|
Отправлено: 05.11.12 16:27. Заголовок: Осуществив по п..
Осуществив по пунктам все необходимое для обретения физического комфорта – душ, чистое белье, укладка волос феном, легкий макияж, новые, чуть узковатые, купленные в надежде на похудание брюки и чудесный свитер свободного покроя, скрывающий (согласно моим надеждам) полноту, политкорректно называемую в наш век эвфемизмов целлюлитом, я почувствовала себя отчасти новым человеком, обрела долю оптимизма и веры в если и не очень светлое, то в не слишком темное будущее. Все плохо, но могло быть и хуже, хотя, возможно, худшее еще впереди. Во всяком случае, у меня есть очень нескучное настоящее и грядущее, в которое страшновато заглядывать. Я жива и вполне здорова, у меня есть билет на обратный рейс домой, миссис Хоуп, кажется, прониклась ко мне сочувствием, я хочу узнать, что случилось с Джеймсом Монтгомери и боюсь другой встречи с Кадогеном Раскиным. В голове безнадежно смешались плюсы и минусы, но отделить один от другого было нелегко – столь же трудно выбрать правильный путь на перекрестке дорог, где указатели снабжены советами в стиле: «Направо пойдешь – коня потеряешь, прямо пойдешь – голову потеряешь, налево пойдешь и коня, и голову потеряешь». Примерно в таком же положении я ощущала себя, только у меня не было ни коня, ни меча, ни горы бицепсов, а лишь дурная голова. Интересно, что бы посоветовала моя практичная дочь, узнав, что происходит? Еще раз обошла и осмотрела комнаты, пытаясь обнаружить следы деятельности Раскина, но так ничего особенного и не заметила. Мне даже показалось, что в доме стало больше порядка, чем вчера, но, возможно, это были следы деятельности миссис Хоуп. В конце концов, если Раскин и искал что-то в доме и нашел или не нашел это что-то, я не могла ничего изменить. Вернулась в свою комнату наверху, чтобы уложить чемодан – на случай, если решу или придется покинуть дом. Вещи ворохом лежали на кровати и стульях, а чемодан стоял на полу, бесстыдно раскрыв свое обшитое клетчатой тканью нутро. На дне все так же покоились туфли, которые, судя по всему, так и останутся ненадеванными, и совершенно ненужная, но весомая во всех материальных смыслах вещь, которую я вынула из чемодана. Освободив стул, села, развернула на коленях ткань – кусок темно-зеленого сатина из давних времен – и достала небольшую, но тяжелую коробку, обтянутую потертой, хранившей загадочный аромат древности кожей, терракотового оттенка, с вытисненным на ней словом: Backgammon. Провела ладонью по теплой, гладкой, чуть шершавой на потертостях коже, отомкнула блестящую застежку и подняла крышку – открылось красное бархатное поле доски нард, расчерченное длинными узкими белыми и черными треугольниками; черная и белая полосы аккуратно уложенных в узкий паз шашек: у белых не хватало одной, у черных – двух ¬– потерялись, когда до игры добралась дочь Маша. В уголке, в маленьком отделении, хранились три кубика – так называемые кости, выточенные из настоящей слоновой кости. Я вспомнила, как потеряли один из них, самый большой, а потом он нашелся под диваном во время генеральной уборки, и был водворен на место. С той поры я спрятала нарды в дальний угол шкафа, и, кажется, мы больше в них не играли. Собираясь в Англию, обнаружила почти забытый ящичек, разволновалась, посчитала это знаком судьбы, назвала себя идиоткой, но все же сунула его на дно чемодана. Видимо, это действительно был знак судьбы – сначала я перенервничала на таможне в аэропорту, когда поняла, что вывожу из страны антикварный предмет, а затем по прибытии получила полный крах надежд и планов. Я уставилась в бархатное нутро ящичка, поймав себя на спиритической мысли, что сейчас на потертой ткани проступят буквы, и я смогу прочесть предначертание… или упрек в собственной глупости. Скорее всего, последнее. Я захлопнула нарды, положила их на узкую полку крошечного декоративного камина и занялась укладкой вещей. Закончив с упаковкой, отправилась в кабинет и, открыв книжный шкаф, просмотрела разнокалиберные книги: какие-то справочники, несколько детективов в мягких обложках, три томика Грэма Грина. Меня всегда инстинктивно влекло к книжным шкафам и полкам – чтение было моим любимым занятием – возможно, поэтому я так неудачлива в личной жизни – книги дарят слишком много вредных иллюзий, мешая взглянуть на мир трезвым взглядом. Пристрастие к иллюзиям когда-то сыграло со мной злую шутку, хотя трудно отрицать, что та злая шутка очень многое и принесла. Давнее юношеское прошлое, вызванное таинственным нутром шкатулки с нардами, вернулось ко мне яркой вспышкой, будто с треском порвалась обветшалая занавесь, которой я зашторила его от себя самой. Вдруг показалось, что я шагнула в этот английский дом прямо с той старой сломанной балконной галереи дома в Заходском. Пытаясь избавиться от неуместной ностальгии – а как иначе назвать это состояние – спустилась вниз, заварила кофе и с удовольствием выпила его, стоя у ныне целого французского окна и глядя, как ветер шевелит макушки красноватых кустов. Что искал в доме Раскин? Зачем он отправил меня к несуществующей матери Монтгомери? Или я напрасно обвиняю его, и он просто что-то перепутал? Хотелось бы верить в последнее, но не верилось. И я так и не приняла решение – оставаться в доме или переселиться в гостиницу. И когда меня вызовет на беседу мистер Нейтан, инспектор полиции? Как же неловко получилось с этим инспектором – наверное, он проклинал меня всеми возможными английскими проклятьями – не думаю, что ему часто приходится таскать на плечах пятипудовых русских теток, подозреваемых в преступлении. Вернулась в кабинет, куда влекло удобное кресло, ощущение уюта и защищенности, что создавалось массивной старой мебелью, тяжелыми занавесями на окне, и столь же внушительной, старого дерева, наверное дубовой дверью. Достала из шкафа зачитанных «Лангольеров» Стивена Кинга и села в кресло. Я задремала, безуспешно пытаясь вникнуть в смысл событий первой страницы, очнулась, ошалело оглядываясь вокруг, не сразу сообразив, где нахожусь, и сон это или явь. Голова неприятно плыла, как обычно бывает, когда неожиданно заснешь среди дня в не очень удобной для сна позе. Книга лежала на полу, цвет небес за окном загустел, намекая на скорое приближение сумеречного времени. Как короток день в январе! Я подняла книгу, встала, шевеля плечами, чтобы размять занемевшую спину. Долго ли я спала и не пропустила ли полицейский или чей другой звонок? Подошла к двери, потянула ее на себя, и в то же мгновение в который раз за последние дни меня бросило сначала в холод, а потом – в жар, словно я носила с собой передвижной контрастный душ. Дверь оказалась запертой. Я покрутила некрутящуюся ручку и дернула сильнее, чтобы убедиться в очевидном. Захлебываясь ужасом, кинулась к окну, за которым мирно шелестели деревья, и прогуливались две пожилые дамы, в одной из них я узнала миссис Боу. Бросилась обратно к двери, чтобы вновь тщетно попытаться ее открыть. Может, она захлопнулась, когда я плотно закрыла ее? Я несколько раз входила и выходила из кабинета, и каждый раз плотно прикрывала дверь безо всяких последствий, но в центре никелированной ручки имелась замочная скважина и, возможно, механизм сработал. Немного успокоившись, взяла себя в руки, отругав за паникерство и сверхвозбудимость. Что делать? Не ломать же замок в чужом доме. Придется сидеть и ждать, когда меня освободят, но как долго продлится мое заключение? Перспективы вырисовывались отнюдь не радужные.
|