Кстати: клуб "Литературные забавы"

bobby

Прошу прощения, вчера так торопилась выложить очередную порцию перевода, что забыла ответить на Ваш вопрос.

bobby пишет:

цитата:

Помимо всех странностей в семье Остен меня удивило, как можно было при живых родителях и довольно благополучной семье усыновить Эдварда другим людям. Это вообще практиковалось в Англии того времени или единичный случай? Для меня это не просто странно, а, мягко говоря, шокирует. Миссис Остен ( ведь это с ее подачи, насколько я понимаю, принимались важнейшие решения, касающиеся детей) была женщина весьма ( не подберу другого слова) странная...

Мне думается, усыновления практиковались всегда и везде, и этот случай был далеко не единичным. Тут ведь вопросы наследования тоже играли не последнюю роль. Богатым бездетным парам, наверное, хотелось самим воспитать наследника, которому можно было бы передать свои владения и состояние, нежели думать, что после их смерти все это отойдет какому-нибудь дальнему родственнику, седьмой воде на киселе, которого они ни разу, допустим, и в глаза не видели, или, того хуже, находились в натянутых отношениях. Ну, и с другой стороны - небогатые многодетные семьи зачастую с охотой отдавали кого-то из своих отпрысков на воспитание в дом богатых родственников (вспомнить тех же Фанни и Сьюзен Прайс) - а уж если это означало не только возможность дать им хорошее образование, но еще и какие-то ощутимые материальные блага, гарантируемые официальным усыновлением - то почему бы и нет?.. Наоборот, прямой резон. К тому же, не надо забывать, что в английских семьях мальчики в любом случае покидали родительский кров по достижении 11-12 лет и отправлялись на учебу в школы и университеты, а домой приезжали только на каникулы. Так что миссис Остен, отдавая Эдварда на воспитание в этом возрасте, по сути ровным счетом ничего не потеряла - она точно так же отправляла из дому и всех других своих сыновей, как, впрочем, и практически любая другая мать ее круга. Мальчик точно так же приезжал их навещать, как и другие сыновья - он не потерял своих прежних родителей, а просто приобрел еще одних родителей, причем богатых, которые обеспечили его безбедное существование до конца жизни. И, кстати, как раз благодаря этому сыну миссис Остен под конец жизни будет где приклонить голову - это ведь именно Эдвард предоставит ей и сестрам тот самый коттедж в Чаутоне, где они смогли наконец осесть после смерти отца и своих долгих скитаний по съемным квартирам. Так что миссис Остен просчитала все на удивление верно и ее расчеты полностью оправдались: ей удалось и сохранить привязанность сына, и прекрасно устроить его - а на старости лет и свою - судьбу.

apropos пишет:

цитата:

Должна признать, мне "осушитель болот" даже нравится - своей увлеченностью (не буду говорить - одержимостью).

Да, мне он тоже чем-то симпатичен... и жаль его, конечно. Болота эти, небось, аки гримпенская трясина - место гиблое, нездоровое - вон они только и делали все, что болели там, а матушка так и вообще преставилась от этой "болотной лихорадки".

apropos пишет:

цитата:

не придирайся к себе. (Читателям нравятся)

Спасибо читателям за великодушие, но я-то знаю цену своим переводам, увы, и совершенно не обольщаюсь на этот счет. В данном случае меня утешает лишь то, что мистер Джеймс Остен был в стихоплетстве таким же дилетантом-любителем, как и ваша покорная слуга.

Юлия пишет:

цитата:

Что же за напасть преследовала их семью - несколько детей с задержкой в развитии? Возможно, они были носителями какой-то генной аномалии?

Сложно сказать. Тем более, что мы не знаем точно, какого рода были эти заболевания и относились ли они к схожему типу или нет. К тому же, брат миссис Остен, Томас Ли, и сын Элайзы не были связаны между собой никаким кровным родством - это разные ветви, имеющие отношение к Джейн Остен с отцовской и с материнской стороны...

Окончание 5-й главы:

В феврале в пасторат должны были вернуться ученики мистера Остена, а это означало, что Элайзе приходилось покинуть Стивентон. Она вернулась в Лондон, на Орчард Стрит, оставив Остенов в процессе постановки еще одной комедии, на сей раз «Трагической истории Мальчика-с-пальчик» Генри Филдинга — бурлескной пародии на высокую трагедию. Возможно, именно к этому периоду относится написанная Джейн драматическая сценка в трех картинах, под названием «Тайна», которую она посвятила отцу и которая поражает нас сейчас своей абсурдистской ноткой в духе литературы XX века:

Действие первое
Картина 1. Сад

(Входит Коридон)
Коридон: Но тсс! Сюда идут. (Уходит.)
(Входят Плут-старший и его сын, беседуя.)
Плут-старший: Вот по этой причине я и желаю, чтобы ты следовал моему совету. Ты согласен, что совет разумный?
Плут-младший: Целиком и полностью, сэр, и стану действовать только так, как вы указали.
Плут-старший: Тогда вернемся в дом.
(Уходят.)
(перевод deicu

)

Элайзе, вернувшейся в Лондон, теперь предстояло беспокоиться не только о сыне, но и о крестном. Против Уоррена Гастингса, вернувшегося из Индии, было возбуждено судебное дело. Его обвиняли в целом ряде преступлений против тех людей, над которыми он был поставлен править, причем в деле участвовали парламентские прокуроры, славившиеся своими ораторскими талантами — Берк, Шеридан и Фокс. Судебный процесс, ужасный и страшно унизительный для него, был открытым и служил чем-то вроде модного развлечения сезона. Толпы желающих присутствовать в зале заседаний собирались на рассвете и занимали очередь на шоу следующего дня в Вестминстерский зал, где красноречие Шеридана повергало мужчин в слезы, а женщин доводило до обморока. И Гастингс, бледный и равнодушно-презрительный, хоть и держался прекрасно и достойно, вызывая сочувствие у многих, все же не в силах был на равных противостоять своим знаменитым обвинителям.
Вместе с тем Уоррен Гастингс пока еще оставался очень богатым человеком. В тот период, когда проходило судебное разбирательство, он жил со своей женой на Сент-Джеймс Сквер и держал еще один особняк в Виндзоре. Гастингсы развлекали Элайзу — и, можно предположить, что и миссис Хэнкок, — предоставляя им свою ложу в опере и принимая их у себя с присущей им роскошью, несмотря на процесс, который отнимал у них много времени, нервов и сил. Элайза также ходила на слушания в Вестминстерский зал, и однажды просидела там с десяти утра до четырех часов, выслушивая атаки и нападки на своего крестного отца. Остены, разумеется, были в числе рьяных защитников Гастингса. Надо сказать, что дело против него в конце концов развалилось, правда, не ранее 1795 года, когда было уже слишком поздно для восстановления его прежнего богатства и влияния. Таким образом мир, в котором существовала Элайза, дал еще одну ощутимую трещину.
Ее плану взять Генри с собой во Францию не суждено было осуществиться, так как Генри пришлось, хоть и неохотно, вернуться в Оксфорд, и он присоединился к Джеймсу в колледже Сент-Джон. В июле Элайза с матерью принимали у себя на Орчард-Стрит мистера и миссис Остен, которые вместе с Кассандрой и Джейн возвращались из Кента, где гостили у тамошних родственников. Вскоре после этого Элайза решила навестить Джеймса и Генри в Оксфорде. Ее рассказ о том, как развлекали ее кузены, просто очарователен:

"Мы посетили несколько колледжей, музей и т.д., и нас весьма элегантно развлекли наши галантные родственники в колледже Сент-Джон. На меня произвел огромное впечатление тамошний сад и мне так захотелось тоже стать Fellow [членом колледжа] — тогда я могла бы гулять там каждый день, и к тому же я с удовольствием носила бы черную мантию, да и квадратная шляпа, подумалось, была бы мне очень к лицу. Держу пари, вы не узнали бы Генри с его напудренными волосами, да еще и одетого в эдаком стиле. К тому же сейчас он ростом стал явно выше своего отца. Мы провели день, осматривая достопримечательности Блэнема. Я была в восторге от парка — это такое очаровательное место — и внешний вид особняка мне тоже очень понравился, но когда мы зашли внутрь, я была разочарована, поскольку мебель там такая потрепанная и давно уже вышла из моды…»

Ну вот и все впечатления от Блэнема. И не остается никаких сомнений в том, которому из кузенов Элайза отдавала предпочтение. Что до ее супруга, то он впервые увидел своего сына Гастингса, когда мальчику исполнилось два с половиной года. Это случилось зимой 1788 года, когда его жена и теща наконец снова появились в Париже. Каковы были его впечатления от наследника Марэ, не сообщается. Вряд ли он разделял упорный оптимизм своей жены — отцы обычно смотрят более трезвым взглядом на детей, которые не оправдывают их ожиданий. В любом случае, помимо этого ему наверняка приходилось волноваться и из-за финансовых трудностей, и из-за общей нестабильной политической атмосферы во Франции. Должно быть, ему приходилось делать над собой усилие, чтобы разделять радость и восторги Элайзы, когда Гастингс пытался лепетать что-то на смеси английского и французского, или умиляться вместе с ней, когда он щедро предлагал «полупрожеванные яблоки и печенье всей честной компании».

«Наши дела оставляют желать лучшего. Граф де Февилид болен перемежающейся лихорадкой, которую привез из провинции», — пишет миссис Хэнкок. Элайза этой зимой также выглядела «худее чем когда-либо» и страдала от головных болей. Только «наш дорогой малыш» чувствовал себя прекрасно.

В июне 1789 года миссис Хэнкок и Элайза вернулись в Лондон, чтобы уладить кое-какие финансовые дела. Они привезли с собой служанку и остановились в доме мистера Вудмена, где мать с дочерью спали в одной кровати, чтобы не создавать хозяевам лишних неудобств. После этого в письмах следует большой временной перерыв. И дата последнего письма вполне ясно объясняет, почему.

14 июля народ Парижа атаковал и взял приступом Бастилию, символ деспотической власти французской короны. Революция изменила Францию, да и всю Европу. А в меньшем масштабе нашего повествования она изменила все и для Капо де Февилида с его мелиораторскими проектами, и для его жены, и для ее английского семейства.