Старом или Новом свете. Он стремился к добыче, к торговле, хотел свободно плавать по всем морям, почитать бога, не впадая в ересь, и, наконец, заселять незанятые земли, где единственным обиженным был бы краснокожий индеец-кочевник.

Если бы подданные Елизаветы не были такими противниками налогов и больше любили военную славу, то энергия, с которой впоследствии была заселена Северная Америка, могла быть направлена по ложному пути – на завоевание и развитие тропических колоний Испании. Но мы не воспользовались в этих целях нашей морской победой.

Если бы действительно наше торжество над Испанией было выиграно огромными (де-антными) армиями, переброшенными флотом, как намеревались испанцы закончить победу Армады, если бы испанские колонии силой оружия были подчинены английскому господству, тогда нынешние Соединенные Штаты, Канада и Австралия никогда не появились бы на свет. И, по всей вероятности, характер такого военного напряжения направил бы английское общество и политику на воинственный и монархический путь³.

Морская война Елизаветы имела обратное влияние: она усиливала стремление к свободе. Наличие военно-морского флота не дает возможности монарху держать в повиновении своих подданных, что он мог бы сделать, располагая армией. В Англии не было армии, и в гражданскую войну Карла I военно-морской флот действительно встал на сторону парламента. Другой основой новой Англии как морской державы было частное предпринимательство – отважные действия Дрейка, Хокинса и им подобных в американских водах, а также купеческих компаний, образовавшихся в Лондоне для продвижения торговли в отдаленные части света; эти действия развивали дух самоуверенности и самоуправления.

 Отправлено: 17.05.10 03:51. Заголовок: Эти новые основы анг..

Эти новые основы английского общества – новые компании, образовавшиеся в Сити, и воинственные мореплаватели – оказали огромное влияние на всю страну. Дрейк, его товарищи и соперники сделались народными героями. Они и капиталисты-торговцы, которые их поддерживали, были стойкими протестантами, тем более что их врагами были испанцы и в случае плена им грозила бы смерть после пыток в застенках инквизиции. Их союзниками были французские гугеноты из крепости Ля-Рошель и голландские «морские нищие» [морские гёзы] с их бесконечными рассказами «о великодушных милостях» Альбы и Гиза... Суровое морское товарищество, спасшее мир от Филиппа II и костров инквизиции, было воодушевлено воинствующей религией протестантства, которая имела большое влияние на англичан неморяков. Моряки, победившие Испанию, были строгими приверженцами обычая; они не преклонялись перед авторитетом представителей церкви или государства, но были верны своим испытанным вождям, из которых величайшим была королева. Они рисковали своей жизнью, и мало кому из них удавалось прожить долгую жизнь при чреватых опасностями превратностях войны, кораблекрушениях, несчастных случаях на море, страшных эпидемиях, свирепствовавших на плохо снабжавшихся продовольствием кораблях того времени, где пища была испорченной и правила гигиены неизвестны.

При Тюдорах Англия изменила свое национальное оружие. Она отказалась от ручного лу-ка и установила на кораблях бортовые батареи. Ручной лук, сделавший ее солдат лучшими стрелками во всей Европе, вовлек ее в военную авантюру с Францией, продолжавшуюся сто лет. Бортовая батарея – ряды пушек, выступающих с бортов корабля, – указала ей лучший путь через океан в новые земли. Благодаря корабельным батареям в корне изменился характер войны на море. Война перестала быть делом солдат, стремящихся взять на абордаж неприятельский корабль и сражаться на нем, как на земле; она стала делом моряков, маневрирующих своим кораблем таким образом, чтобы стрелять из своих пушек наиболее эффективно. Корабль перестал быть плацдармом для атакующей стороны и сделался подвижной батареей орудий.

Англичане лучше поняли и быстрее, чем их противники, использовали эту перемену в методах ведения войны на море. Испанцы держались средиземноморских традиций, связанных с галерами на веслах и сцеплением на абордаж. Даже в 1571 году они одержали над турками большую победу при Лепанто, все еще пользуясь той же тактикой, что и греки, нанесшие в свое время поражение персам при Саламине. Эти древние и почтенные традиции задержали развитие испанского искусства мореплавания, даже после того как Филипп II поспешно создал для победы над Англией в Атлантике и в Ла-Манше океанский военный флот. Его Армада, по существу, являлась десантной армией; солдаты, которых на ко-рабле было во много раз больше, чем матросов, третировали последних как физическую силу, обязанностью которой было доставить доблестных солдат на место схватки с врагом.

В английском же флоте – под командованием Говарда, Фробишера, Хокинса и Дрейка – адмирал и его помощники были моряками, полновластно командовавшими всеми, кто находился на борту корабля. Солдат было немного, и каждый знал свое место на корабле. Дрейк во время своего кругосветного путешествия (1577—1580) ввел правило, согласно которому даже джентльмен-волонтер обязан был наряду с моряками тянуть канат. Дисциплина и равенство в команде на море были приняты англичанином, тогда как испанец не мог отбросить свое военное и аристократическое чванство даже при спасении своего корабля. Здесь сказалось социальное различие между двумя странами, проявившееся в методах ведения войны⁴.

В течение 20 лет, предшествовавших появлению Армады, плавание по океану и тактика стрельбы из бортовых батарей были усовершенствованы английскими моряками, которые изучали свое ремесло в самых разнообразных формах – на службе в королевском флоте, как купцы, как исследователи и каперы. Эти службы можно было легко совмещать или сменять одну на другую. Боевое купечество, привыкшее защищаться и силой навязывать свою торговлю на всех морях и океанах, приняло большое участие в битве с Армадой. Однако без государственного военно-морского флота победа не была бы одержана.

Генрих VIII основал военно-морской флот. При Эдуарде VI и Марии он пришел в упадок. При Елизавете флот был восстановлен; однако в первое двадцатилетие ее царствования строительство военно-морских верфей шло медленно. Елизавета получила в наследство обанкротившееся государство и не осмеливалась облагать тяжелыми налогами своих не-терпеливых и строптивых подданных. Ее вошедшая в поговорку экономность, хотя и не всегда целесообразная, была необходима для того, чтобы ее правительство могло сводить концы с концами. Больше того, основная масса тех денег, которые ей удавалось выжать для флота, расходовалась совершенно не так, как следовало бы. У Сесиля и у бдительного Тайного совета были хорошие намерения но им не хватало технических знаний для того, чтобы обнаружить и устранить издревле существовавшее взяточничество на королевских верфях. Тогда (в 1578 году) Елизавете пришла счастливая мысль поставить во главе строительства и ремонта ее судок Джона Хокинса.

В течение десятилетия до начала открытой войны, которою королева так долго и так умно оттягивала, Хокинс на военно-морских верфях сделал так же много, как Дрейк на побережье Тихого и Атлантического океанов.

Наконец-то деньги королевы полностью расходовались по назначению. Но Хокинс не только уничтожил взяточничество; этот крупный общественный деятель, который, занимаясь торговлей и каперством между Африкой и Испанской Америкой, имел опыт, уступавший только опыту Дрейка, прекрасно понимал, какой тип кораблей он должен был строить применительно к новой тактике морской войны. Его критики, державшиеся взглядов старой школы, требовали кораблей с высокой надводной частью, с корпусом, неприступным для врага, но неудобных для маневрирования, с помещениями для огромного количества солдат, которые опустошали бы запасы. Хокинс отказался от таких «замков». Несмотря на протесты, он строил военно-морские корабли низкие, длинные и узкие, обладающие высокой маневренностью и оборудованные тяжелыми орудиями. Таким кораблем был «Мститель» («Revenge»), много лет спустя подтвердивший на практике правоту его конструкторов, когда он в течение суток вел бой с испанским флотом.

Английские купцы в поисках более отдаленных рынков были привлечены новыми потенциальными возможностями, открывающимися перед мореплаванием, и вдохновлялись общим духом отважного предпринимательства этого века. Но к этим поискам их вынуждало также закрытие старых ближайших рынков. Потеря Кале, где на королевской торговой базе велась торговля шерстью в течение стольких прошедших поколений, произошла за несколько месяцев до восшествия на престол Елизаветы. Это было ударом для английских экспортеров шерсти, от которого они никогда не смогли оправиться полностью, так как общее направление событий было выгодно не им, а их соперникам-мануфактуристам и торговцам сукном.

После потери Кале рынком для английской шерсти и сукна все еще оставались самые древние торговые центры: Брюгге и Антверпен в Нидерландах. Но в течение нескольких ближайших лет и здесь английские торговые базы были закрыты. Ссора молодой королевы и ее Тайного совета с Гранвеллой, управлявшим тогда Нидерландами от имени Филиппа Испанского (Филипп II), возникла вследствие политических, религиозных и экономических разногласий. Пиратство англичан в Ла-Манше; английская дружба с протестантами в городах, где они торговали, поддерживаемая городскими властями и населением Антверпена; испанская нетерпимость к иностранным еретикам – все это сыграло свою роль в разрыве.

 Отправлено: 17.05.10 03:57. Заголовок: Но не менее важным б..

Но не менее важным было экономическое столкновение интересов двух меркантилистических политик – Гранвеллы и Елизаветы. Каждая из сторон считала, что другая находится в ее власти. Гранвелла был убежден, что если запретить англичанам продавать их сукно в Нидерландах, то они не смогут продавать его где-нибудь в другом месте и будут вынуждены привозить свою сырую шерсть для переработки ее на станках Нидерландов. Англичане были уверены, что Нидерланды не могли бы процветать без торговли с Англией.

Ссора достигла высшей точки в первом десятилетии царствования Елизаветы, за двадцать лет до начала настоящей войны между Англией и Испанией. Английские торговцы сукном, не допускавшиеся в Нидерланды, направились в 1567 году в Гамбург с целью проникнуть оттуда в Европу, и притом для того только, чтобы уже через 10 лет быть изгнанными оттуда меркантилистской нетерпимостью ганзейских городов⁵.

Эти перемены рынков вызвали большие бедствия и периодическую безработицу в суконной английской мануфактуре, но постепенно были найдены новые рынки в далеких краях. В Лондоне образовались новые компании, которые с успехом сбывали товары в Россию, в Пруссию, в балтийские страны, в Турцию и Левант. Английские купцы сначала проникли по русским водным путям в Персию, а затем через мыс Доброй Надежды – и в Индию. В 1600 году старая королева выдала грамоту Ост-Индской компании, открывшую перед последней такое экономическое и политическое будущее, которое превзошло все романтические вымыслы. Все эти новые смелые предприятия мирового масштаба освободили торговлю Англии от неизбежных в противном случае тяжелых последствий – потери ее старых рынков, находившихся поблизости от ее собственных берегов. Этот переворот оказался возможным благодаря духу предприимчивости капиталистов лондонского Сити, благодаря искусству моряков и морских капитанов новой школы и благодаря отважным предприятиям английских исследователей как на суше, так и на море. Уже в 1589 году Хэклут, посвящая Френсису Уолсингэму первое издание своих «Путешествий», с гордостью писал:

«Кто из королей нашей страны до ее королевского величества когда-либо видел свои флаги на Каспийском море? Кто из них вел когда-либо дела с персидским шахом, как это делала ее величество, и получал для своих купцов большие милостивые привилегии? Кто когда-либо до ее царствования видел английского посла в роскошном портале великого султана в Константинополе? Кто встречал когда-либо английских консулов и его агентов в Триполи (Сирия), в Алеппо, в Вавилоне, в Бакаре, и, что еще важнее, кто слышал когда-либо ранее об англичанах в Гоа? Какой английский корабль до сего времени бросал якорь в величавой реке Ла-Плате; проходил туда и обратно непроходимый (как прежде считалось) Магелланов пролив; продвигался вдоль побережья Чили, Перу и в глубь всей Новой Испании дальше, чем любой христианин, путешествовавший здесь ранее; пересекал громадную ширь Южного моря [Тихого океана]? Кто из англичан высаживался на берегах острова Лусон, невзирая на врагов; входил в союз, в дружественные и торговые сношения с принцами Молуккских островов и острова Ява; огибал знаменитый мыс Доброй Надежды; бывал на острове св. Елены и, наконец, возвращался домой из Китая на своем кораб-ле, богато нагруженном товарами, как это делают подданные нашего ныне процветающего монарха?»

В конце царствования Елизаветы торговля и финансы Англии таким образом восстанавливались и расширялись на новой основе, а ее старинные соперники быстро шли к упадку.

Прекращение английской торговли само по себе могло и не быть роковым для процветания Испанских Нидерландов, но там за этим последовали ужасные религиозные преследования и война против правления Альбы. Сложный переплет этих событий положил конец длительному господству Антверпена в торговле и в финансовых делах Европы. Вместо него возвысились Амстердам и другие города мятежной Голландской республики. В недалеком будущем голландским морякам предстояло стать главными соперниками англичан во всех водах мира; но для подданных Елизаветы голландские моряки имели большее значение как союзники в войне, чем как соперники в торговле.

Тем временем торговые итальянские города приходили в упадок вследствие возрастания трудностей сухопутной торговли с Востоком и конкурентного влияния морского торгового пути вокруг мыса Доброй Надежды, оказавшегося в руках Португалии, Голландии и Англии. Итальянские купцы покинули огромную область мировой конкуренции. Венецианские купцы перестали приезжать в Англию за котсуолдской шерстью. В 1587 году последнее большое торговое судно, отправленное Венецией в Саутгемптон, потерпело крушение возле Нидлс^***; с его гибелью пришел конец и средневековой торговле и тому значению, какое она имела для Италии и Англии. Саутгемптон, бывший итальянским складом, пришел в упадок, а Лондон разбогател еще больше, так как товары из районов Средиземного моря и Дальнего Востока прибывали теперь в Темзу на английских судах.

В следующем столетии большую роль в английской колониальной торговле, в ее торговой экспансии и в торговле Бристоля играл табак. Тогда еще не было английских колоний, но уже в 1597 году новый американский «сорняк» ввозился в огромном количестве контрабандным путем в бухты Корнуолла французскими, фламандскими, корнуоллскими кораблями при открытом и вооруженном сопротивлении таможенных чиновников. Обычай курить табак в длинных глиняных трубках был весьма распространен к концу жизни королевы.

Расширение заморских предприятий было тесно связано с развитием торгового капитализма, несовместимого со старой городской и цеховой системой.

«Цеховой строй [пишет Фей] был неблагоприятен для накопления капитала. По своей тех-нике и укладу своей жизни купцы и ремесленники средних веков, быть может, шли впереди грядущих веков. Но по своему характеру цеховой строй был муниципальным, и его структура была неэластичной, и поэтому он уступил дорогу системе, которая сама по себе вела к расширению и к перемене. Мы называем это торговым капитализмом, с дополняющей его «домашней» системой производства. Капиталист-торговец явился посредником, разрушившим старые преграды. Он пренебрегал городскими корпорациями, раздавая работу в деревне, и избегал монополий привилегированных компаний, нарушая их... Он совершал крайности, но он был жизненной силой экономического развития» ⁶.

Развитие торгового капитализма наперекор старой муниципальной цеховой системе ясно обнаруживалось в торговле шерстью уже давно – во времена Чосера. В царствование Елизаветы оно сделало другой большой шаг вперед образованием заморских торговых компа-ний нового рода. Их было два типа. Первый тип – «регулируемая компания», в которой все члены торговали на свой собственный капитал, подчиненные общим правилам товарищества; таковой была компания «предприимчивых купцов», которые, как экспортеры сукна, имели большое значение в прошлом и такое же большое значение в будущем, а также компании Восточная, или Балтийская, Русская (Московская) и Левантская. Второй тип – акционерные компании: Ост-Индская и Африканская и через два поколения – компания Гудзонова залива. В компаниях второго типа торговля производилась всеми купцами сообща и прибыли и убытки делились между пайщиками.

Для каждой из этих компаний, безразлично, регулируемой или акционерной, королевской хартией отводилась определенная географическая зона ее операций, и ни один «нарушитель» ее монополии – пусть даже и английский купец – не смел там торговать. Такая монополия была и справедлива и необходима вследствие расходов на форты, учреждения и вооружение, которые компании должны были содержать за свой счет, потому что в далеких водах королевский военно-морской флот не мог их защищать. Эти компании времен Елизаветы во многих отношениях своими привилегиями и своей деятельностью походили на «привилегированные компании» (Chartered company), которые в царствование Виктории помогали развивать внутренние области Африки и вместе с тем нарушать сложившийся в них порядок. Быть может, это был век, когда уже неразумно было передоверять политические дела и военные силы частной группе подданных королевы, – что доказал, например, военный набег Джепмсона. Но при Елизавете не было другого способа для продвижения торговли в дальние страны, и если здесь, в дальних странах, упомянутые компании плохо управляли, то страдали их члены и английское государство не отвечало за последствия. Эти крупные лондонские компании, лишь очень слабо связанные с государством, работали в таких условиях, которые способствовали развитию частного предпринимательства, самоуправления и уверенности в себе. Как бы велико ни было в конечном счете значение этих компаний в истории Индии и Северной Америки, их влияние на родине на формирование английского характера, на социальные и политические перемены было также очень велико, как это показала история эпохи Стюартов и Ганноверов. Спустя поколение после смерти Елизаветы путешественник Питер Манди отметил одно из «семи дел, в которых Англия, можно сказать, имеет превосходство, – торговлю и открытия, а именно такое множество компаний купцов, получивших право для торговли за границей, которые вкладывают свои знания и средства для ее развития, отправляя на риск свои товары и всякого рода флотилии и суда в большую часть известных к тому времени стран мира» ⁷. Со средневековой Англией торговали итальянцы, французы и немцы; сама Англия эпохи Елизаветы торговала даже с далекими прибрежными странами. В торговом отношении мы перестали быть наковальней и сами сделались молотом.

 Отправлено: 17.05.10 04:01. Заголовок: Для отдаленного пото..

Для отдаленного потомства знаменательным событием истории Англии эпохи Елизаветы будет появление в тот период пьес Шекспира. Объясняется это не только тем, что именно в это время довелось родиться величайшему гению человечества. Его творения могли быть созданы только в тот период, охватывающий последние годы царствования Елизаветы и начало царствования Якова, в какой ему выпало счастье жить. Он не мог бы писать так, как он писал, если бы мужчины и женщины, среди которых он жил, не были такими, какими они были по своему складу ума, жизни и речи, или если бы лондонские театры в ближайшие после разгрома Армады годы не достигли известной степени развития и не были готовы к воплощению на сцене его творений.

Не случайность, что шекспировские пьесы написаны больше в стихах, чем в прозе, потому что слушатели, к которым он обращался – простые люди английских городов и деревень, – привыкли к поэзии как к способу передачи сказаний, занимательных рассказов, историй, новостей о современных событиях и сенсационных сообщений. На городских улицах и на деревенских лужайках вразнос продавались не газеты и романы, а баллады об Автолике^**** и его товарищах, удовлетворяя общий спрос. Баллады размножались и продавались в количестве многих тысяч экземпляров; они содержали библейские легенды или классические мифы и истории, средневековые легенды или рассказы о событиях сегодняшнего дня – об Армаде или о Пороховом заговоре, о последнем убийстве или о сбежавшей парочке. И лирические произведения и любовные песни, слова которых продолжают жить как шедевры в наших современных антологиях, распевались как общенародная музыка и выражение народного чувства.

В таких условиях за двадцать лет до того, как были поставлены первые пьесы Шекспира, внезапно появилась новая драма, новая школа драматургов, из которых главным был Марло, и труппы высокообразованных актеров, относящихся к своей профессии с величайшей серьезностью. К средневековому клоуну, балаганщику, старающемуся превзойти по своему страшному виду самого Ирода, присоединились новые люди более утонченного искусства, из которых Бербедж вскоре сделался наиболее знаменитым; эти люди довели искусство интерпретации действия до совершенства; при них были мальчики-ученики, с самого детства со всей строгостью обучаемые играть женские роли с достоинством, веселостью и легкостью.

В середине царствования Елизаветы актерам и драматургам был открыт широкий путь к богатству и почету. Странствующие труппы находились под покровительством литературно образованных знатных людей, дворцы и господские усадьбы которых они посещали как желанные гости, играя в залах и галереях, подобно актерам, которым столь царственный прием был оказан в Эльзиноре. Но даже лучше «как для славы, так и для выгоды» было играть в театрах, выстроенных на луговинах Саутуорка, на берегу Темзы, перед пестрой и разборчивой публикой столицы; в то время как горожане со своими женами, ученики со своими возлюбленными направлялись через Лондонский мост посмотреть на пьесу, люди высшего общества прибывали в лодках из Уайтхолла, а ловкие молодые юристы – из здания Судебного подворья.

Представления давались в дневное время, не было ни занавеса, ни рампы. Авансцена была открыта. Наиболее привилегированная публика сидела на «стульях», почти среди актеров. «Зрители партера» стояли внизу, под дождем и солнцем, глазея на спектакль. Крытые галереи, которые включали «деревянные уборные театра», были также полны народа. Таким образом, на представления собирались различные классы общества, в большей или меньшей степени отличающиеся друг от друга по вкусам и образованию. Шекспир должен был всем им доставить удовольствие.

Когда Шекспир впервые познакомился с этой требовательной публикой, она жаждала интриги и пышного зрелища, шума, грубого фарса, вульгарной клоунады, потока тонких и ловких острот и самой лучшей музыки, потому что у англичан тогда были самые лучшие песни и лучшая музыка в Европе; она также была полна страстного интереса, которого нет у современной средней публики, к риторике поэзии как средству передачи актерской игры и выражения страстей. И все это давал Марло и его товарищи по работе, создав в несколь-ко лет новую драму, которую Шекспир тщательно изучил. Он поддержал эту традицию и в последующие двадцать лет развил ее в нечто гораздо большее, чем самое совершенное из всех общественных развлечений.

Его поэзия была еще более высокого класса, чем «могучий стих» Марло, и он изобрел прозаический диалог, утонченный и мощный и иногда такой же прекрасный и гармоничный, как и его стихи. Он сделал обе формы средством изображения не только красоты, ужаса, остроумия и высшей философии, но совершенно нового явления в драме – изображения индивидуальных характеров вместо прежних: типов и «олицетворенных» страстей, которые до этого господствовали на сцене. Даже сюжет, даже действие было подчинено теперь характеру, как, например, в «Гамлете», и все же пьеса нравилась. Его мужчины и женщины настолько реальны, что мы всегда обсуждаем их, как будто они жили своей настоящей жизнью, а не на сцене. И действительно, за два прошедших столетия герои его пьесы жили в исследованиях искусствоведов даже ярче, чем на сцене. И все же они – пьесы, даже когда они представляются в нашем воображении, и только сцена может дать им полную силу, хотя очень часто она их искажает. Театру Елизаветы мы обязаны Шекспиром и всем, что он создал. За это мы должны принести благодарность театру и современникам Елизаветы.

Историк, изучающий социальную историю, не может описать людей прошлого во всей их реальности; самое большее, что он может сделать, – это указать условия, при которых они жили и работали. Но если он не может показать, каковы были наши предки, то это может сделать Шекспир. По его пьесам мы можем изучить мужчин и женщин того времени. Например, мы можем установить действительные отношения между полами, положение и характер женщин времен Елизаветы, возможно, лучше, чем это могло бы быть отражено в социальной истории.

Так как наше изучение английской сцены переходит из средневековья к новому времени, то мы получаем все в больших масштабах ту помощь, прообраз которой впервые показал нам Чосер, а именно беллетристику, которая изображала современных писателю людей – их склад мышления, их речь, их поведение. Эти современные впечатления с течением времени сделались историческими документами исключительной ценности. Тогда же в XVII столетии вошло в обычай писать интимные дневники и мемуары, такие, как дневники Эвелина, Пеписа и позднее босуэловского «Джонсона». Эти произведения, а также английская драма и романы Филдинга, Джейн Остин и Тролоппа и сотни других помогали социальной истории как раз в той области, где юридических и экономических документов недостаточно. Все, кто стремится узнать, какими были его предки, найдут неиссякаемый источник радости и знания в литературе, которой налет времени придал исторический интерес, о чем не мечтали ее авторы. Таковы «книги, искусство, наука» помогающие изучению социальной истории прошлого, и величайшая заслуга здесь принадлежит Шекспиру.

---

<sub>* John Foxe (1516 – 1587), Rerum in ecclesia gestarum quae post-remis et perticulosis his tem-poribus evenerunt… Pars prima in qua primum de rebus per Angliam et Scotiam genetis atque in primis de horrenda sub Maria nuper regina persecutione narration continetur. Autore Joanne Foxo, Anglo, London, 1559. – Прим. перев.

** R. Hakluyt, The Principal Navigations, Voyages, Traffiques and Discoveries of the English Nation, Made by Sea or Overland, vol. 1 – 3, London, 1598 – 1600, 1-st ed., London, 1589, 825 p. – Прим. перев.

3 Действительно, в 1759 году Французская Канада была завоевана и присоединена, но к этому времени либеральный характер государственного устройства Великобритании как внутри страны, так и в колониях был ужо твердо установлен. Во времена же Елизаветы и Стюартов наше государственное устройство, как политическое, так и социальное, все еще было неустойчивым и развитие его могло направиться как в сторону упрочения, так и в сторону уничтожения свобод.

4 Хокинс и многочисленное поколение его наследников перевозили в испанские колонии в Америке рабов-негров, которых они вербовали обманным путем по африканскому побережью. Нов своей среде английские моряки сохраняли любовь к свободе. Они всегда с отвращением смотрели на использование французами и испанцами рабов на галерах. Идея комплектования таким способом команд кораблей принадлежит не англичанам.

5 Е.Е. Rich в книге «The Oridinanse Book of the Merchants of the Staple», New York, 1937, VII, 210 р., в 4-й главе излагает историю потери нидерландских рынков и говорит о последствиях этого.

*** Нидлс – утесы, расположенные к западу от острова Уайт (пролив Ла-Манш). – Прим. ред.

6 C.R. Fay, Great Britain from Adam Smith to the Present Day an Economic and Social Survey, London, 1928. См. стр. 127.

7 Peter Mundy (1600 – 1667), Travels, London, 1924, Hakluyt Society Publications 11.17, р. 47 – 48. Отчет о происхождении (главным образом в годы правления Елизаветы) этих компаний можно найти во втором томе «Экономической истории Англии» Липсона. (Lipson, Economic History of England, London, 1943.)

**** Согласно греческой мифологии, Автолик, сын Гермеса, получил от своего отца дар обманывать; он был известен своим коварством и ловкими похождениями. – Прим. ред.</sub>

 Отправлено: 17.05.10 08:26. Заголовок: Хелга http://jpe.ru..

Хелга Подозреваю, что на этом кончаются главы, посвященные эпохе Елизабеты? Я до сих пор не задумывалась сколько ей было трудно управлять в те дикие времена, когда женщинам не позволяли даже думать! Как мне кажется, ей было на много труднее, чем Виктории потом.
А Шекспир - это отдельная песня!
Хелга пишет:

цитата:

По его пьесам мы можем изучить мужчин и женщин того времени. Например, мы можем установить действительные отношения между полами, положение и характер женщин времен Елизаветы, возможно, лучше, чем это могло бы быть отражено в социальной истории.

Вот за это я его не просто люблю, а обожаю!

 Отправлено: 17.05.10 09:19. Заголовок: Галина. спасибо за п..

Галина. спасибо за правку текста!

мариета пишет:

цитата:

Подозреваю, что на этом кончаются главы, посвященные эпохе Елизаветы?

Да, ты совершенно права, дальше "Англия Карла и Кромвеля"

мариета пишет:

цитата:

Я до сих пор не задумывалась сколько ей было трудно управлять в те дикие времена, когда женщинам не позволяли даже думать! Как мне кажется, ей было на много труднее, чем Виктории потом.

Вообще, Елизавета представляется очень особенной личностью. Чем-то ее судьба, в частности восшествие на престол в результате переворота, схожа с судьбой нашей Екатерины II.
История ее безбрачия, которую всячески интерпретируют, железный характер, видимо, унаследованный от папеньки, время правления довольно жесткое, по сравнению с эпохой Виктории - мало какой женщине это под силу. Интересно, что великие эпохи в истории как Англии, так и России связаны с женщинами, великими женщинами.

 Отправлено: 17.05.10 09:58. Заголовок: Хелга http://jpe.ru/..

Хелга Галина
У меня не хватает времени читать всё подряд - читаю урывками, но очень интересно: и о флоте, о торговле, о театре.

 Отправлено: 17.05.10 12:02. Заголовок: А обратили ли поклон..

А обратили ли поклонницы "Ларк Райса" внимание на глубину английских традиций? Помните, Роберт Тимменс хотел подписать с Алфи договор об ученичестве на 7 лет? Я ещё подумала, почему так долго и что это за договор? И сразу Тревельян мне ответил
Хелга пишет:

цитата:

Статут о ремесленниках (1563) требовал, чтобы каждый ремесленник в городе или в сельской местности обучался своему ремеслу в течение 7 лет под наблюдением мастера, который за него отвечал. Цель статута была в такой же степени социальной и вос¬питательной, как и экономической. Считалось, что, «пока человек не достигнет 23 лет, он большей частью – хотя и не всегда – необуздан, не имеет правильных суждений и недостаточно опытен, чтобы управлять собой». После 24 лет, по истечении срока ученичества, он мог, если хотел, жениться, начать свое собственное дело или стать подмастерьем по найму.

Представляете, закон, принятый в 1563 году остался действительным и к началу XX века! Оказывается, всё взаимосвязано и имеет очень глубокий смысл.
Хелга пишет:

цитата:

Вообще, Елизавета представляется очень особенной личностью.

Я мало знала об этой эпохе и тем интереснее читать. Действительно, великая женщина Елизавета. Восстановила величие английскогно флота, поощряла развитие литературы и искусства.
Ещё раз не могу не удивиться, как великолепна написана книга. Видно, что автору не безразлично то, чем он занимается. Взять хотя бы эту его фразу
Хелга пишет:

цитата:

Историк, изучающий социальную историю, не может описать людей прошлого во всей их реальности; самое большее, что он может сделать, – это указать условия, при которых они жили и работали.

Есть в ней, на мой взгляд, некоторая грусть, что он не может сделать для нас больше того, что делает.
И ещё, он приобщает себя и читателя ко всем достижениям. Не пишет "английская шерсть", "английский флот", а постоянно говорит "наш": "наш флот", "наши традиции". Это встречается так часто, что я иногда не сразу понимаю, что "наше" - это "их".
Ну, а про Шекспира лаконичнее и точнее мариеты не скажешь.

 Отправлено: 20.05.10 17:12. Заголовок: Галина пишет: Предс..

Галина пишет:

цитата:

Представляете, закон, принятый в 1563 году остался действительным и к началу XX века! Оказывается, всё взаимосвязано и имеет очень глубокий смысл.

Англосаксонская правовая система вообще основана на прецеденте. Система, наверное, тяжеловата, но у нее, как у любой системы есть достоинства и недостатки.

 Отправлено: 03.06.10 21:55. Заголовок: ГЛАВА VIII АНГЛИЯ..

ГЛАВА VIII

АНГЛИЯ КАРЛА И КРОМВЕЛЯ

Начало колониальной экспансии. Ост-Индская компания. Осушение болот. Социальные условия и последствия Великого мятежа. Домашняя жизнь.
Яков I (1603 – 1626). Карл I (1625 – 1649). Созыв Долгого парламента (1640). Начало гражданской войны (1642). Оливер Кромвель, протектор (1653 – 1658)

Период правления Стюартов в Англии до вспышки Великого мятежа [гражданской войны] может рассматриваться в области социальной и экономической истории как лишенное событий благополучное продолжение века Елизаветы, протекающего в условиях мира и безопасности, сменивших внутренние тревоги и внешние войны. Сельское хозяйство, промышленность и торговля продолжали усиленно развиваться в направлении, уже описанном в двух предшествующих главах. Мирно процветающее сельское общество, в котором широкие слои обладали земельной собственностью, благоприятными возможностями и средним достатком, предоставляло обширный простор для деятельности и усиления влияния сельского крупного и мелкого дворянства, а также иоменов – как фригольдеров, так и арендаторов; даже находящиеся в менее благоприятных условиях крестьяне и сельскохозяйственные рабочие мало жаловались на свою участь. Промышленность и торговля развивались в том же направлении, которое определилось во времена Тюдоров. Основанные при Елизавете компании для торговли с отдаленными странами Нового света богатели, приобретая все большее влияние; вместе с ростом компаний разрастался и Лондон, обгоняя быстрее, чем раньше, другие города, и все быстрее увеличивалась разница между ним и другими городами как в отношении численности населения, так и в отношении богатства и всех других признаков его могущества. В целом по всей стране система ученичества, законы о бедных, регулирование заработной платы и цен, экономические и административные функции мировых судей, действовавших под наблюдением и руководством Тайного совета, были в основном такими же в день, когда собрался Долгий парламент, как и в день смерти королевы Елизаветы. Никаких крупных перемен в сельском хозяйстве, в промышленности или в социальном строе не произошло в Англии за те сорок лет, когда зарождалась парламентская и пуританская революция в недрах этого внешне устойчивого и неподвижного общества.

Медленный ход изменений в экономической и социальной жизни Англии в течение первых сорока лет нового века ненамного ускорился после соединения монархий – английской и шотландской – в лице преемника Елизаветы. Народы, парламенты, законы, церкви и системы торговли обоих королевств оставались еще на столетие такими же разделенными и различными, как и раньше. Не произошло также и обмена населением в результате унии корон. Шотландия была слишком бедна, чтобы привлекать к себе англичан, слишком ревнива, чтобы признать иммигрантов из Англии. Когда Яков VI, король Шотландии, он же Яков I, король Англии, направлялся из Холируда в Уайтхолл в 1603 году, его сопровождали толпы придворных и обедневших авантюристов – первая струя того великого потока шотландцев, которые с тех пор переходили границу в поисках счастья. Но это было задолго до того, как поток приобрел такие размеры, что стал явлением национального значения. Сменился целый ряд поколений, прежде чем шотландские фермеры, механики, садовники, администраторы, врачи и философы во множестве двинулись на юг, принося с собой свое мастерство, трудолюбие и знание, достаточные, чтобы оказать влияние на жизнь Англии, на рост ее благосостояния. Весь же XVII век англичане в поисках новых идей в религии, политике, агрономии, мелиорации, садоводстве, торговле, навигации, философии, науке и искусстве обращались не к Шотландии, а к Голландии.

В свою очередь при Стюартах английская мысль и практика также не имела большого влияния на шотландцев, чья гордость восставала против попыток их слишком могущественного соседа оказывать свое влияние. Шотландская религия облачилась в строгое одеяние чисто местного производства и была одинаково враждебна англиканству с его «Книгой общих молитв» и английскому пуританизму с его неортодоксальными сектами. Особый дух шотландского общества, феодального в смысле личной верности вассала своему лорду, но равноправного в смысле человеческих отношений между классами, был также совершенно недоступен рассудку англичанина до тех пор, пока романы Вальтера Скотта не стали, конечно задним числом, ключом к нему.

В заморской торговле купцы обеих стран все еще оставались соперниками. Богатые англичане, пользуясь силой своих кошельков, повсюду одерживали верх, всячески вытесняя шотландцев с иностранных и колониальных рынков. Дома оба народа сердито смотрели друг на друга через мирную теперь границу. Уния корон могла бы положить конец непрерывным военным столкновениям, длившимся три столетия, но старая традиция взаимных обид и мести, от Фолкерка и Баннокберна до Флоддена и Пинки-Клю^*, создала враждебность, с которой не так легко было покончить. В гражданских и религиозных смутах времени Стюартов английские и шотландские партии церкви и солдаты часто действовали совместно на стороне парламента или короля, но чем больше они узнавали друг друга, тем труднее им было прийти к соглашению, так как эти две нации все еще находились на разных уровнях мышления и чувствования.

Как бы ни были малы и постепенны перемены в самой Англии в течение первых сорока лет XVII века, как бы ни было мало влияние династической унии с Шотландией на социальную жизнь этого времени, все же эти спокойные годы явились свидетелями величайшей из всех перемен – начала непрерывной экспансии английской нации за моря. Успешное основание колоний в Виргинии, Новой Англии, на Вест-Индских островах – например, на Барбадосе – и создание первых торговых пунктов на побережье Индостана были крупнейшими событиями царствования Якова I и первых лет правления Карла I.

Английская нация снова начала выходить за пределы своих островных границ, и на этот раз в правильном направлении. Попытка, сделанная во время Столетней войны, превратить Францию в английскую провинцию, явилась первым инстинктивным проявлением пробуждающегося национального самосознания и вновь осознанной способности к экспансии. После крушения этой попытки англичане на полтора века оказались замкнутыми в самой Англии и здесь накапливали свои богатства, знания и морскую мощь; теперь они снова начали расширяться, но совершенно иными методами, под совсем иным руководством, чем в дни, когда:

В Нормандию король пошел вооруженный,
Красою рыцарской и мощью окруженный.

На этот раз «добрый иомен, чьи члены были сделаны в Англии», снова выступил, но не в компании с рыцарями и не под предводительством короля, не с луком для разграбления и завоевания древней цивилизации, а с топором и плугом, чтобы основать в диких местах новую цивилизацию.

 Отправлено: 03.06.10 22:28. Заголовок: Первым необходимым у..

Первым необходимым условием для этого предприятия был мир. Пока продолжалась война с Испанией, ограниченные запасы богатства и энергии Англии поглощались борьбой на морях, в Ирландии и в Нидерландах. В условиях войны потерпела неудачу попытка Елизаветы основать Виргинию. В первый год царствования нового короля – Якова I – его заслугой явилось заключение выгодного мира после успешной войны. Его последующая внешняя политика была во многих отношениях слабой и неразумной: он привел к упадку военный флот и отрубил голову Рэли, чтобы угодить Испании. Но, во всяком случае, его пацифизм дал Англии мир, и его подданные использовали эту передышку, чтобы посеять семена Британской империи и Соединенных Штатов. Восстановление мощи военного флота Карлом I и поддержание его последующими правителями создали возможность для безопасного развития колониального движения. Правительство обеспечивало условия, при которых колонизация была возможна, а частное предпринимательство проявляло инициативу, предоставляло деньги и людей.

Лондонские компании, как, например, Виргинская компания и компания залива Массачусетс, финансировали и организовывали иммиграцию, которая без их помощи была бы невозможна. Целью знати, джентри и купцов, снабжавших деньгами, было, с одной стороны, быстро получить хороший процент на свои капиталовложения, но в еще большей степени – создать за океаном постоянный рынок для английских товаров в обмен на продукты Нового света, такие, как, например, табак, который Виргиния стала вскоре производить в большом количестве. Патриотические и религиозные мотивы воодушевляли многих из тех, кто предоставлял средства, корабли и снаряжение для этого предприятия. За 1630 – 1643 годы было затрачено 200 тысяч фунтов стерлингов на перевозку в Новую Англию на двухстах кораблях 20 тысяч мужчин, женщин и детей; за этот же период больше 40 тысяч эмигрантов было перевезено в Виргинию и другие колонии¹.

Наиболее деятельные «организаторы» движения принадлежали к знатнейшим и богатейшим подданным короля; но сами колонисты были из средних и низших слоев города и деревни. Они участвовали в колонизации отчасти из эгоистических и экономических соображений, а отчасти – из идейно-религиозных. Для большинства поселенцев религиозный мотив играл весьма несущественную роль или даже совсем не имел никакого значения, но он вдохновлял вождей эмиграции в Новой Англии, подобных отцам-полигримам (1620), а позже Джона Уинтропа и его товарищей. Их религиозное рвение наложило пуританский отпечаток на северную группу колоний, что должно было оказать сильное влияние на социальное развитие будущих Соединенных Штатов.

Те, кто пересекал Атлантику по религиозным мотивам, стремились, по словам Эндрю Марвелла, избежать «ярости прелатов». При Якове, Карле и Лоде в Англии допускалась только одна религия, и это была отнюдь не пуританская религия. Некоторые из религиозных эмигрантов в Новую Англию стремились установить в этой дикой стране царствие божие по женевскому образцу и принудить к этому всех, кто захочет стать гражданами теократической республики – чем вначале действительно и был Массачусетс. Другой тип пуританских изгнанников – подобно основателю колонии Род-Айленд Роджеру Вильямсу и различным группам поселенцев Нью-Гемпшира и Коннектикута – желал пользоваться религиозной свободой не только сам, но готов был распространить ее и на других. Вильямс был изгнан из Массачусетса за то, что отстаивал мнение, что светская власть не способна оказывать какое-либо влияние на совесть людей. Так в Новой Англии уже в 1635 году выявилось то противоречие между двумя пуританскими идеалами – принудительным и либеральным, – которое позже раскололо ряды победителей «круглоголовых» старой Англии. Терпимое отношение к разным религиям господствовало в англиканской Виргинии и в Мэриленде, основанных католиком лордом Балтимором.

Поселенцы Виргинии, Вест-Индских островов и в значительной части даже Новой Англии эмигрировали из Англии совсем не по религиозным мотивам. Рядовые колонисты ушли за океан с характерным для англичанина желанием «улучшить свое положение», что в то время означало приобрести землю. Свободная земля и свободная вера – вот обещания, содержавшиеся в памфлетах, которые выпускались компаниями, поддерживавшими эмиграцию. Это было время земельного голода в Англии. Многие младшие сыновья крестьян и иоменов не могли получить землю на родине; прежние копигольдеры часто оказывались согнанными со своих старых, обеспеченных держаний и низведенными на положение арендаторов или держателей по воле лорда. Рента росла, и держатели жестоко боролись за землю. Безработные ремесленники также могли быть уверены, что на новых местах будет большой спрос на их труд. Многих предприимчивых дворян манили не только перспективы получения земель, но и погоня за неведомым, чудесным, рассказы о баснословных богатствах, которые можно приобрести в Америке: эти стремления суждено было осуществить только их отдаленным потомкам и совершенно неожиданными путями. Молодая Новая Англия не являлась страной больших богатств или больших социальных контрастов.

 Отправлено: 03.06.10 23:04. Заголовок: Все эти группы эмигр..

Все эти группы эмигрантов отправлялись в колонии по собственному желанию с помощью частного предпринимательства и под влиянием частной пропаганды. Правительство высылало туда лишь осужденных, а позже – пленников гражданских войн. Эти несчастные, а также молодежь, похищенная частными предпринимателями для продажи в рабство на Барбадосе или в Виргинии, зарабатывали себе свободу, если жили достаточно долго, и часто являлись основателями преуспевающих фамилий. Дело в том, что вскоре молчаливо было признано, что одни лишь негры из Африки должны находиться в бессрочном рабстве. Торговля рабами с испанскими колониями, начало которой положил Хокинс, теперь позволяла снабжать Виргинию и английские острова Вест-Индии.

В период гражданских войн Карла и Кромвеля поток добровольных эмигрантов сократился. Виргиния и Мэриленд были пассивно лояльными королю; даже колонии Новой Анг-лии, хотя симпатии их были на стороне пуритан, остались нейтральными. Уже тогда силен был в Америке инстинкт «изоляции» от европейских дел. Три тысячи миль – путь очень далекий, путь тяжелых лишений, длившийся несколько месяцев; за это время смерть собирала немалую дань на плохо приспособленных кораблях. Таким образом, после ее нескольких первых лет социальная история Америки навсегда перестала быть частью социальной истории Англии. Новое общество начало вырабатывать свои собственные характерные черты в условиях жизни пионеров-иммигрантов, резко отличающихся от тех, которые господствовали в «английском саду» времен Шекспира и Мильтона. Тем не менее колонии явились продуктом английской жизни XVII столетия, ставшей для РШХ источником идей и устремлений, которые должны были вести их далеко по новым путям их судьбы.

Англия того времени и в течение двух последующих столетий была подходящим источником, поставлявшим колонистов надлежащего сорта. Именно поэтому в Северной Америке и Австралазии еще и сейчас говорят по-английски. До конца XIX века в Англии процветала сельская жизнь и господствовали традиции. Рядовой англичанин не был еще горожанином, совершенно оторванным от природы; он еще не был клерком или узкоспециализированным рабочим, не могущим приспособиться к новым условиям, не желающим променять преимущества высокого уровня жизни у себя дома на тяжелую трудовую жизнь в неведомой стране. Англичанин времен Стюартов и Ганноверов умел лучше приспособляться, чем его потомки, и мотивы, побуждавшие его эмигрировать, были более сильными. На родине ему не обеспечивался ни соответствующий уровень жизни, ни пенсия на старости лет; он мог рассчитывать лишь на то, что он мог заработать собственным трудом. Закон о бедных спасал его лишь от голодной смерти, но не больше. Кроме того, житель английского города XVII века все еще понимал кое-что в сельском хозяйстве, а житель английской деревни еще понимал кое-что и в ремеслах. Горожане обрабатывали свои «городские поля». В деревне были люди, не только обрабатывающие землю, но и строившие себе жилища и сараи, ткавшие и изготовлявшие одежду, делавшие мебель, земледельческие орудия и упряжь. Женщины-крестьянки могли печь, доить коров, готовить пищу, помогать на полях, прясть, чинить или шить одежду, а также и выращивать своих детей. Эмигранты из таких экономически самостоятельных селений, привезенные на одном корабле, были в силах создать и поддерживать существование нового поселения в необитаемых местах, даже там, где не было никакой городской торговли для снабжения их всем необходимым².

Создатели первых американских поселений должны были быть поразительно многогранными, выносливыми и смелыми людьми. Большая часть первых колонистов – считают, что больше трех четвертей, – умерла преждевременно в результате лишений, обрушившихся на них в пути, болезней, голода, отсутствия жилищ и войн с индейцами. Лишь немногие выжившие в первые годы иммиграции основывали города в этом лесном краю, заселяли и расширяли их. Во многих отношениях это было повторением англосаксонского заселения Британии: борьба с девственным лесом и болотами, война со старыми обитателями. Но англосаксонские завоеватели были варварами, привыкшими к дикой жизни; американские поселенцы же были людьми цивилизованными, некоторые из них были высокообразованными. Одним из их первых дел в Массачусетсе было создание университета – Кембриджа на новой земле. Чтобы переносить трудности примитивной жизни, от цивилизованных людей требуются высокие качества, которыми Англия тех времен могла щедро снабдить.

Вновь основанные колонии – как на материке, так и на островах, как под контролем лондонских компаний, так и непосредственно под властью короны – сразу получили широкую независимость. Они избираем [административные] собрания в каждой колонии и сделали каждый городской округ самоуправляющейся единицей. В Новой Англии церковная конгрегация укрепляла связи и руководила политикой городского округа. Инстинктивное стремление устранить власть метрополии, безразлично, в лице короля или компании, существовало уже в первых поселениях, особенно в Массачусетсе, но общеконтинентальные масштабы оно приобрело лишь при Джордже Вашингтоне.

Стремление первых английских поселенцев к самостоятельному управлению своими делами не может быть приписано исключительно их отдаленности от Европы. Испанские, французские и голландские колонии в Америке и Южной Африке были не менее удалены, но они, однако, долго оставались не демократическими по форме правления, а подчиненными власти метрополии. Независимый характер английских поселений отчасти был вызван обстоятельствами их возникновения: они не были основаны каким-либо государственным актом, а возникли по частной инициативе. Многие колонисты покинули Англию с мятежным настроением, в поисках спасения от ее церковных порядков. А король Франции, наоборот, обычно не допускал гугенотов в Канаду.

Кроме того, в старом английском обществе существовали привычки к самоуправлению, которые были легко перенесены за океан. Так, традиции сквайрархии, принесенные с родины – местное управление английским графством мировыми судьями, которые были местными землевладельцами, – привели вскоре в Виргинии к установлению господства аристократов-плантаторов, целыми днями разъезжавших верхом по своим владениям; жизнь их отличалась от жизни английского сельского дворянства главным образом тем, что они владели неграми-рабами. Аристократический строй развивался наряду с развитием плантаций табака, который вскоре стал основным богатством колонии.

 Отправлено: 05.06.10 21:38. Заголовок: В Новой Англии устан..

В Новой Англии установилась пуританская демократия ферме¬ров и торговцев, также коренившаяся в привычках, привезенных из Старого света. В начале XVII века английское графство и деревня, находившиеся под властью сквайров и мировых судей, все еще сохраняли элементы общинного самоуправления. Фригольдеры принимали участие в суде графств. Манориальная курия все еще обслуживалась крестьянами, которые номинально, и в известной степени фактически, являлись судьями в разбиравшихся там делах. В каждой английской деревне были различные мелкие должности—констебля, надзирателя за бедными, старосты, рабочих для починки дорог, церковного старосты, пивовара, помощника церковного старосты – и бесчисленное множество других мелких общественных должностей, которые замещались простым людом путем избрания или по преемственности. Эти привычки к местному самоуправлению на родине помогали созданию городских организаций и судов Новой Англии.

Эмигранты перенесли сюда также суд присяжных и обычное английское право – закон свободы. Наконец, немалую роль сыграла доктрина о праве парламента как представителя народа соглашаться или не соглашаться на введение налогов; эта доктрина была широко распространена в Англии Якова I и Карла I, особенно среди лидеров оппозиции, подобных Эдвину Сендису, который так много сделал для колонизации Виргинии, и среди пуританского дворянства и иоменов Восточной Англии, сыгравших главную роль в заселении Новой Англии. Для этих людей являлось непреложной необходимостью немедленное созда-ние колониальных собраний.

Дух независимости стимулировался также религией библии, которую колонисты принесли с собой с родины. Даже в Массачусетсе, где священники и пуритане сначала получили тираническую власть над остальными, не существовало никаких правовых норм для их духовного и социального господства, помимо молчаливого согласия их сограждан. Духовенство Новой Англии не могло, подобно англиканскому духовенству Лода, претендовать на авторитет, исходящий от короля. Еще менее могло оно, подобно католическим священникам, руководившим всей жизнью французской Канады, опираться на незапамятную древность своей духовной власти, берущей начало в древнем Риме. Единственным основанием для власти церкви в Новой Англии или в Виргинии было общественное мнение. Поэтому и религия американцев, говорящих на английском языке, стала скорее конгрегациональной, чем церковной, и в дальнейшем служила укреплению демократического духа заатлантического общества.

Таким образом, частным предпринимательством, а именно финансовым, коммерческим, сельскохозяйственным и политико-религиозным, были основаны американские колонии. Первым применением государственной политики и военной силы в целях развития колониальной империи был захват Кромвелем Ямайки у Испании (1655) и последовавшее затем при Карле II приобретение у голландцев территории Нью-Йорка, Нью-Джерси и Пенсильвании (1667). В это время государство было уже невластно изменить независимый характер английского колониального общества. Но растущая потребность в защите колониальной торговли королевским флотом в Атлантике от иностранных врагов делала возможной политику государственного вмешательства в эту торговлю, осуществляемого с помощью Навигационных законов. Со времен Кромвеля эти законы, если не полностью, то по крайней мере частично, проводились в жизнь. Их целью, успешно достигавшейся, являлся рост доли английских товаров, перевозимых на английских судах, и сохранение за Англией доминирующей роли в торговле колониальных стран³.

В то же самое время на другой стороне земного шара корабли другой лондонской торговой компании начали новую главу в истории Англии. Ост-Индская компания, основанная хартией Елизаветы в 1600 году, получила по этой хартии монополию торговли ее членов с «Ост-Индией», включая право издавать законы и право суда над своими служащими за океаном и – что также подразумевалось – право вести войну и заключать мир в странах, находящихся за мысом Доброй Надежды. В течение многих последовавших поколений ни один корабль английского военно-морского флота не огибал мыса Доброй Надежды. Корона не считала себя в силах предпринимать на Дальнем Востоке каких-либо действий в защиту национальной торговли в этих областях, подобно тому как это делалось в защиту атлантической торговли с американскими колониями. Поэтому компании приходилось своими силами защищать свои фактории с помощью сипаев; на морях крупные корабли Ост-Индской компании, построенные, снаряженные и укомплектованные людьми как для торговли, так и для войны, отражали своими бортовыми батареями нападение португальских и голландских конкурентов и пиратов всех наций. Но компания мудро заботилась о том, чтобы избегать столкновений с индийскими правителями, и не проявляла никаких территориальных или политических вожделений.

Первый великий англо-индийский государственный деятель Томас Ро, посол Якова I и агент компании при дворе Великого Могола, заложил основы политики, которой в дальнейшем больше столетия руководствовались его соотечественники на Востоке.

«Война и торговля несовместимы. Примем за правило: если вы хотите прибыли, ищите ее на море и в мирной торговле; бесспорно, было бы ошибкой содержать гарни¬зоны и вести в Индии войны на суше».

Пока империя Моголов сохраняла свой авторитет, что продолжалось в течение всего периода Стюартов, компания была в состоянии следовать осторожному совету Ро. Лишь когда огромный полуостров оказался во власти анархии, английские купцы времен Клайва невольно были втянуты в войну и стали на путь завоеваний, чтобы спасти свою торговлю от индийской и французской агрессии.

При первых Стюартах компания основала небольшие торговые пункты в Мадрасе, в Сурате, севернее Бомбея⁴ и около 1640 года – в Бенгалии. Права и привилегии компании в стенах городов и «факторий», предоставленных им, основывались на договорах с местными правителями. Врагами компании были португальцы, которые скоро перестали быть опасными, а также растущая мощь голландцев, которые силой вытеснили англичан на Восток из наиболее прибыльной торговли на Островах пряностей (1623) и принудили их вместо этого укреплять свое положение на самом полуострове Индостан. Базируясь на своих факториях в Мадрасе и Бомбее, англичане стали вести торговлю с Кантоном; не¬знакомство с обстановкой на Дальнем Востоке не давало возможности лондонским купцам вести непосредственно торговлю с Китаем, но служащие Ост-Индской компании на месте ознакомились с обстановкой настолько, что сумели сами вести эту тоговлю и использовать громадные ресурсы Китая. Лондонская компания также посылала корабли непосредственно в Персидский залив (первый раз в 1628 году) – к неудовольствию Левантской компании, которая стремилась торговать с владениями шаха, пользуясь сухопутными путями.

Торговля с Ост-Индией, требующая плавания в течение це¬лого года на расстоянии десяти тысяч миль без перегрузки товаров, даже больше, чем торговля с Америкой, способствовала развитию искусства навигации и судостроения. Уже в царствование Якова I Ост-Индская компания строила «хорошие суда такой вместимости, какой ранее никогда не пользовались для торговли». Суда Левантской компании, предназначенные для средизем-но-морских рейсов, имели грузоподъемность всего от 100 до 350 т тогда как первое путешествие в Индию было совершено на корабле в 600 т, а шестое путешествие (1610) – на корабле в 1100 т⁵.

Дальние плавания в Индию в торговых целях были бы невозможны, если бы па судах не велась борьба с цингой. Но с самого начала (1600) Ост-Индская компания снабжала экипажи «лимонной водой» и апельсинами. Этого не было в военно-морском флоте времен Стюартов и Гашюверов, и английские военные моряки сильно страдали, пока капитан Кук – столь же известный морской врач, как и открыватель новых континентов – не добился заметного улучшения пищи и питья на кораблях.

Во времена Стюартов Ост-Индская компания имела около 30 больших судов для плавания вокруг мыса Доброй Надежды, помимо многочисленных мелких кораблей, которые никогда не покидали восточных морей. Большое количество судов погибало от крушений или захватывалось пиратами и голландцами. Большие суда были так прочно сделаны из лучшего английского дуба, что те из них, которые уцелели, несмотря на все опасности, могли служить на морях в течение тридцати и даже шестидесяти лет. Уже во время Якова 1 «компания вложила единовременно 300 тысяч фунтов стерлингов в строительство судов, а это превышало все вложения короля Якова в военный флот». Таким образом, индийская торговля «обеспечила нацию большими судами и опытными моряками».

Это был частный военный флот, хорошо вооруженный, увеличивающий мощь Англии. Знакомство с трудностями мореплавания и привычки к далеким морским предприятиям широко распространились среди англичан. Лондон, где находилась главная контора Ост-Индской компании, стал центром всей английской торговли с Востоком. Бристоль стал портом трансатлантической торговли табаком и рабами, вскоре его примеру последовал и Ливерпуль; но развитие торговли с американскими колониями и с Индией, рост размеров торговых судов – все это создавало условия для развития Лондона за счет многих менее крупных портов, которые годились для мелких судов и коротких плаваний более ранней эпохи.

Торговля с Индией увеличила не только торговый флот, но и богатства Англии. Правда, оказалось возможным сбывать лишь очень ограниченное количество английского сукна в жарком климате Дальнего Востока. Враги компании всегда основывали на этом свои обвинения против нее. Но королева Елизавета весьма мудро разрешила компании экспортировать из Англии известное количество английской государственной монеты при условии, что такое же количество золота и серебра будет возвращено после каждого путешествия. Около 1621 года 100 тысяч фунтов стерлингов, вывезенные в слитках, вернулись в виде восточных товаров пятикратной ценности, из которых лишь четвертая часть была потреблена в стране. Остальное было продано за границу с большой прибылью, и богатство государства возросло, а это и явилось ответом на критику противников вывоза золота за границу.

До гражданской войны главными предметами ввоза в лондонский порт на больших судах компании были селитра (для пороха воинственной Европы), шелк-сырец, а главное – пряности, особенно перец. Недостаток свежего мяса зимой, постоянно ощущавшийся до тех пор, пока не стали культивировать корнеплоды и посевные травы, был главной причиной острой нужды в пряностях у наших предков; за неимением ничего лучшего пряности употреблялись и как средство для сохранения мяса и как приправа. После Реставрации прибавились чай, кофе и шелка, производившиеся на Востоке для европейских рынков, и фарфор из Китая. Ко времени королевы Анны в результате развития Ост-Индской торговли существенно изменились обычно употребляемые напитки, привычные формы общественных взаимоотношений, манера одеваться и вкусы ее подданных из обеспеченных классов.

Эти торговые компании для дальнего плавания с их большими потерями и еще большими прибылями сделались существенным элементом социальной и политической жизни при Стюартах. Их богатство и влияние были широко использованы против короны во время гражданской войны – отчасти по религиозным мотивам, отчасти потому, что Лондон был преимущественно сторонником «круглоголовых», а отчасти потому, что торговцы были недовольны отношением к ним Якова I и Карла I. Монополия на производство и торговлю в Англии многими предметами широкого потребления предоставлялась придворным и ловким дельцам – владельцам патентов. Такая политика, более широко применявшаяся Карлом I как средство увеличения доходов, не утвержденных парламентом, пользуясь прерогативой короны, встречала сопротивление со стороны юристов и парламентских деятелей; вполне заслуженно она оказалась непопулярной и среди покупателей, которые увидели, что она привела к повышению цен на предметы потребления, а также в купеческих кругах, видевших в этом ограничение и помеху торговле.

Но купцы Ост-Индской компании были особенно недовольны тем, что король, предоставляя такие бесполезные монополии на внутреннем рынке, в то же время нарушал их собственную, весьма нужную монополию торговли на Дальнем Востоке, хотя все расходы на политическую и военную деятельность в этой части земного шара падали на компанию, а не на корону. Карл I разрешил создание второй компании для торговли в Индии: компании Кортина^**, которая своей конкуренцией и недобросовестными действиями почти разорила всю английскую торговлю на Дальнем Востоке к моменту созыва Долгого парламента. Политика Пима^*** и парламента, направленная на ликвидацию монополий в самой Англии и на поддержку монополий заморских торговых компаний, гораздо больше нравилась Сити. Одним из наиболее важных результатов победы парламентских армий в гражданской войне была фактическая отмена монополий внутри страны. С этого времени, хотя внешняя торговля и торговля с Индией подвергались регулированию, промышленность в Англии была уже свободной от тех средневековых стеснений, которые все еще тормозили ее рост в странах Европы. Это явилось одной из причин, по которым Англия в XVIII веке оказалась во главе промышленного переворота.

Первые короли династии Стюартов ни в Европе, ни в Азии не сделали ничего эффективного, чтобы помешать голландцам уничтожать суда и фактории компании на Востоке. Воспоминание о «бойне на Амбоине» (1623), когда голландцы изгнали английских торговцев с Островов пряностей, прочно сохранялось в памяти. Более чем через тридцать лет Кромвель посредством военных и дипломатических действий в Европе добился удовлетворения за это старое оскорбление. Протектор действительно много сделал для защиты английской торговли и ее интересов во всем мире. Но его расходы на армию и военный флот еще до его смерти оказались слишком большой тяжестью для торговли, и реставрация монархии, принеся разоружение и более низкие налоги, привела к экономическому облегчению. Посмертная репутация Кромвеля как великого «империалиста» отнюдь не была незаслуженной. Своим завоеванием Ямайки он сделал то, чего не могла сделать Елизавета, – показал всем будущим правительствам пример того, как нужно использовать благоприятные обстоятельства войны для захвата отдаленных колоний у других европейских держав.

---

<sub>* В битве при Фолкерке (1297) войскам короля Эдуарда I удалось одержать победу над шотландскими повстанцами.
В битве при Баннокберне (1314) армия Эдуарда II была наголову разбита шотландскими партизанами.
В битве при Флоддене (1513) войска Генриха VIII нанесли тяжелое поражение шотландцам.
В битве при Пинки-Клю, возле Эдинбурга (1547), войска герцога Сомерсета разбили шотландцев и сожгли Эдинбург. – Прим. ред.

1 G. Davies, The Early Stuarts, 1603 – 1660, Oxford, 1937, XXI, 452 p. (The Oxford History of England, vol. 9).

2 В некоторых городах Новой Англии первые поселенцы создали па некоторое время систему открытых полей и общинных пастбищ, к которым они привыкли в Англии (C. Slater, English Peasantry and the Enclosures of Common Fields, London, 1907. См. гл. XVI.)

3 По вопросу первоначальных поселений крупным авторитетом является C. M. Andrews, The Colonial Period of American History, vol. 1 – 4, New Haven, 1933 – 1938.

4 Позже благодаря браку Карла II с португальской принцессой к английским владениям был присоединен и Бомбей как часть ее приданого.

5 «Ревендж» Гренвилля, будучи одним из наиболее крупных военных-кораблей елизаветинского флота, имел грузоподъемность 500 т. «Мэйфлауэр» – лишь 180 т: ранее он служил для торговли вином, курсируя между Англией и средиземноморскими портами.

*** Уильям Кортин (1572 – 1636) – основатель компании. – Прим. ред.

**** Джон Пим (1584 – 1643) – видный общественный деятель. Представлял в парламенте интересы буржуазии и обуржуазившегося дворянства. – Прим. ред.</sub>