Кстати: клуб "Литературные забавы"

Даю... (Ох, сыро все, по-моему)

… Она приходила в себя медленно и трудно, будто выключатель в ее голове был неисправен и не срабатывал. Она поворачивала голову – чуть-чуть, на полсантиметра, и волна дурноты снова накрывала ее с головой, а сознание отрубалось, потом – опять тяжелое отрезвление, и опять – дурнота.

В одно из просветлений она увидела над собой лицо. Где-то она его видела, этого человека, когда-то в другое, доброе и светлое время своей жизни в одну из белых, белоснежных полос… Но кто он, этот человек, в памяти никак не проявлялось, и она отключалась опять. Потом она сквозь забытье слышала чей-то быстрый разговор. Слова отдавались в голове сплошным шумом, смысла сказанного она никак не могла понять и повернулась, снова ухнув в небытие.

В следующее пробуждение она отчетливо услышала:
- А ты не слишком перестарался? Еще концы тут отдаст, будет нам и бизнес, и кофэ, и какава с чаем.
В ответ чей-то ленивый и хриплый голос произнес:
- Да ладно! Девка здоровая, а доза – на куренка. Очухается, живей нас с вами будет. Не парьтесь, все окейно!
Маша со стоном повернула голову и в просвет между ресниц увидела две смутные тени, склонившиеся над ней.
- Маша! Слышишь меня? Эй, Маш!
Она поморщилась от накатившего приступа тошноты и потянула руку к лицу. Рука казалась чужой, пальцы – ватными, кожа на лбу – скользкой и холодной, как у лягушки. Она потерла глаза и, открыв их, в слякотной мути увидела тех, кто стоял сейчас возле нее.
- Пить. – Ей показалось, что она громко это сказала, в действительности же из горла вырвался только нечленораздельный сип.

Один из мужчин, стоявших возле нее, склонился ниже и грубо гаркнул:
- Че ты там пищишь?
Второй одернул первого и тоже склонился к ней:
- Что ты хочешь?
- Пить. – На этот раз у нее получилось более-менее членораздельное слово.
- Держи, - перед носом у нее возникла потертая пластиковая бутылка с водой, и Маша кое-как приподнявшись, отчего ее снова замутило, припала к горлышку пересохшими губами.
- Ну, че, очухалась?
Она кивнула, комната опять поехала вбок, и она прикрыла глаза, чтобы остановить карусель.
- Маша, говорить можешь?
- ...
- Что? – видимо тот сип, который издало ее горло, сложно было принять за человеческую речь. – Слышь ты! Давай!
Она поднапряглась и опять выдавила какие-то нечленораздельные звуки.
- Да какое там – говорить! Она, черт возьми, едва дышит! Ну, Кран, если ты мне испортил все дело, Мадам с нас живьем шкуру сдерет. А я с тебя, повторно.
- Да чё вы! Еще надо подождать чуток. Очухается, ничё!
Ее оставили в покое, и она опять то ли задремала, то ли потеряла сознание.

Они вернулись через какое-то время и снова затеребили ее своими вопросами: можешь говорить, не можешь говорить. Опять один ругался и орал на другого, что тот сломал ему всю игру, и грозил переломить тому шею, и тот оправдывался, и все это било по ушам, отдавалось в голове болью, сверлящей мозг, и Маша невольно застонала, а ее мучители, кажется, даже обрадовались, приподняли ее и подоткнули какие-то подушки ей под спину.
- Маша, ты меня слышишь?
- Да. - На этот раз она вполне справилась с голосом, с губами, с чуть замедлившейся каруселью, на которой каталась ее голова.
- Здорово. Так. Теперь давай открой глаза.
Перед ней в полумраке колыхалось лицо, расплывающееся большим белым блином. Маша никак не могла сфокусировать взгляд. Неожиданно на лицо полилась вода, и она резко вдохнула. Глазам полегчало сразу, и она, поморгав, неожиданно поняла, кто был перед ней.
- Тарзан...
- Что? – ее мучитель недоуменно скривился и, повернувшись, к другому, пробормотал. – Какой еще Тарзан, она что, бредит?
Второй только пожал плечами.
- Это ты тогда... нашу машину...
- О! – он даже обрадовался. – Вспомнила! Супер! Ну, раз вспомнила, значит, понимаешь, что шутить я не буду, так?
- Да... – она опять прикрыла глаза, которые защипало от навернувшихся слез. Ей страшно жалко вдруг стало себя.
- Но-но! – прикрикнул на нее «Тарзан». – Давай-ка без этих бабских штучек! Я тебя предупреждал, чтобы ты не лезла, куда не просят? Предупреждал. Говорил, что это не твоя игра? Говорил. Ты полезла? Полезла.
- Что... что ты хочешь? - проскрипела Маша.
- Я! – Тарзан вдруг развеселился. – Ошибаешься. Хочу не я. И не от тебя.
- Я не понимаю...
- Ничего, я объясню. – Он склонился ближе, и на нее повеяло запахом табака, от которого желудок опять болезненно сжался, и карусель качнулась. - Значит так, Мари. Твой большой друг господин Крутов, я полагаю, не захочет, чтобы тебе было плохо. Поэтому он постарается тебя вытащить из... неприятностей. Мы на это пойдем. С радостью.
- Что взамен?...
- Ну, до чего приятно работать с умными девушками, - осклабился «Тарзан». – А взамен нужна всего лишь его строительная контора, его «Монолит» драгоценный. Я думаю, цена за такую девушку, как ты, вполне приемлемая, не правда ли?

Маша опять закрыла глаза. Все и так стало понятно, как только она увидела перед носом эти легкомысленные «тарзановские» кудряшки. Она здесь только потому, что их роман с Платоном стал слишком заметен в их таком тесном, как выяснилось, городе.