Дамы, видит Бог, я долго крепилась, ссылалась на занятость и прочие отговорки... Но вирус графомании, зуд в пальцах, а также желание представить свой вариант истории - сделали свое черное дело...
Словом, написала сейчас на одном вдохновении - не считывала (если начну копаться в тексте, то никогда его не выложу, пока 100 раз не перепишу) - так что простите за корявость, опечатки, возможную сумбурность в мыслях и изложении этого сумбура.
Она не обернулась, хотя ей очень хотелось еще раз посмотреть на своего случайного попутчика, как заклинание мысленно повторяя: четыре девятки, восемь-два семь, четыре девятки, восемь-два-семь…
Она понимала, что ей нужно выбросить эти цифры из головы, как и воспоминание об этих бездумно-приятных часах, проведенных с Александром, но никак не могла отделаться от странного и тоскливого ощущения потери и пустоты, вдруг заполнивших ее сердце.
Даша передернула плечами и попыталась сосредоточиться на словах Антона, который тем временем хлопотливо подвел ее к машине и шумно захлопал дверцами, закидывая дорожную сумку на заднее сиденье и усаживая ее саму впереди.
- Вот так, Дашутка, пристегнись, тебе удобно, или лучше отодвинуть кресло?.. – суетливо ворковал он.
Даша покорно принимала его заботу, пытаясь подавить в себе поднимающееся раздражение – чувство, которое последнее время все чаще охватывало ее при виде мужа, при звуке его голоса и вот этих его вечно хлопотливых движений.
Они уже выезжали со стоянки, когда Даша увидела совсем рядом Александра, подходившего к маленькой блестящей красной машине. На его руке собственнически висла холеная блондинка из породы кукол Барби, заполонивших иллюстрации модных журналов, кинофильмов и рекламных роликов, – с одинаковыми лицами, одинаковыми фигурами и одним на всех выражением пустых красивых глаз. Блондинка что-то оживленно говорила, он в ответ с весьма мрачным видом лишь рассеянно кивал головой, и у Даши вдруг так сжалось горло, что она чуть не задохнулась.
- …кольцо, как ты могла забыть кольцо? – тем временем сокрушался Антон, выруливая на широкий проспект. – Я тебе не раз говорил: с золотом ничего не станется, и незачем снимать его в ванной, а ты упорно продолжаешь его снимать каждый раз…
- Мне неудобно мыться с кольцом, - пробормотала Даша, с трудом выровняв дыхание, не в состоянии никак забыть только что увиденную сцену. «Это та девушка, к которой он ехал, - поняла она. – Его невеста… Или, во всяком случае, она станет его невестой с ближайшие часы, если… если я не позвоню?..»
Она покачала головой, отметая глупые мысли. Если Александр и подумал о том, что еще можно что-то изменить, это касалось только его жизни, не ее. Ей было уже невозможно что-то менять, слишком поздно… Да и он, по размышлении, скорее всего, сделает предложение этой Барби, быстро забыв и Дашу, и их случайную встречу в поезде, и то странное чувство, будто нитью связавшее их на какое-то время…
- …перебрал полки на кухне, - тем временем трещал Антон, аккуратно ведя машину – он все делал аккуратно. - Пакет с гречкой у тебя стоял на полке, где лежат мучные изделия, так я его переставил. Банка с кофе была закрыта неплотно, а ведь он выдыхается, поэтому я закрыл и упаковал еще в пакет, для гарантии, так сказать…
Даша только вздохнула и промолчала. «Неужели я когда-то могла его любить?» - думала она, хотя прекрасно знала, что обманывала себя, когда сначала принимала ухаживания Антона, и затем, когда согласилась стать его женой.
Он ей нравился, да. Когда-то, еще до свадьбы. Ей импонировали его общительность, умение все сделать, организовать, его надежность и хозяйственность, заботливость... Подружки завидовали ей, уверяя, что такого мужика днем с огнем не найдешь – не то, что прочие, которые и курят, и пьют, и в доме пальцем о палец не ударят, да еще и по сторонам смотрят. Антон же будет не муж – идеал!
Но Даша очень быстро поняла, что ей не нужен идеал, только выяснилось это уже после свадьбы. Она хотела бы уйти, но ей некуда было деться: ее родители, с которыми она жила раньше, были заняты всегда только собой и с облегчением приняли известие об ее замужестве и переезде к мужу. Они быстро переделали ее комнату в маленькой двухкомнатной квартире в свою спальню, и ей там уже не было места, да и они бы не поняли ее желание оставить столь замечательного и образцового во всем мужа. Снять даже комнату на свою зарплату она не могла, вот и приходилось ей изо дня в день терпеть Антона. Его хозяйственность, его занудство, его глупость, как и его постылые – такие же суетливые и хлопотливые - ласки в постели, которые были ей также неприятны, как и все остальное…
«Вечный жилищный вопрос», - думала она, тоскливо разглядывая мелькавшие за окном серые дома и серых людей, снующих туда-сюда в своей серой и скучной жизни.
Когда-то она думала, что рождение ребенка скрасит ее существование, и очень хотела забеременеть, но Антон пока не хотел обзаводиться детьми, приговаривая, что им и так хорошо вдвоем, что нужно еще пожить для себя, и что впереди у них много времени для создания полноценной семьи.
- Как прошла твоя командировка? – поинтересовался Антон, на время прервав рассказ о собственных достижениях на хозяйственно-домашнем поприще.
- Нормально, - коротко ответила она, зная, что мужа не интересуют подробности – его никогда не занимали ее дела.
- Нужно прекратить эти твои командировки, - кивнул он, поглощенный своими мыслями. – Так и сказать своему начальнику: мол, пусть одинокие ездят, потому как не дело разлучать любящего мужа с женой. То одна командировка, то другая – так семейная ячейка и пострадать может, - хохотнул он, уверенный, что сказал нечто остроумное.
Даша молча пожала плечами. Она сама все время вызывалась в командировки, чтобы хоть ненадолго вырваться из своей золоченой клетки. Антону же не только не нравились ее частые отлучки из дома, он вообще хотел, чтобы она вообще бросила работу и сидела дома, как и полагается хорошей жене. Даша сопротивлялась, как могла, и не потому, что любила свою работу, а потому, что хотела сохранить частичку своей независимости.
- Все, приехали.
Антон остановил машину, выгрузил из нее Дашу и сумку, и повел за собой, заведя разговор о полочках, которые развесил в ванной, и о коврике, который постелил в прихожей, с удовольствием вновь напоминая жене о том, какой у нее образцовый муж. Все те же – одни и те же разговоры, одно и то же лицо, одна и та же жизнь – изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год…
«Я этого не вынесу, - думала Даша вечером, заперевшись в ванной. – Не вынесу… Зачем мне так мучиться с нелюбимым, с неприятным мне человеком, который даже не понимает и не замечает, что я его не люблю? Да и он ведь меня не любит… Не любит, я это чувствую… Я – его собственность, потому он так заботится обо мне. И не обо мне вовсе, а о себе. И будь на моем месте любая другая женщина, он делал и говорил бы все то же самое… И почему я решила, что невозможно это все изменить?..»
Перед ней вдруг предстали до отвращения пустые и унылые два года, что она прожила с Антоном. И от одной мысли, что ей предстоит еще много-много лет – всю ее жизнь – провести как эти два года, - ей стало до боли страшно. Она всегда боялась остаться без мужа, боялась, одиночества, боялась оказаться на улице, без денег и поддержки, без стабильности и пусть нелюбимого, но надежного плеча… И своими руками превратила свою жизнь вот в это подобие жизни.
«Самый большой порок – трусость», - внезапно ей пришли на ум давно знакомые, но ранее никогда не применяемые к себе самой слова, и только теперь Даша поняла весь смысл этой фразы.
Она вспомнила, как ей хорошо и легко было с Александром, быстрый взгляд его светлых глаз, хрипловатый голос… Но было что-то еще, более важное, более значимое… И Даша вздрогнула, внезапно ощутив мурашки, пробежавшие по позвоночнику, и то вязкое напряжение, которое испытала тогда, рядом с ним, когда, казалось, сам воздух стал плотным и наэлектризованным… И что-то запорхало в сердце, забередило в душе, до того спящих… «Может быть, еще не поздно что-то изменить…»
Даша непроизвольно и громко всхлипнула, потянулась рукой к телефону, который зачем-то взяла с собой в ванную, и, коротко вздохнув, будто перед прыжком в холодную воду, набрала четыре девятки, восемь-два-семь…
Саша сидел за празднично убранным столом, слушая тост, который произносил отец Ляли.
- Гхм… - гулко откашлявшись, Николай Яковлевич продолжил:
- …и друг его спрашивает: ты женат? А он отвечает: нет, просто я так выгляжу!
Его жена и дочь залились смехом, Саша вежливо улыбнулся, в который раз спросив себя: «Что я здесь делаю? С этими чужими и несимпатичными мне людьми?..»
Он покосился на Лялю, которая еще недавно казалась ему вполне подходящей на роль жены… «Вот именно, на роль, - с опустошающей злостью не на нее – на себя - подумал он. - Отвели друг другу роли в сценарии, в плохом, между прочим, сценарии, написанном ленивой эгоцентричной рукой – даже без видимого участия сердца и души. Ей – удобно, мне – удобно… было удобно, до сегодняшнего дня…»
Вся неприглядность созданной его же руками ситуации предстала перед ним со всей очевидностью. Весь этот фарс, который не нужен ни ему, ни самой Ляле, мечтающей просто выйти замуж – все равно за кого, лишь бы будущий муж был недурен собой, богат, и чтобы с ним было не стыдно появиться в обществе подобных ей людей, строящих свою жизнь по принципу удобства.
И теперь Ляля, ее родители в нетерпеливом ожидании поглядывали то на него, то на часы, которые неумолимо тикали, затягивая этот обед с шампанским, изысканными яствами, приготовленными по рецептам из гламурных журналов, и намеками, порой недвусмысленными, призывающими его расставить наконец долгожданные точки над кульминационными знаками этого вечера.
Саша невольно передернул плечами, ощущая во внутреннем кармане твердую коробочку с кольцом, которое еще недавно столь тщательно выбирал, и вспомнил, как долго рассматривал это кольцо дома – без ощущения радости или трепета, как обычную дань традиции, заставляющей его выбрать себе женщину и, поставив штамп в паспорте, поселить ее у себя, чтобы тем создать новую здоровую ячейку общества. Он внутренне усмехнулся, обозвал себя идиотом и полным дураком и встал, ощущая невыразимую потребность сбежать, скрыться из этого дома, от этой куклы Барби и собственного незавидного положения.
- Было очень приятно познакомиться, - сообщил он оторопевшим хозяевам, поблагодарил за вкусный обед, за приятную компанию и направился в прихожую, почти задыхаясь от нахлынувшего на него удушья.
- Шурик! Шурик! – за ним вслед бросилась Ляля – ее родители деликатно задержались в комнате.
- Ты что это?! – она плотно прикрыла за собой дверь в гостиную. На ее изящно подкрашенных пушистых ресницах блеснули слезы, хотя Саша дал бы руку на отсечение, что она не позволит себе испортить искусный макияж вульгарным плачем.
– Мы тебя ждали… ты говорил мне вчера… я была уверена… - скороговоркой выпалила она и, как главный аргумент, добавила:
- Мама нам постелила… в моей комнате…
- Прости, Ляля, - Саша с трудом, но заставил себя посмотреть ей в глаза. – Я с большим удовольствием провел время с тобой и твоими родителями, но мне нужно возвращаться домой… - он запнулся, подумав, что рубить с плеча, и тем задевать и без того расшатанное самолюбие его несостоявшейся невесты, будет слишком грубо и жестоко. – Завтра состоится подписание контракта нашей фирмы, на котором я непременно должен быть. Поэтому планы мои несколько изменились… У меня билет на ночной поезд… Просто все случилось в последний момент и я не успел тебе об этом сообщить…
Билета у него не было, но он был готов скорее провести сколько угодно времени на вокзале, чем с Лялей, в этом доме.
- Контракт? – протянула она, немного успокоившись. – Ты ничего не говорил мне об этом, хотя мог предупредить по дороге…
- Ты не дала мне и слова вставить, - напомнил он ей.
Ляля смутилась – действительно, она всю дорогу без остановки рассказывала ему, как ее знакомые только вернулись из Парижа, и как она хотела бы там побывать.
- Ну, все равно это так неожиданно, - жалобно протянула она, но Саша заметил алчное выражение, промелькнувшее на ее лице: в прошлый раз после подписания выгодного контракта он получил весьма солидную премию, из которой Лялечке перепали бриллиантовые серьги и вечернее платье, которое они вместе выбирали в столичном бутике.
- Я позвоню тебе… на следующей неделе, - сказал он, подумав, что она рано или поздно поймет, что ее планы в его отношении дали осечку, и быстро найдет себе другого подходящего.
-Непременно позвони! – проворковала Ляля после небольшой паузы, видимо, решив, что она не совсем правильно поняла их последний разговор.
Саша коснулся подставленных ею пухлых губок и быстро вышел из квартиры.
«Вот и все», - подумал он, выходя на улицу с удивительным чувством облегчения. Ляля не предложила – видимо, из-за неожиданного его ухода, или из желания наказать его за несделанное предложение, - отвезти его на вокзал, чему он был только рад.
На улице было холодно и сыро, но Саша не чувствовал этого, жадно вдыхая свежий воздух. «Даже если Даша мне никогда не позвонит и я более никогда ее не увижу, - вдруг подумал он и сердце его защемило от осознания этого, - то все равно оказалось не поздно изменить свою жизнь…»
В этот момент зазвонил его мобильный. «Ляля, - с неприязнью подумал Саша. – Видимо, она спохватилась, что я ушел пешком, и сейчас будет предлагать подвезти меня на вокзал». Он не хотел с ней разговаривать, вообще ни с кем не хотел разговаривать, кроме… Даши.
Но звонок не умолкал, и Саша все же достал телефон и нажал на кнопку.
«Алло, - послышался неуверенный женский голос. – Алло…»
К о н е ц
А вообще мне Саша из Цаплиного описания не показался таким уж прямо деликатным. Товарищ по-моему довольно прямолинейный (про Карелию опять же штришок. 
Т.е. когда ему надо, он именно такой. Не джентльмен ни разу. И с Дашей тоже: забрезжило что-то в душе, не замедлил признаться.) Таким и живописую.Цапля пишет: 
Знали, ведь знали мы, что не удержишься... 
Это факт. 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
