Долго не дававшееся мне продолжение. Буду еще думать, а пока так.
Муравскому пришлось проторчать почти неделю на почтовой станции. Помимо скверной еды, ночевки в экипаже – на станции, разумеется, не оказалось места для всех желающих, его не оставляли вполне обоснованные опасения опоздать на собственную свадьбу.
– Верно, в газетах о паводке напишут, – успокаивал его Прохор, – и ее милость поймет, что мы тута не по своей воле застряли.
Хотя сам волновался не меньше, потому с охотою поддержал предложение Муравского найти какую лодку, чтобы переправиться через Оку. В ближайшей деревне они нашли лодочника и договорились, что тот перевезет их, как только уляжется поднятое паводком довольно бурное течение реки.
Им пришлось еще несколько дней ждать того благоприятного момента, но в итоге они перебрались на тот берег еще до установления нового моста. Поскольку экипаж пришлось оставить, а на почтовой станции в Калуге сидела толпа ожидающих из-за едва проходимых дорог, Муравский и Прохор с трудом, но взяли в аренду лошадей, и до Москвы добирались верхами по непролазной топи. На подъезде к городу, дожди, по счастию, прекратились, в западном направлении дорога и вовсе уж подсохла, благодаря чему и вовремя подвернувшейся оказии – чиновнику какого-то министерства, спешащего по казенной надобности в столицу, уж без помех добрались до Петербурга. До свадьбы оставалось всего пять дней.
В доме, где должны были остановиться его тетушки, никого не оказалось. Как объяснил встретивший их лакей, дамы и господа отправились куда-то на весь вечер и дома будут поздно, дети же, под присмотром слуг, гуляют где-то в парке.
Муравского отвели в предназначенную ему комнату, где можно было привести себя в порядок с дороги, затем он наскоро пообедал, переоделся и отправился было к Булавиным, но вовремя вспомнил, что женихам следует делать подарки своим невестам, отчего прежде Мойки отправился на Проспект, дабы присмотреть что в ювелирных или каких лавках.
Там-то на улице он и наткнулся на Анну Шелестову.
– Иньяс, как я рада видеть вас! – воскликнула она. – Когда вы приехали? Вы действительно женитесь на княжне Булавиной? Как вы на то решились? Ужели она приняла ваше предложение? Поверить не могу!
– Во что не можете поверить? Что я решился жениться, или что княжна согласилась выйти за меня? – уточнил Муравский, несколько оглушенный каскадом вопросов, что враз выпалила Анна.
Но теперь, во всяком случае, он получил ответ на весьма беспокоящий его вопрос: состоится ли свадьба? Коли в обществе знают о грядущем событии, значит, его невеста не передумала и планы ее не переменились за время разлуки.
– И в первое, и во второе, – сказала Анна. – Признаться, я была потрясена, когда о том узнала… Бог мой! Говорят, по случаю вы оказались соседями по имениям, а частые встречи, общение могут, конечно, привести к склонности… Но свадьба?! Такого не бывало!
– Рано или поздно сие должно было случиться, – заметил Муравский.
– Но никто не ожидал, тем более…
Она запнулась, хотя несложно было догадаться, что намеревалась сказать.
– …что ее женихом окажется малоизвестный отставной офицер без титула и состояния, к тому искалеченный? – договорил он.
– Известно, сколь разборчива и капризна княжна, – пробормотала Анна. – За ней ухаживали самые блестящие представители общества, но она всем отказывала – паре дюжин, ежели не больше, смельчаков, что рискнули просить ее руки. А ежели дело – что было несколько раз – доходило до помолвки, то в итоге она все равно разрывала ее.
– Нашу помолвку ее сиятельство, судя по всему, пока не расторгла, – сказал Муравский.
Ему был крайне неприятен этот разговор, хотя Анна говорила известные и ему вещи.
– То-то всем и удивительно! Впрочем, мне не было бы до того дела, но…
Она вдруг порывисто подалась к нему и сжала его руку.
– Ежели говорить откровенно, Иньяс, мы ведь с вами старые друзья… Зная вас как рассудительного, с большим жизненным опытом человека… Ей-богу, я и помыслить не могла, что вы решитесь на подобный брак. Я вовсе не хочу чернить вашу невесту, тем более перед вами… Она красива, неглупа, ею легко увлечься, к тому богата… Впрочем, уверена, вас прельстили вовсе не деньги – тем более вы получили наследство и вам не было нужды в большом приданом… Ужели вы потеряли голову вместе с рассудком? Она же донельзя избалована и легкомысленна! Ее потакание собственным прихотям, расточительность, взбалмошность, своенравие стали в обществе притчей во языцех, не говоря о привычке кружить голову всем встречным мужчинам… Признаться, мне всегда было жаль ее будущего мужа. И вдруг этим несчастным намереваетесь стать вы! С нею у вас не будет покоя! Вы же должны это понимать?
Разумеется, он все это понимал, но, разумеется, не намеревался обсуждать ни с Анной, ни с кем бы то ни было еще, недостатки и достоинства своей невесты. Хотя о достоинствах княжны Булавиной в обществе, похоже, мало что знали. Ведь помимо, как было отмечено, внешней привлекательности и ума, в ней была масса и других привлекательных качеств, начиная от доброты и щедрости, заканчивая трудолюбием и редкой целеустремленностью. Хотя не это было главным, совсем другое – они любили друг друга, и пусть их брак и не сулил безмятежной, усыпанной цветами дороги, лучше так, нежели жизнь с, возможно, удобным, но нелюбимым человеком. Тем более и в таком случае ничто не гарантировало безмятежной, устраивающей всех и во всем жизни.
– Я тоже не подарок, – усмехнулся Муравский и попытался на том распрощаться с Анною, что удалось не сразу, поскольку ей явно хотелось поделиться с ним всем ворохом светских сплетен, касающихся предстоящей свадьбы, а ему показалось неловким жестко обрывать ее и тем незаслуженно обидеть – она определенно переживала за него и считала необходимым просветить его по поводу разговоров, что ходили в обществе.
– Вам не позавидуешь, – сказала Анна на прощание. – Но вашей будущей жене очень повезет обрести такого мужа.
Муравский же, которому пришлось призвать довольно терпения на этот разговор, с немалым облегчением наконец смог отправиться по своим делам. Вскоре, присмотрев в ювелирной лавке изящный золотой браслет с камеей, он отправился в особняк Булавиных.
– Их сиятельств нету дома, – сообщил ему швейцар, назвал фамилию хозяев приема, куда отправились мать и дочь Булавиных, а также их адрес.
Только через три четверти часа Муравскому наконец удалось добраться до нужного места, куда, правда, его не пустили – у него не оказалось пригласительного билета.
– Здесь находится моя невеста со своею матерью – княжна и княгиня Булавины, – сказал он лакею у входа. – Могу я передать им записку?
Тот было задумался, но тут с улицы вошел некий генерал, что служил при Главном штабе, узнал Муравского, с возгласом «счастливчик!» хлопнул его по плечу и провел с собою в дом.
– Представляю вам наконец нашедшегося жениха нашей княжны! – громогласно объявил он хозяевам приема, кои крайне любезно поприветствовали Муравского и предложили ему чувствовать себя у них как у себя дома.
Он нашел княжну в соседней гостиной, окруженную толпой офицеров и светских щеголей, наперебой с нею любезничающих. Когда он подошел, улыбка отчего-то пропала с ее лица.
– Как поживаете, господин подполковник? – она протянула ему руку для поцелуя, отчего-то избегая его взгляда, обронила несколько слов об его, верно, нелегком пути до Петербурга, после чего отвернулась и продолжила какой-то разговор с гусарским полковником.
Муравский, не ожидавший столь холодного приема, оторопел, впрочем, быстро взял себя в руки.