Отправлено: 03.05.14 18:18. Заголовок: О спящей принцессе замолвите слово - 3
Полтора года назад я решила переделать свою сказку "В поисках принца", но так увлеклась, что... от прежней осталась только первая фраза.
Получилось нечто соврешенно новое и... почти в пять раз длинее.
Потому мне бы очень хотелось представить новую сказку на суд форумчан - узнать ваше мнение о сем опусе, выслушать критические замечания и, может быть, советы и возражения.
– Моя дорогая Агет, – приветствуя ее, Рев тепло пожал протянутую руку, сочувственно вглядываясь в ее лицо. – Я в порядке, Сэмюэль, – смущенно проворчала она. – Я жду с нетерпением рассказа, как вам удалось спасти меня, но сейчас давайте поскорее разберемся с Элизой.
Агата услышала предупреждающее покашливание Гизельды и, обернувшись, наткнулась на осуждающий взгляд.
– Сэмюэль прекрасно знает, как я ему благодарна за все, что он сделал, – возразила она наставнице. – Но сейчас не время. – Для благодарности всегда есть время, – подняла бровь Гизельда. – Ну что вы, сударыня, – всполошился Рев, заботливо провожая Агату к креслу, – не стоит сердиться. Я и сам попросил бы оставить все досужие разговоры на потом. Поверьте, нам есть о чем волноваться. Ваша крестница, Агет, – он обратил к ней встревоженное лицо, – она совсем ослабла. Похоже, она умирает. – Что с ней случилось, Сэмюэль? – Агата осторожно, опустившись в кресло, она жестом указала Реву на соседнее. – Благодарю, – пробормотал Рев и, вздохнув, ответил: – Боюсь, принцесса разуверилась в собственном спасении, – тяжело вздохнул магистр. – Магия весьма опасна. Иногда она дает человеку силу. Но стоит тому потерять в нее веру, и человек становится совершенно беспомощным. А между тем, мир вертится отнюдь не магическими силами… – Вы считаете, что Элиза ослабла, потеряв веру в магию? – нетерпеливо перебила его Агата, пытаясь в многословии магистра ухватить рациональное зерно. – Вы сами знаете, Агет, силу веры в нашем мире. Если ваша крестница поверила в собственную смерть... – магистр беспомощно развел руками.
Какая бессмысленность! Избежать смерти от мощнейшего колдовства и умереть от собственного малодушия!
– И ваш хваленный владыка вместо того, чтобы помочь Элизе, собирается отправить ее прямиком к Тодду?! – не выдержала Агата, напав на ни в чем неповинного Рева.
В раздражении она подалась вперед, тут же скривившись от боли.
– Поберегите, себя, Агет, – тихо проговорил Рев, устыдив ее своей кротостью.
Хмурясь, Агата оттянула манжеты.
– Сэм, – постаралась она смягчить тон, – неужели Шлаф со всей своей мощью не может ничем помочь Элизе? – Боюсь, Агет, он не намерен этого делать. – Негодяй! – взвилась Агата.
Понимая всю несправедливость собственных обвинений, она не справилась с охватившим ее гневом.
– Агата! – всплеснула руками Гизельда. – Вы не справедливы, Агет, – покачал головой Рев. – Владыка Шлаф был весьма терпелив и не тревожил вашу крестницу. Но его задача – поддержание порядка в нашем мире, а не спасение бедной принцессы. – Траум бы справился с обеими задачами! – запальчиво воскликнула Агата. – Возможно, вы и правы, – горько вздохнул Рев. – Но именно потому владыка Траум покинул нас – ему было слишком тесно в нашем мире... – Вы упоминали последний указ владыки Траума, господин магистр, – напомнила Реву старшая фея. – Вы совершенно правы, фея Гизельда, – с готовностью закивал он. – Владыка Траум оставил приказ, благодаря которому я смогу вернуть принцессу, Агет, в ваш мир, пока она еще жива. Надеюсь, мы сумеем совершить это, как только вы восстановите собственные силы. – Но без Селины у меня нет никаких сил, Сэм, – раздраженно возразила Агата.
Неужели они не понимают, что этот план никуда не годится?! Даже если удастся спасти Элизу, остальные погибнут, и Кольфинна победит. А ведь принц, способный спасти всех до единого, так близко!
– Господину Реву дважды удавалось воспользоваться твоей силой. Именно так он и спас тебя, – сердито высказала ей Гизельда. – Теперь нам надо подумать, как, действуя сообща, восполнить отсутствие Селины... – Ты сама говорила, это невозможно! – запальчиво перебила наставницу Агата – ей отчаянно не хотелось соглашаться с таким пораженческим планом. – Успокойся, Агата, – сердито блеснула очками Гизельда. – Сейчас не время распускаться. И упрямством ты ничего не добьешься. – Но, Сэм! – повернулась Агата к магистру. – Ты же говорил, что принц близко! Надо только придумать, как удержать Элизу до его прихода. Должно быть средство вернуть ей силы! – Однажды ваша сестра смогла спасти вас от подобной напасти, – растерянно проговорил Рев. – Но без владыки Траума, не помогла бы даже неразрывная связь, что связывает души двух сестер с единым даром. А у бедняжки принцессы нет и этого... – А как же Шаул? Их души достаточно связаны, чтобы запутаться в собственных воспоминаниях. Значит, он может спасти ее, – не желала сдаваться Агата. – О, нет, – безнадежно покачал головой Рев. – Так зачем же эта безумная встреча на границе мира снов?! – Довольно, Агата, – строго проговорила Гизельда и поднялась с кресла, заставив вскочить бедного магистра. – Господин Рев, надеюсь, вы простите нас, зная, как мы благодарны вам за все, и сколь ценим мы вашу дружбу. Но сейчас, думаю, лучше прерваться. Агата еще не вполне оправилась. Надеюсь, мы сможем встретиться чуть погодя и спокойно обговорить наши планы. Благодарю вас, – решительно протянула руку старушка. – Надеюсь, вы помните, что вы всегда желанный гость у нас. – Вы слишком добры, госпожа Гизельда, – пробормотал, смешавшись, Сэмюэль и склонился к руке старой феи. – Ни к чему выпроваживать Сэма, Гизельда, – стараясь не распаляться, проворчала Агата. – Я обещаю больше ни на кого не бросаться с упреками. – Мне, действительно пора, Агет. А фея Гизельда права, нам всем надо успокоиться и хорошенько все обдумать. – Сэм, не увиливай от ответа. Ведь Шаул может спасти Элизу, – не собиралась отступать она. – Не дави на меня, Агет. Ты знаешь, есть вещи, которые я не вправе раскрывать даже тебе. – Всего доброго, господин Рев. И простите нас, – решительно прервала их Гизельда. – Прощайте, сударыня, – поклонился магистр старушке. – Береги себя, Агет.
Тепло пожав ей руку, он исчез.
– Зачем ты выпроводила его? – проворчала Агата.
Наставница готова была разразиться обличительной речью - она уже приоткрыла рот, подняв указательный палец, когда в комнату вошла Вильма. Старая фея недовольно воззрилась на служанку.
– Там какая-то нищенка спрашивает вас, – недовольно сообщила та Агате. – Нищенка?! – Агата вскочила, переведя недоуменный взгляд на наставницу. – Селина? – Да с чего бы? – нахмурилась Гизельда, выбираясь из кресла.
Агата, опередив ее, уже бежала в переднюю, не обращая внимания на боль, и не из-за боли она споткнулась на пороге.
Гризельда чет выпроводила Рева на самом интересном месте
Посчитала, что Агата не готова к конструктивному разговору.
apropos пишет:
цитата:
Пока непонятно, как можно спасти Элизу
Так и феи пока не знают. А что касается указа Траума, так он абсолютно прост - отправить душу Элизы из сонного царства домой. Она проснется. Трудность заключается в другом. Связь с другими участниками сонной коалиции будет утеряна. Да и удастся ли феям удержать душу принцессы здесь?
– А где же Селина? – упавшим голосом спросила Агата, боясь услышать ответ. – Здесь на подводе, – вздохнула та. – На подводе? – выдохнула Агата и ринулась вон из дома.
На лугу в десяти рунах от крыльца стояла повозка, запряженная гнедым дестриэ. Конь флегматично перебирал мохнатыми ногами, пощипывая молодую травку. Сено в телеге было покрыто то ли старым плащом, то ли мешковиной. Агата с замирающим сердцем подошла ближе. Хрупкое тело сестры утопало в ворохе сухой травы, его едва можно было заметить под грубой тканью, если бы не золотисто-рыжая копна волос. Меловая бледность кожи, темные круги под опущенными ресницами – она уже видела ее такой. Сердце слетело в бездну. Дрожащей рукой Агата убрала с лица сестры соломины, и ладонь щекотнул едва ощутимый вздох.
– Она жива?! – обернулась Агата к Магде. – Жива, – кивнула та. – Но оцепенела. Всю дорогу она в забытье от боли. Может быть, твоя магия поможет ей. – Гизельда! – ринулась было Агата, но старая наставница была уже здесь. – Слышу, милая, – она сосредоточенно прикрыла глаза и зашевелила беззвучно губами.
Измученная болью Селина и не заметила, как магия перенесла ее с повозки на ее собственную кровать, уже несколько месяцев пустовавшую без своей хозяйки. Похоже, теперь Селина долго не покинет ее. Все три феи собрались в комнате больной. Гизельда хлопотала у постели, Магда сидела в кресле у камина, а Агата бестолково сновала около наставницы, едва сдерживая себя от суетливых советов – Гизельда лучше всех знала дело.
– Ну все, – наконец проговорила старая фея, устало выгибая затекшую спину.
Напряженное волшебство совсем лишило ее сил, она была такой же бледной, как и ее пациентка. Крупные капли пота выступили на лбу и верхней губе, и Гизельда, вытащив большой платок, медленно вытирала лицо.
– Я сделала все, что могла, посмотрим, что будет завтра. Сейчас она спит. Больше мы ей не поможем, пойдемте отсюда, – она спрятала платок и, ссутулившись, пошла к выходу.
Агата поспешила поддержать старушку под руку. Целительная магия изнуряла даже молодых фей.
– Что с ней, Гизельда? – спросила она озабоченную наставницу. – Боюсь, Селина может не подняться, – удрученно вздохнула старая фея, но тут же одернула сама себя: – Еще рано говорить.
Они спустились в столовую, где расторопная Вильма уже накрыла ужин. Служанка старалась для Гизельды, но Агата надеялась, что и суровая странница останется довольна стряпней Вильмы. На столе, благоухая аппетитными ароматами, рассыпал нежную начинку рыбный пирог, красовались румяными корочками свежие булочки, на серебрянном блюде выставила золотистый бочок любимая Гизельдой копченая селедка, в большой фарфоровой супнице из приоткрытой крышки пускал пар густой гороховый снерт. Главным блюдом был конек Вильмы – нежнейший хазепепер, а на десерт – кроме неизменного пряного сыра, украшенный медовыми абрикосами рейсттарт, до которого старая фея была большая охотница.
– Расскажи нам что случилось, Магда? – наконец-то, когда трапеза была закончена, Агата могла расспросить странницу. – Рассказать-то можно, да всего не объяснишь, – начала та, откинувшись на спинку стула.
И пирог, и пряный заяц, и гороховый суп – все пришлось ей по вкусу, и она с улыбкой поблагодарила убирающую посуду служанку.
– Ты славная стряпуха, Вильма. Клянусь, я нигде не пробовала такого рисового торта, а заяц твой – тот просто таял во рту! – На здоровьичко, – улыбалась польщенная похвалой грозной старухи Вильма, простившая ей за это и неопрятный нищенский вид, и успевший пропитать дом едкий табачный дым.
Наконец Магда перебралась поближе к огню, раскурила неизменную трубку и рассказала о том, что случилось с ними.
– Я всегда чутьчуть помогала ей с магией, но в этот раз, когда она расправилась с Йолом, я едва держалась на ногах, да и не умею я этого. Ума не приложу, как такое случилось, – пожала костистыми плечами, заканчивая свой рассказ, Магда. – Может, сам Йол хотел, чтобы его остановили, или к Селине вернулись силы – кто знает? Как только она приказала ему остановиться, он весь обмяк, выронил факел, запалив высохший куст, и лошадь, шарахнувшись от огня, понеслась домой, обратно к деревне. Если он и остался жив, то его здорово встряхнуло. Но Селину он покалечил... – Покалечил, – сокрушенно покачала головой Гизельда. – Не знаю смогу ли я помочь ей подняться... – По крайней мере дорога привела ее к дому, – проговорила странница, пыхнув трубкой. – Она хотела вернуться. – Но не калекой, – проворчала Гизельда.
Агата, разомлевшая от сытной еды, слушала неспешный разговор старых фей. Никто не мог объяснить того, что случилось с Селиной. Отчего вдруг покалеченная, лишившаяся своего дара фея в одночасье обрела силы во сто крат превосходившие ее собственные и в лучшие времена? Быть может, догадка Агаты верна, и магия удалась сестре, потому что та хотела не спасти, а покарать? Хотя это было непохоже на Селину...
Да что толку гадать? – благодушно отмахнулась от неразрешимой проблемы Агата. Селина дома, они теперь вместе. А это – главное. Вместе они смогут справиться с постигшим Селину недугом.
Да и как не поверить в чудесное избавление в такой день? Только утром она сама спаслась от верной и страшной смерти, а к вечеру – домой возвратилась Селина. Чудо да и только! Как бы дальше не развивались события, сегодня – счастливый день, и омрачать его унынием – преступная неблагодарность.
Засыпая от очередной порции зелья Гизельды, Агата блаженно улыбалась. Сегодня она была готова поверить не только в исцеление Селины, но и в счастливое пробуждение принцессы со всеми обитателями злосчастного замка.
– Теперь мы с Селиной вместе, и все нам по плечу, – пробормотала, проваливаясь в сон, Агата.
Ну славно, что с Магдой ничего не случилось. Селина ее все же сумела спасти, а спасти - или покарать, это уже вторично. Действительно, главное - она дома.
Пара тапков:
цитата:
Всю дорогу она в забытье от боли
Забытьё - в забытьи, если мне не изменяет память. "И" на конце.
Закатившееся за утопающий в чернильной сини горизонт солнце оставило кровавый отсвет на темных растрепанных облаках. Весь день затянутое сплошной серой пеленой небо уныло сочилось пронизывающей моросью. И теперь морок пасмурного унылого дня, гасил последний свет, густея смоляной чернотой наступившей безлунной и беззвездной ночи.
Провинциальная гостиница "Рыжий бык" была далека от роскоши заведения, привыкшего принимать принцев, но хозяин страстно заверил уставших и продрогших в отсыревшей одежде путешественников в поистине райском блаженстве, которое всенепременно ожидает его гостей, и затрапезный постоялый двор стал на время резиденцией принца Саттенского.
Большая часть рыцарей, составляющих некогда боевой отряд принца, осталась на рыцарском острове, и теперь его свита состояла всего из дюжины человек. Но и их было довольно, чтобы путешествие оказалось совершенно безопасным – никаких тебе стычек в тавернах, или опасных встреч с разбойниками, только городская стража с подозрением косилась на вооруженных рыцарей. Но продвижение к Заколдованному замку, зависящее теперь от дюжины дополнительных причин, стало рыхлым и медленным. И Шаул с трудом справлялся с раздражением, сталкиваясь с каждой вынужденной задержкой из-за очередной захромавшей лошади, или в который раз заплутавшего багажа, или проволочек, затеянных каким-нибудь не в меру рьяным магистратом, озабоченным прибытием вооруженного отряда.
А теперь еще и погода постоянно вставляла палки в колеса – ласковая южная весна уступила место своей неуравновешенной северной сестрице, с затяжными дождями, туманами и по-осеннему холодным ветром. Продвигаться по раскисшим дорогам было сущим наказанием, не говоря уже о разрушенных вешним паводком переправах и превратившихся в озера провинциях. Не составляло труда потерять в густой чавкающей глине подкову и застрять в какой-нибудь дыре в поисках запившего кузнеца, или в очередной болотистой низине подхватить лихорадку, скосившую целую деревню. Они двигались до обидного медленно, но весна, несмотря на обманчивое отсутствие тепла, уже готовилась передать эстафетную палочку лету. А значит, время Элизы стремительно таяло вместе с островками потемневшего наста.
Не чувствуя былой связи с любимой, Шаул изнывал и мучился дурными предчувствиями. И все же упрямо продолжал обращаться к Элизе, посвящая ей большую часть своих дневниковых записей. Он рассказывал ей о событиях путешествия, делился переживаниями о превратившейся в щепку Сони и изливал сердце в нежных признаниях. Словно, оборвав свое повествование, он прервет и тонкую нить, связывающую затерявшуюся в неведомых мирах душу Элизы с домом. Он заговаривал ее, заверяя в скорейшем спасении, нетерпеливо торопя прибытие Саттена в Заколдованный замок. В этом безумном диссонансе вынужденного нетерпения события, грозившего разрушить собственную жизнь, грудь все чаще пронзала боль, сердце заходилось в дробном пьяном танце, и оглушала слабость. Он был бы рад, если усиление этого недуга могло бы хоть отчасти ослабить страдания Элизы, но это было пустым упованием.
Шаул сидел один в неприютной комнате «Рыжего быка» за дневником. Камин чадил, из окна немилосердно дуло. Он, вздохнул и, обмакнув перо, закончил начатую фразу. «Хотел бы и я, любимая, на время оставшегося пути погрузиться в глубокий сон – ожидание выматывает больше, чем самый тяжкий труд». Но, видно, и во сне ему не обрести покоя. Сегодня он снова промучился всю ночь, плутая в томительных лабиринтах преследовавшего его сна.
Ночь за ночью Шаулу снилось, что он с Саттеном в Заколдованном замке. Отчего-то всякий раз число людей, прибывающих вместе с ними в замок, росло, создавая шумную и бестолковую толпу, то и дело отвлекающую их от прямой дороги во дворец. Они плутали по узким незнакомым улочкам, спускались в подземные ходы, поднимались на башню. Но, даже добравшись до дворца, не могли найти комнаты Элизы. Шаул с принцем торопливо заглядывали в разные комнаты, обнаруживая всюду суетящихся людей, но принцессы нигде не было. Шаул с ужасом замечал, как гаснет в окнах солнечный свет, понимая, что часы Элизы стремительно тают. Он торопился и негодовал на медлительность и непонятливость принца, на снующих повсюду людей, прорывался сквозь толпу, но заветной комнаты найти никак не мог. С наступлением вечера толпа редела, наконец замок совсем пустел, вот уже и Саттена нигде не было видно. Шаул продолжал метаться в темноте бесконечных дворцовых коридоров, гулко разносящим звуки его шагов и зова, пока не просыпался измученным непреодолимым страхом конца.
Он лежал долгие часы без сна, томясь сомнениями и отчаянием. Что означал этот сон? Тщету его усилий? Порою в самые темные предрассветные часы под тревожный перебой сердца являлась проклятая мысль – Элизу не найти, а значит, не спасти. Родные черты любимой таяли, оставляя в памяти лишь полузабытый чужой образ утомленной долгим сном далекой принцессы, увиденной им давным-давно в Заколдованном замке.
Сегодня, не выдержав, он рассказал о злополучном сне Бруно. Перед ужином они вдвоем коротали время в крошечной неуютной, но тихой гостиной "Рыжего быка". – Что ты хочешь, Шаул? – мявкнул Бруно, недовольный тем, что Шаул потревожил его вечерний сон у камина. – Так бывает. Слишком плотный ужин – и во сне мы уже срываемся в бездну. Какие только ужасы не привидятся из-за простого несварения желудка. – Да причем тут желудок? – сердито возразил Шаул. – Я вижу этот сон каждую ночь. – Хочешь, чтобы я нашел тому объяснение? – помолчав, уточнил Бруно, воззрившись на него пренебрежительным кошачьим прищуром. – Изволь. Хотя, мог бы и сам справиться – все на поверхности.
Кот встряхнул дрему, обойдя собственный хвост, и, усевшись напротив кресла Шаула, начал нехотя излагать:
– Ты – без обид – простой обыватель из маленького провинциального городка, воспитанный в строгих принципах морали, утверждающих благоразумие, практическую выгоду и целомудрие. Твоя любовь к принцессе возможна только в нашем фантастическом путешествии, полном, заметь, самых невероятных событий и встреч. Ты был на равных с королями, сам в одночасье превратился из полунищего бакалавра в богатого и знатного кавалера – доблестный рыцарь, спаситель невинных страдальцев, заново родившийся из морской пены и восставший из змеиной ямы. Такому не грех влюбиться и добиваться принцессы. Но путешествие подходит к концу – волшебный сон тает, уступая место прозаической яви. Чем ближе ты к родному дому, тем меньше в тебе бесшабашного рыцаря и все больше – рассудительного школяра. А ему не по плечу любовь к принцессе, она и не нужна ему – ей нет места в его жизни. Школяр и так скакнул выше головы, взявшись привести несчастной принцессе принца, – но на этом его роль заканчивается. Ему не войти в спальню принцессы – принцессу должен спасать принц. А для школяра все эти королевские замки – морока и путаница, нарушающая строгий порядок его распланированной жизни. Когда ты вернешься к себе, став тем, кем был, сон перестанет мучить тебя.
Шаул онемел от ярости. После стольких пережитых вместе напастей он не ожидал от кота такого презрения. Он вскочил с кресла. С сухим шелестом, усеивая вытертый гостиничный ковер, разлетелись листы рукописи, что он читал до злосчастного разговора.
– Ерунда, Бруно! – услышал он у себя за спиной сквозь бешеный набат пульсирующей крови звонкий голос Сони. – Не знаю, был ли когда-нибудь Шаул таким школяром, как ты говоришь, но сейчас он самый настоящий рыцарь! – Ты зря вмешиваешься, девочка, – недовольно мявкнул Бруно, чуть прикрыв глаза. – В конце концов, он должен сам решить, кем ему быть. А быть рыцарем в Бонке, поверь мне, очень неудобно, довольно глупо, и, боюсь, опасно. – Не слушай его, Шаул, – Сони развернула Шаула к себе, взглянув ему в глаза. – Поверь мне, я не знаю никого благороднее тебя. Бруно просто поддевает тебя, чтобы ты не отступил. В конце всегда труднее всего – слишком вырастают ставки.
За последние дни Сони осунулась, словно от тяжелой болезни. На бледном лице горели лихорадочным огнем ставшие огромными темные глаза. Ее болезненный вид резанул по сердцу. Его неизбывная вина перед ней, которую он все время малодушно прятал поглубже, вырвалась на волю, обдала внутренности жгучей волной, начисто смыв его ярость.
– Прости меня, Сони, – горячо зашептал Шаул, прижав к груди голову девушку. – Прости, милая. Поверь, я прошел бы такой же путь, чтобы собрать для тебя всех принцев мира. Но только Саттен может спасти ее… – Я знаю, – всхлипнула она, зарывшись лицом в его кафтан. – Ворт!
От резкого возгласа, Сони дернулась и отскочила от него. На пороге гостиной стоял принц. Саттен был бледен – рана все еще давала о себе знать.
– Простите, сударыня, – поклонился он Сони. – Я оставлю вас…
Но не двинулся с места, застыв, словно статуя. Звук хлопнувшей двери отвлек Шаула, он оглянулся – Сони выбежала из комнаты. Наконец, очнувшись, в противоположную дверь удалился Саттен. Потянувшись, Бруно изрек свое обычное:
– Если не знаешь, что делать, делай, что знаешь, – и скользнул в приоткрытую дверь вслед за Сони, оставив Шаула одиночестве.
Опустившись на колено, Шаул принялся собирать разлетевшиеся листы рукописи, цепляясь глазами за написанные широким размашистым почерком слова.
"Истина, к коей стремится и алчет всякая душа человеческая, прекрасна. Но зачастую она предстает пред человеком не в блеске своего величия, а в колпаке прокаженного. Благоразумие восстает против безрассудства гения, прозревающего неземной лик истины под любой, самой неприглядной маской".
Шаул потянулся к последней странице, что отлетела к самому центру ковра, точно разместившись внутри прямоугольного орнамента.
"Мы, словно платье, носим всевозможные назначения, – забрызгивая мелкими кляксами лист, писал философ, спеша за торопливой мыслью. – По ним легко понять, кто из нас ученый, кто адвокат, кто художник, кто аристократ. Иногда, меняя их, человек являет миру иные свои личины. И все же изо дня в день неизменно натягивает на себя один из своих главных нарядов. Было бы глупо утверждать, что кто-то может обойтись без этого "платья". Но не слишком ли часто человек забывает, что все это – всего лишь внешняя оболочка его души? Наши занятия, наше происхождение, даже наши цели так тесно садятся нам на души, что уже и не отличишь одного от другого, а то и вовсе – душа, стесненная и зажатая со всех сторон зачахнет, становясь слабой тенью своего платья. Но пленница больше любой предложенной ей формы. Душа открывает путь к свободе и истине. Человек больше любой самой грандиозной задачи, стоящей перед ним, больше своих собственных способностей и талантов, как бы велики они ни были, больше всех возвышенных чувств, которые способен пережить. Он призван расти и менять ставшее тесным платье, открывая истину о самом себе".
Шаул вздохнул и оправил пламя свечи. Через несколько дней они доберутся до окрестностей Заколдованного замка. Они с Сони двигались навстречу неизбежному, словно приговоренные к месту казни. Он обмакнул перо и написал в дневнике: "Чтобы не случилось – оставаться самим собой. Я тот, кто я есть. Не школяр и не рыцарь. И за тем и за другим легко потерять себя и отказаться от того, что открывает судьба".
"Чтобы не случилось – оставаться самим собой. Я тот, кто я есть. Не школяр и не рыцарь. И за тем и за другим легко потерять себя и отказаться от того, что открывает судьба".
Очень мудро и правильно, но только трудно и тернисто. Мы все зажаты в рамки наших социальных или профессиональных ролей, увы. Или в рамки судьбы. Не выкарабкаться. Но это только эмоции от прочитанного. Шаул должен вырасти из рамок.
Тапочек на вскидку. Юлия пишет:
цитата:
И теперь морок пасмурного унылого дня, гасил последний свет, густея смоляной чернотой наступившей безлунной и беззвездной ночи.
Это так. Ну так рост - это всегда трудно и тернисто. Можно, конечно, плыть по течению, но это ж регресс или даже деградация.
Хелга пишет:
цитата:
Мы все зажаты в рамки наших социальных или профессиональных ролей, увы. Или в рамки судьбы. Не выкарабкаться.
Слишком многое определяет наше место в мире, от нас не так много зависит во внешнем плане. Но здесь важен не внешний план, а скорее внутренняя жизнь. Не то чтобы перестать быть кем-то, а не равняться функции.
Ну вот, Саттен в самый неподходящий момент явившись. Хелга пишет:
цитата:
Шаул должен вырасти из рамок.
Желательно, да, и как-то определиться, но как узнать и понять, что определяет (или предлагает) судьба? Порой может показаться, что вырвался, а на самом деле загнал себя куда-то еще сильнее. Сложный вопрос, скорее философский, нежели житейский.
Небо затянула белесая пелена облаков, скрыв солнце, и долгожданный теплый день стал блеклым и душным. Селина промокнула платком выступившую на лбу испарину, и скинула теплую шаль с плеч.
– Ты работаешь, а я потею, – улыбнулась она Агате.
Сестра, оторвавшись от опрыскивания деревьев, озабочено посмотрела на нее.
– Я в порядке, – скорчила в ответ Селина довольную гримасу. – Я вернусь в дом, здесь становится очень душно. И ты не задерживайся. Пора обедать.
Селина развернула свое кресло и покатила к распахнутому высокому окну гостиной. "К вечеру будет дождь", – она задержалась на пороге и оглянулась, рассматривая потемневшее небо. "Как там Магда? Найдет ли убежище от дождя?" Магда погостила у них с Агатой всего несколько дней, пока Гизельда не подняла Селину с постели. Больше сидеть на одном месте странствующая фея не могла.
– Я должна идти, а ты оставаться, – проговорила Магда, вскинув свою суму на плечо. – Ты уже пришла. – Я знаю, – вздохнула Селина. – Я ушла из дома из-за упрямства: бросила Агату, чтобы найти Траума. Лишив меня возможности ходить, Провидение ясно дало понять, сколь дурна и бессмысленна была моя затея. – Ноги странствующей феи, служат не своей хозяйке, Селина. – В моем случае – уж точно, – горько усмехнулась она. – Я не сильна в премудрости, – серьезно ответила ей Магда, – но мне кажется глупой идея о твоем наказании. В конце концов, ты спасла меня и Йола, а это что-нибудь да стоит. Возможно, тебе просто стоит оглядеться, а когда ты будешь готова отправиться в путь, твои ноги окажутся не слабее, чем прежде.
Но пока ноги не желали слушаться ее, и Селина разъезжала по дому на кресле с колесами, которое ей построил смышленый мастер их Дарта. Она легко управлялась с ним с помощью простого волшебства. Магия постепенно возвращалась к обеим сестрам. Агата уже вполне вошла в силу и, принявшись первым делом за домашнее хозяйство, освободила Вильму от уборки и стирки. Правда на кухне служанка наотрез отказалась от волшебства.
– Чтобы у меня горшки да метлы плясали?! Нет, не бывать такому балагану! На кухне один командир, и это я. Я и старой Гретте так говорила: весь дом в вашем распоряжении, а кухня моя.
Агата отстала от нее. Она и сама продолжала работать в саду без заклинаний. И использовала магию только, когда не могла справиться собственными силами, – что-то вроде приходящего садовника. Сейчас она, надев перчатки и засучив рукава рабочего платья, Агата собственноручно орудовала блестящим латунным агрегатом. Это чудо человеческой смекалки, испугавшее Селину своими размерами, Агата купила на прошлой неделе. И теперь с его помощью воодушевленно опрыскивала деревья в саду, приготовленным по рецепту Вильмы отваром. Выпрыснув последнюю порцию отвара на тонкий молодой абрикос, она опустила сверкнувшего латунным боком монстра в ведро и сняла перчатки.
– Ты права, пора заканчивать, – кивнула Агата сестре и вкатила ее кресло в гостиную. – Агата, я сама прекрасно справляюсь, – недовольно проворчала Селина. – Знаю, ворчунья, – усмехнулась сестра, легкой походкой пересекла комнату и вышла. – Сейчас переоденусь, и будем обедать, – услышала она ее голос с лестницы.
Селина подкатила кресло к зеркалу и повела ладонью, разгоняя мутноватую патину старинного стекла. Как ни противилась Гизельда идее Агаты о перевернувшемся в разлуке на темную сторону волшебстве сестер, но ей трудно было возражать, наблюдая в магическое зеркало, как с возвращением Селины колдовство ослаблило свой напор – темнота над замком рассеялась, деревья, некогда сковавшие Агату, расступились, перестали корчиться и сплетаться ветвями. Чаща посветлела, превратившись в обыкновенный лес. Но самое главное – Элиза перестала угасать. На следующее же утро, как вернулась, проснувшись, Селина почувствовала нечто, а в обед у них появился добрый магистр и подтвердил: у Элизы появилось время. Слишком велик был соблазн, отказаться от указа Траума, чтобы вернуть домой всех обитателей замка, дождавшись принца. Все они, даже Гизельда, согласились подождать. И все же, положа руку на сердце, Селина не могла разделить уверенности Агаты.
Поначалу ее смутил вопрос Сэмюэля. С легкой руки Агаты Селина тоже стала звать магистра Рева по имени. Да и как было не сблизиться с такой отзывчивой душой? К тому же с магистром ее роднила одна существенная деталь – они единственные во всей вселенной искренне и неизбывно продолжали любить Траума.
– Отчего вы так уверены в принце? – как-то спросил их Рев. – Условия пробуждения требует от принца благородства и решимости. Ни в том, ни в другом ему не откажешь, – уверено ответила Агата, кивнув на зеркало.
Действительно, магическое стекло, соблаговолившее показать им принца, явило и все его немалые достоинства. Марк Саттенский был благороден, решителен, благоразумен и даже хорош собой строгой мужской красой. Сомневаться в его намерениях не приходилось – принц уверенно направлялся к Заколдованному замку со всей возможной при затянувшейся весенней распутице быстротой. Чего еще желать? Но, глядя в волшебное зеркало, Селина не могла избавиться от тяжелого чувства – Марк Саттенский глубоко несчастен.
Селина беспокойно поерзала в кресле и подняла руку, чтобы найти несчастного принца в зеркале. Чуть погодя она увидела неприютную комнату какого-то постоялого двора. Принц сидел, задумавшись, у камина.
– Саттен, может быть, ну ее, эту заснувшую принцессу, – послышался насмешливый голос и Селина увидела, как долговязый рыцарь, подойдя к огню, протянул к нему озябшие пальцы. – Что на тебя нашло, Барт? – отозвался принц. – Я потерял способность смеяться и сочинил уже десяток слезливых баллад, что со мной случалось только в самом нежном возрасте. Да на всех посмотри – веселей в повозке палача. А от малышки Сони осталось и вовсе меньше половины. Она разлюбила мои мадригалы и разругала мой последний сонет. Это все – чертова магия, помяни мое слово. – Это не магия, Барт, – покачал головой принц и, поднявшись с кресла, подошел к окну.
За незашторенным окном сгущались ненастные сумерки, сквозь щели по-осеннему завывал северный ветер.
– Я должен разбудить принцессу, – проговорил принц, уставившись в чернильную густоту за стеклом. – Когда я разбужу ее, твои мадригалы снова окажутся на высоте.
Селина глубоко вздохнула, пытаясь избавиться от удушающей духоты безысходной тоски, наполняющей комнату на антресолях неизвестного ей постоялого двора, и повела рукой, восстановив зеркальную поверхность.
– Ты слишком впечатлительна, Селина, – возражала ей Агата. – Тебе везде мерещатся разбитые сердца.
Действительно, никаких доводов, кроме собственных ощущений у Селины не было. Но всякий раз, находя принца в зеркале, она не могла выдержать и нескольких минут его скорби, эхом перекликающейся с той, что опустилась свинцовой тяжестью на дно ее собственного сердца. Селина нахмурилась, стараясь не раскисать.
– Ты опять следишь за принцем?
Вздрогнув от неожиданности, Селина опасливо глянула на зеркальную гладь.
– Ну и что же он? Страдает? – улыбнулась Агата и, подойдя ближе, положила руку на спинку ее кресла. – Страдает, – недовольно ответила Селина – что смешного в страданиях принца? – А, может быть, страдаешь ты? – Агата наклонилась, участливо заглядывая ей в лицо, ее голос стал мягче и тише. – Ты ни разу не обмолвилась о Трауме с тех пор как вернулась. Ты разуверилась... – В том, что он жив? – перебила она сестру. – Нисколько. – Но ты не нашла его на дороге… – Это ничего не значит. – И как же ты будешь искать его теперь? – Я не буду его искать, – отрезала Селина. – Почему? – опешила Агата. – Я решила, что это было дурной затеей, – отводя взгляд, ответила она. – Селина, не запирайся от меня, – сестра присела на корточки около ее кресла и прильнула щекой к ее руке. – Я вела себя глупо и гадко, прости.
Сердце Селины дрогнуло – столько было кроткого сожаления в этих словах, столько нежности в доверчивом прикосновении, – она взволнованно прижалась щекой к темной макушке.
– Мы обе вели себя, как капризные дети, и мне не меньше твоего надо простить у тебя прощения, – прошептала она. – Я тебя давно простила, родная, – всхлипнула Агата, зарываясь лицом в ее плечо.
Тепло ее дыхания наполнило мягкую ткань шали и, разливаясь по левой стороне груди, казалось, проникало внутрь, растворяя болезненное напряжение и даря давно забытое чувство покоя.
– Как хорошо быть вместе, – проговорила Селина и впервые за долгие месяцы вздохнула глубоко и спокойно. – Какие мы были дуры, – Агата подняла лицо и шмыгнула носом, ресницы были мокрыми, но лицо светилось улыбкой. – Как в детстве… – Как в детстве, – улыбнулась в ответ Селина, убирая растрепавшуюся прядь со лба сестры. – Даже в детстве ты могла настоять на своем. А сейчас решила отступить? – О чем ты? – Селина отвела взгляд, поправляя соскользнувшую шаль. – Ты же не разлюбила его? – Агата склонила голову на бок, заглядывая ей в лицо. – Нет, – ответила Селина, и голос изменил ей. – Так почему же ты не хочешь найти его? – Поняла, что не имею на это право, – прошептала она. – Не имеешь право? Ты же любишь его!
Она хотела ответить "люблю", но вместо этого у нее вырвался всхлип. Она захлебнулась слезами, словно внутри нее прорвалась плотина. А она-то считала себя закалившейся в дороге. Оказалось, достаточно нескольких искренних слов, чтобы вся ее воля рухнула в одночасье.
Агата не утешала, не уговаривала – слова были не нужны – лишь крепко обняла.
– Милость Провидения была в том… – Селина прерывисто вздохнула и высморкалась, когда поток слез наконец ослаб. – Милость Провидения была в том, что оно не отправило Траума в небытие и подарило нам надежду на вечность. – А как же здесь? – А здесь… Здесь это невозможно. Он отдал свою жизнь за меня. Думаю, я должна свою жизнь посвятить ожиданию… – Святые небеса!
Агата сморщилась, кончик носа у нее покраснел, и на глаза накатились слезы. Она всхлипнула, по-детски утерла лицо рукавом и, стиснув пальцы Селины, порывисто повернулась к зеркалу.
– Траум! – воскликнула она. – Если ты не явишься на вересковые холмы, что рядом с Бонком, за своим сокровищем, клянусь поясом Фрейи, я превращу тебя в лягушку! – Поясом Фрейи?! – ошарашено уставилась на сестру Селина. – Но тогда тебе придется его найти…
– Траум! – воскликнула она. – Если ты не явишься на вересковые холмы, что рядом с Бонком, за своим сокровищем, клянусь поясом Фрейи, я превращу тебя в лягушку!
Вот, очень здравое предложение! Траум, ты слышишь?!
Рада за фей - поняли, что такое быть просто человеком без всякой магии. Без страданий и испытаний никак не постичь истину. А вот интересно - феи выходят замуж? И если да, то за кого? Ведь должны же рождаться новые феи, свеженькие.
Ждем, что станется с Саттеном.
Юлия пишет:
цитата:
Слишком велик был соблазн, отказаться от указа Траума
Вот почему-то принца мне совсем не жалко, но переживаю за Траума. Точнее, начинаю на него злиться. Наверняка он где-то рядом, мог бы и появиться. Может, на него подействует обещание Агаты - на, в лягушку превратить.
Тапочков накидаю:
цитата:
Сейчас она, надев перчатки и засучив рукава рабочего платья, Агата собственноручно орудовала блестящим латунным агрегатом.
Она = Агата - что-то убрать.
цитата:
И теперь с его помощью воодушевленно опрыскивала деревья в саду, приготовленным по рецепту Вильмы отваром.
Что-то с порядком слов перемудрено. ...опрыскивала деревья ... с помощью отвара, приготовленного по рецепту...
цитата:
На следующее же утро, как вернулась, проснувшись, Селина почувствовала нечто,
Сложноватая конструкция. На следующее утро Селина почувствовала (...) Ну и "нечто" смущает. Может: ... почувствовала: что-то изменилось - ?
цитата:
Слишком велик был соблазн, отказаться от указа Траума, чтобы вернуть домой всех обитателей замка, дождавшись принца. Все они, даже Гизельда, согласились подождать.
Дождавшись - подождать. И с порядком слов чет не так, смысл теряется. Вернуть домой, чтобы там дожидаться принца, или вернуть при его появлении?
переживаю за Траума. Точнее, начинаю на него злиться. Наверняка он где-то рядом, мог бы и появиться.
Но ведь он уже не тот самый владыка Траум,если он и жив где-то, то не тем, кем был прежде, - он не могущественный дух. Да и вообще, по словам Рева, перестал быть духом. То есть потерял знания, которыми владел раньше. А значит, и память...
apropos пишет:
цитата:
Может, на него подействует обещание Агаты - на, в лягушку превратить.
Уж кому понравится вдруг оказаться лягушкой? Может быть, мошке?
Отправлено: 27.12.15 23:48. Заголовок: *** Волны раскачив..
***
Волны раскачивали корабль из стороны в сторону, захлестывая палубу. Мачты скрипели и гнулись в порывах яростного ветра, рвущего паруса, со звоном лопались, как перетянутые струны, снасти. Вода хлестала снизу и сверху, смывая с палубы людей и груз. Рев стихии мешался с отчаянными криками и стонами раненных, и удары волн взбивали их кровь в пену. Ослепительный разряд молнии, осветивший небо, рассыпал искры на верхушке грот-мачты, превратив ее в огромный пылающий факел. Вспыхнул главный парус, огонь бежал по снастям и реям, шипя и брызгая фейерверком. По леерам он добрался до фальшборта, и теперь огненный венец опоясывал все судно. Корабль пылал, словно бумажный, несмотря на перекатывающиеся через палубу волны и секущий проливной дождь. Лопнувший булинь, извиваясь горящей змеей, стегнул Шаула по ногам и сбросил с палубы. Он проваливался в темноту, не достигая воды. Шум стих, словно мрак поглотил звуки.
Шаул открыл глаза. Отражая красноватый отсвет догорающих углей камина, покачивалось распахнутое окно, впуская в комнату свежий запах ливня. Еще барабанили, сбиваясь с ритма, тяжелые капли, но дождь уже кончился, и вынырнувшая в прореху туч полная луна осветила комнату. Тревожный сон, растаявший без следа, оставил горький привкус трагической неудачи. Шаул повернулся на бок, плотнее закутываясь от сквозившего из окна сырого ветра, и уткнулся взглядом в спящую Сони.
– Вот черт, – тихо выругался он.
Сони появилась у него поздно, проскользнув в комнату без стука. Если бы он не просидел над дневником дольше обычного, он был бы уже в постели. Да и сама девушка была в рубашке, на которую лишь накинула плащ.
– Ты с ума сошла, – недовольно встретил он ее, поднимаясь из-за стола .
Но Сони лишь беспечно пожала плечами.
– Ты подумала, что придет людям в голову, если кто-нибудь увидит, как ты расхаживаешь ночью по комнатам в таком виде?! – Оставь, Шаул, – раздраженно проговорила она, усевшись на кровать. – Ты рассуждаешь, как какой-то бюргер. – Я и есть, бюргер, – огрызнулся он. – А не должен был бы быть им, – проворчала Сони, залезая глубже на кровать, и укутывая ноги одеялом. – Что тебе? – грубо поинтерсовался он, раздраженный ее бесцеремонностью. – Марка! – с вызовом ответила девушка. – У меня его нет. – Я знаю, – она шмыгнула носом, словно обиженный ребенок.
Жалость охладила раздражение, распалив чувство вины. Только этого ему не хватало. Он прошелся по комнате. Нервы были и так напряжены до предела. Их путешествие подошло к концу. Завтра утром они с Саттеном отправятся в Заколдованный замок, и тот разбудит Элизу. Шаул сидел над дневником, пытаясь хоть как-то подготовиться к неизбежному.
– Я должна спросить его, – с вызовом проговорила Сони, нетерпеливым движением развязав тесемки плаща, словно они душили ее. – О чем? – тоскливо скривился он. – Если он любит меня… – О, боже, Сони, – перебил Шаул и снова зашагал по комнате. – Не злись! Я понимаю, что поставлено на кон. Но если он любит меня, твоей Элизе да и никому из замка он не поможет. – Ерунда! – он свирепо воззрился на нее и тут же устыдился своей грубости, увидев, как она сникла. Отвернувшись, он снова принялся мерить шагами комнату. – Сони, ты красива, мила, остроумна, кто здесь не увлекся тобой? Но любовь… – Ты! – зло перебила она его. – Прости? – развернулся он к ней, сбитый с толку ее окриком. – Ты не увлекся мной! – набросилась она на него. – Носишься со своей любовью, как с писаной торбой! Что ж по-твоему, ты один можешь любить?! – Отнюдь! – рявкнул он в ответ.
Девушка ощетинилась от его крика и с вызовом уставилась на него.
– Сама посуди, Сони, – спокойнее проговорил он, призывая на помощь логику, – если бы он любил тебя, он должен был бы отказаться спасать Элизу. Но… – Шаул вздохнул, жалея о жестокости своих слов: – но он предпочел тебе незнакомую принцессу. Он же принц, в конце концов... – Чушь! – запальчиво кинула Сони. – Если хочешь знать, я не ниже Марка. – Я не спорю, Сони, – он вернулся и сел рядом с ней на кровати, презирая себя за то, что в очередной раз разбивает ей сердце. – Ты, может быть, и принадлежишь к очень знатному роду, но он не знает об этом. И он сделал выбор. – Он не делал его! Ты взял с него слово. Он просто человек чести, – зло растерев слезы по лицу, она с силой стукнула его кулачками. – Он держит свое слово! – Оставь, Сони, – Шаул обнял ее, лишив возможности драться. – Неужели он даже не попытался бы поговорить с тобой, если бы любил?
Сони жалобно всхлипнула в его объятиях. Шаул гладил ее по волосам, утешая, но Сони разрыдалась, ткань камзола намокла, и тепло девичьего дыхания горячило грудь. Он поцеловал ее в макушку и теснее прижал к себе. Как все запуталось, как отчаянно несправедливо переплелось!
– Надо пережить завтрашний день, милая, – прошептал он, заправив темную шелковистую прядь ей за ухо.
В изящной маленькой мочке качнулась, блеснув матовым боком, жемчужная капелька сережки, которые он подарил ей на островах.
– И что будет? – подняла к нему заплаканное лицо Сони. – Не знаю, – вздохнул он и поцеловал в мокрый покрасневший нос.
Сони прислонив головку к его груди, обижено прошептала:
– И ты не знаешь…
Он действительно не знал. Он страшился завтрашнего дня так же, как и Сони. Завтра Саттен поцелует Элизу, и, проснувшись, она ответит ему.
Как невыносима была эта мысль! Повинуюсь волшебству, Элиза полюбит Саттена, навсегда позабыв о нем. Но Саттен никогда не будет любить ее так, как любит ее Шаул – никакая магия не поможет этому! И все же Шаул будет безжалостно вытеснен из ее сердца. Проклятье! Ему казалось, что он смог бы пережить даже их телесную разлуку – пусть бы она принадлежала принцу, но любила бы его! – но ее равнодушие он не в силах был принять. Оно корявым колом раздирало сердце, выстреливая острой иглой в висок, и не давало вздохнуть, стискивая железным обручем грудь.
Но даже с проклятой болью не мог тягаться жуткий страх – уж так ли неправ Бруно? Что было бы, получи он сейчас право разбудить принцессу? Что бы он делал? Привел бы ее в тесную казенную квартиру городского библиотекаря? И как поступил бы, когда она в ужасе отшатнулась бы от скудости привычной для него жизни? Каким ничтожным самозванцем предстал бы перед проснувшимися королевским двором…
Отправлено: 27.12.15 23:56. Заголовок: Хелга пишет: А памя..
Хелга пишет:
цитата:
А память... ничего, пусть вспоминает!
Память, это такая вещь противная - и надо бы вспомнить, а не вспомнинается
Может, и не надо ничего вспоминать? Ведь придется еще как-то примирять прошлое с настоящим. А получится ли? И что за настоящее у нынешнего Траума, или что там от него осталось? Вдруг он монстр какой, или наоборот, земляной червяк?
– Он не делал его! Ты взял с него слово. Он просто человек чести, – зло растерев слезы по лицу, она с силой стукнула его кулачками. – Он держит свое слово! – Оставь, Сони, – Шаул обнял ее, лишив возможности драться. – Неужели он даже не попытался бы поговорить с тобой, если бы любил?
Ну, с одной стороны у Саттена сложная ситуация: дал слово и, вроде как, не может его нарушить, с другой - все равно не сможет разбудить принцессу, коли любит другую. Получается, он подводит и Шаула, и принцессу. Они ведь (умозрительно говоря), рассчитывают на принца. Ну и терзает Сони заодно. Поговорить с ней - мог бы, да. Узнав, что его любовь взаимна - или даже невзаимна, честнее вернуть слово, чем питать Шаула надеждами, которым не суждено сбыться. Юлия пишет:
цитата:
если он и жив где-то, то не тем, кем был прежде, - он не могущественный дух. Да и вообще, по словам Рева, перестал быть духом. То есть потерял знания, которыми владел раньше. А значит, и память...
Ну бог с ним, с могуществом, да и преимущества у духа сомнительные, лучше пусть будет просто мужчиной: живым и теплым.
Может, и не надо ничего вспоминать? Ведь придется еще как-то примирять прошлое с настоящим. А получится ли? И что за настоящее у нынешнего Траума, или что там от него осталось? Вдруг он монстр какой, или наоборот, земляной червяк?
Можно и не вспоминать, ага, а просто все начать с начала, с плоти и крови. Нет, аффтор, не верю, Траум не может быть червяком, из владыки такого уровня и ума червяки не получаются. Мужчины, эти да.
Юлия пишет:
цитата:
Каким ничтожным самозванцем предстал бы перед проснувшимися королевским двором…
Но он уже дворянского звания. И что есть королевский двор? Тоже люди. Эх, Шаул, не о том ты печешься...
Боюсь, он не очень-то задумывается над сложным механизмом магического действа, в которое ввязался. Он же человек простой - надо, значит, надо. И вообще, кто сказал, что он кого-то любит? apropos пишет:
цитата:
лучше пусть будет просто мужчиной: живым и теплым
Живой и теплый – это, конечно, хорошо. Но ведь он не может просто материализоваться посреди гостиной фей. Если уж он стал человеком, у него своя история. И если так в лоб – время линейно и тп., – то тогда он может появиться на земле сейчас только в виде младенца. Он хоть и живой и теплый. Конечно, Проведение-то на то оно и провидение… Но кто ж, как говориться, познал ум Господень?
Хелга пишет:
цитата:
Траум не может быть червяком, из владыки такого уровня и ума червяки не получаются
Может, червяк очень большой? Гигантский
Хелга пишет:
цитата:
Но он уже дворянского звания
Дворянское звание дворянскому званию рознь. И с принцем новоиспеченный граф, конечно, не сравнится. Хелга пишет:
цитата:
Эх, Шаул, не о том ты печешься...
Это да, как доходит до мужских амбиций, философский взгляд теряется. Но что ж поделать? Человек только, и ничего человеческое….
Отправлено: 30.12.15 20:05. Заголовок: – Разбуди ее и увези..
– Разбуди ее и увези в Клаверден, – глухо прозвучал голос Сони, уткнувшейся ему в плечо, словно она подслушала его мысли. – Я не могу разбудить ее! – зло рявкнул он, отстранив от себя подругу. – Ерунда! – яростно сверкнула на него глазами Сони. – Не ужели ты не понимаешь?! Если ты не решишься, завтра, ты навсегда потеряешь Элизу, а я Марка! И никакие сны тебе не помогут, когда наяву она будет принадлежать другому! – Что значит "не решишься"?! – он дернулся, чтобы подняться с кровати, но Сони вцепилась мертвой хваткой в лацканы его кафтана. – Да очнись ты наконец! Ты или решишься спасти ее или отдашь другому! – Какого черта?! Ты прекрасно знаешь, только принц может разбудить ее! – А чем ты хуже?! – Происхождением! – Происхождением?! – с презрением взревела Сони.
Ее горящий взгляд пригвождал его к позорному столбу – не по происхождению, не по воле судьбы или слепого случая, а по собственной трусости он не имеет благородного достоинства. Он, как назвал его Бруно, школяр, пустой зубрила, надеющийся только на четкое исполнение правил!
– Что ты знаешь о происхождении?! – яростно рычала Сони. – Можно родиться в королевском дворце, а потом лазать по помойкам в поисках гнилой репы! Можно быть королевой и быть похороненной в общей могиле! А можно, родиться на соломе в хлеву, а потом, наплевав на все условности и страх, завоевать королевство, заставить толпу ловить каждое твое слово, вынудить холенных аристократов пресмыкаться у твоих ног, выпрашивая твою улыбку! – Что с тобой, Сони? – обалдев от лихорадочной возбужденности девушки, настороженно проговорил Шаул, на мгновение забыв о собственном бичевании.
Он чуть отстранил ее от себя, вглядываясь в разгоряченное, искаженное мукой лицо:
– Кто ты? – Я принцесса, – прошептала Сони. – Принцесса, – ошарашено проговорил Шаул.
Вся прежняя горячность Сони водночасье схлынула, уступив место хмурой озабоченности.
– Эта та самая страшная тайна, которую я всю дорогу скрывала от тебя.
Вот тебе и нищий мальчишка! Мог ли Шаул подумать о чем-то подобном, встретив Сони полгода назад? Даже медальон, в котором Бруно узнал королевский герб, не заставил его сделать столь смелое предположение. Воображение Шаула не шло дальше разорившегося аристократического рода, иногда, поддавшись настроению, он выдумывал Сони романтическую историю о похищенном благородном ребенке и безутешных родителях в огромном замке, но представить принцессу, которую отхаживают по бокам на рынке за украденную булку, его фантазия была бессильна... – Не бойся, я не сошла с ума, – невесело скривилась Сони. – Нет, конечно, – покачал он головой.
Шаул нежно коснулся ее волос, приглаживая растрепавшиеся пряди, и с ее лица сошло мучительное выражение, она стала обыкновенной Сони, разве только более грустной. Он прижал ее к себе. Конечно, он не считал ее безумной. Кто угодно – только не Сони.
Девушка устало склонила голову ему на плечо. Что ж, если ему не суждено обнимать Элизу, невесело усмехнулся Шаул, то не из-за разницы происхождений. По крайней мере одна из принцесс находила его объятия вполне уместными.
– И как же вас зовут, ваше высочество? – Шаул заглянул в лицо прижавшейся к нему высокородной дамы. – Инес, принцесса Норланда, – недовольно пробурчала Сони. – А что же твой отец правит Норландом? – С чего бы мне прохлаждаться в Бовиле, коль скоро все было так? – вздохнула Сони и продолжила не дожидаясь ответа: – Королевство захвачено, отец пропал. А меня ищут по всему свету подонки, завоевавшие Норланд. – Зачем? – Все дело в магии, – вздохнула Сони. – И здесь все то же, – обреченно вздохнул Шаул, ожидая более подробных объяснений. – Им нужна сокровищница, – объяснила Сони, – а открыть ее может только потомок рода хранителей. А это я и есть. – Хранителей? – заинтересовался Шаул, но тут же сам себя перебил, вспыхнув, от внезапной обиды: – Зачем надо было это скрывать от меня? – Да ладно, Шаул, – шмыгнула носом Сони. – В конце концов, ты же не принцессу искал, а принца. – Но ты даже имени своего не назвала, – проворчал он, вручая ей платок. – Ну скажи, что может быть глупее: принцесса Инесса? – высморкнувшись, усмехнулась Сони. – И в чем же состоит ваша миссия, о которой вы упомянули в змеиной яме, принцесса Инес?
Сони подняла к нему лицо: – Найти отца и спасти Норланд. – Ни много, ни мало. – Я серьезно. Когда была осаждена главная крепость, отец отправил нас мамой из королевства, а сам остался. Я должна найти отца, – упрямо повторила Сони. – Ты думаешь, он жив? – осторожно поинтересовался Шаул. – Жив, – уверено ответила она. – К тому же без него мне будет трудно справиться.
Уму непостижимо! Он попытался вспомнить, что-нибудь об этом северном королевстве, но ничего не приходило ему на ум. Неудивительно, что описанный Бруно герб оказался ему незнаком.
– Ты сказала, что бежала с матерью, – осторожно начал Шаул, памятуя недавние восклицания Сони. – Это она похоронена в общей могиле? – Нет, – тряхнула головой девушка. – Я не позволила. Я выиграла немного денег и заплатила, чтобы ее похоронили отдельно. Правда, их хватило только на неосвященную землю… Но когда я найду отца и спасу Норланд, мы похороним ее в семейном склепе.
Убежденность, с которой говорила Сони о совершенно невероятных вещах, смутили бы, не знай он отчаянный характер девушки.
– Сони, теперь я знаю, что мы будем делать, когда переживем завтрашний день, – он покрепче обнял ее, вздохнув спокойнее.
Рассказ Сони, при всей своей фантастичности, отвлек его от собственных невзгод.
– Что же? – Искать твоего отца и спасать Норланд. – Я знала, что встреча с тобой – это знак, – улыбнулась Сони. – Шаул, я останусь у тебя. Одна я взорвусь. – Нет, Сони, – запротестовал он.
Но она, не дожидаясь ответа, уже скользнула из его объятий под одеяло, уютно свернувшись под ним калачиком.
– Сони, так нельзя. Это черт знает какое свинство, забираться в мою постель! – Шаул, не ворчи, – сонно мурлыкнула Сони. – Мы делали это сотню раз. – Тогда я не знал, что ты девушка. – Какая тебе разница, ты бредишь о своей Элизе. Ложись. Она приснится тебе, и ты будешь блаженствовать. Это последняя ночь, когда она принадлежит тебе. – Черт тебя побрал, Сони, вытряхайся из моей кровати, – чертыхнулся Шаул, понимая, что избавиться от нее ему не удастся.
Он вернулся было к дневнику, но только без толку просидел над пустыми страницами. Ошарашенный Сониным признанием, он так и не смог переварить его, утомлено погрузившись в апатичное отупение. Было уже совсем поздно, на его кровати свернувшись калачиком, несмотря на переживания, мирно спала Сони. Думая, что не заснет, Шаул, не раздеваясь, прилег на милостиво оставленную ею свободной половину кровати и тут же провалился в матовую темноту сна.
Подозревала насчет Сони, что девушка не проста. А Шаулу еще одна проблема на плечи? Парень возмужает в этом путешествии...
Юлия пишет:
цитата:
Может, червяк очень большой? Гигантский
Дык не о размерах речь, Автор, а о внутренней сути, из области реинкарнации (если уместно по отношению к духу) "Стремилась ввысь душа твоя, родишься вновь с мечтою..." (с)
Юлия пишет:
цитата:
– Черт тебя побрал, Сони, вытряхайся из моей кровати, – чертыхнулся Шаул, понимая, что избавиться от нее ему не удастся.
Как-то резануло слово "вытряхайся", кажется, оно не из лексикона Шаула.
Ну вот, теперь еще и Сони преподнесла сюрприз. Юлия пишет:
цитата:
Если уж он стал человеком, у него своя история. И если так в лоб – время линейно и тп., – то тогда он может появиться на земле сейчас только в виде младенца.
Чет все запутаннее и запутаннее. Селина считает, что Траум жив, так чувствует ее любящее сердце, насколько я понимаю. Именно Траум, а не некий младенец или некий взрослый со своей историей, жизнью, памятью и т.д., в которой вряд ли есть место для Селины - о ней этот условный человек просто не может знать, следовательно не может ее любить. И даже встретив и, допустим, влюбившись, он не будет подозревать, что некогда был ее возлюбленным и пожертвовал всем ради нее. Так мне представляется. То же касается червяка - сомневаюсь, что Селина распознала бы в нем Траума и тем более - продолжала бы его любить. Время линейно, но не линейно волшебство, могущество волшебства опять же никто не отменял. Т.е. или Траум существует таким, какой он есть, и каким его знала Селина, пусть и лишенный прежней своей магической силы и власти, или его вовсе нет. Тапочки:
цитата:
Не ужели ты не понимаешь?! Если ты не решишься, завтра, ты навсегда потеряешь Элизу, а я Марка!
Именно так, но ведь это может быть лишь отражением ее сильного желания.
apropos пишет:
цитата:
а не некий младенец или некий взрослый со своей историей, жизнью, памятью и т.д., в которой вряд ли есть место для Селины - о ней этот условный человек просто не может знать, следовательно не может ее любить. И даже встретив и, допустим, влюбившись, он не будет подозревать, что некогда был ее возлюбленным и пожертвовал всем ради нее. Так мне представляется.
Совершенно справедливо. В этом вся проблема человека - он не может материализоваться из ничего, свободный от собственной истории.
apropos пишет:
цитата:
или Траум существует таким, какой он есть, и каким его знала Селина, пусть и лишенный прежней своей магической силы и власти, или его вовсе нет
Именно так. А так как прежним он быть не может, да и не где, выходит, что его попросту нет. О чем, собственно, и говорил Рев.
Отправлено: 02.01.16 13:09. Заголовок: Ну что ж, дорогие чи..
Ну что ж, дорогие читатели, мы-таки добрались до последних глав. Как водится, самых проблематичных. Смиренно жду тапков, ботнок и сапогов
** Сони оказалась права, ему действительно впервые за долгое время приснилась Элиза. Она была бледна, как будто от долгой изнурительной болезни. Вокруг нее суетились какие-то люди, оттесняя его, и он долгое время не мог даже подойти к ней. Наконец они остались одни в комнате, напоминающей их классную в начальной школе Бонка, и Шаул смог обнять любимую, но ворвавшийся ледяной вихрь, закружил, разорвав объятия, и разлучил их, оставив Шаула одного в пустой комнате.
Порыв холодного ветра влажно дохнул дождем и распахнул жалобно скрипнувший ставень. Шаул заворочался, пытаясь закутаться плотнее, но кокетливый плащ Сони из шелковой камки оказался не слишком теплым. Шаул поднялся с кровати, бросив плащ на спинку кресла, закрыл окно и подошел к камину. Усевшись на корточки, он подложил полено и принялся раздувать потемневшие, покрывшиеся седым пеплом угли. Старые гостиничные мехи со стертым аляповатым рисунком на деревянной пластине огласили комнату сиплыми вздохами, и полено занялось огнем. В пляшущем пламени ему снова привиделось утомленное лицо возлюбленной.
Прошла последняя ночь, когда Элиза, как сказала Сони, принадлежала ему. Шаул скривился от боли и прижал руку к груди, пытаясь унять дурную сбивчивую пляску сердца. Зачем только Сони бередила его рану. Ни у фей, ни у Бруно ни разу не возникло ни малейшего сомнения в условии пробуждения Элизы. И не ему, уже однажды вмешавшемуся и отяготившему и без того трагичную участь несчастных, нарушать заведенный феями порядок, рискуя жизнями сотен людей. Боль вновь обожгла плоть и отступила.
Почувствовав облегчение, Шаул отнял от груди руку и поднялся. Обдав лицо остывшей за ночь водой из кувшина, прогнал остатки сна. За окном, сквозь разметанные ветром клочки туч светлело предрассветное небо. Он задернул полог кровати, в которой тихо спала Сони, и занялся туалетом. Холодная вода обжигала тело, обессиливающее уныние чуть отступало.
– Когда не знаешь что делать, делай, что знаешь, – пробормотал Шаул присказку Бруно, растирая жестким полотенцем кожу.
Они с Саттеном отправятся в Заколдованный замок, а там – будь, что будет. Он увидит пробуждение Элизы, взглянет не во сне, а наяву ей в глаза… Все же его путешествие не оборвалось на полпути, он смог исполнить свое обещание и привести принца.
Шаул заканчивал бриться, когда в дверь постучали. Служанка в такую рань? Шаул отложил бритву, вытирая полотенцем остатки мыла, и подошел к двери. На повторный решительный стук – так непохожий на робкий стук служанки – Шаул распахнул дверь. В сумраке гостиничного коридора возвышалась внушительная фигура принца.
– Саттен? – удивленно воззрился Шаул, чувствуя спиной неуместное присутствие Сони в своей кровати. – Ты позволишь мне войти? – вскинул бровь принц. – Может быть, позже, – начал Шаул, но Саттен, скользнув по нему непривычно рассеянным взглядом, вступил за порог, оттеснив незадачливого хозяина. – Я хотел поговорить с тобой перед тем как мы отправимся в замок, – принц прошел к окну и уставился в него, внимательно изучая занявшийся рассвет. – Саттен, я зайду к тебе, когда оденусь, – Шаул еще раз попытался выдворить принца и поспешил плотнее задернуть полог кровати. – Ты не говорил, что ваш кот говорящий, – повернулся к нему принц, оторвавшись от созерцания восхода. – Бруно? – недоуменно переспросил Шаул.
"С чего бы зазнайке откровенничать с принцем?"
– Бруно, – кивнул Саттен и, сложив руки за спиной, медленно прошелся по комнате. – Этот ваш Бруно почтил меня сегодня ночью беседой. Я был поражен – он просто кладезь премудрости. – Несомненно, – нехотя согласился Шаул.
– И о чем же вы беседовали с этим кладезем? – настороженно поинтересовался он.
Вопрос вывел его высочество из задумчивости. Принц медленно перевел взгляд с женского плаща из яркой камки, висевшего на спинке кресла.
– Я должен объясниться с тобой, – медленно проговорил Марк и снова зашагал по комнате. – Объясниться? – переспросил Шаул.
"Какого черта Бруно наговорил ему?!"
– Я никогда не говорил тебе, почему оказался на востоке. Я был молодым, влюбчивым, и девушки не отказывали мне. – Саттен, я не намерен принимать твою исповедь, – решительно прервал его Шаул. – Тебе придется выслушать меня, Ворт, – упрямо ответил принц. – Позже. Я зайду к тебе, когда оденусь, – Шаул кивнул на приготовленные на сундуке вещи.
Для пробуждения Элизы он, поддавшись на уговоры Сони, приобрел скроенный по новой моде наряд из плотного сапфирового шелка.
– Нет, – отрезал Саттен. – Твое платье подождет.
Принц стиснул руки за спиной и зашагал по комнате.
– Среди моих любовниц была одна горожанка Ада, бойкая, красивая, – продолжил он. – Даже не помню, почему я оставил ее. Кажется, просто уехал из столицы, а когда вернулся, забыл о ней, увлекшись другой. Но Ада, как оказалось, меня не забыла. Во время праздничной церемонии на соборной площади она набросилась на меня с обычным ножом, каким орудовала на кухне, – решила отомстить, как сказала, за разбитое сердце. Хоть бы она сделала это не в праздничный день. Не в присутствии короля, – глухо проговорил он и продолжил: – Она лишь ранила меня. Ее тут же схватили – да она и не пыталась скрыться, – и судили.
Принц остановился и уставился на Шаула: – Ее казнили, как цареубийцу, – повесили, а потом разрубили на части.
Шаул тряхнул головой, отгоняя неприятно видение.
– Мне очень жаль, – вздохнул он. – И я отчасти понимаю, почему ты чувствуешь себя виноватым в ее смерти. Но эта несчастная действительно пыталась убить тебя и, по всей вероятности, убила бы, если бы нож пришелся в цель… – Факт остается фактом – я жив, а она нет. И я причиной тому. – Хорошо, – кивнул Шаул. – Зачем ты все это мне рассказываешь? Считаешь себя недостойным принцессы? – Нет, брак – это договор, – ответил Марк. – Я не о том. Бруно уверил меня...
Он замолчал, прошелся по комнате, затем решительно остановился перед Шаулом и проговорил:
– Я люблю Сони. – Любишь?! – воскликнула Сони, выскочив из-за занавеса полога. – Сони?.. – смятение на лице принца невозможно было описать. – Как ты мог?! – набросился он на Шаула. – Я убью тебя! – взревел Саттен, тряхнув его со всей своей недюжинной силой. – Я же просил тебя жениться на ней! Зачем ты так?! – Отпусти меня! – пытался высвободиться из его рук Шаул. – Марк, оставь его сейчас же! – крикнула Сони. – Сони, девочка моя, – горько воскликнул принц, отшвырнув Шаула. – Я знаю, как ты любишь его, но он не смел пользоваться этим. Он женится на тебе, даю тебе слово. Я сам оттащу его... – А ты женишься на мне? – перебила принца Сони. – Женюсь, – не задумываясь, выпалил он. – Я защищу тебя от него, от всех… Ты такая чистая, простодушная. Я дам тебе свое имя. Никто не посмеет обидеть тебя. Обещаю, я буду терпелив, я не стану навязываться тебе. Пройдет время, ты забудешь Ворта, утешишься... Я буду рядом, и когда-нибудь ты ответишь на мою любовь. Я буду ждать. Ты станешь моей женой?
Стремительность, с которой Саттен оказался у ног девушки, вывела Шаула из оцепенения.
– Проклятье, – зло выругался он. – Обязательно! – не обращая внимания на его проклятья, воскликнула Сони, протянув руки к принцу. – Я буду твоей женой, Марк Саттенский. Я никому тебя не отдам. – Любимая, – выдохнул принц, уткнувшись лицом в ладони девушки. – Прекратите! Сегодня день рождения Элизы! Ее последний день. Если ты не отправишься в Заколдованный замок, сегодня же он станет могилой для сотен людей! – Но он не сможет разбудить ее! – вскипела Сони. – Он любит меня! – Это магия, Сони! Он увидит и полюбит ее... – Нет! – в один голос ответили влюбленные, подхлестнув его злость. – Будете тешиться своей идиотской любовью, зная, что обрекли сотни людей на смерть?! Прибавь их к погубленной тобой девице, Саттен. Только ее участь позавидней их. Ты знаешь, что души этих несчастных заключены в какой-то адской пустоте?! Что телесная смерть – это ерунда по сравнению с тем, что их ждет теперь?!
Не сумев сдержаться, он кричал во всю глотку и вдруг остановился, словно из него вышел весь воздух.
– Сегодня последний день, – потерянно проговорил он. – Я уже ничего не успею... – Успеешь! – подскочила к нему Сони. – Ты разбудишь ее! – Замолчи, – вновь обозлившись, он обрел силы. – Ты получила, что хотела. Бери своего Саттена, и поваливайте отсюда к чертовой матери! И Бруно с собой прихватите! Пропади пропадом эта тварь! – Шаул, – вцепившись в полы его рубахи, повисла на нем Сони. – Никто не виноват. Просто для нее нет принцев. Ты прошел полмира и не нашел ни одного. У нее есть только ты. Иди к ней. Если она не проснется от твоего поцелуя, она не проснется, даже если тысячи принцев поцелуют ее. Иди к ней! – закляла в последний раз Сони, отпустив его.
Ее слова звоном отзывались в голове. Злость схлынула. Отчаяние, оглушив, накрыло с головой. Он словно снова погружался в морскую толщу. Ни надежды спасения, ни воли к нему. Все рушилось, и он не мог остановить это. Машинально надев протянутый Сони камзол, Шаул натянул кафтан, пристегнул меч и покинул гостиницу.
"Для нее нет принцев. Для нее нет принцев...", – выстукивали копыта Гнедого жестокий приговор.
Вот и приехали... Шаул в очередной раз пытался обмануть самого себя и не видеть очевидного, а затем, когда оказывается, что очередной карточный домик с принцем рухнул, злится и бесится. Как часто мы пытаемся найти средства вокруг, там, где все дело именно в нас самих. Ждем, как поступит Шаул.
принц, несмотря на то, что фактически "застукал" ее в постели Шаула, готов на ней жениться.
Так вообще же надежды не было и вдруг появилась - неужели не воспользоваться шансом? К тому же он, видимо, столько раз прокручивал все это в голове, что выдал на гора без запинки.
– Принц отказался будить Элизу! – ворвалась утром Агата в комнату Селины в наброшенной поверх рубашки шелковой накидке.
Селина привстала с подушек и, приподняв ноги, спустила их с кровати.
– Я помогу тебе, – ринулась ей навстречу сестра. – Что случилась, Агата? – предостерегающе подняв руку, остановила ее Селина. – Объясни все толком. – Принц отказался будить Элизу. Он, видите ли, влюбился в Сони. – Влюбился в Сони! – ахнула Селина. – Вот в чем была причина его несчастья... – Ну что ж, теперь, надо полагать, он счастлив, – ядовито ответила Агата. – Ох уж мне эти принцы! На что они годны?! Ах, черт бы их всех побрал! – Значит, все-таки, приказ Траума? – прервала Селина гневные чертыханья сестры. – Я уже говорила с Сэмом. Он готов исполнить его... Так мало же отправить Элизу из царства снов, надо же ее удержать здесь, – досадливо скривилась Агата. – А как это сделать без принца? А я-то поторопилась ему просеку в чаще приготовить – милости просим, только разбудите несчастную нашу принцессу! – Погоди, Агата, а что же Шаул? Ведь он не оставит Элизу... – А что он может поделать? – горько вздохнула Агата. – Да, и что гадать? Проклятое зеркало не показывает его, хоть он и в двух шагах от нас. Надо самим отправляться к замку Селина. Встретим Элизу, а там посмотрим, что можно сделать. – Спасем хотя бы Элизу, – озабоченно согласилась Селина. – Спасем ли? – уныло покачала головой Агата. – Собирайся, родная.
Селина кивнула, и Агата поспешила к себе.
Вокруг Селины хлопотала невидимая горничная, умывая, одевая, причесывая ее, а она безучастно следила за своим превращением в зеркало и думала о Трауме. Не о бедняжке Элизе, задыхающейся от колдовства, не о растерянном юноше, в отчаянной попытке спасти любимую мчавшемся в Заколдованный замок, ¬– а Селина не сомневалась, что Шаул именно так и поступит, – не о сотне несчастных, ждущих своей погибели, а о Трауме.
В свой последний день владыкой снов Траум, готовясь принести себя в жертву, отринул все, чем жил, но не забыл о просьбе Селины спасти Элизу. Уходя в небытие, он оставил последнюю частицу своего духа, своей силы, чтобы спасти ее крестницу. Сегодня эта частица будет выпущена Ревом, она растворится… Нет! Она воплотится в спасение Элизы. Траум будет существовать в каждом мгновение жизни спасенной им девушки. И если сама Селина не может увидеть, услышать, быть с ним в этом мире, она сможет хранить и чувствовать его в жизни крестницы. Трагическая гибель обитателей замка прорастет счастливым соединением двух влюбленных – никто уж не принудит Элизу отказаться от Шаула.
– Хотя… – озабоченно проговорила Селина. – Кто знает, как поведет себя проснувшаяся принцесса? Во сне мы часто позволяем себе то, что никогда не допустим в жизни.
Селина нахмурилась: тогда ничто не удержит Элизу в этом мире... И любящий дух Траума канет втуне.
Отправлено: 11.01.16 19:23. Заголовок: Раскисшая от ночного..
Раскисшая от ночного дождя дорога, еще не успела просохнуть, хотя умытое солнце ярко светило с высокого неба, по которому неугомонный пастух-ветер гнал стада белоснежных облаков. Знакомые места, мелькали перед глазами, преображенные сиянием нежной зелени молодой листвы.
Но Шаулу было не до окрестных красот. Ни близость родных мест, ни свежесть весеннего утра не занимала его. Отказ Саттена, слова Сони, вмешательство Бруно – события сегодняшнего утра казались ему жестокой, граничащей с предательством, несправедливостью. Он выскочил из гостиницы как ошпаренный – он не мог, не хотел находиться с ними рядом, видеть их счастливые лица, слышать их воркующие голоса! – и поскакал к Заколдованному замку. Но что ему там делать без принца?! "Иди к ней!" – словно насмешка вдогонку. Чем он поможет беспробудно спящей Элизе? Всем этими людям, что заснули вместе с ней?!
Но он продолжал гнать коня в Заколдованный замок, хоть у него и не было ответов. Сегодня последний срок – день рождения Элизы. Он не смог найти для нее принца, но он не оставит ее один на один со смертью. Он будет рядом. Возьмет ее за руку, поцелует и… – чем черт не шутит?! – может, совет Сони, при всей его невероятности, окажется не так уж и глуп? Теперь по крайней мере он ничем не навредит, не отяготит ее участи – куда уж хуже?!
Шаул придержал коня и въехал в лес. Темные сосны и косматые ели упирались верхушками в небо, цепляя пушистые облака. Пахнуло разогретой хвоей и топленой смолой. Темная чаща расступалась перед ним широкой просекой. Кому понадобилось прорубать ее в Заколдованном лесу, куда жители окрестных селений и носа не смели показывать?
"Да не все ли теперь равно?" – раздраженно отмахнулся он и направил коня вглубь чащи.
Широкая в начале, просека постепенно сужалась, но до конца так и не сомкнулась, доведя его до самого замка. Сегодня он легко угадывался, возвышаясь между деревьями и кустами мрачной серой громадой. Глухая тишина окутывающего его сумрачного тумана не позволяла ни единому звуку нарушить проклятый сон его обитателей. Гнедой тревожно заржал, неспокойно перебирая ногами. Остановив коня у чернеющего среди голых кустов крушины подвесного моста, Шаул спешился. Но дальше Гнедой не сделал и шага.
– Да что с тобой?! – раздраженно прикрикнул на коня Шаул, хлопнув по крупу, но тот лишь упирался, вырывая поводья. – Чего ты боишься?
Скосив на него жалобный темный взгляд, конь тревожно заржал.
– И ты туда же, – вздохнул Шаул и, привязав коня, направился в замок один.
Он осторожно ступал по покрытым седым мхом, обветшалым доскам. Казалось, прошли не месяцы, а многие годы с тех пор как он проходил здесь последний раз. Скрип проржавевших петель калитки разорвал ватную тишину пронзительным тревожным визгом. Стражник, раскинув ноги, бессильно развалился у ворот, и его храп теперь больше походил на предсмертный хрип. Шаул в ужасе отшатнулся от несчастного и чуть не налетел на перевернутую Тимом бочку, но та не покаталась по мощеной дороге, упершись в рассыпанные камни разрушившейся лестницы, некогда ведущей на стену. На покрытой трещинами крепостной стене тут и там зияли, словно пустые глазницы, темные пустоты выпавших камней. Деревянный скат галереи прогнил и провалился, свисая черными крыльями громадной мертвой птицы. Замок разрушался, а его обитатели, напоминавшие до отъезда Шаула застывших марионеток, оглашавших стены замка беспечными раскатами храпа, теперь, безвольно повалясь, словно брошенные тряпичные куклы, издавали сдавленные хриплые стоны. Всюду виделись посеревшие измученные лица, с бессильно отвалившимися челюстями и темными провалами раскрытых ртов – смерть не просто подступила к стенам замка, она прорвала осаду.
Ужас ледяной хваткой стиснул сердце. Шаул бежал к королевскому дворцу, не оставляя надежды, что тень смерти еще не коснулась Элизы.
– Только не ты, только не ты, – как заклинание шептал он, будто слова могли изменить ее участь.
Вот и круглая площадь с фонтаном, донжон – он бегом поднялся по широкой дворцовой лестнице и, быстро проскользнув мимо лежащих повсюду тел несчастных придворных, остановился только у заветной двери. Сердце выскакивало из груди, страх свел судорогой желудок, закоченевшие пальцы едва ощущали гладкую латунь ручки.
– Элиза, – прошептал Шаул, и прислонился покрытым испариной лбом к завиткам деревянной резьбы двери.
Та бесшумно отварилась, и он шагнул внутрь. На роскошном ложе лежала гордая принцесса, даже скорбная неподвижность ее была преисполнена королевским величием. Шаул в нерешительности замер у изголовья кровати, силясь угадать в холодном лице черты своей нежной возлюбленной. Но принцесса совсем не походила на нее.
– Эли... – обратился он к ней, но имя застыло на губах – оно не могло принадлежать этой мраморной статуе.
И он должен поцеловать ее? "Если она не проснется от твоего поцелуя, она не проснется, даже если тысячи принцев поцелуют ее", – сказала Сони. Глядя на принцессу, трудно было представить, что хоть чей-то поцелуй может растопить этот лед. Но другого способа он не знал. "Будь, что будет", – Шаул робко прикоснулся губами к плотно сжатому рту принцессы. Он уловил ее слабое дыхание, но губы не дрогнули, не приоткрылись навстречу, оставаясь безжизненными и немыми. Ни один мускул не дрогнул на ее застывшем лице, не поднялась в свободном вздохе грудь. Его поцелуй не разбудил принцессу. Он все еще вглядывался в ее лицо в безумной надежде отыскать хоть какой-то знак пробуждения, но надменная принцесса оставалась безучастна к его стараниям.
Он был нелеп и жалок. Он был почти уверен, что в приподнявшем ее бровь изломе появилась презрительная усмешка. "Прочь!" – подстегнуло уязвленное самолюбие, но на пороге остановился – оставить ее одну дожидаться собственной смерти он не мог.
Шаул подошел к камину, в его холодном чреве до сих пор аккуратной горкой лежал пепел сожженного им колдовского свитка. Как давно это было! Тогда ему и в голову не пришло будить самому принцессу. Бруно прав: путешествие вскружило ему голову, он попросту забылся. Принцы, рыцари, поединки... Он решил, что среди равных. Но даже нищий мальчик оказался выше него.
Чтобы целовать принцесс, надо быть принцем, как Саттен. "Я был влюбчив, и девушки не отказывали мне". Кто бы сомневался? Вот только Шаул не мог похвастаться ничем подобным. "Ты тыкаешься в меня, как кутенок", – дразнила его Аделина. Как кутенок! Проклятье. Что и говорить, даже Элька предпочла Тима. Да и Сони. Бросала ему в лицо, как обвинение, что он не влюбился в нее, а сама выбрала Саттена.
Шаул уныло разворошил сапогом кучку пепла. Глупо было надеяться, чтобы любовь, обретенная в каких-то эфирных сферах – да и было ли это? – сможет иметь силу в реальном мире. Стоит только взглянуть на лицо принцессы, чтобы увериться – ее высочество предпочтет смерть поцелую простолюдина. Холод в комнате принцессы был поистине могильным. Он, нащупал рукой футляр с огнивом и, сняв его с пояса, принялся зачем-то разводить огонь.
– Разве этим теплом согреешь ее? – вздохнул Шаул.
Его любовь оказалась бессильной, явив все тщету его мечтаний. Не откажись Саттен, он так бы и остался в плену своих иллюзий.
Вот только не пугай! Итак, принцесса не проснулась - пока. Юлия пишет:
цитата:
Чтобы целовать принцесс, надо быть принцем
Ну вот это он зря. Мужал, мужал и все никак не возмужает со своим уязвленным самолюбием. Очень может быть, что именно из-за этого его поцелуй не разбудил Элизу, а не потому, что он не принц. Характера не хватает и уверенности в себе.
Почему-то ожидала что-то подобное. Может, Шаул не вложил в поцелуй любви? Хотя, в основе все же был поцелуй принца. Любящего принца или просто принца? Или принца любви? Или Траум где-то рядом с его оставшейся частицей?
Да, никак. Но ведь здесь не только уязвленное самолюбие - против Шаула и явное нарушение прописанного правила, и умозрительность их любви. Ведь думать, писать, вспоминать - это одно, а жизнь во плоти - совсем другое. И эти два пласта могут никогда не пересечься. ("Они любили друг друга долго и нежно... ", а при встрече «друг друга они не узнали».) Примирить нашу внутреннюю жизнь и внешнюю совсем не всегда получается. Они постоянно находятся в некотором диссонансе...
Хелга пишет:
цитата:
Может, Шаул не вложил в поцелуй любви?
Вполне вероятно. Он же пытался целовать по сути совершенно чужую ему женщину.
Хелга пишет:
цитата:
Хотя, в основе все же был поцелуй принца. Любящего принца или просто принца?
Принца имеющего право и желание – не знающего сомнений. Ведь для принца нет никакого разделения образов - кого видит, того и целует.
Хелга пишет:
цитата:
Или Траум где-то рядом с его оставшейся частицей?
Траум о поцелуе и не думал (по крайней мере об поцелуе принцессы), он просто мог разбудить принцессу без принца.
Отправлено: 14.01.16 16:14. Заголовок: Огонь разгорался, об..
Огонь разгорался, облизывая поленья, приготовленные сотню лет назад. В теплом свете пламени блеснула выгравированная на кресале надпись: "Я в каждой высеченной тобой искре".
– Аделина, – хмыкнул Шаул.
Поэтесса, художница, блестящая красавица-аристократка. Она забавлялась его восторженной мальчишеской страстью. А он не мог поверить свалившемуся на него счастью: небожительница, расположения которой добивались самые блестящие кавалеры, снизошла до него, мальчишки-студента первой ступени! Он был готов бросить к ее ногам даже обожаемую философию и решил уступить настояниям отца – только бы получить возможность жениться на ней.
– Шаул, какой ужас! – расхохоталась Аделина своим переливчатым смехом. – Я никогда не выйду замуж за скучного сухаря-законника, и тем паче лекаря, который копается в кишках мертвецов. Фу, какая гадость! Нет, нет, милый, ты будешь философом, самым романтичным философом на свете. А я буду излагать твою философию в стихах и на полотнах. – Я не смогу содержать тебя, – нахмурился он. – Глупости! Брак – это ловушка для творческих людей, и нам он не подходит.
А пару месяцев спустя она стала баронессой фон Шток – так быстро изменились ее взгляды. Он тяжело переживал разлуку с нею. Но больнее всего ранило пришедшее осознание того, что он оставался для нее лишь капризом, игрой. Находиться в общепринятых рамках Аделине было попросту смертельно скучно.
Теперь он влюбился в принцессу. Его идея брака с Аделиной оказалась просто верхом премудрости по сравнению с настоящим положением вещей. Шаул оглянулся на ложе принцессы. Неровный отсвет пламени, казалось, оживил ее черты, чуть смягчив их. Сегодня день ее рождения. Он подошел ближе. Твердая поверхность затканной серебряной нитью и украшенной самоцветами парчи, словно броня покрывала принцессу до самого подбородка, открывая только лицо и кисти. Он узнавал эту гибкие пальцы, тонкие ручейки голубоватых вен, маленькую родинку между костяшками среднего и указательного пальцев, чуть склоненный к безымянному мизинец. Шаул взял ее за руку, поглаживая холодные пальцы, и, наклонившись, согревал их дыханием. Сколько раз он ласкал их?
– Во сне, – горько возразил он сам себе.
Прикрыв глаза, Шаул уткнулся лицом в шелковистую мягкую ладонь, почувствовав ее тонкий родной аромат, блаженно вдохнул и поцеловал. Ее пальцы вздрогнули? Нет, это вздрогнул пол, и задрожали стены.
– Не может быть, – оторопело оглянулся Шаул и закашлялся, вдохнув поднявшуюся в воздух пыль. – Я не оставлю тебя здесь, – он решительно поднял принцессу на руки.
Дворец дрожал и рассыпался штукатуркой. Трещали дубовые балки, гудели лестницы, раскачиваясь, скрипели двери, со звоном лопались и рассыпались стекла, грохотали упавшие подсвечники. Им удалось выбраться из дворца, но снаружи дело обстояло не лучше. Все ходило ходуном и рушилось, забрасывая обломками и пылью бессильно лежащих людей. С крыш сыпалась черепица, взрываясь у ног фонтанами осколков. Шаул торопился к воротам. Уворачиваясь от грохотавшим по камням мостовой бочкам, он рассеивал шпильки и драгоценные заколки из прически принцессы, когда деревянная надстройка одного из домов обрушилась перед ним, рассыпая щепы и утварь. Шаул притормозил, успев укрыться в переулке.
Задыхаясь от пыли, он закашлялся и уперся взглядом в знакомую девочку с кошкой. Бедняжка все также сидела на крыльце своего дома, низко склонившись к своей любимице. На его глазах нагруженная глиняными горшками тележка стронулась с места и, тяжело качнувшись, стала медленно заваливаться на бок – еще мгновение и она погребет под собой и девочку, и ее кошку. Он рванул к тачке и едва успел отпихнуть ее ногой. Та с грохотом перевернулась, рассыпая инструменты и горшки.
Он не мог оставить девочку погибать. И не мог унести их обеих. Шаул опустился на крыльцо рядом с маленькой хозяйкой кошки, упершись взглядом в перевернутую тележку. Возможно, идея была глупа, но у него не было времени на раздумье.
– Тележка садовника – не самый изысканный экипаж, ваше высочество, но не хуже телеги с отходами, в которой вы в детстве убежали из дворца, – усмехнулся Шаул, воспоминая путешествие в зловонной повозке – может быть, конечно, это все игры его воображения...
Шаул уложил в тележку принцессу, всучив ей в объятия девочку с кошкой. Растрепанная принцесса в столь неподходящем экипаже, да ко всему в столь тесном соседстве с кошкой уже не выглядела надменной, скорее растерянной и даже смешной. Но надо было торопиться. Вихрь разрушений гнался за ними, разметывая строения, перегораживал дорогу, словно не желал выпускать их из рушащегося замка.
Спасаясь от грохнувшей каланчи, Шаул нырнул в кривой тупичок. Они убереглись, но деревянная громада, упав, завалила обломками всю улицу – теперь даже единственное колесо тележки не протиснется между обломков, заваливших переулок. Недолго думая, Шаул на руках перенес девочку в безопасное место и поспешил за принцессой – и так раз за разом он переправлял своих подопечных пока, оказавшись в узком коридоре внутренней крепостной стены замка, они не попали в ловушку. Обрушившееся перед ними строение подняло столб пыли, завалив проход и оставив лишь небольшой лаз под аркой, в него он мог протиснуть девочку, с трудом мог пролезть сам, но для принцессы – пропади пропадом старая мода на жесткие, словно металлические латы юбки! – места не хватало. Шаул бросился расчищать лаз, но едва успел отпрянуть, когда с глухим стоном передняя часть арки обвалилась, погребя под собой весь проход. Они оказались запертыми с двух сторон обвалами, а по бокам – оставшимися целыми крепостными стенами.
Он мог бы подтянуться на сохранившейся деревянной балке и попробовать по ней подняться на стену, но ни одну из своих спутниц ему туда не поднять. Шаул вытер пот с лица, и повернулся к принцессе и девочке. Они лежали на груде камней, беззащитные и потерянные. Подойдя к своим спящим спутницам, он опустился между ними на камни. Лишенная пышной прически, с испачканным пылю и грязью лицом, в растерзанной одежде, принцесса гораздо более походила на его возлюбленную. Шаул осторожно приподнял и положил ее голову себе на плечо. Рассыпав локоны, Элиза доверчиво покоилась на его груди. Он дотронулся губами до ее волос. Сквозь запах пыли ясно чувствовался их ромашковый запах, – он так часто вдыхал его в своих снах… Шаул сдул с ее лица песчинки, коснулся щеки и провел по подбородку, чуть приподняв его. Прежде плотно сжатые губы разомкнулись, блеснув белизной зубов.
– Элиза, – прошептал Шаул, не сводя глаз с нежных губ.
Он знал их сладость, и не желал отдавать ее кому бы то ни было, тем более смерти. Целуя ее, он перестал замечать грохотавший вокруг кромешный ад. Мир рушился, а Шаул прикрыв глаза, чувствовал только вкус губ Элизы, ее дыхание, прохладный шелк ее кожи, нежное прикосновение пальцев, ворошивших его волосы. Его сон стал реальностью, или реальность – сном. Не все ли равно…
Он очнулся от звонкого "апчхи".
– Ох, батюшки! – воскликнул детский голосок.
Шаул открыл глаза и онемел, встретившись с ярко-синим взглядом принцессы.
Так что же произошло? Включились чувства и действия, и дело пошло на лад?
Всегда лучше понимать, кого и зачем целуешь. apropos пишет:
цитата:
Или от грохота разрушающегося города
Не без него, конечно. Конец света, жизни, времени - да, собственно, само ощущение конца, а тем паче его катастрофическая реализация, несомненно, позволяют избавиться от ненужного хлама нагромождений, закрывающих обзор.
Элиза открыла глаза. Свет ослепил так же, как еще недавно слепила полная тьма – непроглядная, сквозящая холодом темнота, так что озноб тряс дикой лихорадкой. Лишь крошечный мягкий комочек в ладони – его тепло едва заметными мерными толчками заставляло отступать холод и разбегалось волнами, согревая. А потом сквозь заткнувшую уши тишину послышалось едва различимое шуршание, хриплый скрип, щелчок, и снова – шуршание, хриплый скрип и щелчок. Словно башенные часы. Они замолкли, издав напоследок глубокий протяжный звон, и где-то заклубилась неясная мешанина звуков – гром, гроза, шум рыцарского турнира? – не разобрать, словно звук доносился из-за множества запертых дверей. Внезапно ворвавшийся ветер разорвал пустоту, закружил, растрепал темные путы, раскидал, развенчал, распахивая одну дверь за другой. Оглушительный звон, удушающий запах пыли, тяжесть затекшего тела, острый камень под левой ступней, шероховатость переплетения ткани, губы...
Расплывчатым пятном проявлялось лицо склонившегося над ней человека. "Принц!" Элиза дернулась, отпихнула его непослушной рукой и неловко вскочила на ноги, едва удержав равновесие.
Глаза слепо таращились в раскаленную лаву текущего света. Земля под ногами ходила ходуном, перекатываясь острыми каменными глыбами. Вязкий, словно густой кисель, воздух распирал грудь, не давая свободно вздохнуть. Звуки – шум ветра, перестук гальки, мяуканье кошки и детский всхлип, – обретши тяжесть медных колоколов, пронзительно звенели, раздирая слух, и гудели, сотрясая ознобом. Элиза зажмурилась и отступила перед свинцовой тяжестью ослепляющей, оглушающей массы встретившей ее яви.
Она открыла глаза, почувствовав на лице спасительную тень – принц стоял перед ней, заслонив от безжалостного света. И она наконец смогла разглядеть его лицо. Это был не Марк Саттенский. "Шаул?.." Она ошарашено вглядывалась в черты, которые отчего-то мало походили на знакомый образ. Настороженный хмурый взгляд, припорошенные пылью волосы – он действительно похож на Маллоя, а не на самого себя. Почему он молчит? Она и сама не могла вымолвить ни слова. А обретшее вес время разгонялось, двигаясь все быстрее – его скорость оглушительным стуком отсчитывало ее собственное ставшее слишком плотным сердце, – а они молчали, и это молчание скапливалось, словно песок в стеклянной колбе часов, вырастало горами, громоздилось дюнами, тяжело пересыпалось в неверные песчаные топи.
– Сударь, сударыня, – девочка сделала неловкий книксен, балансируя на груде камней. – Как же мы отсюда выберемся?
Элиза вздрогнула, скривившись от пронзительного звона ее голоса. Вопрошание девочки пробудило и Шаула – он поспешил поклониться Элизе, но затем обернулся к малышке.
– Самое главное, милая, что ее высочество и ты проснулись. И разрушение замка, как видно, нам уже не грозит.
Элиза изумленно вслушивалась в звучание его голоса – в нем не было ничуть всеобщего надсадного звона, – его бархатная глубина, лаская измученный слух, разбудила какой-то камертон внутри нее. И он отозвался мягким утешительным тоном.
– Ее высочество? – девочка изумленно округлила глазки и, приоткрыв ротик, уставилась на нее, но, спохватившись, сделала книксен.
Шаул заботливо стряхнул с чепчика и плечей девочки песок. Та звонко чихнула, и, переведя на него взгляд, поднялась на носочки, чтобы дотянуться до его уха. Он улыбнулся и наклонился к ней.
– Но ее высочеству надобно во дворец, – услышала она писклявый шепоток девочки. – Если ее высочество пожелает, я смогу по той балке, видишь, она лежит чуть ниже остальных, до нее можно дотянуться, – он наклонился к девочке и показал ей куда-то за спину Элизы, – выбраться отсюда и приведу помощь. – А почему вы раньше так не сделали? – нахмурив лобик и по птичьи склонив головку к плечу, девочка смотрела снизу вверх на Шаула. – Вы спали. Даже твоя кошка… – Мурфи, – деловито поправила девочка. – Даже Мурфи спала. Я не хотел оставлять вас одних, – развел он руками.
Девочка с пониманием кивнула.
– А почему мы спали в Овечьем переулке? – ее любопытство было неиссякаемым. – Нам почти удалось добраться до ворот…
Элиза слушала Шаула – его голос ничуть не изменился, оставаясь таким же, как она его знала и помнила, – и все становилось понятным, определялось, наполнилось смыслом. Отдаленный уголок замка, где она оказалась вместо дворцовых покоев, и окружающие их руины, и пыль, запорошившая платья – она все еще клубилась над развалами камней, и даже пристающая с расспросами девочка – все сложилось, обрело свое место и значение. Поцелуй Шаула победил проклятие колдуньи, грозившее похоронить обитателей замка под руинами. Шаул спас всех – и ее, и маленькую надоеду. Не принц, не феи, а Шаул!
Словно она нашла правильный ответ, отгадала загадку или получила ключ – звуки присмирели и откатилась, уняв свой гомон. Явь смирила свою массивную тесноту и расступилась, освободив для нее место. Кошмар рассеялся – она наконец проснулась.
Элиза ощутила прозрачный аромат весеннего утра и подставила лицо теплому лучу. Как щедро плещет светом солнце! Как сладостно переливается звон птичьих трелей! Как раскошен сапфир высокого небосвода! Цвета, запахи, звуки пьянили, наполняя душу неизъяснимым восторгом. Шаул! Ее герой, ее рыцарь. С чего вдруг она не узнала его? Как он грациозен, как непринужденно красив в этом платье – пусть его покрывает пыль, воротник смят и разорваны манжеты, зато с каким небрежным изяществом его рука лежит на кованой рукояти тонкого меча. Какое обаяние и такт – а ведь он беседует с простой маленькой девочкой! "О, Шаул!" Сердце спешило наверстать упущенное, восторженно захлебываясь ярко-алой кровью.
– Вы шутите, сударь?! – звонкий голосок девочки ворвался в хрустальный вихрь ее эйфории, выхватив из него Элизу. – Рыцари, – девочка указала пальчиком на меч Шаула и назидательно произнесла: – нужны, чтоб всех спасти. Вы спасли нас?
Шаул обратился к Элизе: – По чести я не знаю, что произошло, – проговорил он.
Ее бросило в жар от его прямого вопрошающего взгляда. Он ждал подтверждения состоятельности своего поцелуя? Или ее приятия? Во рту пересохло, и сердце неистово колотило в грудь. Она даже толком не помнила этого поцелуя. А жаль... Проклиная удушающий воротник, она потерянно молчала, не находя приличных случаю слов.
– Вы спасли нас, – деловито заверила Шаула неугомонная девчонка, ревниво дернув его за рукав. – Ведь мы живехоньки. – Это-то и удивительно, – не сводя взгляда с Элизы, ответил он. – Я должен найти помощь. Если позволите, ваше высочество, – поклонился он ей.
Горло сжалось в болезненной спазме. Не улыбнуться, не назвать по имени – она походила на проржавевший механизм, с трудом проворачивающий застоявшиеся шестеренки. Элиза молча уставилась на него немигающим бессмысленным взглядом, в панике ощущая как трещит между ними пространство, разрывая тонкие нити. Дзинь – лопнула одна из них.
Так и не дождавшись от нее ответа, Шаул еще раз поклонился и отправился за помощью. Дзинь, дзинь – лопались нити. Перескакивая с камня на камень, он уже пробирался к балке, подпрыгнув, подтянулся, закинув ногу, сел на нее верхом, затем осторожно поднялся и, балансируя разведенными руками, пошел к стене. Дзинь, дзинь, дзинь – звон нитей сливался в общий перезвон. Еще несколько шагов – и им никогда не стянуть разорвавшуюся пропасть отчуждения.
Почему он уходит? Отчего она молчит? Всего несколько минут назад его поцелуй пробудил ее от столетнего сна. "Ты целовал меня! И обнимал..." Элиза зябко повела плечами, потерявшими тепло его рук, и всхлипнула. Она должна остановить его.
– Ваш дневник, сударь! – воскликнула она чужим, слишком высоким голосом.
Шаул обернулся.
– Простите, ваше высочество. Вы что-то сказали? – Ваш дневник! – как смогла повысила она вдруг осипший голос. – Вы писали мне…
Шаул на мгновенье замер, развернулся и почти побежал назад. Он стоял перед ней, и его скулы и уши заливал пунцовый румянец.
– Значит, все было на самом деле? – наконец проговорил он. – Это были вы…
"Я! Конечно, я. Ты и я! Ты и я..." – бешено выбивало сердце.
– Разумеется, – степенно проговорила она. – Как вы могли усомниться? Ведь вы только что победили проклятие…
– Я не знаю, что произошло, – упрямо качнул он головой.
"Да что там во дворце?! И какая в том нужда?!" Ах, у нее не сводило скулы как у Сони, но...
Она никак не могла найти слов, чтобы он понял ее – только пустые банальные фразы без толку крутились в голове. Но зато она прекрасно помнила те, что записал он в своем дневнике.
– Вы писали мне – все так и произошло, – выдохнула она, торопливо зашептав слова, обращенные к ней Шаулом за тридевять земель от заколдованного замка: – Пробуждением наша встреча на границе миров стала явью и этого мира. Наша любовь – наша драгоценная жемчужина – теперь наша по праву, потому что мы отдали за нее все, что у нас было... – Элиза, – прошептал он, притянув ее к себе.
Щекотящая волна его теплого дыхания пробежала по губам... Наконец он целовал ее наяву.
Наконец-то, все проснулись-оживились! И естественно, тотчас начинаются любовные самоуничижения. "Ваше высочество".. . "Как вы могли усомниться..." Очень динамичная глава!
Маленький даже не тапок. Юлия пишет:
цитата:
Звуки – шум ветра, перестук гальки, мяуканье кошки и детский всхлип, – обретши тяжесть медных колоколов, пронзительно звенели, раздирая слух, и гудели, сотрясая ознобом. Элиза зажмурилась и отступила перед свинцовой тяжестью ослепляющей, оглушающей массы встретившей ее яви.
Неловкий момент встречи влюбленных - во сне все было куда проще, а теперь навалились условности, смущение... Хорошо, хоть принцесса не растерялась, напомнила о себе. Что там с замком, интересно. Родители же внутри остались, не говоря о прочих обитателях.
Траурные церемонии завершились, скорбящие родственники разъехались. Он остался в замке один. Его странствия закончились, закончилась и упорядоченная жизнь университетского профессора. Лекции, диспуты, тишина библиотечных залов, как и само вдохновенное служение Урании – все теперь было в прошлом. Он, пятый граф Ресьюм, вернулся домой, в сумрачный, окутанный туманом замок Хевенли.
– Оставьте так, – обратился он к дворецкому, зашторивающему окна в библиотеке.
Лодж, величественно склонив голову в ответ на просьбу хозяина, оправил тяжелые складки и отошел. Круглая Луна, не стесняясь, таращилась в окно немигающим взглядом. В прозрачном перламутре воздуха слышался неясный звон – то ли далекие фанфары, то ли отзвуки погребальных колоколов. Белесые космы клубящегося у подножия замка тумана, словно души, жаждущие вырваться из оков тартара, то и дело устремлялись к небу, но тут же безжалостно утягивались обратно в стелящийся до самого горизонта аморфный морок. Ни твердой земли, ни четких берегов – сам замок казался парящим, оторвавшемся от твердого основания. Мир снова перестал быть материальным, научные законы потеряли свою строгую точность, качнувшись, словно блики на воде, исчезли правильные грани и отчетливые формы. Он снова погрузился в таинственный и необъяснимый мир собственного детства, наполненный странными преданиями, пугающими снами, потусторонними видениями и одиночеством.
Само его появление на свет было сопряжено с одним из таких преданий, которыми в сознании людей эхом отзывается неведомое. В ночь его рождения, более тридцати лет тому назад, небо осветила падающая звезда – метеорит, разрезав небесную толщу, по странному стечению обстоятельств, влетел в окно замка, в ту самую комнату, в которой мучилась родами его бедная молодая мать. Звон разбитого стекла, младенческий крик и истомленный предсмертный стон молодой женщины сплелись в единый узел, положив начало легенде о тайне рождения наследника Хевенли. Таинственное происхождение которого угадывали и в настойчивом желании, высказанном в последние ее мгновения матерью, – дать первенцу непривычное слуху неродовое имя. Отец, четвертый граф Ресьюм, не решился отказать жене в последней просьбе, но, оставшись вдовцом, нарек сына целой чередой имен, среди которых затерялось данное покойной супругой.
Никто никогда не называл его этим именем, его опускали даже в торжественных случаях, оглашая полный список всех его имен и унаследованных титулов. Однако он узнал о нем, когда впервые стал осознавать себя, услышав в своих снах. Гораздо позже, наткнувшись на него в документах, он обратился за разъяснением к отцу, и тот нехотя признался, что имя – последний каприз его бедной матушки.
Ресьюм отошел от окна и, устроившись в низком кресле у камина, остановился взглядом на портрете отца. Портрет был написан, когда отцу не было и сорока – каштановые волосы завитыми по тогдашней моде локонами спускались на округлые чисто выбритые щеки, прямой, чуть вздернутый нос, черные густые брови, пухлые губы. Гармония правильных черт лица четвертого графа слегка нарушалась капризно кривившимся ртом и настороженным взглядом светло-карих глаз. Ребенком сын не был похож на отца, да и сейчас, когда они сравнялись летами с портретом, трудно было уловить сходство обоих графов. Ресьюм знал, что не отсутствие фамильных черт послужило причиной холодности четвертого графа к единственному сыну и наследнику, но, несомненно, именно оно стало доказательством вздорной легенды его появления на свет упавшей с неба звездой.
Ресьюм поднялся и, потянувшись, взял с каминной полки миниатюрный портрет матери. Этот портрет, писанный на пергаменте и заключенный в серебряную рамку, она невестой подарила посватавшемуся к ней отцу. Юная леди Хэйвен на нем совсем девочка. На гладко убранных темных волосах кокетливая шляпка, расшитая жемчугом. Мать смотрела на него с миниатюры кротким, чуть удивленным взглядом, словно не могла поверить, что этот мрачный господин, разменявший четвертый десяток, и есть ее малютка сын.
Вернув портрет на каминную полку, Ресьюм отошел и взял с подноса предупредительно подготовленный для него Лоджем бокал хереса. Опустившись в кресло, он посмотрел на просвет янтарную жидкость – та масляно качнулась в бокале, блеснув отраженным пламенем камина, словно золотисто-рыжая курчавая прядь… Часы мелодично проиграли полночь. Пригубив ароматный напиток, он услышал легкие шаги в коридоре. Сердце болезненно дернулась – она. Больше некому – служанки давно поднялись к себе, даже старый Лодж, придирчиво оглядев подвластное ему пространство, удовлетворенно кивнул наведенному порядку и величественно удалился в собственные покои.
Снова, как в юные годы, хрупкая рыжеволосая дама со звонким смехом дразнила и распаляла его воображение. Его наваждение – страстная юношеская влюбленность в призрак – овладевало им с новой силой. Он покинул замок много лет назад, желая посвятить себя знанию, науке, он стремился найти объяснения всем мучавшим его с детства образам и видениям и избавиться от их власти. И отчасти ему это удалось. Но зеленоглазая хохотушка так и не дала ему излечиться от нелепой страсти, являясь в чувственных снах, погружающих его в многодневную хандру. Только не менее пламенное увлечение астрономией приносило облегчение – разгоняло тоску, наполняя сердце волнительным вдохновением. Но и в мерцании звезд ему мерещилось сияние глаз дивного цвета солнечного хризолита и в звучании небесных сфер – мелодичный смех его неведомой возлюбленной.
Ресьюм опустил бокал на стол, достав из-за обшлага рукава письмо. Развернул сложенный обтрепавшийся на углах лист и перечитал короткое послание, которое и так знал наизусть. Нелепый, бессмысленный текст...
– Наверняка писал какой-то безумец, – попытался урезонить он свое смущение.
Но почему же тогда не бросить клочок бумаги в огонь, навсегда позабыв о нем? Уж, конечно, не из-за глупой угрозы или обещанного богатства. Кто бы ни написал это странное послание – безумец или злодей, – он обращался к нему по имени, полученном от матери при рождении. Ему не терпелось принять этот странный вызов, несмотря на уверенность, что в этом случае возврата не будет. Все дикие видения, мучавшие его с детства оживут, – и ему уже не укрыться от них в стройном замке математических формул.
– Безумие, – вздохнул Ресьюм, пряча послание за обшлаг.
Неужель Траум нам явился?! Влюблен в призрак, оказывается. Ну, ну... А какие загадочные обстоятельства явления на свет - и звезда упала, и на отца не похож, да и годков нам тридцать с небольшим...
События, вихрем кружившие их последний год сменились наполненными будничными заботами днями и тихими вечерами у домашнего очага. В один из таких вечеров в начале лета, Селина и Агата устроились в гостиной. В распахнутые стеклянные двери ворвался шаловливый ветерок, принеся благоухание отцветающего сада и вечернюю песнь соловья; надул парусами легкие шторы и, распахнув еще шире стеклянные створки, пустил по стенам коралловых зайчиков заходящего солнца.
Селина поправила шаль, натянув ее на плечи, и погрузила пальцы в густую шерсть Бруно, устроившегося у нее на коленях. «Хоть кому-то прок от моих ног», – вздохнула она. Словно в утешение, кот мелодично заурчал. Заметив озабоченный взгляд сестры, Селина улыбнулась.
– А не отметить ли нам такой чудный вечер, – проговорила Агата, и в руках у них появились хрустальные рюмочки с вишневой наливкой. – За чудо, – подняла она блеснувшую острой гранью рюмку. – За чудо, – кивнула Селина и, приподняв свою, задержалась взглядом на качнувшейся в ней рубиновой наливке, словно пойманном отблеске пылающего в саду заката, и сердце болезненно сжалось в тоске о давней потере. – Вот и закончилась сказка о спящей принцессе. – Закончилась одна, начнется другая, – усмехнулась Агата, и Селина поняла, что сестра говорит о Сони.
Принцесса Инес Норландская, или принцесса Мелоса Орестея, как представил Сони королевскому двору Шаул, охраняя ее тайну, гостила со своим женихом, принцем Марком Саттенским из Лагерфельда, в Заколдованном замке. Давняя обида Агаты на королевский дом не была забыта. Феи не появлялись в замке, а его обитателям был заказан путь на Вересковые холмы. Единственное исключение Агата делала для Элизы и ее гостей. Счастливые пары новоиспеченных женихов и невест здесь принимали весьма радушно. Даже Вильма, с нежностью отнеслась к влюбленным, и каждый их визит превращала в настоящий праздник, наверняка в душе желая потягаться с королевским поваром.
Но в первый раз на Вересковых холмах Сони появилась с Бруно. Привередливый эстет и зазнайка, души не чаявший в своей подруге, торопился представить ее феям. Каково же было удивление обоих, когда Селина сообщила, что является крестной принцессы.
– Я и не знала, что у меня есть фея-крестная, – вытаращилась на нее Сони. – Вы никогда не устаете меня удивлять, госпожа моя, – склонил голову перед Селиной Бруно. – Так уж повелось издавна – у всех принцесс есть феи-крестные, – ответила за нее Агата.
Сони была милой девочкой и – несмотря на все свои прошлые несчастья и будущие опасности – совершенно счастливой. Никто бы и не заподозрил, что эта кокетливая хохотушка наследница суровых северных земель из рода хранителей непобедимого меча Волшебного Януса.
Когда пятнадцать лет назад на северное королевство напали жестокие орды, вооруженные смертельными магическими рунами, королева Эльдиборг с дочерью бежали из страны. Король Эйрик остался, но непобедимый меч, хранителем которого он являлся, так и не вынул из тайника. Магия рун уничтожила его рыцарей. На трон Норланда взгромоздился победитель, а король-хранитель исчез. Почему отец Сони не воспользовался своим волшебным мечом, чтобы одолеть нечестивцев, и где пропадал все эти годы, никто не знал. Но существовало поверье – когда в северном королевстве появится белоснежная северная голубка, хранитель вернется.
– Милая, я знаю, что ты намерена найти отца и спасти Норланд, – решилась Селина дать совет крестнице, не очень-то рассчитывая, что та послушает ее. – Но прежде чем вернуться в свой собственный дворец, тебе стоит погостить у короля Грегора.
Что скрывать, Сони недоставало светского лоска, да и манеры оставляли желать лучшего. И как крестная, Селина не могла не беспокоиться о таком упущении в воспитании будущей правительницы Норланда. Она надеялась, что в Заколдованном замке ей помогут восполнить пробел. Конечно, Аманда далека от идеала, но Сони будет полезно увидеть королевскую жизнь без прикрас. К тому же Грегор являл достойный пример благородного правителя. А Сони давно пора уже разобраться во всех хитросплетениях дворцового этикета. И наконец – пришла пора и Элизе отдать долг отважной принцессе Инес.
– Я пока и не собиралась, – беспечно заявила принцесса, засияв счастливой улыбкой. – Шаул обещал отправиться со мной на север. Но сейчас ему не до того.
Селина удовлетворенно кивнула, понимая, что не занятость Шаула причина такой покладистости. Безмерно счастливая любовью своего принца Сони, похоже, сейчас просто не в силах помыслить, о чем бы то ни было еще.
А Шаулу действительно не до путешествий, хотя если бы ни Элиза, он бы с удовольствием сбежал подальше от Заколдованного замка и его обитателей. Королева Аманда, как и следовало ожидать, в штыки приняла известие о его происхождении. И наверняка уже вынашивала планы, как избавиться от неугодного жениха дочери. Единственное, что сдерживало строптивую королеву, так это отсутствие королевства. И она готова была мириться с Шаулом, до тех пор, пока зять-горожанин мог играть роль козыря в переговорах с Содружеством. А власть королеве нужна была как воздух.
Да что пенять Аманде?! Ведь они сами с Агатой лишь недавно поняли: принц – не тот, кто родился на королевском ложе, а тот, кто осилит ношу, не отступит, не опустит глаз и… рискнет связать свою судьбу с принцессой. Кто-то завидовал Шаулу, кто-то восхищался молодецкой удалью, но мало кто понимал, что его последний подвиг ради прекрасной Элизы – заявить свое право на руку принцессы, – пожалуй, перевесит все остальные. Шаул прошел долгий путь – от лелеющего метафизическую тоску студента до отважного принца. Селина жалела, что они с Агатой не смогли этого увидеть из-за упрямства зеркала. Может быть, с помощью магии они могли бы помочь милому юноше. «А, может быть, и нет», – вздохнула Селина. Она-то оказалась гораздо менее успешной в любви. Так что скорее ей надо искать помощи Шаула, а не наоборот. И все же она бы с удовольствием взглянула на превращение городского юноши в принца хоть одним глазком. Пусть Бруно и оказался щедрым рассказчиком, но главным героем всех приключений всегда выходил он сам. И голову кота неизменно венчал незримый лавровый венец победителя. Хотя, справедливости ради следовало признать – он не пожалел и для Шаула скромную веточку из своего венка.
– Снобизм Шаула, – уверял кот, сам отменный зазнайка и сноб, – ничуть не меньше аристократического, только замешан не на крови. Бедняге пришлось немало потрудиться, чтобы смирить свою гордыню, принять титул и земли и научиться нести ответственность человека, обличенного оружием. И все же, признаться, я до последнего сомневался, что у мальчишки хватит духу заявить свои права на принцессу. Но он сумел-таки превзойти самого себя. А так соблазнительно было предпочесть свободу и наслаждаться роскошью права свысока взирать на суету человеческую, к тому же, обрядившись в венец страдальца. Что скрывать – я горжусь нашим бакалавром.
Самовлюбленный кот уловил главное – дороги, которые мы выбираем, способны раскрыть в человеке силы, неведомые даже самым чувствительным феям. Вот и Сони, бедняжка – какая незавидная доля, а без нее разве понести ей корону хранительницы Волшебного Януса? Хотя о принцессе Инес еще придется немало побеспокоиться – ей еще столько предстоит…
Селина чуть пригубила ароматный напиток. Наливка растекалась по небу терпковатой горчиной, оттенившей ее сладость.
– Она справится, – пробормотала себе под нос Селина, раздумывая о своей крестнице. – Надеюсь, ты имеешь в виду не ее величество Аманду, – услышав ее, усмехнулась сестра. – Не Аманду, – улыбнулась Селина, и ее слова заглушил колокольчик входной двери. – Ты ждешь кого-нибудь? – Нет, – качнула головой Агата, прислушиваясь к разговору в прихожей.
Наконец в гостиной появилась Вильма и недовольно объявила:
– Какой-то граф к вам. Вот, – протянула она Агате сложенный лист, – передал вам. – Что это? – с любопытством поинтересовалась Селина.
Сестра не ответила, погрузившись в чтение послания графа.
– Где он? – закончив, стремительно поднялась Агата. – Да здесь, – махнула Вильма в сторону двери и отправилась за гостем, проворчав: – Что так всполошились-то?
Селины сняла с колен Бруно и замешкалась, разворачивая застрявшее на кромке ковра кресло.
– Простите, сударыни, за столь позднее вторжение, – прозвучал у нее за спиной чуть глуховатый, обретающий глубину на низких тонах, голос гостя. – Граф Ресьюм к вашим услугам. – О, нет, – послышался тихий вздох Агаты. – Траум, – прошептала Селина, вскочив с кресла. – Вы? – увидев ее, выдохнул пораженный граф.
Селина стояла перед изысканно одетым (хоть это и был всего лишь дорожный костюм) человеком… слишком маленького роста – могучий дух владыки был заключен в тело карлика. Но это был Траум – она узнала бы его под любым плотяным ликом. Он остался для нее прежним – упрямая русая прядь упала на высокий лоб, прямые брови сошлись к переносице, строго сжатые губы не улыбались, а глаза... Его глаза цвета прозрачных талых вод – в них все та же боль одиночества. И свободным могущественным владыкой сонного царства и скованным клетью плоти смертным человеком – он был одинок и несчастен. Ее любовь, ее тоска, ее отчаяние и радость слились в единый поток и обрушились на нее всей мощью гигантского водопада, они подбрасывали и уволакивали в омут, закручивали в водовороте и выталкивали вверх, чтобы снова утянуть на дно – ее чувства играли ее сердцем, как играет утлым суденышком вышедший из повиновения хаос океана.
– Ты нашел меня, – всхлипнула Селина, с трудом находя в груди воздух.
Она шагнула к нему навстречу, но обретшие было прежнюю способность ходить ноги ослабли, и Селина упала в его объятия.
Всем сестрам по серьгам, принцам (и иже с ними) - по принцессе, Селине - Траума, правда, в несколько необычном облике. Не, я помню, конечно, разговор Селины и Марты о карликах, но неожиданно буквально. Прими мои поздравления с окончанием сего титанического труда. Могу представить, сколько сил и эмоций тебе это стоило, но писала ты свою сказку явно с большим удовольствием и воодушевлением. Хорошая вещь, эти сказки, где - по славной традиции - верх одерживает добро, любовь и самоотверженность. Ну и как без тапочка?
Я так рада, что вы приняли Траума и не закидали автора гнилыми помидорами. Это было такое трудное рождение. Никак я не могла понять, как же Провидение распорядилось с бедным владыкой. И так и сяк - и ни как не выходило, все натянуто и не то. И вдруг я поняла, что с ним произошло. Но меня это, признаться, испугало. Я не была готова к такому развороту и промучилась несколько дней. Но чем больше я думала, тем больше убеждалась, что только так и могло быть. И вот он Траум не с придуманным или полученным величием, а с настоящим, своим собственным.
Спасибо вам, мои дорогие читатели, что прошли этот длинный путь и трудились вместе со мной. Медали я уже вам выдала (правда они отчего-то не показываются - опять я что-то не так сделала ), но благодарность моя много больше, чем я могу выразить словами и медалями.
Скорее, право автора на собственное видение. Меня обескуражило, признаться, столь неожиданное превращение Траума, и я совсем не уверена, даже напротив, что он того заслужил. Как не уверена, что любовь Селины выдержит это испытание. Почему-то вспомнилась история с Наиной:
Я ужаснулся и молчал, Глазами страшный призрак мерил, В сомненьи все еще не верил И вдруг заплакал, закричал: Возможно ль! ах, Наина, ты ли! Наина, где твоя краса? Скажи, ужели небеса Тебя так страшно изменили?
Меня обескуражило, признаться, столь неожиданное превращение Траума.
Я ждала такой реакции. Но не потому что придумала такой жуткий бац, чтобы, затаившись в кустах, наблюдать за реакцией. Нет. Я сама была обескуражена, промучилась несколько дней и до сих пор не могу сказать, что умиротворена. Но, видишь ли, я не сильна вообще что-то придумывать. Человек я невероятно банальный, и если чего придумываю, то все выходит по самой простой хрестоматийной схеме.
Но когда начинаешь писать, влезаешь в какой-то другой мир, - не знаю как ты, но тоже не без того, наверное - уже не придумываешь, а как будто догадываешься, разглядываешь. И сюжет и герои, если все хорошо, начинают двигаться самостоятельно. И первоначальный замысел видоизменяется иногда разительно.
Вот и с Траумом так. Он и появился-то сам, его в первоначальной задумке вообще не было, а потом вдруг Селина померла, я об этом даже не догадывалась, пока не вляпалась в это. И так он сам как-то все время и шел... И сначала он в последней строчке стучался в дверь - я не могла понять, какой он и откуда. Я уже закончила сказку, а он не давал мне покоя – пока не появился сам.
Ты же сама немного рассуждала здесь о человеке, в которого мог бы воплотиться Траум, и помнишь - если следовать логике, ничего не получается. Чтобы это был тот самый Траум, он должен был бы зависнуть в той точке, в которой они с Селиной расстались. А обычный человек не может застрять в какой-то точке - он должен жить, а значит, у него появится своя история, которая вклинится между ним и Селиной.
Сейчас – задним числом - можно рассудить так: Если, попав к Провидению, Траум стоял перед выбором новой жизни, что он выбрал для себя? Забыть Селину и жить без нее (даже с возможностью, необязательной, но и не запрещенной, когда-нибудь и встретить ее – почему нет?), или возвращение к ней? Если Траум хотел вернуться к Селине, то есть оказаться в той самой точке, где они расстались, то он должен был выбрать эти узкие условия. Одиночество, ограниченность возможностей не дают ему построить в реальном мире новую жизнь без Селины, заперев его в собственных воспоминаниях, прозрении иных временных слоев бытия и проч.
apropos пишет:
цитата:
и я совсем не уверена, даже напротив, что он того заслужил.
Видимо, действительно заслужил – все остальные ноши для него оказались совершенно невесомые.
apropos пишет:
цитата:
не уверена, что любовь Селины выдержит это испытание. Почему-то вспомнилась история с Наиной
Эта история весьма печальна, да…
Агата давно предупреждала Селину, что красавца, которого она представляет себе, нет и в помине. Но это ее не смущало. Когда Селина узнала Траума, телесной оболочки у него не было, так что полюбила она его не за красоту.
И потом есть уже продолжение, в котором Селина вполне счастлива. И Траум, кажется, тоже.
Одиночество, ограниченность возможностей не дают ему построить в реальном мире новую жизнь без Селины
Он мог влюбляться, овдоветь и т.д., и при этом любить свое видение и пытаться его найти. Он не должен быть красавцем, даже графом, кстати, но ты его что-то совсем в угол загнала (вместе с читателями). Юлия пишет:
цитата:
Селина вполне счастлива. И Траум, кажется, тоже.
Ну, боюсь ей ничего не остается, коли автор хочет видеть ее счастливой.
Он мог влюбляться, овдоветь и т.д., и при этом любить свое видение и пытаться его найти
Но на чаше весов жизни реальность всегда перевесит видение. А в противном случае человек выходит с большими тараканами. С придуманными, а не реальными поступками.
apropos пишет:
цитата:
Он не должен быть красавцем, даже графом
Но он красив - по крайней мере в глазах Селины. А титул - дань развязке с именами, простому человеку не с руки весь этот немыслимый перечень имен, в котором может одно и затеряться.
apropos пишет:
цитата:
но ты его что-то совсем в угол загнала (вместе с читателями).
Мне очень жаль. Читатели - это самое дорогое, и я действительно огорчена. А если посмотреть на это с другой стороны. На суде Провидения Траум выбирает этот тесный путь, чтобы ничего в будущей жизни не разделяло его с Селиной. Вот такая любовь… А Селина – она ж его «за муки полюбила», а не за красоту, или величие, или доброту… Если бы он был обычный человек, его бы могло полюбить множество женщин, а такого, каким он был и каким стал ради Селины, только она и может…
apropos пишет:
цитата:
боюсь ей ничего не остается, коли автор хочет видеть ее счастливой
Она сама такая. Да и какая женщина не будет счастливой, чувствуя себя единственной и так сильно любимой?
Отправлено: 09.02.16 23:53. Заголовок: Юлия пишет: А Селин..
Юлия пишет:
цитата:
А Селина – она ж его «за муки полюбила», а не за красоту, или величие, или доброту… Если бы он был обычный человек, его бы могло полюбить множество женщин, а такого, каким он был и каким стал ради Селины, только она и может…
Но я так надеюсь и для себя выстроила, что Траум выглядит, как гном из "Властелина колец".
А меня утешил Тирион Ланнистер из "Игры престолов" - умный, ироничный, отважный, благородный и... несчастный. Питеру Динклэйджу удалось создать такой живой и обаятельный образ, которому волей-неволей сначала симпатизируешь, затем - сочувствуешь, а потом и полюбишь.
Отправлено: 10.02.16 22:53. Заголовок: Хелга пишет: что Тра..
Хелга пишет:
цитата:
что Траум выглядит, как гном из "Властелина колец".
Я не видела этот фильм (и книгу не читала), так что у меня нет подобных ассоциаций. К тому же, как я понимаю, у этого гнома просто небольшой рост и окладистая борода. Юлия пишет:
как я понимаю, у этого гнома просто небольшой рост и окладистая борода.
Да, гномы коренастые ребята с пропорциональными росту размерами других органов.
Хелга пишет:
цитата:
В центре брюнет со знойным взглядом? Очень даже!
Это Торин Дубощит, наследник королевства Под Горой, из "Хобит или Туда и обратно".
Актер Питер Хейден Динклэйдж, как и его герой Тирион, настоящий карлик. За эту роль Динклэйдж был дважды награжден премией "Эмми" (2011 и 2015гг) и "Золотым глобусом".
Я не поклонник этого сериала - слишком много мерзости и, что особенно неприятно, мерзости человеческой натуры. Но к образу, созданному Динклэйджем, это не относится. Прекрасная, настоящая драматическая работа высшего класса.
Кстати Питер Динклэйдж счастливо женат на режиссере Эрике Шмидт и у них есть ребенок.
А здесь он в роли дяди Вани. Вот кто действительно способен уловить нерв чеховского героя. С удовольствием бы посмотрела, но увы…
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 89
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
Магистр всегда готов помочь.
Вообще-то должно было быть "вытряхивайся". 
Это ужасно - стоять перед таким выбором. Что же будет? 
И естественно, тотчас начинаются любовные самоуничижения. "Ваше высочество".. . "Как вы могли усомниться..." 
Или из "Хоббита..." 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
