Кстати: клуб "Литературные забавы"

Анита, спасибо.

Итак, поехали. Небольшой кусочек для начала.

Госпожа Уна убралась восвояси, глядя на меня, словно хозяйка на мопса, который вдруг взбесился и на нее набросился. Надо думать, она полагала, что я стану извиняться и сулить золотые горы, чтобы только клиентка не осталась недовольной...
Люди охотно отыгрываются на тех, кого считают безответными: самый ничтожный человечишка норовит хоть кошку пнуть! Родственники шпыняют госпожу Уну, а она выискивает, на ком бы сорвать злость.
Однако подобные сцены все равно изрядно действуют на нервы, даже если превосходно понимаешь их подоплеку. Проводив ее, я тут же полезла в шкафчик за успокаивающими мятными каплями...
Я люблю мяту.
Перечную - пронзительную, от которой перехватывает дыхание и пощипывает небо.
Лимонную - кокетливую, обманчивую, наряженную в сверкающие бергамотные ноты.
Кудрявую - нежную, по-детски чистую и почти робкую...
Я люблю мяту.
За прохладу, которой она брызжет даже в жаркий летний полдень. За умение успокаивать смятенные мысли и усмирять сердцебиение. За готовность лечь на виски прохладным компрессом и успокоить головную боль. За...
Я люблю мяту. Любопытные листики, выглядывающие поутру в саду. Невзрачные кусочки в чае. Капельки масла в темном стеклянном пузырьке...
Пошатнувшееся было душевное равновесие быстро выровнялось.
Не понимаю, как можно не любить ароматы! Разве кто-то добровольно ослепит себя на один глаз?!
Вскоре я уже тихонько напевала, кружась по «Уртехюс». Вообще-то по моим ушам изрядно потоптались медведи, поэтому я пою только в одиночестве, когда уверена, что никто не подслушает мои экзерсисы.
Я принялась за уборку, прерванную визитом медсестры. Давно пора вытереть пыль и развесить по стенам небольшие пучки трав - в «Уртехюс» всегда должно пахнуть чем-то легким и приятным.
На столик в приемной поместить душистую икебану из веточек можжевельника, соцветий тысячелистника, душицы, ромашки. А в лаборатории пусть царят ароматы луговых трав, впитавших солнечный зной, — зверобоя, чистотела, бессмертника, полыни, чабреца, календулы...
Дробный стук у входа заставил меня вздрогнуть и выронить составленный букет.
Я торопливо сорвала с себя фартук и распахнула дверь, поежившись от порыва холодного ветра. Несмотря на редкую для столицы солнечную погоду, мороз щипал лицо. Яоправила на плечах теплую вязаную шаль и подумала, что стоит сварить горячего вина со специями – немного гвоздики, корицы, апельсиновой цедры, мускатного ореха и меда...
- Здравствуйте, госпожа! – мужчина в униформе водителя низко поклонился. – Я служу у госпожи Бергрид. Нижайше прошу поехать со мной.
Он махнул рукой на стоящий неподалеку электрический автомобиль новейшей модели. Поблескивали хромом детали, кузов сверкал от восковой полироли, фары ярко светились, - воплощение богатства.
- Что случилось? – деловито уточнила я, прикидывая, что нужно взять с собой.
- У госпожи колика, - объяснил он громко, потом огляделся и шепотом добавил: - А может, потравил кто!
Пахло от него любопытством с примесью злорадства – острым, чуть солоноватым на губах. Надо думать, хозяйку он не любил.
- Понятно! Обождите минуту.
Прикрыв дверь, я бросилась в «Уртехюс». Побросала в саквояж несколько пузырьков в дополнение к обычному набору (слава богам, толстостенные емкости стерпят небрежное обращение) – нужно как можно скорее оказаться у больной и спустя всего несколько минут была готова...
Пока автомобиль плавно катил по улицам (двигаться по запруженным колясками дорогами можно только с черепашьей скоростью), я пыталась вспомнить все, что знала о госпоже Бергрид. Мы не встречались – как раз перед моим приездом в Ингойю она покинула общество из-за какого-то скандала. Любопытно, что заставило богатую вдову так поступить?
Пока я пыталась выловить из памяти обрывки разговоров о госпоже Бергрид, автомобиль остановился у трехэтажного особняка, сложенного из красного кирпича.
Водитель распахнул дверцу и услужливо помог мне выбраться. На крыльце ждала пожилая женщина, судя по богатой ткани и при этом скромному фасону платья – домоправительница.
- Здравствуйте, - она не сделала книксен, только слегка склонила голову, сохраняя невозмутимое выражение лица. А вот запах выбивался из образа: страх, отчаяние и тревога перемешаны, как ингредиенты в любимом хель коктейле из перцовки с томатным соком и солью.
Ее чувства были столь интенсивны, что пришлось задержать дыхание, переживая мгновенную потерю ориентации.
- Меня зовут Халлотта, я домоправительница госпожи Бергрид, - продолжила она. – Прошу вас, проходите, госпожа Мирра.
Пришлось подавить улыбку. Имя «скалистая» очень ей шло...
Я не могла отделаться от мысли, что она вела меня по дому кружной дорогой, показывая богатство своих владений. В каждой комнате имелись дорогие драпировки и шелковая обивка стен, мебель из красного дерева с золоченой отделкой, картины в дорогих рамах. Несмотря на беспокойство о госпоже, Халлотта с наслаждением демонстрировала дом, которым явно гордилась, как другие женщины гордятся красивыми детьми или искусной вышивкой. Наверное, ей нечасто представлялась возможность похвастаться, ведь госпожа Бергрид жила затворницей в этом роскошном особняке, похожем на мавзолей, избегая знакомых из общества.
Наш путь закончился на третьем этаже. Халлотта осторожно отворила дверь и на цыпочках вошла в комнату, жестом предложив следовать за ней.
Тяжелый, душный запах благовоний сбивал с ног. Оглядевшись, я заметила в углу небольшую жаровню, над которой курился дымок. Драгоценные смолы бензоина и ладана, перуанский бальзам – и листья табака. Неплохое сочетание – как дорогая кожа, политая ванилью и капелькой смолы. Но от такой концентрации голова заболит и у здорового!
Комната напоминала склеп, оставляя крайне гнетущее впечатление: темные стенные панели, вишневые гобелены, плотные шторы на окнах, пышный балдахин. Даже в солнечный день ни один лучик не проникал внутрь.
И картина на стене, довлеющая надо всем: женщина лет тридцати в строгом черном платье, некрасивая, но настолько властная, выдающаяся личность, что неправильные черты выглядели почти гармоничными. Казалось, вот сейчас она шагнет из резной золотой рамы и примется отчитывать слуг, бестолково толкающихся у постели. Лежащая на ней старуха казалась злой карикатурой на собственный портрет - болезнь никого не красит, как и пролетающие годы.
У кровати стоял единственный стул, на котором очень прямо сидел мужчина в белом с ног до головы, держа больную за руку.
- Извольте взглянуть, госпожа Мирра, - почтительным шепотом предложила домоправительница.
Услышав ее голос, мужчина порывисто обернулся, и от него плеснуло то ли страхом, то ли отчаянием – в такой какофонии запахов не разберешь. Руку женщины он не отпустил – напротив, несколько театральным жестом прижал к широкой груди.
- Господин Колльв, муж госпожи, - пояснила домоправительница. Казалось, в ее горле как рыбная кость, застряла неприязнь.
Я тоже невольно почувствовала антипатию: судя по всему, он был лет на пятнадцать младше жены (даже со скидкой на болезнь), к тому же обладал «роковой» внешностью: горящие темные глаза, смоляная грива волос, гладкая смуглая кожа, безупречные черты. Нелепо даже вообразить его мужем старухи, они не смешиваются, как масло и вода!