Бэла
|
| |
Сообщение: 2216
Настроение: Здравствуй, лето!!! Надолго к нам?
Фото:
|
|
Отправлено: 05.05.09 06:43. Заголовок: Богатырским сном сп..
Богатырским сном спала Маша едва ли не целые сутки. Еще бабушка говорила, что сон – лучшее лекарство, вот она и лечилась. Приходили к ней ее девчонки с работы, раз даже заглянул Кравцов с целым пакетом каких-то заморских лакомств и фруктов. Маша после их визитов снова проваливалась в сон. Скорее всего она просто не хотела возвращаться в эту реальность, не хотела думать, что же ей предстоит после выписки. Громов, заскочив к ней на третий день ее снотерапии, категорично заявил, что она пусть не придуривается, а собирается в засаду на полном серьезе. Никаких самоуправств он не потерпит, им с Крутовым и без нее сейчас хватает разборок, которые приобрели еще более жесткий характер. Приходила Лена Иванова из претензионного отдела, которая подхватила дело «Сладкого мира» в свои руки из-за Машиного отсутствия, рассказывала, что процесс снова перенесли в связи с новыми обстоятельствами, причем формального характера. Целый букет ходатайств, которые она представила, судьей был отклонен. Противная сторона сидела на процессе с такими злорадными улыбками, что даже хваленое хладнокровие Лены едва не потерпело фиаско, но каким-то чудом она удержалась в рамках. Все это Лена сейчас рассказывала со смехом, но Маша представила, каково оно было на самом деле. Забегала и Юля со своим традиционным букетиком мимозки, который водрузила на прикроватную тумбочку, раздобыв у медсестры какую-то скляночку с водой, и Маша потом с удовольствием вдыхала горьковатый и нежный запах весны. Ну, и конечно же приходила Лиза, правда, на этот раз в сопровождении Сережи. Она с веселым оживлением рассказывала, что там, в Машино отсутствие творится в мире, а Сергей, напротив, был хмур и ворчал, что Машка со своей работой заигралась, и никакие деньги нафиг не нужны, если такие последствия. На что Лиза со смехом отвечала, что там та-акой клиент потрясающий у Машки, неудивительно, что она защищает его своей весьма невразумительной грудью. Маша от этих веселых перепалок своей сестрицы и ее мрачного мужа по поводу ее, Машиного, супер-клиента приходила в нервическое двойственное состояние: с одной стороны ее раздражало всякое упоминание о Платоне, а с другой, как ни странно, ей хотелось говорить о нем, только, конечно, не в таком ключе, не в романтическом, а в каком, она и сама бы затруднилась сказать. Она и думать-то старалась о чем угодно, но только не о том моменте, когда он заявится сюда за ней, мрачный, сердитый, угрюмый, и утащит в какое-то таинственное «надежное место». Она и ждала, и боялась его прихода, а он все не шел и не шел после того ее показательного выступления, которое было вовсе не чемпионским, а провальным на все сто процентов. С Громовым заговаривать она не могла, но дня через три-четыре расхрабрилась и спросила у своего крепыша доктора, что там с Крутовым, с его здоровьем, на что доктор только руками развел. Дескать, ваш Крутов как удрал тогда из больницы, так он его и не встречал больше, хотя следовало бы понаблюдать, все-таки авария – дело архисерьезное. Машино же состояние его как нельзя более устраивало, и он в своей обычной веселой манере через недельку уже заявил, что его пациентка вполне готова к выписке, но полежать дома еще некоторое время не помешает. Маша от этого докторского заключения взволновалась, как первоклассница, хотя и ждала, что этот момент все же настанет. После его ухода она, подумав, вдруг поняла, что Платон ниоткуда не сможет узнать, что ее уже выписывают, и она вполне может поехать к себе домой. Да и вообще, с чего она решила, что он вообще собирается прятать ее от мифических врагов? Все события того страшного дня как-то полиняли в ее памяти и уже не приводили в трепет, не ужасали. Казалось, что они втроем все это выдумали, не было никакого покушения. Все случившееся – просто стечение обстоятельств, не более. И наконец-то день выписки настал. После завтрака Маша начала потихоньку собираться. Ходить ей было еще трудновато, мешала общая слабость, побаливала спина, заживающие ссадины на лбу немилосердно чесались. Но больничная обстановка уже так надоела, что несмотря на общее недомогание вкупе с легким головокружением, сопровождаемым порхающими в глазах черно-белыми мухами, Маша всеми фибрами души стремилась выбраться отсюда и, свернувшись в калачик, холить и лелеять свои ранения вдали от посторонних взглядов. И в этом процессе не только Платон Крутов, но и кто-либо другой был бы абсолютно лишним. Пожалуй, только Лиза… Ой, нет, Лиза тоже исключалась в силу своей неуемной жажды деятельности, из-за которой Маша с нею непременно бы поссорилась уже через час. Нет, однозначно, никакие свидетели Маше были не нужны. Сложив в сумку вещи, Маша отправилась за выпиской к медсестре и, завернув за угол у самой ординаторской, едва не налетела на Платона, который выходил с какими-то бумагами в руках. Он осторожно придержал Машу за плечи, а она, прислонившись к стенке, со вздохом спросила: - А в-вы здесь… зачем? - Здравствуйте, Мария Петровна, - сдержанно поздоровался Платон. – Я здесь не за чем, а за кем. За вами. Вы собрались? Справки ваши я уже забрал, так что можем ехать. Маша помолчала: рушились все ее радужные планы тихонько сбежать от Платона в свой «Home, sweet Home», действительность встала перед ней в суровую непреклонную позу, и злиться на все происходящее у Маши просто-напросто не было никаких сил. Она устало качнула головой: - Ну, ладно, поехали. Платон хмыкнул, не ожидав, видимо, столь скорой сговорчивости своей подопечной. Маша развернулась и с обреченностью идущего на казнь поплелась к своей палате. Платон придерживал ее под локоть, сумку тут же отобрал, внизу подождал, пока Маша оденется. И все это – молча, ну, хоть без его всегдашней мрачности. На крыльце она привычно поискала глазами черную громаду Ровера, но, не найдя, тут же себя мысленно одернула: Ровер-то вряд ли вышел исправным после их полета в никуда. Словно отвечая на ее мысли, Платон, аккуратно сведя ее со ступенек, подошел к приземистой серебристой Камри и раскрыл перед ней дверцу. Маша осторожно скользнула внутрь, подавив приступ легкой паники перед четырехколесным чудовищем, для чего даже прикрыла глаза и старательно подышала некоторое время, заработав тем самым встревоженный взгляд Крутова, который, когда она открыла глаза, пристально наблюдал за ней и даже машину заводить не спешил, наверное ждал, что же с ней тут дальше случится, не вздумает ли она грохнутся в дамский впечатлительный обморок. А Маша, открыв глаза, тоже зависла. Она в первый раз после аварии увидела Платона так близко и кое-как удержалась, чтобы не шарахнуться в сторону. Хотя шарахаться в машине особенно-то было некуда, и она удержалась, мысленно обозвав себя всякими нелестными прозвищами, из которых «трусиха» было самым мягким. Вид у Платона был немного пиратский и лихой. Наверное, это впечатление создалось из-за подживающих царапин и ссадин по левой стороне лица. Кроме того, на левой же скуле цвел роскошный синяк недельной давности, который уже давно перевалил стадию черно-фиолетового окраса и сейчас блистал роскошными желто-зелено-серыми оттенками. Платон все разглядывал ее, а она, покашляв, тихонько спросила: - А мы сейчас куда поедем? Мне домой надо вообще-то. Платон, дернув головой, очнулся, отвернулся от нее, завозился в своем кресле, подергав ремень безопасности и одновременно поворачивая ключ в замке зажигания. Машина мягко зашумела и очень плавно тронулась со стоянки. После громоздкого джипа здесь царил просто первоклассный комфорт, и Маша, откинувшись на спинку сиденья, попыталась расслабиться и не думать о том, что тогда случилось. Нет, не может ничего произойти. Машина вдруг резко дернулась и остановилась, Машу тряхнуло вперед, и она всполошено уставилась на Платона, а тот чертыхнувшись отстегнул ремень и, открыв дверцу, проворчал: - Прошу прощения. Все никак не могу привыкнуть, что надо проверять… - Что проверять? Он, не ответив, выскочил из машины и по очереди осмотрел каждое колесо, после чего уселся на свое место и, сжав зубы, опять пристегнул ремень. Потом машина снова тронулась, и Платон, видимо, вспомнив, что так и не ответил на ее вопрос, буркнул: - Мы заедем к т… к вам домой, вы соберете все нужное, потом побудете некоторое время у меня в доме. Там охрана, замки хорошие, бояться нечего. Маша, поморщившись, поинтересовалась: - А почему мне нельзя побыть в своем доме? У меня тоже есть замки. Платон презрительно фыркнул: - Знаю я ваши замки! Одним пальцем можно вскрыть. Маш… Мария Петровна, мы ведь обо всем с вами договорились. Это не моя прихоть – сидеть у ваших ног и сторожить ваш сон! Поверьте, у меня в жизни есть занятия и поинтересней! Трах! Ее даже в жар бросило от этого язвительного замечания. Класс! Ей придется провести кучу времени возле обиженного броненосца, который, по-видимому, в гневе просто страшен! Только этого не хватало для успешного периода реабилитации. До самого своего дома Маша не проронила больше ни звука. Платон тоже молчал, только поинтересовался, у какого подъезда припарковаться. Потом он вышел из машины и отправился следом за ней наверх. Когда она открывала дверь в квартиру, он еще раз скептически скривился, глядя на ее совсем несерьезный по его мнению замок. Сил злиться на него у Маши не было. И она, зайдя в прихожую, уселась на узенький диванчик. Голова у нее немного кружилась, ноги и руки налились свинцовой тяжестью, глаза сами собой закрылись. Платон потоптался рядом, потом присел на корточки и осторожно тронул за руку: - Маш, ты что? Она открыла глаза и опять увидела совсем близко его лицо и глаза. Кроме тревоги в них чего-то еще угадывалось, там, внутри, глубоко. И она опять побоялась и не захотела вникать в это «что-то». Она качнула головой: - Мне бы прилечь..., Платон. Отчество она умышленно проглотила, и это многоточие вдруг совершило с ним удивительную метаморфозу. Он аккуратно стянул ее ботинки, потом легко подхватил на руки и, ничего не говоря, понес вглубь квартиры, безошибочно угадав, где у нее спальня, а там, осторожно уложив ее сверху на покрывало, куда-то ушел. Маша услышала шум наливающейся воды, потом щелчок. «Чайник поставил», - вяло подумала она. - Маша! – в дверях вновь возник Платон. – Шиповник есть у тебя? Ну или какая клюква-брусника-малина? - В правом шкафчике, наверху. Там шиповник. Только зачем? Не надо, я… - Маш, ты можешь хоть пять минут не спорить со мной и не пререкаться? - негромко поинтересовался Платон. - Отдыхай, отдыхай. С этими словами он снова исчез, а Маша закрыла глаза. В больнице ей казалось, что она окрепла, а сейчас, после подъема на пять ступенек крыльца и пятиметровой дистанции от входа до лифта и от лифта до квартиры она чувствовала себя так, словно прошла марафонскую дистанцию, а второго дыхания нет как нет. Чайник на кухне, спев свою любимую песню, отключился, и через некоторое время до нее донесся тонкий чудный запах шиповникового чая. Ей вдруг страшно захотелось выпить кисло-сладкую огненную жидкость, даже желудок скрутило мучительным спазмом. Платон там тяжело топал на ее кухне. Маша подумала, что там наверное не так уж стерильно чисто. Хотя Лиза сказала, что забегала вытереть пыль и вынести мусор, но мало ли, какие запросы у ее нежданного гостя. «Господи, ну о чем ты сейчас думаешь?» Она подтянула ноги и удобно свернулась калачиком. Вот именно об этом она и мечтала в больнице – лежать вот так вот без никого. «А как же «танк» на кухне?» Да бог с ним, с танком! Но шаги протопали к ее спальне, и бодрый голос Платона возвестил: - Чай. С шиповником!
|