Итак, небольшой подарок на Новый год и Рождество.
Завтра постараюсь выложить еще кусочек.
Глава 9.
Новый день наступил для Софии необыкновенно рано. Она проснулась, едва часы пробили пять, и с немалым удивлением осознала, что прекрасно выспалась.
Молодая женщина приподнялась на постели, зябко поежилась – ночи еще были холодными, а топить камин в спальне считалось непомерной роскошью. Как же плохо быть бедной! Считать каждое полено в очаге и каждый кусочек масла к завтраку, жечь дешевые (нестерпимо коптящие и воняющие) сальные свечи, носить одно и то же платье...
Однако сожалеть о том, чего не изменишь, было совершенно не в характере Софии.
Она отбросила одеяло, опасливо потрогала босой ногой пол, как кошка пробует лапой воду, вздохнула и на цыпочках пробежала к окну.
Госпожа Чернова, конечно, могла приказать растопить камин, вот только настоять на исполнении оного приказа было, по меньшей мере, затруднительно.
«У всех слуги, как слуги, а у меня няньки!» - подумала София со смешанным чувством нежности и раздражения. Бесспорно, такая забота отрадна, но домовые чрезмерно опекали как саму хозяйку, так и ее финансы. Это заставляло госпожу Чернову еще сильнее горевать о смерти супруга, в присутствии которого домовые делались шелковыми. Она вспомнила, как всего лишь иронично приподнятая бровь господина Чернова заставляла норовистых слуг смущенно и послушно выполнять все распоряжения...
София будто воочию увидала, как морщится Лея и занудным тоном выговаривает хозяйке о неразумности чрезмерных трат, приводит веские доводы и оперирует точными цифрами. А Стэн, несомненно, лишь прикурит свою непременную трубку (редчайший случай - домовой пристрастился к сугубо человеческой дурной привычке, и более того, чрезвычайно гордился своей оригинальностью) и пробормочет что-то вроде: «Гипергедония!»
Страстью Стэна являлись философские трактаты, коих в библиотеке Чернов-парка насчитывалось немало, и любил вставить какое-нибудь краткое, но ёмкое словцо. Возможность ввернуть нечто заковыристое и глубокомысленное доставляла ему несказанное удовольствие, и домовой охотно пользовался любым поводом для этого. Но понимала его тирады лишь хозяйка, что внушало домовому немалое к ней почтение.
Госпожа Чернова чуть улыбнулась, подумав о том, что домовые тайком гордились ею, хотя не упускали случая поворчать.
Хотя София не получила традиционное академическое образование и даже не имела гувернантки, но ее никак нельзя было назвать невежественной - в семье профессора невозможно оставаться малограмотной.
Отец еще в малолетстве учил детей читать, декламировал им древние трактаты вместо сказок и взахлеб рассказывал о последних открытиях и научных загадках...
Мать же, на первый взгляд кроткая и тихая, правила домом воистину железной рукой, не позволяя отпрыскам увиливать от занятий, а иногда и сама рассказывала о далеком Муспельхейме, откуда была родом. Профессор встретился с нею в одной из своих опаснейших экспедиций и увез с собою, совершенно проигнорировав мнение как родни девушки, так и все соображения своих сородичей относительно такого мезальянса. И в самом деле, матери Софии наверняка нелегко было обучиться правилам поведения в приличном обществе, да и заставить упертый и закоснелый в своих предрассудках свет принять дикарку, да еще из враждебной Мидгарду страны, - задача весьма нелегкая. Но она оказалась вполне по плечу мягкой с виду девушке, последовавшей за любимым в прямом смысле на край света, хотя семейство все равно предпочитало по возможности не афишировать ее происхождение. Впрочем, она быстро приобрела положенные манеры и светский лоск, а вскорости родила одного за другим четверых детей. После выхода на покой профессор удалился подальше от шумного Альвхейма, и выбрал тихий городок, неподалеку от которого приобрел имение.
София припомнила, как вся семья зимними вечерами усаживалась у камина и зачарованно слушала негромкое повествование о стране, укрытой раскаленными песками, что в это ненастное и холодное время казалось детям волшебными сказками. Дикий, опасный, но невыразимо прекрасный край, исковерканный Рагнарёком, и потому малопригодный для жизни. Странные обычаи и непривычная пища, старинные легенды и тяготы жизни в пустыне – все это будто оживало от тихого рассказа, представало перед внутренним взором во всей пугающей странности и величии...
Молодая женщина печально улыбнулась, вспомнив родителей и те волшебные дни детства. Сколько лет прошло, а воспоминания как живые! Помнится, она тайком мечтала побывать на родине матери, увидеть собственными глазами все, что та живописала...
Но маленькая девочка выросла и научилась понимать, что Муспельхейм – давний враг ее родного Мидгарда, что война – вещь далеко не столь благородная, как принято писать в исторических романах, а одинокую женщину, вступившую на земли пустынной страны, ждут вовсе не приключения, если оными не считать, конечно же, продажу в чей-то гарем и все то, что должно было за этим последовать...
Теперь же, после трагической гибели обоих родителей, Софии было мучительно, но одновременно удивительно сладостно вспоминать безмятежные дни детства.
Силясь отвлечься, молодая женщина распахнула тяжелые шторы и замерла в восхищении: стеснительная Соль залила окоём розовой краской, смущенная, что её застали в столь ранний час в полном неглиже...
Вдоволь полюбовавшись стыдливой зарей, София надела домашнее платье - некогда блакитное, а после смерти господина Чернова перекрашенное в тот же ненавистный, но приличествующий вдове цвет воронова крыла.
Печальна мысль о том, что таков её жребий на весь остаток земной жизни, - вести смиренную и тихую жизнь, кутаться в невзрачные одежды, наблюдать со стороны чужое счастье... Да и такая провинциальная безмятежность уже трещит по всем швам, угрожая порваться с треском при малейшем дуновении новой сплетни.
София встряхнула головой, поправила чепец и решительно отправилась завтракать. Ей не по нутру бездействие и ожидание, уж лучше самой что-то поскорее предпринять, тем паче, что дел предстояло немало. Визиты к госпоже Дарлассон, господину Нергассону, а также к дочерям покойного Ларгуссона должны были отнять много времени и, несомненно, требовали немалых душевных сил.
Госпожа Чернова спустилась вниз. Все одно в доме кроме домовых никого не было, а их не смутит ее появление в дезабилье.
Но дом будто вымер: не суетилась на кухне Лея, готовя что-нибудь вкусненькое к завтраку, не ворчал под нос Стэн, убираясь в столовой... Словом, не было заметно обычных утренних забот и дел, хотя в этот час домовые обычно уже вовсю занимались хозяйством. Предчувствие неотвратимой беды сжало сердце Софии.
В этот момент открылась входная дверь и в дом вошла Лея. Домовая громко хлопнула дверью и раздраженно швырнула на столик тряпку. Молодая хозяйка замерла, во все глаза разглядывая домоправительницу, которая впервые на ее памяти ругалась непотребными словами, негромко, но вполне отчетливо. Тут Лея подняла голову, заметила госпожу Чернову и соизволила слегка смутиться (впрочем, извиняться за брань не стала), еще сильнее нахмурилась и пробормотала что-то вроде приветствия.
- И тебе доброе утро, Лея! – с иронией ответила София. – Позволь поинтересоваться, отчего ты встречаешь меня нынче столь неласково?
- Извините! – пробормотала домоправительница, смешавшись. – Просто...
- Что случилось? – уже настойчиво повторила молодая женщина.
- Ничего особенного, - отвела глаза Лея.
Но хозяйка не собиралась отступаться, и, помолчав с минуту, домовая неохотно пояснила:
- На двери кто-то нарисовал вязаные «тейвас» и «ансуз»!
- Руны Тюра и Одина... – пробормотала молодая женщина, побледнев и ухватившись за перила. – Выходит, они решили проявить нетерпение...
Она и сама не смогла бы сказать, кто эти гипотетические «они», однако была твердо уверена, что речь идет о ее якобы причастности к случившемуся в библиотеке.
- Знак справедливости и воли богов! – взорвалась Лея и будто выплюнула: – Какая тут справедливость?! Причем тут вы?
- Они считают меня виновной, - пожала плечами София, силясь остаться спокойной.
- И почему нас никто не слушает? – страстно вырвалось у домоправительницы. – Мы, домовые, всего лишь бесправное и дискриминируемое, - она явно с трудом произнесла сложное слово, - меньшинство! Мы говорим, что вы были дома, а нам не верят!
В ее голосе внезапно зазвенели слезы. Молодая хозяйка сбежала вниз по лестнице, опустилась перед маленькой Леей на колени, обняла всхлипывающую домовую. София все равно искренне любила своих преданных друзей (слугами их именовать у нее попросту язык не поворачивался), несмотря на все их командирские замашки.
- Не нужно плакать, - тихонько сказала она. – Вот увидишь, все будет хорошо!
- Хорошо? – горько переспросила Лея. – Вы думаете, я не вижу? Они все как с ума сошли! Придумывают глупости, шепчутся за спиной... Я сама вчера слышала на рынке, как две кумушки толковали о том, что вы господина Рельского приворожили, потому он за вас заступается! Вы ж гадалка, мол, должны уметь!..
В голосе домоправительницы звучало искреннее возмущение, и неясно было, что вызывало большее негодование: подозрение, что госпожа Чернова не брезгует мансегами, или же поклеп на светлое имя мирового судьи, которого Лея безмерно уважала и почитала самым лучшим на свете (после покойного господина Чернова, конечно же). Притом, по ее мнению, он был столь хорош, что домовая даже не прочила его в женихи хозяйке, ведь господин Рельский не чета пусть замечательной, но все же обычной даме! А вот все остальные возможные кавалеры рассматривались со всей придирчивостью...
- Надеюсь, ты не успела окончательно оттереть эти знаки? Я бы хотела взглянуть!
Госпожа Чернова и сама не знала, зачем ей потребовалось изучить обвиняющие руны, пыталась ухватиться хотя бы за что-то.
Лея вытерла слезы и ответила, что рисунок сделан хорошей краской, потому пока не сумела его стереть.
София решительно направилась к двери и убедилась, что домовая вполне точно описала ей увиденное. Нередко «вязаные» руны сложно трактовать, поскольку, накладываясь друг на друга, они образуют новый рисунок и затруднительно разобрать его отдельные элементы, однако в этом случае сложностей не возникло.
Гадалка коснулась алых знаков в попытке обнаружить хоть какую-то зацепку, будто ждала подсказки. Руны вдруг сердито ужалили пальцы, и она со сдавленным восклицанием отдернула руку. Знаки на крашеном дереве будто вспыхнули огнем, все их линии чеканно обозначались, и София увидела линии, которые, по-видимому, впопыхах пытались стереть: у руны ансуз наличествовали лишние черточки. Но это вовсе не было небрежностью - никто в здравом уме не станет искажать руны и вольно обращаться с ними, ведь результат таких манипуляций непредсказуем и может обратиться против самого искусника.
София нахмурилась от внезапно озарившей ее разгадки: именно так изображалась «ансуз» в гномьем футарке! После Рагнарёка человеческий алфавит постепенно вытеснил все прочие вариации, и лишь старики еще не забыли гномьи и эльфийские руны. Конечно, неведомому гному это также было известно, потому он попытался стереть лишние черточки, которые, по-видимому, изобразил по привычке.
Что же, искомая подсказка у нее теперь имелась, дело оставалось за малым: отыскать безвестного любителя ночного рисования и выпытать, имел ли он отношение к убийству или намеревался и в самом деле добиться справедливости.
______________________
1. Так называемые «вязаные» руны – когда руны изображаются не по отдельности рядом, а в одном знаке – как бы накладываются друг на друга. Считается, что это усиливает действие заклятия, «консервирует» его.
2. Футарков (то есть рунных алфавитов) действительно было несколько. В данном случае под «гномьим» подразумевается «младший» футарк, т.е. англо-саксонский вариант, в котором вместо 24 рун осталось лишь 16. В магии не использовался, имел чисто бытовые цели. Под «эльфийским» тут подразумевается т.н. Нортумбрийский футарк, состоящий из 33 рун. В противовес «старшему футарку» - классическому алфавиту из 24 рун, который чаще всего использовался для магии, в данном случае он называется «человеческим».