Кстати: клуб "Литературные забавы"

~~ 5 ~~
В холле было даже слишком тепло. Огромное рождественское полено отгорело свои двенадцать часов во имя удачи на будущий год, и рассыпавшиеся головешки до сих пор источали багровый жар. Миссис Файфетт надеялась, что у слуг достанет ума почистить камин и затопить его после окончания церковной службы – ведь сегодня ожидаются гости. Она забеспокоилась о гирляндах, симметрично развешенных по стенам, вдруг они стали сохнуть от жары, и подошла посмотреть. Но нет: остролист все так же ярко выделялся на фоне темного лавра, плющ вполне натурально оплетал тисовые ветви, и листочки розмарина ничуть не поникли.
Белла заранее достала шестипенсовик из ридикюля и засунула его в перчатку, потом покачала головой, досадуя на себя: ведь служба рождественская, наверняка шиллинг будет лучше. Пока она звенела в сумочке серебром, по лестнице величественно спустилась Джулия, вопрошая по дороге:
- И где этот несносный мальчишка? Ведь знает, что нам идти в церковь пешком, надо выйти пораньше!
Миссис Файфетт, глядя на догонявшего ее Джека Клейверинга, шести футов без малого, пришла к выводу, что "мальчишка" подразумевается не больше, чем "несносный".
- Как же иначе, тетя Жюли, нельзя утомлять лошадей, им предстоит не одна поездка по городу. Позвольте предложить вам руку, тетя Жюли... Вам, тетя Белла...
Галантный кавалер повел своих дам, слева и справа, по вымощенной плитняком дорожке. Как женщина, миссис Файфетт не могла, конечно, судить об университетском курсе; но если это в Оксфорде учат, как за несколько часов постепенно перейти от чопорного "мадам" до сердечного "тетя Жюли" и "тетя Белла", к полному удовольствию собеседниц, образование английской молодежи не пропадает втуне.
В притворе они наткнулись на взволнованного церковного сторожа, поспешно несущего прочь охапку зелени.
- Что случилось, милейший Аксл?
- Ох, мэм, не спрашивайте! Викарий углядел в гирлянде омелу - как туда попала, ума не приложу – и давай проповедовать, что это-де нечестивое растение, и друиды-то его использовали для языческих ритуалов, и как же можно им украшать дом молитвы. Не отступился ведь, пока я всю ее не выдрал, а теперь так неровно, вот незадача!
Дамы покачали головами, Джек прыснул, но тут же утешил сторожа, чей вкус в украшениях столь фатально разошелся с заповедями отцов церкви, звонкой монетой.
- А в светских жилищах омела ведь допускается, правда, тетя Жюли? Весьма полезное растение, я слышал, и для примочек, и для вывешивания на потолке.
- Фи, фи! В моем доме омеле место лишь на кухне, для слуг, а тебе там нечего делать, озорник!
Со всеми его шуточками, заметила Белла, во время службы Джек стоял у скамьи, чинно выпрямившись и произнося ответы ясно и отчетливо, выказывая уважение к церемонии, отличающее джентльмена из старинного семейства.
Когда прихожане высыпали из церковных дверей, желая друг другу веселого Рождества, Джека представили Деннисонам, и снова миссис Файфетт порадовалась за Клейверингов, глядя на его непринужденные манеры, без подобострастной почтительности или фамильярного панибратства. К крыльцу подкатило свежевымытое ландо, мисс Эйпрел, сознавая важность своей миссии, расположилась на подушках, подчеркнуто не касаясь спинки сиденья, и отправилась за зрителями; актеров пообещали доставить в срок, а реквизит уже давно перекочевал поближе к сцене.
Представление решили давать в комнате, о которой никто не знал в точности, для чего она; обшитая дубовыми панелями, увешанная изображениями предков (трудно было определить, чьих – настолько они потемнели), называлась она "портретной", а служила исключительно для вытирания пыли. Именно Белла догадалась: если на два массивных настенных канделябра положить длинную жердь, на нее можно повесить занавес, разделяющий помещение почти точно пополам, и на каждой половине окажется своя дверь, в коридор и в малую столовую, пригодную для переодеваний. Конечно, пришлось переставить всю мебель, но такое Джулию не останавливало никогда.
Мисс Клейверинг устроила экономке допрос с пристрастием, в результате чего давно выцветший комплект штор из набивного коленкора снова увидел дневной свет. Миссис Файфетт вызвалась помочь подготовить занавес – всего лишь подрезать полотнища по высоте и сшить на живую нитку – и снабдить его колечками.
Шить пришлось им с гувернанткой девочек – те занимались изготовлением античных ламп из выщербленных соусников и мечей из деревянных палок и серебряной бумаги; но Белла была рада свести знакомство с кем-то, кто читал все ее любимые книги и разбирал их подробно, не то что Джулия. С ее разрешения Белла одолжила мисс Эйпрел "Чувство и чувствительность", и обе швеи могли всласть обсуждать тонко выписанные характеры и необыкновенный стиль той загадочной леди. Мисс Эйпрел была уверена, что лучшие книги автора еще впереди, и Белла склонна была с ней согласиться.
К великому моменту все было готово: повешен занавес, расставлены кресла в партере и стулья позади для слуг (которым разрешили в ознаменование Рождества посмотреть представление), начищены и заправлены лампы, с величайшими предосторожностями доставлено фортопьяно из зала. Малой столовой не пользовались уже несколько дней: она превратилась в хранилище самых ярких костюмов и экзотических вещей.
А вот и дворецкий возвестил прибытие первых гостей. Девочки стеснялись и жеманились, пытаясь по-взрослому поддерживать светскую беседу в гостиной; но добродушный Джек, то задавая вопросы одной, то любезно соглашаясь с другой, и улыбаясь всем остальным одновременно, взял на себя роль гостеприимного хозяина. Когда мисс Эйпрел привезла под своим крылышком еще один выводок, мисс Клейверинг торжественно послала Викерс спросить, можно ли занимать места в зрительном зале, и дворецкого – зажечь там лампы и свечи.
Все расселись в благоговейной тишине и с самым лестным выражением ожидания уставились на закрытый занавес. За ним продолжалась непонятная беготня и перешептывание, но наконец зазвенел колокольчик, и по сигналу миссис Файфетт заиграла "Bandinerie" Баха, что выбрали в качестве краткой увертюры.
Занавес разошелся, представив взору величественную королеву Зенобию в блистающей золотой бумагой короне и мантии с бисерным узором. Перед ней стоял принц Константин в плаще, пышном тюрбане, завернутом кое-где вместе с волосами, - и в высоких сапогах. Носки набили сеном, голенища под отворотами подвязали бечевкой, и теперь Лиззи могла по-настоящему вжиться в образ. Правда, сесть в них было невозможно, но тут уж приходится выбирать, и разве не должен почтительный сын стоять при матери?
Королева перечислила все государственные причины, по которым следовало заключить брак с принцессой Ириной, со всей неотразимостью и выразительностью таблицы умножения. От принца заинтригованные зрители узнали только, что сердце его не занято, что он повторил разными словами в самых изысканных монологах. Через подобающее число речей появился вестник, ведя за руку стройную фигуру, скрытую шелковым покрывалом, с объявлением, что принцесса посылает королеве в подарок рабыню. Королева хозяйственно спросила: "Что можешь ты делать, дитя мое? Ты слишком прекрасна и нежна, чтобы носить тяжелую урну с водой или собирать фрукты"; на что получила ответ: "Я могу плести венки, госпожа; играть на арфе и петь сладостные песни; могу приносить тебе вино и заботиться о твоих цветах. Я могу быть верной и преданной, и никакое задание не будет слишком тяжким для твоей благодарной рабыни Ионе".
Тут занавес закрылся, и публика перевела дыхание, грызя конфекты и делясь мнениями о достоинствах пьесы. Лакей тихо обошел комнату, снимая нагар со свечей.
Во втором акте принц Константин неожиданно тяжко заболел, и лишь волшебный цветок из мрачного ущелья мог принести спасение. Ионе, движимая любовью к принцу, решилась его сорвать. Занавес закрыли и принялись что-то устраивать за ним с громким стуком, так что Белле пришлось дважды проиграть "Воробья и голубку" Пёрселла. Но когда все увидели, какой шедевр театрального художества воздвигся перед ними, никто не пожалел о задержке. Из поставленных друг на друга столов и стульев, искусно задрапированных черной материей, на сцене возник вход в самое темное и сырое ущелье, какое только может представить воображение человеческое. Между нависающими скалами виднелся цветок из бордовой тафты, подсвеченный лампой для лучшей видимости. Ионе храбро пробиралась к нему, то и дело замирая от завываний призраков в бесформенных одеждах. Кажется, и Джек подвывал со своего места.
Принц благополучно выздоровел, но на несчастное королевство свалилась новая напасть: турецкие войска надвигались на Византию, неся горести и разорение. Белла расправила пальцы: "Британский Орфей", конечно, превосходный сборник, и знала его она почти наизусть, но для такого случая решилась на "Rondo alla turka", чувствуя, что сможет отдать должное блистательной мелодии Моцарта.
Предводитель турок - следует признать, очень эффектный в шальварах на стройных ножках - вступил в бой с принцем Константином. Не кто иной как миссис Файфетт сумела уговорить Марию выступить в этой роли; оказалось, что главным препятствием было рисование усов жженой пробкой, которая выглядит нелепо, а смывается плохо. Когда Белла собственноручно свернула для нее роскошные усы из черного крепа, Мария перестала возражать и даже согласилась "для вида" помахать ятаганом. После беспощадной словесной баталии принц поразил противника мечом и с видом триумфатора поставил на поверженный труп ногу в высоком сапоге.
В антракте Белла играла песню Пёрселла на шекспировские слова: "О музыка, ты пища для любви", а на сцене расставались навек Константин, обреченный жениться на принцессе, и рабыня Ионе. После слов принца: "О, если моя жертва вызовет у тебя хотя бы нежную мысль, хотя бы добрую память о том, чью жизнь ты украсила на столь краткое время. В моем одиночестве сладостные воспоминания о тебе поддержат и порадуют меня; я все вытерплю ради тебя. Прощай!" – Белла отчетливо слышала всхлипывания из уголка горничных. А после ответа Ионе: "Позволь мне попросить у тебя прощения за то горе, что тебе принесла. Пусть все счастье мира будет навек твоим. Но, если другие отвернутся от тебя, в час горести вспомни о верном сердце, которое никогда тебе не изменит. Да благословят тебя боги! Вот мое последнее желание, последняя молитва. Прощай!" – не выдержали и дочери джентльменов.
Было объявлено, что статуя принцессы Ирины установлена в королевском павильоне, и принцу надлежит вспомнить данное им торжественное обещание. Белла сопровождала приготовления "Прибытием царицы Савской" Генделя. Каково же было всеобщее изумление и радость, когда статуя внезапно ожила, принцесса Ирина сошла с пьедестала и оказалась самой Ионе. Пока Хелга объясняла и так понятное, зачем принцессе понадобился этот маскарад, зрительницы успели осушить слезы и вознаградили актеров щедрыми аплодисментами.
После спектакля мисс Клейверинг пригласила всех выпить чашку чая. Джек опять помогал рассадить гостей, и, когда он церемонно вел разрумянившуюся мисс Деннисон на почетное место рядом с хозяйкой дома, Белла – совершенно случайно – услышала:
- Позвольте просить вас оставить за мной первый танец.
- Разве будут танцы?
- Сегодня нет; но скоро вы станете выезжать, мы встретимся на вашем балу, и я напомню вам.
Какой ответ дала мисс Деннисон, миссис Файфетт так и не узнала.
Оживленная беседа была в разгаре, плум-пудинг и бланманже исчезали с заслуженной быстротой, как вдруг в гостиную вошел дворецкий и, наклонившись к уху мисс Клейверинг, сказал что-то, указывая на дверь. Та с улыбкой кивнула, встала и подала всем знак следовать за ней.
Еще не выйдя в холл, Белла поняла, что пришли славить Рождество.

Звенит позёмка по земле,
Мы стынем здесь, а вы в тепле,
Мы в этот поздний зимний час
Пришли сюда поздравить вас.
Радость утром встретит вас!

Гудит от ветра ветхий хлев;
Соломой ноги отогрев,
Мария медленно встаёт,
Родился Тот, Кто нас спасёт!
Радость утром встретит вас!

И миру ангел возвестил:
«Родился Тот, Кто нас простил,
Над нами будет благодать
Звездою вечною сиять».
Радость утром встретит вас!

Занавес

Веселого Рождества и счастливого Нового года!