|
Отправлено: 15.04.24 16:43. Заголовок: Миссис Реган окинула..
Миссис Реган окинула меня испытующим взглядом. – Я сдаю комнаты жильцам соответствующих моральных правил. Никаких художников и музыкантов, которых развелось здесь немеряно. – Я играю на рояле, но только для себя, – брякнула я первое, что пришло в затуманенную голову. – У меня нет рояля, а комната лишь одна, в мансарде. Плата за месяц вперед. Если вас устроит, – отвечала хозяйка. – Но никаких художников, музыкантов и молодых людей! Так я и оказалась в крошечной комнатке, и опять под крышей, в одном доме с Гурским, в большом Лондоне, куда хотела отправиться, а приехав, испугалась. Спала на узкой кровати, просыпалась и через стекло люка в крыше видела звезды на темном небе, потом они погасли, растворились в предутренней полумгле, затем хлынуло солнце, вскоре закрытое тучей, и капли дождя смазали картинку. Всю ночь, просыпаясь, прислушивалась – не звучат ли шаги в коридоре, не стучит ли кто в дверь, не поворачивается ли ключ в замке с наружной стороны. Ругала себя за безволие и страх, строила планы, как исчезнуть из поля зрения Льва Даниловича, и вспоминала мистера Фредерика. Или он снился мне, то в чёрной маске на лице, то без нее...? Дождливое утро не принесло успокоения или уверенности. Гурский зашёл за мной, и мы позавтракали в небольшом кафе напротив дома миссис Реган. Он был на удивление немногословен, видимо, старательно играл роль опекуна дочери погибшего друга. Расплатился, поцеловал руку и заспешил, сказав, что должен успеть на службу. Я допила кофе и вышла на улицу. Дождь утих, прохожие шли по своим делам. Ветер прорвал серую облачную пелену, открыв рваную голубую полосу чистого неба, в которую ринулись солнечные лучи, уже не согревающие, но дарящие надежду. Постояв в пустых раздумьях, я повернула направо и отправилась изучать Лондон, проще говоря, куда глаза глядят. После долгой прогулки по незнакомым улицам мимо многочисленных магазинчиков и лавок, рекламных плакатов и вывесок, я вышла на площадь Пикадилли и пока рассматривала статую Эроса, хлынул ливень. Изрядно промокла, пока металась по площади в поисках укрытия. Мужчина в котелке догнал меня, что-то спрашивая. Шарахнулась от него, уверенная в его недобрых намерениях. Люди спускались куда-то по широкой лестнице, и я поспешила за ними. Оказалась в подземном тоннеле, похожем на огромную трубу, по которому ходили поезда. Села в поезд, доехала на следующей станции а потом вернулась обратно, с удивительным, почти детским ощущением чуда. На Пикадилли все ещё шел дождь. Постояв на лестнице, ведущей из подземки, вдруг вспомнила, что проходила мимо вывески Picture Theatre, бегом пересекла площадь и вышла на залитую потоком воды улицу под названием Шафтсбери. Пальто промокло насквозь, в туфлях захлюпала вода. К счастью, театр синематографа под пышным названием «Альдорадо» оказался недалеко. Я купила билет и пробралась в тёмный зал, где на экране шёл выпуск новостей под драматическое звучание рояля, а затем начался фильм «Кабинет доктора Калигари», удивительно подходящий к моему настроению. На вторую ночь проснулась от тихого стука-царапанья в дверь. Сердце зашлось, замерла, боясь шелохнуться. Показалось, что слышу дыхание Гурского за дверью. Затем всё стихло, я долго не спала, твердила своё успокоительное эго кано, эси канис, эмис канумэ… замерев, как мумия, зачем-то вспоминая жуткий фильм про сумасшедшего доктора. Утром снова завтракала с Гурским. Он ни слова не сказал о том, подходил ли к двери ночью, а я не стала спрашивать. Так продолжалось несколько дней. Гурский чинно целовал мне руку, рассыпал комплименты, вздыхал, смотрел выразительно, но этим и ограничивался. Свозил меня в Комитет помощи русским беженцам, где беседовал с неким господином Туриновым, судя по выправке, бывшим офицером. Результатом визита Лев Данилович был явно недоволен, но замаскировал своё недовольство под очередным потоком сладостных речей. Мне казалось, что он думал о чём-то своём, что-то тревожило его. Я же текла по течению. Днём бродила по улицам, спускалась в метро, смотрела фильмы в театрах, которые часто попадались на пути. Вновь и вновь мне приходилось бороться с приступами паники и желания бежать, куда глаза глядят. Дни, проведенные в замке мистера Фредерика, стали казаться далёкими и придуманными, будто я прочитала о них в какой-то мистической книге – но мысли о нём не покидали меня, словно самые драматические страницы этой книги навсегда запечатлелись в памяти. «Фредерик летал на аэроплане… он всегда любил опасные игры… Аэроплан загорелся, он чудом остался жив…», – сказала мисс Сикард. Дом с круглой башней называется Невил-корт. Но хозяев нет в живых, по словам мисс Морас. Так или иначе, но мне нужно было найти работу и решить вопрос с Гурским окончательно и бесповоротно. Я начала покупать газеты и изучать объявления о найме. Требовались горничные или экономки, и я сильно сомневалась, что имела хоть какой-то шанс получить такое место. Что я умела? Мыть посуду, не разбивая дорогих тарелок… Варить варенье из яблок… В один из этих беспорядочных дней, ветренный и дождливый, я зашла в «Альдорадо» посмотреть какую-то из частей «Вампиров», и, содрогаясь, увлеклась кошмаром, происходящим на экране. В самый жуткий момент вдруг смолк рояль, издав странный звук, будто по клавишам резко провели рукой, захватив все октавы, а затем раздался тяжелый удар, словно уронили что-то тяжёлое. Фильм какое-то время шёл под гудение аппарата и реплики, а затем и возмущенные крики зрителей. Я сидела недалеко от тапера и, пытаясь разглядеть, что случилось, не увидела его за роялем. Включили свет – седой пианист лежал на полу, вниз лицом. Зрители с ближайших рядов бросились к нему, я оказалась совсем рядом. Прибежали служащие театра, один из них перевернул тапера. Он открыл глаза, огляделся, явно не понимая, что случилось, попытался что-то сказать. «Живой! – воскликнул служащий, – Принесите воды… Позовите бобби, пусть отвезут к доктору». Вызванные в зал полицейские унесли пианиста. Зрители не расходились, обсуждая случившееся, гадая, жив ли он, и смогут ли они досмотреть едва начавшийся фильм. Служащий театра, круглолицый молодой человек, прижимая руки к груди, пытался успокоить публику. Не знаю, что подвигло меня на столь отважный поступок, но я шагнула к нему и сказала: – Я могу заменить тапера… – Можете, мадам? О, это было бы здорово! Вы умеете играть на рояле? – Да, разумеется. Разве бы предлагала, если бы не умела? Он осмотрел меня с ног до головы. Затем глянул в сторону взволнованной публики. – Что ж, попробуйте, мэм. Леди и джентльмены, сеанс будет продолжен, занимайте свои места, – объявил неожиданно громогласно. Я села на вращающийся табурет у рояля, пытаясь унять вдруг охватившую дрожь. Что я натворила в очередной раз? Кто тянул меня за язык? Что играть? Ведь нужно подобрать музыку, которая подходила бы к тому, что происходит на экране. А происходит там нечто жуткое. Может, сердце тапера не выдержало наблюдать за этим день за днем? Но отступать было некуда – я тронула клавиши, казалось, они еще хранили тепло пальцев заболевшего пианиста. Эх, была-не была, Пётр Ильич, сентябрь, охота… Рояль давно не настраивали, да и я давно не играла, поэтому импровизировала, как могла, почти не глядя на происходящее на экране. Закончился фильм, в зале зажгли свет, и зрители разошлись. Я поднялась, собравшись уходить, и круглолицый служащий подошёл ко мне. – Меня зовут Стентон. Вы отлично справились, мэм, спасли нас в трудный момент, благодарю. – Смит, мисс Смит, – уже привычно отрекомендовалась я. – Старалась… возможно, ошиблась в подборе музыки, но я никогда не… аккомпанировала фильмам. И рояль немного расстроен. – Нет, все хорошо. Вы могли бы сейчас сыграть… вот это, мисс Смит? Он вытащил откуда-то из подмышки папку, достал нотный лист и поставил на пюпитр. Я вернулась на табурет, просмотрела ноты и, взяв несколько аккордов, проиграла немного странную для меня, рваную мелодию, видимо, сочиненную специально для фильма. – Очень неплохо, – оценил Стентон. – Но я попросил вас сыграть не ради забавы. Наш тапер, видимо, слег надолго. Вы не могли бы поработать еще два сеанса, и, возможно, завтра, с полудня? И я согласилась, почти не раздумывая.
|