Отправлено: 03.05.14 18:18. Заголовок: О спящей принцессе замолвите слово - 3
Полтора года назад я решила переделать свою сказку "В поисках принца", но так увлеклась, что... от прежней осталась только первая фраза.
Получилось нечто соврешенно новое и... почти в пять раз длинее.
Потому мне бы очень хотелось представить новую сказку на суд форумчан - узнать ваше мнение о сем опусе, выслушать критические замечания и, может быть, советы и возражения.
Отправлено: 11.01.16 19:23. Заголовок: Раскисшая от ночного..
Раскисшая от ночного дождя дорога, еще не успела просохнуть, хотя умытое солнце ярко светило с высокого неба, по которому неугомонный пастух-ветер гнал стада белоснежных облаков. Знакомые места, мелькали перед глазами, преображенные сиянием нежной зелени молодой листвы.
Но Шаулу было не до окрестных красот. Ни близость родных мест, ни свежесть весеннего утра не занимала его. Отказ Саттена, слова Сони, вмешательство Бруно – события сегодняшнего утра казались ему жестокой, граничащей с предательством, несправедливостью. Он выскочил из гостиницы как ошпаренный – он не мог, не хотел находиться с ними рядом, видеть их счастливые лица, слышать их воркующие голоса! – и поскакал к Заколдованному замку. Но что ему там делать без принца?! "Иди к ней!" – словно насмешка вдогонку. Чем он поможет беспробудно спящей Элизе? Всем этими людям, что заснули вместе с ней?!
Но он продолжал гнать коня в Заколдованный замок, хоть у него и не было ответов. Сегодня последний срок – день рождения Элизы. Он не смог найти для нее принца, но он не оставит ее один на один со смертью. Он будет рядом. Возьмет ее за руку, поцелует и… – чем черт не шутит?! – может, совет Сони, при всей его невероятности, окажется не так уж и глуп? Теперь по крайней мере он ничем не навредит, не отяготит ее участи – куда уж хуже?!
Шаул придержал коня и въехал в лес. Темные сосны и косматые ели упирались верхушками в небо, цепляя пушистые облака. Пахнуло разогретой хвоей и топленой смолой. Темная чаща расступалась перед ним широкой просекой. Кому понадобилось прорубать ее в Заколдованном лесу, куда жители окрестных селений и носа не смели показывать?
"Да не все ли теперь равно?" – раздраженно отмахнулся он и направил коня вглубь чащи.
Широкая в начале, просека постепенно сужалась, но до конца так и не сомкнулась, доведя его до самого замка. Сегодня он легко угадывался, возвышаясь между деревьями и кустами мрачной серой громадой. Глухая тишина окутывающего его сумрачного тумана не позволяла ни единому звуку нарушить проклятый сон его обитателей. Гнедой тревожно заржал, неспокойно перебирая ногами. Остановив коня у чернеющего среди голых кустов крушины подвесного моста, Шаул спешился. Но дальше Гнедой не сделал и шага.
– Да что с тобой?! – раздраженно прикрикнул на коня Шаул, хлопнув по крупу, но тот лишь упирался, вырывая поводья. – Чего ты боишься?
Скосив на него жалобный темный взгляд, конь тревожно заржал.
– И ты туда же, – вздохнул Шаул и, привязав коня, направился в замок один.
Он осторожно ступал по покрытым седым мхом, обветшалым доскам. Казалось, прошли не месяцы, а многие годы с тех пор как он проходил здесь последний раз. Скрип проржавевших петель калитки разорвал ватную тишину пронзительным тревожным визгом. Стражник, раскинув ноги, бессильно развалился у ворот, и его храп теперь больше походил на предсмертный хрип. Шаул в ужасе отшатнулся от несчастного и чуть не налетел на перевернутую Тимом бочку, но та не покаталась по мощеной дороге, упершись в рассыпанные камни разрушившейся лестницы, некогда ведущей на стену. На покрытой трещинами крепостной стене тут и там зияли, словно пустые глазницы, темные пустоты выпавших камней. Деревянный скат галереи прогнил и провалился, свисая черными крыльями громадной мертвой птицы. Замок разрушался, а его обитатели, напоминавшие до отъезда Шаула застывших марионеток, оглашавших стены замка беспечными раскатами храпа, теперь, безвольно повалясь, словно брошенные тряпичные куклы, издавали сдавленные хриплые стоны. Всюду виделись посеревшие измученные лица, с бессильно отвалившимися челюстями и темными провалами раскрытых ртов – смерть не просто подступила к стенам замка, она прорвала осаду.
Ужас ледяной хваткой стиснул сердце. Шаул бежал к королевскому дворцу, не оставляя надежды, что тень смерти еще не коснулась Элизы.
– Только не ты, только не ты, – как заклинание шептал он, будто слова могли изменить ее участь.
Вот и круглая площадь с фонтаном, донжон – он бегом поднялся по широкой дворцовой лестнице и, быстро проскользнув мимо лежащих повсюду тел несчастных придворных, остановился только у заветной двери. Сердце выскакивало из груди, страх свел судорогой желудок, закоченевшие пальцы едва ощущали гладкую латунь ручки.
– Элиза, – прошептал Шаул, и прислонился покрытым испариной лбом к завиткам деревянной резьбы двери.
Та бесшумно отварилась, и он шагнул внутрь. На роскошном ложе лежала гордая принцесса, даже скорбная неподвижность ее была преисполнена королевским величием. Шаул в нерешительности замер у изголовья кровати, силясь угадать в холодном лице черты своей нежной возлюбленной. Но принцесса совсем не походила на нее.
– Эли... – обратился он к ней, но имя застыло на губах – оно не могло принадлежать этой мраморной статуе.
И он должен поцеловать ее? "Если она не проснется от твоего поцелуя, она не проснется, даже если тысячи принцев поцелуют ее", – сказала Сони. Глядя на принцессу, трудно было представить, что хоть чей-то поцелуй может растопить этот лед. Но другого способа он не знал. "Будь, что будет", – Шаул робко прикоснулся губами к плотно сжатому рту принцессы. Он уловил ее слабое дыхание, но губы не дрогнули, не приоткрылись навстречу, оставаясь безжизненными и немыми. Ни один мускул не дрогнул на ее застывшем лице, не поднялась в свободном вздохе грудь. Его поцелуй не разбудил принцессу. Он все еще вглядывался в ее лицо в безумной надежде отыскать хоть какой-то знак пробуждения, но надменная принцесса оставалась безучастна к его стараниям.
Он был нелеп и жалок. Он был почти уверен, что в приподнявшем ее бровь изломе появилась презрительная усмешка. "Прочь!" – подстегнуло уязвленное самолюбие, но на пороге остановился – оставить ее одну дожидаться собственной смерти он не мог.
Шаул подошел к камину, в его холодном чреве до сих пор аккуратной горкой лежал пепел сожженного им колдовского свитка. Как давно это было! Тогда ему и в голову не пришло будить самому принцессу. Бруно прав: путешествие вскружило ему голову, он попросту забылся. Принцы, рыцари, поединки... Он решил, что среди равных. Но даже нищий мальчик оказался выше него.
Чтобы целовать принцесс, надо быть принцем, как Саттен. "Я был влюбчив, и девушки не отказывали мне". Кто бы сомневался? Вот только Шаул не мог похвастаться ничем подобным. "Ты тыкаешься в меня, как кутенок", – дразнила его Аделина. Как кутенок! Проклятье. Что и говорить, даже Элька предпочла Тима. Да и Сони. Бросала ему в лицо, как обвинение, что он не влюбился в нее, а сама выбрала Саттена.
Шаул уныло разворошил сапогом кучку пепла. Глупо было надеяться, чтобы любовь, обретенная в каких-то эфирных сферах – да и было ли это? – сможет иметь силу в реальном мире. Стоит только взглянуть на лицо принцессы, чтобы увериться – ее высочество предпочтет смерть поцелую простолюдина. Холод в комнате принцессы был поистине могильным. Он, нащупал рукой футляр с огнивом и, сняв его с пояса, принялся зачем-то разводить огонь.
– Разве этим теплом согреешь ее? – вздохнул Шаул.
Его любовь оказалась бессильной, явив все тщету его мечтаний. Не откажись Саттен, он так бы и остался в плену своих иллюзий.
Вот только не пугай! Итак, принцесса не проснулась - пока. Юлия пишет:
цитата:
Чтобы целовать принцесс, надо быть принцем
Ну вот это он зря. Мужал, мужал и все никак не возмужает со своим уязвленным самолюбием. Очень может быть, что именно из-за этого его поцелуй не разбудил Элизу, а не потому, что он не принц. Характера не хватает и уверенности в себе.
Почему-то ожидала что-то подобное. Может, Шаул не вложил в поцелуй любви? Хотя, в основе все же был поцелуй принца. Любящего принца или просто принца? Или принца любви? Или Траум где-то рядом с его оставшейся частицей?
Да, никак. Но ведь здесь не только уязвленное самолюбие - против Шаула и явное нарушение прописанного правила, и умозрительность их любви. Ведь думать, писать, вспоминать - это одно, а жизнь во плоти - совсем другое. И эти два пласта могут никогда не пересечься. ("Они любили друг друга долго и нежно... ", а при встрече «друг друга они не узнали».) Примирить нашу внутреннюю жизнь и внешнюю совсем не всегда получается. Они постоянно находятся в некотором диссонансе...
Хелга пишет:
цитата:
Может, Шаул не вложил в поцелуй любви?
Вполне вероятно. Он же пытался целовать по сути совершенно чужую ему женщину.
Хелга пишет:
цитата:
Хотя, в основе все же был поцелуй принца. Любящего принца или просто принца?
Принца имеющего право и желание – не знающего сомнений. Ведь для принца нет никакого разделения образов - кого видит, того и целует.
Хелга пишет:
цитата:
Или Траум где-то рядом с его оставшейся частицей?
Траум о поцелуе и не думал (по крайней мере об поцелуе принцессы), он просто мог разбудить принцессу без принца.
Отправлено: 14.01.16 16:14. Заголовок: Огонь разгорался, об..
Огонь разгорался, облизывая поленья, приготовленные сотню лет назад. В теплом свете пламени блеснула выгравированная на кресале надпись: "Я в каждой высеченной тобой искре".
– Аделина, – хмыкнул Шаул.
Поэтесса, художница, блестящая красавица-аристократка. Она забавлялась его восторженной мальчишеской страстью. А он не мог поверить свалившемуся на него счастью: небожительница, расположения которой добивались самые блестящие кавалеры, снизошла до него, мальчишки-студента первой ступени! Он был готов бросить к ее ногам даже обожаемую философию и решил уступить настояниям отца – только бы получить возможность жениться на ней.
– Шаул, какой ужас! – расхохоталась Аделина своим переливчатым смехом. – Я никогда не выйду замуж за скучного сухаря-законника, и тем паче лекаря, который копается в кишках мертвецов. Фу, какая гадость! Нет, нет, милый, ты будешь философом, самым романтичным философом на свете. А я буду излагать твою философию в стихах и на полотнах. – Я не смогу содержать тебя, – нахмурился он. – Глупости! Брак – это ловушка для творческих людей, и нам он не подходит.
А пару месяцев спустя она стала баронессой фон Шток – так быстро изменились ее взгляды. Он тяжело переживал разлуку с нею. Но больнее всего ранило пришедшее осознание того, что он оставался для нее лишь капризом, игрой. Находиться в общепринятых рамках Аделине было попросту смертельно скучно.
Теперь он влюбился в принцессу. Его идея брака с Аделиной оказалась просто верхом премудрости по сравнению с настоящим положением вещей. Шаул оглянулся на ложе принцессы. Неровный отсвет пламени, казалось, оживил ее черты, чуть смягчив их. Сегодня день ее рождения. Он подошел ближе. Твердая поверхность затканной серебряной нитью и украшенной самоцветами парчи, словно броня покрывала принцессу до самого подбородка, открывая только лицо и кисти. Он узнавал эту гибкие пальцы, тонкие ручейки голубоватых вен, маленькую родинку между костяшками среднего и указательного пальцев, чуть склоненный к безымянному мизинец. Шаул взял ее за руку, поглаживая холодные пальцы, и, наклонившись, согревал их дыханием. Сколько раз он ласкал их?
– Во сне, – горько возразил он сам себе.
Прикрыв глаза, Шаул уткнулся лицом в шелковистую мягкую ладонь, почувствовав ее тонкий родной аромат, блаженно вдохнул и поцеловал. Ее пальцы вздрогнули? Нет, это вздрогнул пол, и задрожали стены.
– Не может быть, – оторопело оглянулся Шаул и закашлялся, вдохнув поднявшуюся в воздух пыль. – Я не оставлю тебя здесь, – он решительно поднял принцессу на руки.
Дворец дрожал и рассыпался штукатуркой. Трещали дубовые балки, гудели лестницы, раскачиваясь, скрипели двери, со звоном лопались и рассыпались стекла, грохотали упавшие подсвечники. Им удалось выбраться из дворца, но снаружи дело обстояло не лучше. Все ходило ходуном и рушилось, забрасывая обломками и пылью бессильно лежащих людей. С крыш сыпалась черепица, взрываясь у ног фонтанами осколков. Шаул торопился к воротам. Уворачиваясь от грохотавшим по камням мостовой бочкам, он рассеивал шпильки и драгоценные заколки из прически принцессы, когда деревянная надстройка одного из домов обрушилась перед ним, рассыпая щепы и утварь. Шаул притормозил, успев укрыться в переулке.
Задыхаясь от пыли, он закашлялся и уперся взглядом в знакомую девочку с кошкой. Бедняжка все также сидела на крыльце своего дома, низко склонившись к своей любимице. На его глазах нагруженная глиняными горшками тележка стронулась с места и, тяжело качнувшись, стала медленно заваливаться на бок – еще мгновение и она погребет под собой и девочку, и ее кошку. Он рванул к тачке и едва успел отпихнуть ее ногой. Та с грохотом перевернулась, рассыпая инструменты и горшки.
Он не мог оставить девочку погибать. И не мог унести их обеих. Шаул опустился на крыльцо рядом с маленькой хозяйкой кошки, упершись взглядом в перевернутую тележку. Возможно, идея была глупа, но у него не было времени на раздумье.
– Тележка садовника – не самый изысканный экипаж, ваше высочество, но не хуже телеги с отходами, в которой вы в детстве убежали из дворца, – усмехнулся Шаул, воспоминая путешествие в зловонной повозке – может быть, конечно, это все игры его воображения...
Шаул уложил в тележку принцессу, всучив ей в объятия девочку с кошкой. Растрепанная принцесса в столь неподходящем экипаже, да ко всему в столь тесном соседстве с кошкой уже не выглядела надменной, скорее растерянной и даже смешной. Но надо было торопиться. Вихрь разрушений гнался за ними, разметывая строения, перегораживал дорогу, словно не желал выпускать их из рушащегося замка.
Спасаясь от грохнувшей каланчи, Шаул нырнул в кривой тупичок. Они убереглись, но деревянная громада, упав, завалила обломками всю улицу – теперь даже единственное колесо тележки не протиснется между обломков, заваливших переулок. Недолго думая, Шаул на руках перенес девочку в безопасное место и поспешил за принцессой – и так раз за разом он переправлял своих подопечных пока, оказавшись в узком коридоре внутренней крепостной стены замка, они не попали в ловушку. Обрушившееся перед ними строение подняло столб пыли, завалив проход и оставив лишь небольшой лаз под аркой, в него он мог протиснуть девочку, с трудом мог пролезть сам, но для принцессы – пропади пропадом старая мода на жесткие, словно металлические латы юбки! – места не хватало. Шаул бросился расчищать лаз, но едва успел отпрянуть, когда с глухим стоном передняя часть арки обвалилась, погребя под собой весь проход. Они оказались запертыми с двух сторон обвалами, а по бокам – оставшимися целыми крепостными стенами.
Он мог бы подтянуться на сохранившейся деревянной балке и попробовать по ней подняться на стену, но ни одну из своих спутниц ему туда не поднять. Шаул вытер пот с лица, и повернулся к принцессе и девочке. Они лежали на груде камней, беззащитные и потерянные. Подойдя к своим спящим спутницам, он опустился между ними на камни. Лишенная пышной прически, с испачканным пылю и грязью лицом, в растерзанной одежде, принцесса гораздо более походила на его возлюбленную. Шаул осторожно приподнял и положил ее голову себе на плечо. Рассыпав локоны, Элиза доверчиво покоилась на его груди. Он дотронулся губами до ее волос. Сквозь запах пыли ясно чувствовался их ромашковый запах, – он так часто вдыхал его в своих снах… Шаул сдул с ее лица песчинки, коснулся щеки и провел по подбородку, чуть приподняв его. Прежде плотно сжатые губы разомкнулись, блеснув белизной зубов.
– Элиза, – прошептал Шаул, не сводя глаз с нежных губ.
Он знал их сладость, и не желал отдавать ее кому бы то ни было, тем более смерти. Целуя ее, он перестал замечать грохотавший вокруг кромешный ад. Мир рушился, а Шаул прикрыв глаза, чувствовал только вкус губ Элизы, ее дыхание, прохладный шелк ее кожи, нежное прикосновение пальцев, ворошивших его волосы. Его сон стал реальностью, или реальность – сном. Не все ли равно…
Он очнулся от звонкого "апчхи".
– Ох, батюшки! – воскликнул детский голосок.
Шаул открыл глаза и онемел, встретившись с ярко-синим взглядом принцессы.
Так что же произошло? Включились чувства и действия, и дело пошло на лад?
Всегда лучше понимать, кого и зачем целуешь. apropos пишет:
цитата:
Или от грохота разрушающегося города
Не без него, конечно. Конец света, жизни, времени - да, собственно, само ощущение конца, а тем паче его катастрофическая реализация, несомненно, позволяют избавиться от ненужного хлама нагромождений, закрывающих обзор.
Элиза открыла глаза. Свет ослепил так же, как еще недавно слепила полная тьма – непроглядная, сквозящая холодом темнота, так что озноб тряс дикой лихорадкой. Лишь крошечный мягкий комочек в ладони – его тепло едва заметными мерными толчками заставляло отступать холод и разбегалось волнами, согревая. А потом сквозь заткнувшую уши тишину послышалось едва различимое шуршание, хриплый скрип, щелчок, и снова – шуршание, хриплый скрип и щелчок. Словно башенные часы. Они замолкли, издав напоследок глубокий протяжный звон, и где-то заклубилась неясная мешанина звуков – гром, гроза, шум рыцарского турнира? – не разобрать, словно звук доносился из-за множества запертых дверей. Внезапно ворвавшийся ветер разорвал пустоту, закружил, растрепал темные путы, раскидал, развенчал, распахивая одну дверь за другой. Оглушительный звон, удушающий запах пыли, тяжесть затекшего тела, острый камень под левой ступней, шероховатость переплетения ткани, губы...
Расплывчатым пятном проявлялось лицо склонившегося над ней человека. "Принц!" Элиза дернулась, отпихнула его непослушной рукой и неловко вскочила на ноги, едва удержав равновесие.
Глаза слепо таращились в раскаленную лаву текущего света. Земля под ногами ходила ходуном, перекатываясь острыми каменными глыбами. Вязкий, словно густой кисель, воздух распирал грудь, не давая свободно вздохнуть. Звуки – шум ветра, перестук гальки, мяуканье кошки и детский всхлип, – обретши тяжесть медных колоколов, пронзительно звенели, раздирая слух, и гудели, сотрясая ознобом. Элиза зажмурилась и отступила перед свинцовой тяжестью ослепляющей, оглушающей массы встретившей ее яви.
Она открыла глаза, почувствовав на лице спасительную тень – принц стоял перед ней, заслонив от безжалостного света. И она наконец смогла разглядеть его лицо. Это был не Марк Саттенский. "Шаул?.." Она ошарашено вглядывалась в черты, которые отчего-то мало походили на знакомый образ. Настороженный хмурый взгляд, припорошенные пылью волосы – он действительно похож на Маллоя, а не на самого себя. Почему он молчит? Она и сама не могла вымолвить ни слова. А обретшее вес время разгонялось, двигаясь все быстрее – его скорость оглушительным стуком отсчитывало ее собственное ставшее слишком плотным сердце, – а они молчали, и это молчание скапливалось, словно песок в стеклянной колбе часов, вырастало горами, громоздилось дюнами, тяжело пересыпалось в неверные песчаные топи.
– Сударь, сударыня, – девочка сделала неловкий книксен, балансируя на груде камней. – Как же мы отсюда выберемся?
Элиза вздрогнула, скривившись от пронзительного звона ее голоса. Вопрошание девочки пробудило и Шаула – он поспешил поклониться Элизе, но затем обернулся к малышке.
– Самое главное, милая, что ее высочество и ты проснулись. И разрушение замка, как видно, нам уже не грозит.
Элиза изумленно вслушивалась в звучание его голоса – в нем не было ничуть всеобщего надсадного звона, – его бархатная глубина, лаская измученный слух, разбудила какой-то камертон внутри нее. И он отозвался мягким утешительным тоном.
– Ее высочество? – девочка изумленно округлила глазки и, приоткрыв ротик, уставилась на нее, но, спохватившись, сделала книксен.
Шаул заботливо стряхнул с чепчика и плечей девочки песок. Та звонко чихнула, и, переведя на него взгляд, поднялась на носочки, чтобы дотянуться до его уха. Он улыбнулся и наклонился к ней.
– Но ее высочеству надобно во дворец, – услышала она писклявый шепоток девочки. – Если ее высочество пожелает, я смогу по той балке, видишь, она лежит чуть ниже остальных, до нее можно дотянуться, – он наклонился к девочке и показал ей куда-то за спину Элизы, – выбраться отсюда и приведу помощь. – А почему вы раньше так не сделали? – нахмурив лобик и по птичьи склонив головку к плечу, девочка смотрела снизу вверх на Шаула. – Вы спали. Даже твоя кошка… – Мурфи, – деловито поправила девочка. – Даже Мурфи спала. Я не хотел оставлять вас одних, – развел он руками.
Девочка с пониманием кивнула.
– А почему мы спали в Овечьем переулке? – ее любопытство было неиссякаемым. – Нам почти удалось добраться до ворот…
Элиза слушала Шаула – его голос ничуть не изменился, оставаясь таким же, как она его знала и помнила, – и все становилось понятным, определялось, наполнилось смыслом. Отдаленный уголок замка, где она оказалась вместо дворцовых покоев, и окружающие их руины, и пыль, запорошившая платья – она все еще клубилась над развалами камней, и даже пристающая с расспросами девочка – все сложилось, обрело свое место и значение. Поцелуй Шаула победил проклятие колдуньи, грозившее похоронить обитателей замка под руинами. Шаул спас всех – и ее, и маленькую надоеду. Не принц, не феи, а Шаул!
Словно она нашла правильный ответ, отгадала загадку или получила ключ – звуки присмирели и откатилась, уняв свой гомон. Явь смирила свою массивную тесноту и расступилась, освободив для нее место. Кошмар рассеялся – она наконец проснулась.
Элиза ощутила прозрачный аромат весеннего утра и подставила лицо теплому лучу. Как щедро плещет светом солнце! Как сладостно переливается звон птичьих трелей! Как раскошен сапфир высокого небосвода! Цвета, запахи, звуки пьянили, наполняя душу неизъяснимым восторгом. Шаул! Ее герой, ее рыцарь. С чего вдруг она не узнала его? Как он грациозен, как непринужденно красив в этом платье – пусть его покрывает пыль, воротник смят и разорваны манжеты, зато с каким небрежным изяществом его рука лежит на кованой рукояти тонкого меча. Какое обаяние и такт – а ведь он беседует с простой маленькой девочкой! "О, Шаул!" Сердце спешило наверстать упущенное, восторженно захлебываясь ярко-алой кровью.
– Вы шутите, сударь?! – звонкий голосок девочки ворвался в хрустальный вихрь ее эйфории, выхватив из него Элизу. – Рыцари, – девочка указала пальчиком на меч Шаула и назидательно произнесла: – нужны, чтоб всех спасти. Вы спасли нас?
Шаул обратился к Элизе: – По чести я не знаю, что произошло, – проговорил он.
Ее бросило в жар от его прямого вопрошающего взгляда. Он ждал подтверждения состоятельности своего поцелуя? Или ее приятия? Во рту пересохло, и сердце неистово колотило в грудь. Она даже толком не помнила этого поцелуя. А жаль... Проклиная удушающий воротник, она потерянно молчала, не находя приличных случаю слов.
– Вы спасли нас, – деловито заверила Шаула неугомонная девчонка, ревниво дернув его за рукав. – Ведь мы живехоньки. – Это-то и удивительно, – не сводя взгляда с Элизы, ответил он. – Я должен найти помощь. Если позволите, ваше высочество, – поклонился он ей.
Горло сжалось в болезненной спазме. Не улыбнуться, не назвать по имени – она походила на проржавевший механизм, с трудом проворачивающий застоявшиеся шестеренки. Элиза молча уставилась на него немигающим бессмысленным взглядом, в панике ощущая как трещит между ними пространство, разрывая тонкие нити. Дзинь – лопнула одна из них.
Так и не дождавшись от нее ответа, Шаул еще раз поклонился и отправился за помощью. Дзинь, дзинь – лопались нити. Перескакивая с камня на камень, он уже пробирался к балке, подпрыгнув, подтянулся, закинув ногу, сел на нее верхом, затем осторожно поднялся и, балансируя разведенными руками, пошел к стене. Дзинь, дзинь, дзинь – звон нитей сливался в общий перезвон. Еще несколько шагов – и им никогда не стянуть разорвавшуюся пропасть отчуждения.
Почему он уходит? Отчего она молчит? Всего несколько минут назад его поцелуй пробудил ее от столетнего сна. "Ты целовал меня! И обнимал..." Элиза зябко повела плечами, потерявшими тепло его рук, и всхлипнула. Она должна остановить его.
– Ваш дневник, сударь! – воскликнула она чужим, слишком высоким голосом.
Шаул обернулся.
– Простите, ваше высочество. Вы что-то сказали? – Ваш дневник! – как смогла повысила она вдруг осипший голос. – Вы писали мне…
Шаул на мгновенье замер, развернулся и почти побежал назад. Он стоял перед ней, и его скулы и уши заливал пунцовый румянец.
– Значит, все было на самом деле? – наконец проговорил он. – Это были вы…
"Я! Конечно, я. Ты и я! Ты и я..." – бешено выбивало сердце.
– Разумеется, – степенно проговорила она. – Как вы могли усомниться? Ведь вы только что победили проклятие…
– Я не знаю, что произошло, – упрямо качнул он головой.
"Да что там во дворце?! И какая в том нужда?!" Ах, у нее не сводило скулы как у Сони, но...
Она никак не могла найти слов, чтобы он понял ее – только пустые банальные фразы без толку крутились в голове. Но зато она прекрасно помнила те, что записал он в своем дневнике.
– Вы писали мне – все так и произошло, – выдохнула она, торопливо зашептав слова, обращенные к ней Шаулом за тридевять земель от заколдованного замка: – Пробуждением наша встреча на границе миров стала явью и этого мира. Наша любовь – наша драгоценная жемчужина – теперь наша по праву, потому что мы отдали за нее все, что у нас было... – Элиза, – прошептал он, притянув ее к себе.
Щекотящая волна его теплого дыхания пробежала по губам... Наконец он целовал ее наяву.
Наконец-то, все проснулись-оживились! И естественно, тотчас начинаются любовные самоуничижения. "Ваше высочество".. . "Как вы могли усомниться..." Очень динамичная глава!
Маленький даже не тапок. Юлия пишет:
цитата:
Звуки – шум ветра, перестук гальки, мяуканье кошки и детский всхлип, – обретши тяжесть медных колоколов, пронзительно звенели, раздирая слух, и гудели, сотрясая ознобом. Элиза зажмурилась и отступила перед свинцовой тяжестью ослепляющей, оглушающей массы встретившей ее яви.
Неловкий момент встречи влюбленных - во сне все было куда проще, а теперь навалились условности, смущение... Хорошо, хоть принцесса не растерялась, напомнила о себе. Что там с замком, интересно. Родители же внутри остались, не говоря о прочих обитателях.
Траурные церемонии завершились, скорбящие родственники разъехались. Он остался в замке один. Его странствия закончились, закончилась и упорядоченная жизнь университетского профессора. Лекции, диспуты, тишина библиотечных залов, как и само вдохновенное служение Урании – все теперь было в прошлом. Он, пятый граф Ресьюм, вернулся домой, в сумрачный, окутанный туманом замок Хевенли.
– Оставьте так, – обратился он к дворецкому, зашторивающему окна в библиотеке.
Лодж, величественно склонив голову в ответ на просьбу хозяина, оправил тяжелые складки и отошел. Круглая Луна, не стесняясь, таращилась в окно немигающим взглядом. В прозрачном перламутре воздуха слышался неясный звон – то ли далекие фанфары, то ли отзвуки погребальных колоколов. Белесые космы клубящегося у подножия замка тумана, словно души, жаждущие вырваться из оков тартара, то и дело устремлялись к небу, но тут же безжалостно утягивались обратно в стелящийся до самого горизонта аморфный морок. Ни твердой земли, ни четких берегов – сам замок казался парящим, оторвавшемся от твердого основания. Мир снова перестал быть материальным, научные законы потеряли свою строгую точность, качнувшись, словно блики на воде, исчезли правильные грани и отчетливые формы. Он снова погрузился в таинственный и необъяснимый мир собственного детства, наполненный странными преданиями, пугающими снами, потусторонними видениями и одиночеством.
Само его появление на свет было сопряжено с одним из таких преданий, которыми в сознании людей эхом отзывается неведомое. В ночь его рождения, более тридцати лет тому назад, небо осветила падающая звезда – метеорит, разрезав небесную толщу, по странному стечению обстоятельств, влетел в окно замка, в ту самую комнату, в которой мучилась родами его бедная молодая мать. Звон разбитого стекла, младенческий крик и истомленный предсмертный стон молодой женщины сплелись в единый узел, положив начало легенде о тайне рождения наследника Хевенли. Таинственное происхождение которого угадывали и в настойчивом желании, высказанном в последние ее мгновения матерью, – дать первенцу непривычное слуху неродовое имя. Отец, четвертый граф Ресьюм, не решился отказать жене в последней просьбе, но, оставшись вдовцом, нарек сына целой чередой имен, среди которых затерялось данное покойной супругой.
Никто никогда не называл его этим именем, его опускали даже в торжественных случаях, оглашая полный список всех его имен и унаследованных титулов. Однако он узнал о нем, когда впервые стал осознавать себя, услышав в своих снах. Гораздо позже, наткнувшись на него в документах, он обратился за разъяснением к отцу, и тот нехотя признался, что имя – последний каприз его бедной матушки.
Ресьюм отошел от окна и, устроившись в низком кресле у камина, остановился взглядом на портрете отца. Портрет был написан, когда отцу не было и сорока – каштановые волосы завитыми по тогдашней моде локонами спускались на округлые чисто выбритые щеки, прямой, чуть вздернутый нос, черные густые брови, пухлые губы. Гармония правильных черт лица четвертого графа слегка нарушалась капризно кривившимся ртом и настороженным взглядом светло-карих глаз. Ребенком сын не был похож на отца, да и сейчас, когда они сравнялись летами с портретом, трудно было уловить сходство обоих графов. Ресьюм знал, что не отсутствие фамильных черт послужило причиной холодности четвертого графа к единственному сыну и наследнику, но, несомненно, именно оно стало доказательством вздорной легенды его появления на свет упавшей с неба звездой.
Ресьюм поднялся и, потянувшись, взял с каминной полки миниатюрный портрет матери. Этот портрет, писанный на пергаменте и заключенный в серебряную рамку, она невестой подарила посватавшемуся к ней отцу. Юная леди Хэйвен на нем совсем девочка. На гладко убранных темных волосах кокетливая шляпка, расшитая жемчугом. Мать смотрела на него с миниатюры кротким, чуть удивленным взглядом, словно не могла поверить, что этот мрачный господин, разменявший четвертый десяток, и есть ее малютка сын.
Вернув портрет на каминную полку, Ресьюм отошел и взял с подноса предупредительно подготовленный для него Лоджем бокал хереса. Опустившись в кресло, он посмотрел на просвет янтарную жидкость – та масляно качнулась в бокале, блеснув отраженным пламенем камина, словно золотисто-рыжая курчавая прядь… Часы мелодично проиграли полночь. Пригубив ароматный напиток, он услышал легкие шаги в коридоре. Сердце болезненно дернулась – она. Больше некому – служанки давно поднялись к себе, даже старый Лодж, придирчиво оглядев подвластное ему пространство, удовлетворенно кивнул наведенному порядку и величественно удалился в собственные покои.
Снова, как в юные годы, хрупкая рыжеволосая дама со звонким смехом дразнила и распаляла его воображение. Его наваждение – страстная юношеская влюбленность в призрак – овладевало им с новой силой. Он покинул замок много лет назад, желая посвятить себя знанию, науке, он стремился найти объяснения всем мучавшим его с детства образам и видениям и избавиться от их власти. И отчасти ему это удалось. Но зеленоглазая хохотушка так и не дала ему излечиться от нелепой страсти, являясь в чувственных снах, погружающих его в многодневную хандру. Только не менее пламенное увлечение астрономией приносило облегчение – разгоняло тоску, наполняя сердце волнительным вдохновением. Но и в мерцании звезд ему мерещилось сияние глаз дивного цвета солнечного хризолита и в звучании небесных сфер – мелодичный смех его неведомой возлюбленной.
Ресьюм опустил бокал на стол, достав из-за обшлага рукава письмо. Развернул сложенный обтрепавшийся на углах лист и перечитал короткое послание, которое и так знал наизусть. Нелепый, бессмысленный текст...
– Наверняка писал какой-то безумец, – попытался урезонить он свое смущение.
Но почему же тогда не бросить клочок бумаги в огонь, навсегда позабыв о нем? Уж, конечно, не из-за глупой угрозы или обещанного богатства. Кто бы ни написал это странное послание – безумец или злодей, – он обращался к нему по имени, полученном от матери при рождении. Ему не терпелось принять этот странный вызов, несмотря на уверенность, что в этом случае возврата не будет. Все дикие видения, мучавшие его с детства оживут, – и ему уже не укрыться от них в стройном замке математических формул.
– Безумие, – вздохнул Ресьюм, пряча послание за обшлаг.
Неужель Траум нам явился?! Влюблен в призрак, оказывается. Ну, ну... А какие загадочные обстоятельства явления на свет - и звезда упала, и на отца не похож, да и годков нам тридцать с небольшим...
События, вихрем кружившие их последний год сменились наполненными будничными заботами днями и тихими вечерами у домашнего очага. В один из таких вечеров в начале лета, Селина и Агата устроились в гостиной. В распахнутые стеклянные двери ворвался шаловливый ветерок, принеся благоухание отцветающего сада и вечернюю песнь соловья; надул парусами легкие шторы и, распахнув еще шире стеклянные створки, пустил по стенам коралловых зайчиков заходящего солнца.
Селина поправила шаль, натянув ее на плечи, и погрузила пальцы в густую шерсть Бруно, устроившегося у нее на коленях. «Хоть кому-то прок от моих ног», – вздохнула она. Словно в утешение, кот мелодично заурчал. Заметив озабоченный взгляд сестры, Селина улыбнулась.
– А не отметить ли нам такой чудный вечер, – проговорила Агата, и в руках у них появились хрустальные рюмочки с вишневой наливкой. – За чудо, – подняла она блеснувшую острой гранью рюмку. – За чудо, – кивнула Селина и, приподняв свою, задержалась взглядом на качнувшейся в ней рубиновой наливке, словно пойманном отблеске пылающего в саду заката, и сердце болезненно сжалось в тоске о давней потере. – Вот и закончилась сказка о спящей принцессе. – Закончилась одна, начнется другая, – усмехнулась Агата, и Селина поняла, что сестра говорит о Сони.
Принцесса Инес Норландская, или принцесса Мелоса Орестея, как представил Сони королевскому двору Шаул, охраняя ее тайну, гостила со своим женихом, принцем Марком Саттенским из Лагерфельда, в Заколдованном замке. Давняя обида Агаты на королевский дом не была забыта. Феи не появлялись в замке, а его обитателям был заказан путь на Вересковые холмы. Единственное исключение Агата делала для Элизы и ее гостей. Счастливые пары новоиспеченных женихов и невест здесь принимали весьма радушно. Даже Вильма, с нежностью отнеслась к влюбленным, и каждый их визит превращала в настоящий праздник, наверняка в душе желая потягаться с королевским поваром.
Но в первый раз на Вересковых холмах Сони появилась с Бруно. Привередливый эстет и зазнайка, души не чаявший в своей подруге, торопился представить ее феям. Каково же было удивление обоих, когда Селина сообщила, что является крестной принцессы.
– Я и не знала, что у меня есть фея-крестная, – вытаращилась на нее Сони. – Вы никогда не устаете меня удивлять, госпожа моя, – склонил голову перед Селиной Бруно. – Так уж повелось издавна – у всех принцесс есть феи-крестные, – ответила за нее Агата.
Сони была милой девочкой и – несмотря на все свои прошлые несчастья и будущие опасности – совершенно счастливой. Никто бы и не заподозрил, что эта кокетливая хохотушка наследница суровых северных земель из рода хранителей непобедимого меча Волшебного Януса.
Когда пятнадцать лет назад на северное королевство напали жестокие орды, вооруженные смертельными магическими рунами, королева Эльдиборг с дочерью бежали из страны. Король Эйрик остался, но непобедимый меч, хранителем которого он являлся, так и не вынул из тайника. Магия рун уничтожила его рыцарей. На трон Норланда взгромоздился победитель, а король-хранитель исчез. Почему отец Сони не воспользовался своим волшебным мечом, чтобы одолеть нечестивцев, и где пропадал все эти годы, никто не знал. Но существовало поверье – когда в северном королевстве появится белоснежная северная голубка, хранитель вернется.
– Милая, я знаю, что ты намерена найти отца и спасти Норланд, – решилась Селина дать совет крестнице, не очень-то рассчитывая, что та послушает ее. – Но прежде чем вернуться в свой собственный дворец, тебе стоит погостить у короля Грегора.
Что скрывать, Сони недоставало светского лоска, да и манеры оставляли желать лучшего. И как крестная, Селина не могла не беспокоиться о таком упущении в воспитании будущей правительницы Норланда. Она надеялась, что в Заколдованном замке ей помогут восполнить пробел. Конечно, Аманда далека от идеала, но Сони будет полезно увидеть королевскую жизнь без прикрас. К тому же Грегор являл достойный пример благородного правителя. А Сони давно пора уже разобраться во всех хитросплетениях дворцового этикета. И наконец – пришла пора и Элизе отдать долг отважной принцессе Инес.
– Я пока и не собиралась, – беспечно заявила принцесса, засияв счастливой улыбкой. – Шаул обещал отправиться со мной на север. Но сейчас ему не до того.
Селина удовлетворенно кивнула, понимая, что не занятость Шаула причина такой покладистости. Безмерно счастливая любовью своего принца Сони, похоже, сейчас просто не в силах помыслить, о чем бы то ни было еще.
А Шаулу действительно не до путешествий, хотя если бы ни Элиза, он бы с удовольствием сбежал подальше от Заколдованного замка и его обитателей. Королева Аманда, как и следовало ожидать, в штыки приняла известие о его происхождении. И наверняка уже вынашивала планы, как избавиться от неугодного жениха дочери. Единственное, что сдерживало строптивую королеву, так это отсутствие королевства. И она готова была мириться с Шаулом, до тех пор, пока зять-горожанин мог играть роль козыря в переговорах с Содружеством. А власть королеве нужна была как воздух.
Да что пенять Аманде?! Ведь они сами с Агатой лишь недавно поняли: принц – не тот, кто родился на королевском ложе, а тот, кто осилит ношу, не отступит, не опустит глаз и… рискнет связать свою судьбу с принцессой. Кто-то завидовал Шаулу, кто-то восхищался молодецкой удалью, но мало кто понимал, что его последний подвиг ради прекрасной Элизы – заявить свое право на руку принцессы, – пожалуй, перевесит все остальные. Шаул прошел долгий путь – от лелеющего метафизическую тоску студента до отважного принца. Селина жалела, что они с Агатой не смогли этого увидеть из-за упрямства зеркала. Может быть, с помощью магии они могли бы помочь милому юноше. «А, может быть, и нет», – вздохнула Селина. Она-то оказалась гораздо менее успешной в любви. Так что скорее ей надо искать помощи Шаула, а не наоборот. И все же она бы с удовольствием взглянула на превращение городского юноши в принца хоть одним глазком. Пусть Бруно и оказался щедрым рассказчиком, но главным героем всех приключений всегда выходил он сам. И голову кота неизменно венчал незримый лавровый венец победителя. Хотя, справедливости ради следовало признать – он не пожалел и для Шаула скромную веточку из своего венка.
– Снобизм Шаула, – уверял кот, сам отменный зазнайка и сноб, – ничуть не меньше аристократического, только замешан не на крови. Бедняге пришлось немало потрудиться, чтобы смирить свою гордыню, принять титул и земли и научиться нести ответственность человека, обличенного оружием. И все же, признаться, я до последнего сомневался, что у мальчишки хватит духу заявить свои права на принцессу. Но он сумел-таки превзойти самого себя. А так соблазнительно было предпочесть свободу и наслаждаться роскошью права свысока взирать на суету человеческую, к тому же, обрядившись в венец страдальца. Что скрывать – я горжусь нашим бакалавром.
Самовлюбленный кот уловил главное – дороги, которые мы выбираем, способны раскрыть в человеке силы, неведомые даже самым чувствительным феям. Вот и Сони, бедняжка – какая незавидная доля, а без нее разве понести ей корону хранительницы Волшебного Януса? Хотя о принцессе Инес еще придется немало побеспокоиться – ей еще столько предстоит…
Селина чуть пригубила ароматный напиток. Наливка растекалась по небу терпковатой горчиной, оттенившей ее сладость.
– Она справится, – пробормотала себе под нос Селина, раздумывая о своей крестнице. – Надеюсь, ты имеешь в виду не ее величество Аманду, – услышав ее, усмехнулась сестра. – Не Аманду, – улыбнулась Селина, и ее слова заглушил колокольчик входной двери. – Ты ждешь кого-нибудь? – Нет, – качнула головой Агата, прислушиваясь к разговору в прихожей.
Наконец в гостиной появилась Вильма и недовольно объявила:
– Какой-то граф к вам. Вот, – протянула она Агате сложенный лист, – передал вам. – Что это? – с любопытством поинтересовалась Селина.
Сестра не ответила, погрузившись в чтение послания графа.
– Где он? – закончив, стремительно поднялась Агата. – Да здесь, – махнула Вильма в сторону двери и отправилась за гостем, проворчав: – Что так всполошились-то?
Селины сняла с колен Бруно и замешкалась, разворачивая застрявшее на кромке ковра кресло.
– Простите, сударыни, за столь позднее вторжение, – прозвучал у нее за спиной чуть глуховатый, обретающий глубину на низких тонах, голос гостя. – Граф Ресьюм к вашим услугам. – О, нет, – послышался тихий вздох Агаты. – Траум, – прошептала Селина, вскочив с кресла. – Вы? – увидев ее, выдохнул пораженный граф.
Селина стояла перед изысканно одетым (хоть это и был всего лишь дорожный костюм) человеком… слишком маленького роста – могучий дух владыки был заключен в тело карлика. Но это был Траум – она узнала бы его под любым плотяным ликом. Он остался для нее прежним – упрямая русая прядь упала на высокий лоб, прямые брови сошлись к переносице, строго сжатые губы не улыбались, а глаза... Его глаза цвета прозрачных талых вод – в них все та же боль одиночества. И свободным могущественным владыкой сонного царства и скованным клетью плоти смертным человеком – он был одинок и несчастен. Ее любовь, ее тоска, ее отчаяние и радость слились в единый поток и обрушились на нее всей мощью гигантского водопада, они подбрасывали и уволакивали в омут, закручивали в водовороте и выталкивали вверх, чтобы снова утянуть на дно – ее чувства играли ее сердцем, как играет утлым суденышком вышедший из повиновения хаос океана.
– Ты нашел меня, – всхлипнула Селина, с трудом находя в груди воздух.
Она шагнула к нему навстречу, но обретшие было прежнюю способность ходить ноги ослабли, и Селина упала в его объятия.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 406
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
И естественно, тотчас начинаются любовные самоуничижения. "Ваше высочество".. . "Как вы могли усомниться..." 
Очень динамичная глава! 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
