Кстати: клуб "Литературные забавы"

Заинтересованным читателям, ежели они еще остались:
- Свадьба перенесена на 26 сентября, последнее воскресенье сего месяца.
- Помолвка состоялась только в присутствии господ, дворовые в том участия не принимали (как в прежнем варианте), только доверенные лакеи прислуживали за столом во время обеда.
И что-то еще, кажется, поменяла, но чет вспомнить не могу. Если вспомню - сообщу.

Потом буду основательно править уже весь текст. Пока решила дописать, немножко уже осталось.

Время до отъезда Булавиных из Пригожего пролетело для Муравского очень быстро и почти незаметно. Он был очень занят обсуждениями с управляющим, господином Демьяновым, тонкостей ведения хозяйства в большом поместье, и собственными землями, где приходилось решать множество, каждый день возникающих проблем.
Соседи, так и не принятые в Пригожем, частенько наведывались в Негожее, обсуждая, в основном, Булавиных. По счастию, никто из них пока не знал о состоявшейся помолвке. Тетушки стойко держали оборону, разве были вынуждены признаться, что несколько раз обедали в заветной обители, списывая столь лестные приглашения на давнее знакомство по Петербургу Муравского с княжеским семейством.
Последние только раз заехали как-то поутру в Негожее, и княгиня, надобно отдать ей должное, никак не выдала того ужаса, в которое, наверняка пришла при виде сей усадьбы. Она едва заглянула в дом, полюбовалась клумбами, что высадила здесь ее дочь, и заметила, что нету смысла и далее обустраивать здесь цветники, и посоветовала княжне обратить большее внимание на сад в Пригожем, который пока производит весьма удручающее впечатление.
Все с нею, разумеется, тут же согласились, а если кто и думал по-другому, то держал свои мысли при себе.
Более она не изъявляла желания посетить Негожее, вежливо отклонила приглашение тетушек к обеду, сославшись на небольшие размеры столовой их дома, в коей просто-напросто не сможет вместиться столько народу, но вполне радушно зазывала в Пригожее будущих родственниц, с которыми на удивление быстро нашла точки соприкосновения – их сблизило увлечение вышивкой, в коей Мария Григорьевна и Софья Иванова слыли мастерицами.
Ольга Гавриловна, казалось, смирилась с помолвкой дочери, хотя Муравский подозревал, что она не перестает надеяться на скорый ее разрыв. Впрочем, пока она была вполне с ним любезна, смягчила свой обычно надменный вид и тон, и даже позволила княжне иногда заезжать в Негожее, дабы наблюдать за уже высаженными там растениями.
В господах из Негожего уже князь нашел вполне занятных собеседников, с которыми можно было обсудить политику, философию или историю, а не только рыбную ловлю, пейзажные сады и хозяйственные вопросы. И ежели с утра все – или почти все – были заняты, по крайней мере, мужчины, то по вечерам в Пригожем, таким образом, собиралась весьма устраивающая друг друга компания.

Муравский редко оставался наедине с княжною, разве иногда получал разрешение на прогулку с нею по вечернему саду – непременно на глазах у расположившихся на террасе хозяев и их гостей. Впрочем, тому он был только рад, поскольку ему было нелегко рядом с нею совладать с теми чувствами и желаниями, что испытывал. Он и так держался из последних сил, благословляя занятость, что в какой-то степени отвлекала его от мыслей о своей невесте и позволяла держаться на расстоянии от нее. Княжна, похоже, была не слишком довольна подобной ситуацией, и как-то на верховой прогулке, на которую с трудом его вытянула, с обидою воскликнула:
– Вы избегаете меня! Ужели вам так не хочется проводить со мною время? Словно вам неприятно мое общество?!
Муравский вздохнул, памятуя о двух грумах, что сопровождали их на прогулке и сейчас находились позади, в тройке от них саженей.
– Мне очень приятно ваше общество, Сан. Иначе и быть не может, – сказал он. – Но весьма тяжко сдерживать себя, когда вы так близко… Нам надобно дождаться свадьбы…
– Все опять упирается в свадьбу!
– Да, потом вы поймете, почему…
Княжна была слишком невинна. Даже если она слышала, что происходит в брачную ночь, не познав тех чувств, которые в близости испытывают мужчина и женщина, да еще в тысячу крат умноженных любовью, ей не то, что трудно, – невозможно хотя отдаленно представить его состояние.
– В таком случае, верно, вы рады, что через неделю мы уезжаем! – вспыхнула она.
– Не слишком, – сказал он. – И я буду скучать…
Последние его слова, казалось, несколько успокоили ее и примирили со всем остальным. В день отъезда Булавиных в Петербург, он приехал в Пригожее, где ласково попрощался со своею невестой и проводил экипаж семейства до конца липовой аллеи.
– Жду вас в десятые числа сентября, – в который раз сказала княжна, помахала ему рукой из окошка, после чего карета свернула направо, а Муравский отправился налево, к мосту, возвращаясь в Негожее.

Свадьба была намечена на 26 сентября, ему надобно было приехать хотя бы за пару недель до нее. Разумеется, княжне хотелось видеть его раньше, но у него было слишком много забот в имении – сенокос, затем жатва, посев озимых, стрижка овец, сбор урожая с огорода и плодовника. Муравский отказался от предложенных ему крестьян из Пригожего: не почитая пока это имение своим, он не намеревался пользоваться ни работниками, ни помощью в каких-либо других делах. Вместо того он нанял, как и планировал, нужное количество людей в Калуге, что обошлось недешево, но зато не делало его кому бы то ни было должным.
Женщины помогали собирать овощи и фрукты, варили варенье и делали наливки из то одних, то других поспевающих ягод, солили огурцы. Густав Францевич, в промежутках между заботой о своей пасеке, уж порадовавшей обитателей усадьбы душистым медом, помогал на огороде, и дело славно спорилось до середины августа, пока не пришла пора отправляться в Петербург.
Муравский решил отправить всех пораньше, чтобы у женщин был время выбрать себе нужные ткани и сшить подобающие случаю наряды.
– У нас почти все сделано, я чуть задержусь и если не нагоню вас в дороге, то вскоре присоединюсь в Петербурге, – сказал он на традиционном семейном совете.
Надобно было дождаться купца, с которым они еще весною сговорились о продаже шерсти, что намеревался забрать и часть урожая. А урожай был неплох, учитывая первые, еще неумелые попытки начинающих полеводов. Овес уродился славный, сена было в достатке, с овец настригли несколько пудов шерсти, что сулило неплохой доход уже в это году. Муравский, в общем, был доволен, как все складывалось на сем поприще.
– Я могу остаться вместо вас, – сказал Лукин. – Вам незачем самому…
– Я знаю, – ответил Муравский, – но мне будет спокойнее, ежели вы с Густавом Францевичем присмотрите за нашими дамами и благополучно доставите их в Петербург. Дорога неблизкая, мало ли что может случиться.
Вместе с ними ехали и дети, коих было несправедливо, как посчитали на домашнем совете, оставить дома. В празднике должны были участвовать все.
– Среди соседей уж ходят слухи о вашей с княжною помолвке, – сказала Мария Григорьевна. – Давеча заезжал Стремоухов и все выпытывал. Кто-то из дворовых Пригожего, верно, проговорился. А тут еще мы уезжаем… Я сказала, что мы едем в Москву к знакомым, что давно нас приглашали…
Муравский кивнул. Конечно, соседи все узнают, коли свадьба состоится, но сначала надобно, чтобы она состоялась. Тетушки, верно, сговорились упоминать Москву, ну что ж, не слишком большая ложь, которую соседи легко переживут.

Через несколько дней домочадцы уехали, и Муравский сразу заметил, каким пустым кажется дом, и как одиноко вдруг стал себя в нем чувствовать, и в который раз подумал, как круто изменилась его жизнь за эти месяцы. И изменится еще больше, ежели в Петербурге все пройдет гладко, в чем он, увы, был совсем не уверен. Старался о том не думать, гнал ненужные, мучающие его мысли прочь, но они сидели в нем и никак не хотели уходить. И чем ближе подходило время заветного события, тем тревожнее ему становилось. Как обычно, спасался он только изнуряющей работой, нагружая себя всеми заботами и проблемами, коих, по счастью, было более чем достаточно.
Наконец явился купец, осмотрел предложенный товар и остался им доволен. Договорились, что он заберет с собою в уезд три подводы, откуда затем порожними отошлет их в имение.
– Главное, успеть проехать, сказал он на прощанье.
– То есть? – удивился Муравский.
– Это у вас здесь тишь и благодать, до поры, – сказал купец. – А в Калуге ливни несколько дней были, дороги шибко развезло.
Муравский машинально взглянул на голубое, почти безоблачное небо.
– Рановато ливням, – усомнился было он, хотя купцу незачем было сие выдумывать.
– Рано ли – не рано, но вот пошли, и до вас могут добраться, - сказал купец и уехал, а Муравский разыскал Прохода и рассказал ему, что услышал.
– Тогда надобно выезжать отсель, – встревожился Прохор. – Ежели дороги развезет, не проедем. А нам в Петербург опаздывать нельзя.

На следующий же день они спешно выехали из имения, и чем дальше продвигались на север, тем мрачнее становилось небо, обложенное тучами. На второй день дороги пошел дождь, который вскоре сменился ливнем. Колеса экипажа увязали в размокшей глине, и лошади еле плелись по раскисшей колее. На последней почтовой станции перед Калугой им сообщили крайне неприятную новость: из-за ливней сильно поднялся уровень воды в Оке, а течением разметало и снесло плашкоутный мост через реку, отчего перебраться на другую сторону в ближайшие дни, а то и недели не представляется возможным.