|
Отправлено: 14.07.13 21:48. Заголовок: – Выбор за вами, мис..
– Выбор за вами, миссис Зверева, – равнодушным голосом произнес инспектор. – Я очень виноват перед вами, Анастасиа, – сказал Монтгомери со страстью в голосе. Он был бледен и подавлен, и я не могла оттолкнуть его в столь тяжелый для него момент. Но и подавать надежду мне не хотелось. Хотя, вероятно, я преувеличивала свой потенциал. Может, с его стороны это была просто дань вежливости. Тем не менее, я приняла решение и кивнула Монтгомери. – Да, Джеймс, я понимаю и останусь здесь, на сегодня. Сказав это, я ощутила себя скорее матерью Терезой, чем влюбленной женщиной. Нейтан сухо кивнул и распрощался. Как жаль, подумала я, что знакомство с ним оказалось лишь официальным, и что я, вероятно, больше не увижу его. Хотя, и хорошо, что не увижу. Через несколько минут полицейские и Раскин покинули дом, а мы остались вдвоем с Джеймсом. Собственно, ради этого я и приехала сюда, на этот далекий чужой остров. – Не думал, что вновь окажусь дома, – произнес он. – Весьма благодарен вам, Анастасиа, за помощь, и очень хочу компенсировать ваши переживания. Я была искренне рада, что с ним все в порядке, почти в порядке. Об этом и поспешила сообщить ему, на что он с улыбкой кивнул. Его улыбка немного ослабила мое напряжение. – Прекрасная вещь, – сказал он, взяв брошь. – Великолепная работа, чудесные бриллианты. – Но почему она была спрятана? – осторожно спросила я. – Видите ли, Анастасиа, это требование прадеда, не желавшего разглашения своей тайны. – Понимаю, – кивнула я. – Но тайна уже раскрыта, и я расскажу вам. Но сначала нужно отдохнуть. Меня отпустили из больницы с условием соблюдения покоя, да и вы пострадали. Наверху для вас приготовлена спальня, еще перед вашим приездом. Он проводил меня, но не в комнату под крышей, а на второй этаж, в небольшую, довольно уютную спальню с широкой кроватью, покрытой клетчатым пледом. Проводил и ушел, оставив в желанном одиночестве. Это письмо предназначено лишь для членов семьи Каллиган и их потомков, и содержит подлинную историю моего падения и позора, который я навлек на себя, поддавшись искушению. В 1905 году я служил на руднике в Кимберли в Южной Африке. Однажды, и этот день я запомнил на всю свою жизнь, рабочий принес обнаруженный им огромный алмаз, весом более трех тысяч каратов. Алмаз был столь велик, что поначалу я не поверил в его подлинность и выбросил в окно, но затем, засомневавшись в своей оценке, подобрал, внимательно осмотрел и решил, что, вероятно, он настоящий. В камне имелись трещины, и я, отколов часть, спрятал ее. Алмаз оказался подлинным, но место скола вызвало подозрения, что рабочий похитил его часть. Тот отрицал все обвинения, заявив, что, когда отдавал алмаз мне, никаких сколов на нем не было. Охваченный каким-то безумием и в страхе быть разоблаченным, я отрицал свою вину. Рабочий был уволен, а я неисправимо потерял свою репутацию честного человека. Спустя месяц я покинул рудник и вернулся в Англию, являясь обладателем целого состояния, которое не мог использовать из страха быть разоблаченным. Я узнал, что алмаз преподнесен королю Эдуарду к качестве подарка к дню рождения, и девять самых крупных из частей алмаза украсили регалии и драгоценности королевской семьи, и даже скипетр и корону Британской Империи. Моя же часть алмаза стала моим проклятьем. Тщеславие толкнуло меня на опасный шаг. Я тайно отнес алмаз к ювелиру и тот сделал чудесную брошь. Долгие месяцы я тайно любовался драгоценностью, теша себя сознанием, что обладаю вещью, достойной украшать наряд принцессы. Я подарил эту брошь дочери в день ее бракосочетания, потребовав никогда не носить и передать старшему сыну или дочери. Я надеялся, что по прошествии времени история похищения части алмаза забудется, и мои потомки смогут воспользоваться этой прекрасной вещью. Но дочь ослушалась отца и однажды надела эту брошь. На мою беду брошь была замечена человеком, служившим со мной на рудниках, и он, явившись в мой дом, бросил мне в лицо обвинение в краже, угрожая раскрыть всю историю. Я уговорил его молчать – каким образом, пусть это останется моей тайной. Мне ничего не оставалось, как изъять брошь и спрятать ее навсегда, дабы сохранить честь семьи. Я приобрел шкатулку с триктраком, в которой имелся тайник, спрятал туда брошь, а шкатулку поместил в надежное место, отдав проклятый алмаз воле судьбы и времени. Если моим потомкам или тем, кто будет жить рядом с ними, удастся обнаружить тайник, пусть они поступят так, как подскажет им сердце или совесть, но лучше бы им совсем его не искать. Своей подписью удостоверяю подлинность этого письма, Томас Каллиган, Сентябрь, 14, 1913 года Я долго читала и перечитывала это удивительное письмо, пришедшее из прошлого. Нелегко было вникать в его стиль и разбирать рукописные строки, хотя Томас Каддиган имел ровный и четкий почерк. Джеймс дал мне это письмо на следующий день, когда мы устроились в гостиной после завтрака. Джеймс выглядел намного лучше, чем вчера, видимо, помогли родные стены. Я же тихо переживала из-за отсутствия косметички и прочих необходимых утром вещей. – Это мой прадед, отец моей бабушки, – сказал он, когда я наконец дочитала письмо. – Той, что надела брошь, нарушив предупреждение? – Да, той самой. Томас умер в тринадцатом году, в октябре, от сердечного приступа. Я ничего не знал о существовании этого завещания. Никто никогда о нем не упоминал. – А миссис Клей, как она узнала? – Мачеха… Доротея Клей весьма умная женщина, – сказал Монтгомери с какой-то горечью. – Всегда хотела знать, обо всех и обо всем. Впрочем, совсем неплохо, что она нашла это письмо. Но вот тайник найти не смогла. – А Раскин… он, какое он отношение имеет к вашей мачехе? Почему она рассказала ему? – Раскин… – мрачно пробормотал Джеймс. – Он же ее родственник, дальний. На острове все друг другу родственники. Но я не могу себе простить, что вы, Асья, оказались в такой ситуации. Расскажите, что было с вами. Если, конечно, это не слишком неприятно для вас. Он был сама вежливость, сама учтивость, само сочувствие. – Когда никто не встретил меня в Гатвике, я села на автобус, приехала очень поздно, дверь дома была не заперта, – начала я, стараясь быть краткой, но и не упускать детали. Когда я закончила свой рассказ, Джеймс долго молчал, то ли переживал, то ли что-то обдумывал. Или растерял слова от неловкости положения. – Как все случилось с вами? – брякнула я, чтобы поддержать его и удовлетворить собственное любопытство. – Со мной? – переспросил он, словно очнувшись. – О, это было ужасно! Я уже собирался выехать в Гатвик встречать вас, как появилась эта Хоуп. Сказала, что она сиделка моей мачехи и приехала по ее поручению – та просит срочно приехать. Я впустил ее в дом, объяснил, что смогу быть в Истборне лишь на следующий день, а что дальше… плохо помню. Пока я объяснялся с нею, в дом вошел ее подручный, мне сунули в лицо платок, видимо, с хлороформом. Очнулся в подвале собственного магазина. – А записка? Та записка, что вы написали? – Записка? Не помню. Я не помню, чтобы писал записку, – он виновато посмотрел на меня. Он не помнил о записке, и я не стала расспрашивать его о том, что происходило с ним в подвале, решив, что эти воспоминания слишком тяжелы для Джеймса. Но я бы предпочла продолжать разговор об алмазе и событиях вокруг него. Меня пугало предстоящее объяснение на тему наших с Джеймсом дальнейших отношений или отсутствия таковых. Я изначально сделала ошибку, приехав к человеку, который мне нравился, но не вызывал желания жить рядом с ним. Поддалась заманчивой перспективе попытаться изменить свою жизнь за пределами родной страны, вкусить от сладкого английского пирога, который на поверку оказался горьковатым. Меня пугало, что я не знала, не могла понять, как бы сложилось у нас с Джеймсом, не случись всей этой фантастической истории. Возможно, было бы по-другому, позитивно, без потерь. Но сослагательное наклонение имеет коварство перекидывать события туда, где все происходит иначе. Тут и случилось то, чего я боялась: Джеймс задал вопрос, на который у меня не был готов ответ. – Теперь, когда все позади, вы погостите у меня, Асья? Дадите мне шанс исправить все, хоть отчасти?
|