Кстати: клуб "Литературные забавы"

Алиса со злостью захлопнула крышку телефона и едва сдержалась, чтобы не шарахнуть его об асфальт. «Ах, мы с Генриком так волнуемся, так волнуемся!!!» - мысленно передразнила она своего братца, который свалил ей на голову этого чертова англичанина, а теперь ах! волнуется. В голове опять пронесся сегодняшний такой отвратительный вечер.

…Алиса с удовольствием разглядывала чудную работу Познеева «Вечер», которую ей показала Татьяна. Дед любил этого художника и был с ним знаком и очень дружен. Познеевы частенько выбирались к деду за город, и тогда заводили пироги, раздували старый заслуженный самовар, а на террасе до поздней ночи горела лампа в хороводе мотыльков. И разговоры, ах, какие велись разговоры! Алиса сидела всегда с горящими глазами и открытым ртом на этих посиделках, а загнать ее домой было просто неосуществимым делом, да мама потом уже и не пыталась отправить ее в кровать.

И сейчас, когда она смотрела на «Вечер», вдруг ей показалось, что все вернулось, что дед жив, и что они с бабушкой уже заждались ее за городом, а она все занята какими-то дурацкими ненужными делами, вместо того, чтобы бежать, ехать, мчаться туда, в этот дом с лампой на террасе в хороводе мотыльков…

Татьяна, заметив странно покрасневшие глаза Алисы, приобняла девушку и даже посмеялась, «какая девочка-то у нас нежная!» и тут же утащила ее из каюты. Алиса в ответ, стряхнув наваждение, так некстати нахлынувшее, тоже улыбнулась, и, зайдя следом в салон, огляделась. Тут липкие гадкие щупальца тревоги вновь выползли из дальних уголков и стали тяжело и противно ворочаться в животе: ни Генри, ни Дианы здесь не было. Алиса снова обвела взглядом присутствующих, помахала рукой Димке, улыбнулась Андрею, ответила на вопрос Евгения по поводу впечатления от «Вечера», а сама невольно все искала и искала, хотя все уже было понятно.

Димка, видимо, заметил ее рассеянный взгляд, который она время от времени бросала вокруг, и невольно бросил взгляд на лестницу, ведущую на верхнюю палубу. Алиса, немедленно все поняв, короткими галсами стала передвигаться туда, хотя все в ней вопило и орало, чтобы она не смела делать глупостей, но какой-то чертик внутри стал тоже подзуживать: «Давай, сходи, полюбуйся и успокойся!» Она даже нехотя удивилась, какой гадости только нет у нее внутри: и щупальца, и чертики - кунсткамера какая-то, честное слово!

Когда она все же вскарабкалась по лестнице, то тут же поняла, что эпитет «дура», которым она себя тут же поименовала, самый, пожалуй, мягкий из возможных.
Генри стоял спиной к ней, опершись о перила ограждения, а рядом, практически повиснув на его правой руке, стояла Диана. И они весьма мило ворковали. По-видимому, план захвата был близок к своему осуществлению. В грудь ударилась целая сковородка обиды. Именно так она представлялась Алисе: плоская, круглая на длинной ручке, и с размаху летит прямо в нее.

Алису как ветром сдуло с лестницы, и она подошла к Татьяне:
- Танюша, милая, прости меня, я совсем забыла, мне очень срочно нужно уехать. Нельзя никак это сделать?

Татьяна огорченно вздохнула и пообещала помочь.
Потом Алиса незаметно для гостей выскользнула из салона, расцеловала Татьяну и, еще раз десять попросив прощения, прыгнула в лодку, которая бултыхалась возле яхты для всякого пожарного случая. Молодой человек Коля доставил ее на причал в лучшем виде, помог выбраться на берег и, отсалютовав, отправился в обратное путешествие.

А Алиса, едва сдерживая слезы огорчения и обиды, поплелась на стоянку такси. Но потом, представив, как она заявится в одинокую пустую квартиру, резко передумала и решила прогуляться по набережной, благо вечер был на удивление хорош. Она прошлась по узорчатой разноцветной дорожке, потом вскарабкалась по лестнице и вышла на оживленный бульвар. Нарядные люди, дети, парочки, собаки - все куда-то шли, расслабленные, счастливые и вполне довольные жизнью, и Алиса постепенно среди шумной толпы гуляющих тоже стала оттаивать, обида словно вымывалась из ее души легким вечерним бризом, тянущим от реки.

Потом, вдоволь набродившись, несколько успокоившись, она перешла с набережной на улицу и встала на тротуаре, пережидая парочку машин, которые видимо тоже были заражены этой леностью выходного летнего дня. Алиса ступила на тротуар, и тут, едва не сбив ее с ног и перепугав, отчего она неловко шлепнулась на бордюр, рядом пронесся мотоциклист, потом, затормозив, вернулся назад и, стащив шлем, наклонился к девушке, протягивая руку:
- Ушиблись? Что же вы, девушка, на дорогу-то не смотрите? – и белозубо улыбнулся.
Алиса мигом вспылила, а слезы тут как тут – вернулись и закипели в глазах:
- Вы что, совсем с ума посходили! Чего вы носитесь здесь, как угорелый? Господи, да что же за вечер такой сегодня!

Парень спрыгнул со своего мотоцикла и, опустившись на корточки, встревожено заглянул ей в глаза:
- Ну что же вы, ну не огорчайтесь, пожалуйста. Хотите, я вас домой отвезу? Давайте-ка, во-от так, замечательно!
Алиса, опершись на его руку, поднялась, хотя и не без труда и посмотрела на своего обидчика: парень был на полголовы выше, сероглазый, загорелый, коренастый и смотрел на нее так участливо, что Алиса тут же нахмурилась. Пожалел он ее, гляди-ка, вот пусть теперь и в самом деле везет домой, раз едва не переехал своим мотоциклищем. Потом кое- как, покряхтывая и постанывая, она уселась на заднее сиденье, парень водрузил ей на голову шлем, велел держаться покрепче и, спросив адрес, крутанул ручку газа.

Домчал он ее до дома довольно быстро. А, когда она с трудом спрыгнула с его железного коника, буркнув «Спасибо», неожиданно придержал ее за руку и, широко улыбаясь, спросил:
- Может, хоть скажете, как вас зовут? Не можем же мы вот так просто расстаться!
Алиса уставилась на него, пораженная таким веселым нахальством, и, скорее от неожиданности, пролепетала:
- Я – Алиса!
- А я – Иван, очень приятно! Вы уж простите меня за наезд, я, правда, не хотел, вы так быстро появились.
Алиса возмущенно дернула головой:
- Ничего и не быстро, смотреть нужно, как следует! – и, отвернувшись, поковыляла к двери, а нахальный мотоциклист спросил:
- А, может, телефончик дадите? Должен же я узнать о вашем здоровье!
Алиса укоризненно глянула на него через плечо:
- Ну, вы уж совсем, - и она постучала согнутым пальцем по лбу, - Езжайте уже - и поаккуратнее с пешеходами.
Но тот не унимался:
- Может, в аптеку нужно сгонять? Должен же я хоть как-то себя реабилитировать в ваших глазах!
Алиса резко повернулась к Ивану, неожиданно ее осенила мысль:
- Слушайте, отвезите-ка меня в одно местечко
- В травмпункт, что ли?
- Почти! Это здесь рядом,– и Алиса назвала новый адрес. Она вдруг поняла, что никак не может сейчас остаться в своей квартире, и решила ехать в студию деда. В голове шевельнулись воспоминания о «Вечере», и знакомый холодок пробежался по позвоночнику, так с ней бывало, когда вдруг обуревало желание порисовать. Тем более, что, лучше она посидит за мольбертом, или поразглядывает свои старые работы, чем сидеть и ждать, когда вернется Дима и, скорее всего, один…

Она сердито качнула головой, пытаясь отогнать дурацкие мысли, и снова вскарабкалась на мотоцикл. Возле дома, где располагалась студия, она уже ловчее спрыгнула с сиденья и, махнув Ивану, поднялась по лестнице, но от того не так-то просто было отделаться:
- Алиса, ну теперь-то я заслужил ваш телефончик. Все явки и адреса ваши я уже знаю, так что дело за малым!
Алиса покачала головой и взмахнула рукой:
- На этот раз уж точно - все! Поезжайте.
- Ну, тогда до свидания!
- Ну, уж нет, никаких свиданий! У меня столько здоровья нет падать под ваши колеса. Одного раза мне было вполне достаточно.
- Знаете, Алиса, я человек настойчивый!
- По-моему, вы человек назойливый да к тому же и невнимательный водитель. Все, закончим на этом, - и она, нажав на кнопку домофона, зашла в подъезд.

Войдя в квартиру, занимавшую два верхних этажа и переоборудованную под студию, с огромными четырехметровыми окнами, Алиса сбросила сандалии и пошевелила освобожденными пальцами ног. Потом прошла по коридору, по пути провела пальцем по книжной полочке и, обнаружив пыль, покачала головой: совсем разленилась, уже недели три здесь не появлялась, запустила все хозяйство. Но сейчас ей совсем не хотелось брать в руки тряпку, а хотелось… Ну да, холодок, не переставая, пощипывал ей затылок и гладил спину.

Она подошла к шкафчику, набитому доверху банками, тюбиками с краской, кистями, углем, бумагой, подрамниками, - короче всякими художественными штуками и, порывшись на полках, достала коробку с акварелью. Потом, поразмыслив, затолкала эту коробку обратно и вместо нее раскопала другую коробочку, поменьше, в которой перекатывались угольные карандаши. «Да, это именно то, что нужно. То, что нужно…». И она, пошуровав в углу среди рулонов и папок с бумагой, вытащила и приколола небольшой шероховатый лист к мольберту. Потом настроила свет, поскольку в квартиру уже вползали вечерние сумерки. Потом вытащила из тяжелого кованого сундука, который однажды откуда-то притащил Димка и подарил деду, свой любимый комбинезон и, переодевшись, уселась напротив листа.

Все мысли и переживания последних дней вдруг отхлынули от нее, и она осталась наедине с этим белым листом. В голове проплывали какие-то смутные образы, Алиса никак не могла ухватить их за хвост и навести резкость. И вдруг из глубины сознания неожиданно, так что она даже вздрогнула, выплыло лицо, очень четкое, ясное, знакомое до последней черточки. Алиса поднялась, медленно подошла к листу и, перехватив поудобнее уголь в пальцах, сделала первые штрихи.

…Спустя какое-то время, она, испачкав руки, подбородок и нос, хмурясь, придирчиво разглядывала набросок. Потом со вздохом дотронулась карандашом до листа еще раз, сделав последний штришок и растушевав его, и, отступив, медленно опустилась на стульчик. С листа на нее смотрел Генри Дэшвуд, улыбаясь одними глазами. И смотрел он ей куда-то в самую серединку сердца…

Алиса шумно выдохнула, только сейчас поняв, что почти не дышала последние несколько минут. Потом схватила кусок белой ткани и сердито закрыла мольберт со словами:
- И не надо так на меня смотреть!

Причем ей показалось, что Генри на рисунке обиженно поджал губы: дескать, ты на меня злишься, но я тут не при чем.
Алиса потрясла головой, потом отправилась в ванную смыть с себя и уголь, и волнение, вновь охватившее ее. Потом, разобрав диванчик в углу соседней комнатки, без сил свалилась на него и, прокрутившись пару часов с боку на бок, в конце концов, уснула, причем безо всяких волнующих сновидений.

А в это самое время всего в двух кварталах от нее мужчина с портрета стоял, уставившись на огни города, и мысленно спрашивал, сам не зная у кого: «Где ты, Алиса?»