Отправлено: 20.08.11 11:28. Заголовок: Глава 1. Искусство. ..
Еще одна история
Глава 1. Искусство.
У всего на свете есть свой аромат. У светлой улыбки ребенка, которая благоухает молоком и ванилью. У первой любви, пахнущей свежо, остро и сладко, будто глинтвейн с шоколадом на закуску. У боли, жалящей сильнее лемонграсса. У любимого дела, несущего живительный аромат мяты, лимона и розмарина. У веры, пахнущей ладаном, сандалом и миррой... Мое утро источает запах кофе и нетронутой, ранней свежести, льдисто тающей в лучах Соль. Я проснулась на рассвете. В этом не было ничего необычного – привычка вставать чуть свет была у меня с детства. Взглянув на безмятежно почивающего рядом мужа, я вздохнула – отучить его от храпа мне не удалось, в итоге любая совместная ночь превращалась в пытку. Рулады благоверного то утихали, позволяя расслабиться и почти погрузиться в сон, то вновь коварно взлетали на звуковые вершины... Сколько раз я просила его дать мне выспаться! Разумеется, у нас имелись смежные покои, но выпив, муж непременно являлся ко мне. И храпел от всей души, норовя к тому же заграбастать меня и притянуть поближе к себе. От дыхания на шее дыбом становились короткие волоски и пробирала невольная дрожь, к тому же супруг храпел над ухом. Как тут спать?! От посапывающего мужчины разило вчерашним коньяком, и это амбре заставило меня снова поморщиться, хоть за ночь я успела немного притерпеться. Напиток наверняка был первосортным – иных Ингольв не признавал – но это было вчера, а сегодня возлияние обернулось невыносимым зловонием. К аромату примешивались нотки мяты – слабая попытка заглушить запах. Надо думать, это было своеобразное проявление заботы о моем обонянии. Я окинула привычным взглядом спальню, в которой было почти светло, несмотря на ранний час. Она как никогда напоминала сундучок с безделушками: резные деревянные панели, гора разноцветных подушек, массивные дубовые балки, свод крыши над головой, словно крышка. В изголовье висела странная декорация - изукрашенные рунами выросты. По утверждению Палла, нашего садовника, это был традиционный оберег его народности. Ингольв невзлюбил эту прелесть с первого взгляда, углядев в ней намек на собственные «рога». Мне тогда стоило больших усилий утихомирить разбушевавшегося супруга, зато с тех пор я привязалась к этому символу победы. Здесь всегда витали смолистые нотки дерева и солоноватый запах воды. Комната полукругом выдавалась вперед, к заливу, и в темных окнах тихо шептало и сонно ворочалось море... Я осторожно выбралась из постели, игнорируя невнятный протестующий возглас спящего, заботливо укутала мужа одеялом, хотя чувства мои к благоверному в это утро были далеки от нежности. В конце концов, это по его вине я не выспалась и с трудом сдерживала зевоту! Подойдя к шкафу, я осторожно провела пальцами по вырезанным на створках оленям – это творение верного Палла всегда улучшало мое настроение – достала теплый халат и на цыпочках вышла из комнаты. Пробравшись мимо спальни свекра (что за нелепость – устроиться через стену от невестки, когда пустуют еще пять спален?!), я тихонько спустилась на первый этаж. В столовой я сноровисто сварила кофе на спиртовке и наконец с тихим вздохом уселась на подоконник с чашкой в руках, пробуждаясь от одного запаха. Как же я люблю этот ранний час, аромат кофе и тишину... Я фыркнула, едва не расплескав напиток. На первых порах после замужества мне много пришлось вынести, чтобы отстоять эту маленькую традицию. Дескать, порядочные жены не должны просыпаться так рано, оставляя замерзающего супруга одного в постели, кофе – гадость несусветная, к тому же дорогая, а привычка сидеть на подоконнике и вовсе не вписывается ни в какие приличия! Пришлось то улещивать супруга, то безобразно скандалить, но локальная домашняя война закончилась полной моей победой. Правда, я не стала заставлять кухарку подниматься еще раньше хозяйки, чтобы приготовить ненавистный кофе. Я отпила первый, самый вкусный глоток, с наслаждением вдохнула горьковатый аромат с нотками мускатного ореха и имбиря и задумчиво уставилась за окно. На втором этаже, в спальнях, окна выходили на залив, и смотреть на суровую гладь воды было куда приятнее, чем лицезреть серые камни построек, но я была рада и этому унылому зрелищу. К тому же я наконец поняла, почему так светло: ночью выпал первый снег. Белая вуаль легла на Ингойю, и под первыми лучами Соль столица острова казалась невестой, с трепетом ждущей обряда. Хрустящий даже на вид, снег заботливо укутывал город, и я почти воочию чувствовала его запах – колкая свежесть отдавала на языке ментолом и хвоей. Смыв это привкус очередным глотком кофе, я с огорчением убедилась, что на дне осталась только гуща и отставила чашку. Свернувшись клубком, как кошка, город блаженно спал под пуховым снежным покрывалом. В тихих вздохах волн залива слышалось блаженное урчание, а снежинки, казалось, поднимались вверх от спокойного дыхания мостовых... Город еще спит, лишь кое-где в лавках уже начинают работу. В соседнем доме позевывающий пекарь мешает тесто и ставит в печь булочки, и над улицей плывет благоухание корицы и сдобы. Где-то служанка жарит рыбу, и запах горящего масла, скворчащего на сковородке, подкатывает комом к горлу. Из дома напротив пахнет эвкалиптом, ромашкой и малиной – видимо, обитатели простудились и теперь изводят запасы микстур и трав... Красиво. Жаль только, что эта красота продлится совсем недолго: скоро город проснется, лениво потягиваясь или охая при взгляде на часы. Нотки ароматов складывались в привычную картину мира, и от этой чувствительности не спасали ни закрытые окна, ни ранний час. Люди привыкли обманывать зрение, а вот запахи не перебьешь. Кокетки разрисовывают лицо, пытаясь восстановить ускользающую красоту, с помощью корсета прячут следы чревоугодия, прикрывают шляпками и шиньонами поредевшие волосы... Но никакие духи не скроют кислый запах обиды и горелый смрад зависти. Пока я размышляла об ароматах и нравственности, из своей комнаты показалась позевывающая Сольвейг – наша служанка, кухарка и заодно домоправительница. Она кисло меня поприветствовала, поморщилась, углядев, что я опять сижу на подоконнике, и убралась на кухню, готовить завтрак. Не сдвинувшись с места, я кивнула ей, провожая взглядом эту еще довольно молодую женщину в неизменно сером платье. Серым было и ее настроение - что бы ни происходило, ей все не так. В дождь она сетовала на слякоть, снег терпеть не могла, потому что он слепил глаза, и даже солнце не любила, обвиняя во вреде для кожи. Блюда казались ей невкусными, а в доме, по ее мнению, всегда было грязно... Словом, тот тип женщин, от которых пахнет уксусом, и никак иначе, несмотря на литры дорогих притираний. Дом потихоньку пробуждался, заполняясь утренней суетой, словно чашка – чаем. Слуги бегали по дому, старательно пытаясь держать глаза открытыми, временами натыкались друг на друга и на углы, шипя сквозь зубы, но упорно не просыпаясь. От спален раздавался мощный глас моего супруга, недовольного состоянием своих сапог и боги знают, чем еще. Ему вторил чуть визгливый голос свекра... Сольвейг, Сигурд и Уннер – слуги - мельтешили вокруг, торопясь подать, приготовить, убрать, а господа – мой благоверный и его досточтимый родитель – изволили, как обычно, пребывать в дурном настроении, которое вымещали на окружающих. Преспокойно восседая в столовой с книгой в руках, я напоминала самой себе утес, омываемый бурным морем. Не понимаю, отчего людям так тяжело просыпаться по утрам? В прохладном воздухе будто разлиты флюиды бодрости, силы еще на растрачены на пустяки, а настроение никто не успел испортить... Жаль, мое трепетное отношение к утренним часам мало кто разделяет. Вот и сейчас мне пришлось быстро ретироваться от раздраженного мужа, наконец спустившегося вниз. Отговорившись необходимостью привести себя в порядок, я подала знак смышленой горничной Уннер и удалилась к себе. Девушка быстро уложила мои косы в немудреную прическу, тихонько напевая довольно фривольную песенку, и помогла мне облачиться в утреннее платье. К завтраку я спустилась лишь тогда, когда голодные мужчины уже должны были подобреть от вкусных яств. Я приветствовала мужа и свекра лучезарной улыбкой. Мой расчет не оправдался – Ингольв даже не притронулся к блюдам и походил на не вовремя разбуженного медведя. Исподтишка окинув взглядом свое семейство, я вновь ощутила слегка притупившуюся боль: Валериан, мой единственный сын, уже третий месяц был кадетом, и я до сих пор не простила этого мужу. Впрочем, теперь не время об этом думать. Итак, за длинным столом мы сидели втроем, и я от нечего делать разглядывала мужчин. Ингольв и его отец, Бранд, были похожи, как иланг-иланг второго сорта и экстра. Проще говоря, на одно лицо, но в разном качестве. Муж, недавно отпраздновавший свое сорокалетие, сохранял безупречную военную выправку и чеканный профиль, невзирая на годы, звание полковника и обширную лысину (которую тщетно пытался скрыть, начесывая на нее оставшиеся волосы). А свекор расплылся, давно позабыв о воинской дисциплине и предпочитая тренировкам обильную вкусную еду и мягкие подушки. Впрочем, нрав у обоих был совершенно одинаков. Валериан больше походил на меня, что временами вызывало едкие нападки господина Бранда. - Толку с твоих травок? – пробурчал Ингольв вместо приветствия, угрюмо созерцая стоящую перед ним тарелку. В выпуклых голубых очах мужа плескалась тоска – и выпитое вчера. Полковник был иззелена-бледен и мрачен сверх обычного. – Похмелье и то снять не можешь! Солдатская прямота, принятая в доме мужа, поначалу меня коробила (над чем очень любил насмехаться драгоценный свекор), но со временем я привыкла при необходимости изъясняться так же прямолинейно и непринужденно. Я пожала плечами, привычно скрывая досаду за вежливой улыбкой. Чуть приподнять уголки губ, опустить глаза на тарелку и следить, чтобы не звякнуть приборами громче положенного... Ко мне приходили со всей Ингойи, да что там – с разных концов острова и даже с материка, а собственный муж считал мое занятие блажью и шарлатанством. Обидно до слез, хотя я давно оставила надежду его переубедить. Из десяти с хвостиком лет супружеской жизни я вынесла твердое убеждение, что спорить с благоверным нужно как можно реже. Пусть лучше остается в блаженном неведении. Кому нужны бесплодные скандалы? Куда проще промолчать – и поступить, как хочу. Впрочем, иногда вспыльчивый нрав берет свое... - Хочешь, я тебе дам масло кедра? – не удержалась и предложила я обманчиво миролюбиво. На вопросительный взгляд дорогого супруга безмятежно объяснила: - Это антидот алкоголя, чтобы даже запах вызывал отвращение. И от души полюбовалась на перекошенное лицо Ингольва, старательно сохраняя маску сочувствия. Может, я бы и сочинила что-нибудь эдакое (к примеру, можно лемонграсс взять, и еще ваниль...), антитоксичное – а алкоголь именно токсичен – но пренебрежительное отношение супруга нисколько не вдохновляло на изыскания. Любит пить без меры – пусть полюбит и похмелье. Иначе вразумлять его бесполезно, я давно оставила попытки. Господину Бранду было не до наших мелких склок – он отдавал должное очередному кулинарному шедевру, на которые Сольвейг была мастерица. Казалось, он был готов вопреки этикету обнять тарелку и защищать ее от окружающих, будто дворовой кот – трофейную кость... Взглянув на свекра, почти с урчанием поглощающего завтрак, я снова перевела взгляд на мужа. - Ночью первый снег выпал... – многозначительно произнесла я. Признаю, хотелось хоть как-то отплатить благоверному за бессонную ночь. Окончательно упавший духом супруг с тихим стоном отодвинул тарелку и бросил угрюмый взгляд за окно, где под солнечным светом, распушив кипенную шубку, нежился зверь по имени «снег». Первый снег означает праздник, на котором полковнику Ингольву предстояло играть не последнюю роль. И сегодня это не радовало даже весьма тщеславного муженька. Чувствуя себя отмщенной, я промокнула губы салфеткой и встала из-за стола. - Приятного тебе дня, дорогой! – прощебетала я, старательно «не замечая» мешки под его глазами и обрюзгшее после вчерашней попойки лицо, и наконец упорхнула, провожаемая недовольными взглядами мужчин.
Отправлено: 21.08.11 05:25. Заголовок: Следующие часы безра..
Следующие часы безраздельно принадлежали мне. В свое время я настояла, чтобы вход в «Уртехюс» был отдельный, иначе покоя бы мне не дали. Так что пришлось накинуть на плечи видавшую виды, но любимую и уютную шаль, некогда подаренную сыном, и выйти из дому. На улице безраздельно царил мороз, но благо до заветной двери было рукой подать, поэтому можно было обойтись без шубы. Сделав всего несколько шагов (снег от крыльца уже успели откидать), я очутилась на мостовой перед входом в приземистое одноэтажное строение. Вывеска была предметом моей особой гордости, не зря я заказывала ее у хель – в вырезании им не было равных, и смотрелась, на мой вкус, весьма органично в этом царстве льда и серого камня. Она была сделана из рога, поскольку растений здесь слишком мало, чтобы тратить древесину на всякие глупости, тем более что в столь влажном климате проблематично сохранить ее от гниения. В правом верхнем углу красовалась руна «Беркана», означающая в данном случае силы природы, по центру были накарябаны несколько вертикальных линий, перечеркнутых горизонтальными – в этом было совсем немного от привычного футарка, зато местные жители понимали эти художества без проблем. Ветвистые хельские письмена складывались в хельское же слово «Уртехюс», а по краю вся эта красота была оторочена переплетением трав (видимо, для неграмотных), среди которых меня особенно умиляли резные листочки каннабиса. На мою вдохновенную (и весьма возмущенную) речь, что подобное я в своей практике не использую, моя подруга Альг-исса, которая самолично вырезала эту прелесть, по-хельски невозмутимо ткнула пальцем в бутылку с надписью «масло конопли». На мои смущенные объяснения, что масло семян и сигареты из листьев – все же совершенно разные вещи, она молча пожала плечами. Улыбнувшись воспоминаниям, я распахнула дверь. Передняя в «Уртехюс» не запиралась, чтобы клиенты могли с комфортом меня подождать. Несколько кресел, столик, вешалки для одежды и подставки для шляп и зонтов – вот и вся немудреная обстановка, но все же это куда лучше, чем на промозглой улице. Ко мне, будто подсолнух к загулявшему солнышку, тут же потянулась молодая особа в темном платье, и я изобразила лучезарную улыбку. - Вы опоздали! – сходу поприветствовала она меня. - Немного, - призналась я, обезоруживающе улыбаясь. Дама не желала отступаться так легко. - Я думала, вас не дождусь... – жалобно пробормотала она, смаргивая слезы и роясь в сумочке в поисках платка. – Мне так плохо! В боку колет, и сердце прямо выпрыгивает из груди... Перед глазами темнеет... - Не волнуйтесь, лучше присядьте. Сейчас мы все исправим, - бодро прервала я поток угрожающих симптомов, нашаривая ключ, и клиентка скорбно поджала губы, весьма недовольная, что ей не дали пожаловаться всласть. Я прошествовала в кабинет, и госпожа Эйва пошаркала за мной. Окинув любовным взором комнату, я улыбнулась про себя. Я старалась, чтобы моя приемная нисколько не напоминала медицинскую палату. Разумеется, рады склянок и блистающих металлом деталей внушали бы болящим подобающее почтение, но одновременно и некий иррациональный страх. От одного взгляда на врачебный реквизит особо впечатлительным становится дурно, как будто они подозревают в каждой металлической загогулине пыточный инструмент. Так что мой кабинет оформлен в спокойных тонах, как гостиная в любом респектабельном доме. Кресла, диванчики, бархатные портьеры... Все это золотисто-желтого и глубокого винного оттенков. В серванте – коньяк, ликеры и прочие напитки в окружении хрустальных бокалов, в шкафу солидно устроились книжные тома в скромных переплетах. Ко мне как будто приходили в гости, чтобы за чашечкой чая или бокалом чего-нибудь покрепче посетовать на пошатнувшееся здоровье, выслушать дружеский совет и уйти обнадеженным. Госпожа Эйва привычно приземлилась в кресло, прижав к груди пухлую ручку и закатив глаза. Я столь же привычно достала из буфета стаканчик, накапала немного настоя валерианы, щедро разбавив ее ежевичным ликером. Успокаивающее зрелище пузатых графинчиков с крепкими напитками и баночек с чаем и кофе настолько расслабляло посетителей, что они совершенно не замечали таящиеся за ними пузырьки с лекарственным содержимым. Впрочем, и чаи, и даже алкоголь вполне могут быть целебными, если знать, на чем настоять, и использовать умеючи. Вручив гостье питье, я поставила на спиртовку греть воду для чая и опустилась в кресло напротив госпожи Эйвы, приготовившись внимать. Она была моей постоянной клиенткой, искренне убежденной (и истово убеждающей близких) в своем хрупком здоровье, и посещала меня не реже раза в неделю. Эдакая увядающая роза – но здорового румянца на щеках и блеска глаз не могли скрыть даже блеклые шелка, в которые она старательно куталась. А сквозь тяжелый шлейф благовоний пробивался медовый запах здорового тела. По правде говоря, единственной угрозой ее здоровью мог стать разве что бесконтрольный прием лекарств. Такие мнительные особы могли глотать микстуры бутылками, искренне уповая на их великую силу. Госпожа Эйва старательно прислушивалась, не кольнет ли в боку и не приснится ли странный сон, а если этих «угрожающих» признаков не было – их несложно и придумать... В итоге она поглощала множество снадобий, совершенно не думая, как они будут взаимодействовать между собой. Мне она доверяла безоговорочно, хотя на первых порах приходилось подолгу ее убеждать в своей компетентности. Теперь она еженедельно являлась за лекарством, без которого не могла прожить и дня. По правде говоря, «чудодейственный» состав был всего лишь безвредным успокоительным на основе валерианы и ромашки, тщательно замаскированным для усиления действия. Но ведь помогало, да еще как! Вот уж действительно – все болезни от нервов! К тому же, как я не раз замечала, многие приходят просто для того, чтобы их выслушали со всем вниманием. Такими фиктивными больные чаще всего становятся те, от кого дома отмахиваются. Немного участия – и «безнадежные» пациенты чудесным образом выздоравливают... Правда, обычно ненадолго. Вот и сейчас – допив целебный ликер и ободренная моим участием, клиентка на глазах похорошела, успокоившись за свое хрупкое здоровье. Благоговейно прижав к груди вожделенную бутылочку, она удалилась, рассыпаясь в благодарностях за спасение своей младой жизни. Вот уже много месяцев она нуждалась в этом лекарстве. Или в заботе мужа? У женщины не так уж много способов привлечь к себе внимание, и она выбрала самый простой... Напевно прозвенел колокольчик и в распахнувшуюся дверь заглянул молодой человек в пенсне. Заурядный, изрядно измятый костюм и взлохмаченная прическа выдавали в нем интеллигента – подобной неаккуратности лавочники себе не позволяли, а для работного люда одежда была слишком хорошего качества. - Доброго вам утра, госпожа Мила, - вежливо поклонился он. - Мирра, - поправила я мягко. – Здравствуйте. - Ох, простите, - смутился посетитель. – Я так рассеян... - Ничего страшного, - улыбнулась я со всей сердечностью. – Проходите, присаживайтесь. Гость последовал приглашению, бросив прямо на столик пальто, густо усыпанное тающими снежинками. Еще одно свидетельство рассеянности – в такую погоду куда уместнее шуба. С тщательно скрываемым неудовольствием я отметила, что с одежды капала вода, но промолчала. Усевшись напротив прямо, будто трость проглотил, визитер смерил меня взглядом. Надо думать, увиденное его не впечатлило – на лицо гостя, будто тучка, наплыло сомнение. Не удержавшись, я тихонько вздохнула. Отчего-то клиенты преисполняются снисходительного отношения, едва меня увидев. Видимо, женщина, к тому же не старая и не уродливая, да еще и облаченная в эффектный туалет, вовсе не кажется им заслуживающей доверия. Но это вовсе не обязывает меня изображать старую каргу. Если кого-то не устраивает мой истинный облик, они могут попытать счастья где-нибудь в другом месте. Найдется немало шарлатанов, готовых объегорить доверчивых клиентов, падких на антураж. - Слушаю вас, господин... – я сделала паузу, намекая гостю, что неплохо бы представиться. - Ох, извините, - пробормотал он, вспомнив о правилах приличия и не делая попытки уйти восвояси. Видимо, счел, что за неимением лучшего можно воспользоваться и моими услугами. – Меня зовут Гюннар, сын Хакана. После взаимных убеждений в приятности знакомства господин Гюннар наконец приступил к сути своего вопроса. Я налила ему коньяка, а себе заварила мятный чай. Гость поблагодарил, отхлебнул из своего бокала и отставил в сторону, совершенно о нем позабыв. Он все так же сидел, вытянувшись по струнке. - Думаю, вам знакома процедура бальзамирования? – осведомился он вдруг. – Это так интересно! К своему стыду, я смогла вспомнить лишь то, что для него использовались прополис и эфирное масло элеми. Ну и, разумеется, что в древние времена, еще до Рагнарёка, бальзамирование широко применялось для захоронений далеко на юге. Однако я не спешила разуверить посетителя в своей мнимой осведомленности. - Разумеется, - подтвердила я с улыбкой, - совершенно с вами согласна, вопрос интереснейший. Уверена, вы многое об этом знаете... Забавно, принимая клиентов, я будто немного меняюсь, невольно перенимая бабушкину манеру разговора. Старомодная велеречивость сама ложится на губы капелькой меда, и я ничего не могу с этим поделать. Да и надо ли? У меня не так много осталось от прошлого, и изящные завитушки слов так напоминают любимые бабушкины витые ожерелья и браслеты, ее царственный наклон головы и подчеркнуто изящные манеры. Преемственность поколений налицо. Конечно, господин Гюннар тут же не преминул продемонстрировать мне все свои знания, вывалив ворох подробнейших сведений. Мне оставалось только внимать и к месту вставлять восторженные реплики. Впрочем, даже если бы я действительно знала о бальзамировании куда больше посетителя, я бы не стала этим бахвалиться. Мне несложно выказать заинтересованность, а клиенту приятно... Не забывая изображать внимание, чуть склонив голову набок, я рассматривала господина Гюннара. Пожалуй, повстречав на улице, я сочла бы его художником или представителем иной, сугубо творческой профессии. Рубашка застегнута не на те пуговицы, клетчатый шарф небрежно обвязан вокруг шеи, длинные светлые волосы перехвачены застиранной лентой, но все это отступало на второй план, едва стоило заглянуть во внимательный прищур бледно-голубых глаз, прячущихся за стеклами пенсне. От него остро пахло мятой и цитронеллой, и этот холодновато-свежий аромат ментола и лимона выдавал, что его обладатель отнюдь не такой рассеянный чудак, каким казался на первый взгляд. Ведь именно эти масла использовались для тонизирования и повышения внимания. - При бальзамировании, главным образом, применялся принцип максимального осушения всех жидкостей тела и последующая обработка оного – как снаружи, так и изнутри - антисептическими жидкостями... – вдохновенно вещал тем временем мужчина. - Совершенно с вами согласна, - подтвердила я поощряюще и подала мяч: - но не думаете ли вы, что целесообразнее в таком случае использовать более дешевые вещества, вроде формалина или тимола? - Разумеется, нет! – вскинулся господин Гюннар, от избытка чувств саданув по столику кулаком. Возможно, он и творческий человек, но удар у него вполне простонародный – сильный и прямой. Я порадовалась про себя, что не поддалась моде и не сменила дубовую мебель на модную стеклянную. Я мимоходом провела пальцами по гладкой, будто шелковой и теплой поверхности, и подумала, что весьма кстати спрятала все пузырьки в шкаф. Иначе хрупкому стеклу пришлось бы туго. - Согласитесь, бальзамирование - это искусство! – пылко продолжил гость, не замечая моего недовольства. - Наши предки погребали своих мертвых по особым правилам, и было бы кощунством низвести этот ритуал к какой-то ремесленной процедуре! От мужчины смолисто и протяжно повеяло ладаном, и я сочла за лучшее согласиться. Ладан воплощает убежденность, и лучше не спорить с человеком, от которого исходит этот аромат – все равно без толку. Я решила прервать этот занимательный разговор, хотя меня так и тянуло возразить, что покойников бальзамировали исключительно в древнем Муспельхейме, а здешние обычаи совсем иные. - Большое вам спасибо за интереснейшую беседу! – улыбнувшись, я доверительно коснулась его рукава. – Возможно, вы расскажете, что именно вам требуется? - О! – сказал он умно. – Да... Конечно... Сбившись с волны вещания о явно прекрасно известном ему предмете, господин Гюннар снова сделался неловким и чудаковатым. Кое-как, сбиваясь и запинаясь, он объяснил, что хочет купить крупную партию стиракса, смолы мирры и ладана, эфирных масел ладана, чайного дерева и элеми, а также кедровой живицы. Откровенно говоря, я весьма удивилась столь странному заказу. Видя мое недоумение, он помялся, но выложил, что все это было ему необходимо для поездки в Муспельхейм с археологической экспедицией. К слову, мой родной Мидгард исстари воевал со своим южным соседом, а вот Хельхейм эта чаша миновала (подозреваю, банально из-за отсутствия общих границ), так что огненные терпели на своей территории экспедиции хель. - Но зачем археологам материалы для бальзамирования? – простодушно (признаюсь, отчасти наигранно) удивилась я. – Мне казалось, там довольно собственных мумий... - О, - несколько мгновений господин Гюннар то ли колебался, то ли боролся со смущением. Наконец признался: - Мы задумали серию опытов по бальзамированию... э... Я приподняла брови в немом удивлении, затем осторожно уточнила: - То есть вы собираетесь экспериментировать с телами? - Нет, что вы! – даже замахал руками апологет археологии. Он казался искренне возмущенным подобным предположением. – Нас вполне устроят кошечки, собачки... Это ведь так интересно – особенности естественного и искусственного мумифицирования! Климат Муспельхейма позволяет провести ряд опытов... - Понятно, благодарю за разъяснения, - несколько холодновато перебила его я. – Я извещу вас, когда удастся раздобыть нужные компоненты. А теперь прошу меня извинить... - Да, конечно, - поняв прозрачный намек, господин Гюннар встал. Откланявшись самым светским образом и оставив свой адрес (кстати, он оказался фотографом), он удалился, из-за рассеянности с трудом вписавшись в косяк двери. Я проводила его взглядом и с сомнением покачала головой. Несмотря на кажущуюся нескладность и несобранность, он напоминал мне щуку – холодный взгляд и умение прекрасно маскировать свою истинную натуру. Невнимательность казалась мне наигранной, словно удобная маска, призванная убедить окружающих в безобидности своего обладателя. Впрочем, за этим может не скрываться никакого злого умысла – зачастую безобидным чудаком быть выгоднее, ведь такому сумасброду простят многое...
Отправлено: 22.08.11 05:58. Заголовок: Хелга на самом деле ..
Хелга на самом деле этот роман построен по принципу отдельных историй из практики аромага (ароматерапевта), объединенных единым сюжетом. Как нитка бус Так что пока только детективная линия первой истории :)
Axel спасибо. Поехали дальше
Я в задумчивости встала и прошла к книжному шкафу. Пятнадцать минут – и в моих руках очутилась искомая книга. Отыскав раздел, посвященный древним традициям Муспельхейма, в частности, погребению мертвых, я принялась читать. Увлекшись, я совсем позабыла о времени, с головой уйдя в чтение. Тем временем часы пробили полдень, и я спохватилась, что так, чего доброго, опоздаю на праздник! Впрочем, в действительности опоздание мне не грозило – без полковника Ингольва не начнут, а он должен быть на торжестве в сопровождении супруги. А вот нагоняй от дорогого мужа я легко могла схлопотать! Разумеется, благоверный отнюдь не был благодарен за задержку, но я пропустила мимо ушей его бурчание. - Милый, я готова! – сообщила я спустя каких-то пять минут, торопливо кутаясь. В такой трескучий мороз лучше бы одеться потеплее, но, к своей досаде, я обнаружила, что на шубе оторвалась пуговица, а пришить ее времени не оставалось. Дав себе зарок отругать Уннер за нерадивость (она милая девушка, но несколько безалаберная), я набросила полушубок на плечи и нахлобучила шапку. Горничная была занята какими-то таинственными делами и на призыв не отозвалась, поэтому одеваться мне пришлось одной. Без косметики я как-нибудь обойдусь – мороз ничуть не хуже румян, а защитный крем я нанесла еще утром. Столь краткие сборы мгновенно утихомирили Ингольва, хотя он и пробурчал под нос что-то нелицеприятное. Видимо, он успел «подлечиться», потому что от него снова благоухало коньяком, а лицо сделалось не таким несчастным... В ответ я сделала ход конем – чмокнула дорогого супруга и с улыбкой сообщила, что готова с ним – хоть на край света! Небольшая ложь во благо, и муж мгновенно расцвел. Я подцепила его под локоть, и мы чинно двинулись из дому. Автомобиль – лаково-черный механический зверь – поджидал нас у порога. Ординарец мужа, Утер, с поклоном отворил перед нами дверцу и дождался, пока мы расположимся со всем комфортом. К слову, он всегда напоминал мне покрытую снегом гору: седой, лицо изрезано ущельями морщин, ниже густо покрыто зарослями бороды, перед которыми ухоженные усы моего супруга казались особенно щегольскими. К тому же Утера отличала редкая молчаливость, странно сочетающаяся с умением влет донести свои мысли до любого – от мальчишки-курьера до генерала, услужливость без угодливости и воистину нерушимое спокойствие. Пофыркивая, металлический монстр покатился по единственной расчищенной дороге. Думается, бедные солдаты все утро чистили ее от снега, дабы начальство могло проследовать на праздник, не роняя своего достоинства. Мы жили отнюдь не в центре Ингойи, поэтому бедолагам рядовым пришлось пролагать путь почти через весь город. Хотя горожане наверняка были рады, что могут добраться до места, так сказать, по проторенной тропе. Автомобиль ехал неспешно и степенно, ловко лавировал в потоке людей, подчиняясь твердой руке укротителя-ординарца. Через приспущенное стекло мы успевали приветствовать кивками припозднившихся знакомых – как пеших, так и счастливчиков-верховых и немногих обладателей автомобилей. Говорят, на материке их давно предпочитают – на электрическом или газовом ходу, - но у нас это пока экзотика, едва ли на всю Ингойю наберется больше полутора десятков автомашин. Лошади обладают лучшей проходимостью, их можно использовать даже на снегу, да и они куда проще в обращении, чем капризные механические повозки. Тут наше средство передвижения взбрыкнуло, обнаружив случайно оставшиеся островки льда, и мне стало не до размышлений. Вцепившись в поручень на дверце, я думала лишь о том, чтобы не прикусить язык. Мощенная булыжниками мостовая, и так заставляла нас весьма чувствительно подпрыгивать на крупных камнях и ухабах, а при непогоде вовсе заставляла сравнивать машину с коровой на льду. Автомобиль был показателем статуса, поэтому приходилось терпеть... Наконец мы добрались до места назначения – обозначенной каменными столбами площадки неподалеку от города. Кстати, отсюда Ингойя казалась россыпью странных выростов на шкуре огромного ледяного дракона, склонившего нос к воде. Уткнувшись в суровые волны северного моря, исполин спал, смиренно снося незваных гостей на хребте. Что-то я определенно сегодня мечтательна! Усмехнувшись, я оперлась на руку мужа, пытаясь хотя бы относительно грациозно выбраться из нутра автомобиля. Впрочем, почти безуспешно – меховые одежды делали меня неповоротливой и чересчур громоздкой, а теплая юбка мешала движениям, так что сохранять достоинство было нелегко. Наконец трудная задача разрешилась, и я оказалась в сердце огромной толпы, радующейся первому снегу и сияющей в небе Соль. Любопытное светило, так редко радующее нас своим вниманием, на этот раз расщедрилось, обильно поливая окрестности чуть теплым сиропом лучей. Кстати говоря, это уже само по себе повод для праздника в наших широтах. Рука об руку мы с Ингольвом (женщины с завистью посматривали на меня, что грело мое самолюбие) проследовали на почетные места и занялись ответственным делом – приветствием знакомых. Вежливые светские беседы отняли по меньшей мере час, и все это время приходилось поддерживать разговор и непринужденную улыбку, хотя у меня уже зуб на зуб не попадал. Кто придумал такие мероприятия предварять долгой болтовней?! Впрочем, местные жители, казалось, не испытывали особых затруднений. Поодаль уже вовсю грелись настойками – судя по запаху, на клюкве, березовых почках и сосновых иголках, и пирогами, до того тщательно укутанными, чтобы не остыли. Избранное общество, разумеется, таких вольностей себе не позволяло, но было не похоже, чтобы кто-то особенно замерз, кроме меня, разумеется. Я ведь редкостная мерзлячка, не знаю, как вообще умудряюсь выживать в суровых северных краях. Любовь грела, не иначе. Подозреваю, что у меня покраснело лицо, а конечности задубели окончательно, и я даже стала завидовать особо отчаянным модницам, облачившимся в штаны по хельской моде. Правда, в отличие от хель, человеческие женщины носили широкие брюки, совсем скрывающие очертания ног. Надо думать, в такой одежде потеплее, чем в моем платье! Хотя, по правде говоря, к хелисткам я всегда относилась со сдержанным недоумением. Эти боевые дамы, отстаивающие равенство мужчин и женщин (а в идеале – власть прекрасного пола, как у самих хель), вызывали у меня смешанные чувства. С одной стороны, я тоже считала неправильными многие местные традиции, сурово подчиняющие женщин диктату отца, брата или мужа. С другой стороны, право трудиться наравне с мужчинами, которое хелистки отстаивали особенно яростно, казалось мне сомнительным достижением. Ведь наверняка никто не снимет с нас заботы о доме, семье, супруге и детях, так зачем возлагать на хрупкие дамские плечи еще и «привилегию» работать при этом по десять-двенадцать часов в день? Конечно, здешние законы были к женщине куда суровее, чем в моем родном Мидгарде, но вряд ли это можно было исправить тем путем, который предлагали самые мужественные (или мужеподобные?) представительницы нашего пола. На мой взгляд, нет никакого смысла бороться за право тяжко трудиться, куда лучше добиваться желаемого сильными мужскими руками... «Сила слабого пола – в слабости сильного пола к слабому» , - вспомнилось к месту. Представляю, что бы мне сказала Альг-исса на эту сентенцию! Воистину, хель слишком прямолинейны. Впрочем, с их исконным матриархатом женщине нет нужды в окольных путях для достижения желаемого. Тем временем основное действо наконец началось. В центр круга вышли трое и толпа благоговейно замолчала, взирая на них с пристальным вниманием. Эта троица - главные лица Ингойи: мэр, то есть полномочный представитель хельских властей в городе; мой драгоценный супруг, полковник Ингольв, командир гарнизона; и, наконец, хозяин морей, управляющий всеми судами острова. Они споро (сказывалась долгая практика), принялись за дело, уминая снег в шары, придавая ему форму, прилаживая детали. Не выдержав, вскоре горожане стали подбадривать власть имущих, словно фаворитов на скачках, зорко наблюдая за их действиями. Кричали мальчишки, переговаривались мужчины, хихикали девушки... В общем гаме терялось тяжелое дыхание мэра, которого замучила одышка. От физических упражнений на свежем воздухе, которые так популярны в последние годы, дородный мужчина в долгополой шубе и высокой шапке налился краснотой и пыхтел, как будто даже с хрипом. Веселый светловолосый великан-флотоводец дышал легко и смотрел радостно, легко сгребая снег лопатообразными ладонями. Ну а мой Ингольв больше позировал, демонстрируя сияющую на шинели руну «Тейвас» - знак воина, улыбался дамам и подмигивал почтенным отцам семейств, что не мешало ему управляться с порученным делом. Лепить снеговика из первого снега – мероприятие крайне ответственное. Символ владыки зимы, Мороза (которого хель ласково именуют «дедушкой» - прародитель, как-никак), водружали на постамент у столба, украшенного рунами «Иса» - «лед», и «Хагалаз» - «стихия» и «град». Народные обычаи снабжали это сакральное действо целым ворохом примет и ритуалов. К примеру, морковь для носа «ледяного исполина» должна быть непременно свежей, и чем ярче, тем лучше. Это знак здоровья снеговика, а значит, и здоровья города. Так что ежегодно в Ингойе проводился конкурс на лучший корнеплод. Нешуточные страсти бушевали на этом состязании! Судей то и дело обвиняли в продажности, товарок – в разнообразных подтасовках, к примеру, подкрашивании моркови и натирании ее облепиховым маслом. О, сколько слез было пролито, сколько интриг провернуто, чтобы теперь гордая победительница кичилась званием наилучшей хозяйки! Тем временем на постаменте уже красовался стилизованный ледяной великан, а проще говоря – нечто похожее на снеговика, которого я лепила в детстве вместе с братьями. Только здесь его возводила не шумная малышня, а отцы города, полные сознания ответственности момента. Как будто сановные особы впали в детство и принялись лепить куличики! Впрочем, подоплека у этого торжества отнюдь не шуточная. Народ хель, как гласят легенды, является потомком богини смерти, Хель, и инеистых великанов - хримтурсов. В ходе Рагнарёка мировое Древо, Иггдрасиль, было разрушено и все девять миров перемещались между собой, словно овощи в рагу. Чертоги Хель и Нифльхейм, где ютились потомки древних великанов, теперь стали одной страной, в которой поселились хель, а позже пришли ледяные драконы и люди. Разумеется, людям сложнее выжить в Хельхейме, поскольку они сотворены из дерева, а не изо льда. Поэтому, веруя в светлых богов, обитателей Альвхейма, здешние обитатели также чтят инеистых великанов, и праздник первого снега – один из способов поклонения им. Признаюсь, когда я впервые увидела это действо, с трудом сдержала неуместный смех, но сейчас ликовала вместе со всеми. Правда, остальные радовались удачному началу зимы, я же лелеяла надежду вскоре оказаться наконец в тепле. Ингольв ходил гоголем, охотно поддакивая рассуждениям о редкостной успешности нынешнего снежного великана. Он словно позабыл обо мне, то и дело останавливаясь, чтобы перемолвиться парой слов со знакомыми, хотя превосходно знал, что за эти часы я совершенно задубела. Отчаянно хотелось развернуться и уйти, но это вызвало бы грандиозный скандал. Такое неуважение благоверный бы мне не спустил, а мне не хотелось нынче его раздражать. Все, о чем я мечтала – чашечка горячего чая с медом, горящий камин и теплый плед... Толпа постепенно рассасывалась: несмотря на обилие горячительных напитков, люди предпочитали веселиться дома, в тепле и уюте. Наконец муж добрался до меня, взял за локоть и прошипел: - Не делай такое лицо! Ты прекрасно понимаешь, что я у меня есть обязанности и я не могу потакать всем твоим капризам. Должно быть, со стороны казалось, что Ингольв шепчет мне на ушко что-то ласковое – вон как глазеют знакомые. - Я просто замерзла и хочу домой! – прошептала я в ответ, изображая натужную улыбку. - Домой? – переспросил муж кисло. – А праздник? Мы ведь приглашены в ратушу! От мысли, что остаток вечера придется пить наливку и обсуждать с женами первых лиц молодящие зелья и выходки прислуги, меня пробрала дрожь. - Я скажусь больной, меня в самом деле знобит. Правда, Ингольв, поезжай сам. - Как хочешь! – муж слегка пожал плечами, ведя меня к автомобилю. Он не слишком настаивал: первый снег принято праздновать шумно и весело, а веселиться без присмотра супруги намного приятнее. К тому же официальный праздник начала зимы, Самайн, будет больше чем через месяц, а сегодняшний - всего лишь дань традициям хель. Так что все просто развлекались от души, пользуясь случаем. Полагаю, у меня действительно был неважный вид, да и насчет озноба я не солгала. Доставив меня домой и сдав в «заботливые» руки Сольвейг (вот уж кому не подходило собственное имя – «солнца луч»!), он ретировался, с трудом скрывая предвкушающую улыбку. Впрочем, мне уже было все равно. Добравшись наконец до вожделенного тепла, я наслаждалась, нежась, как кошка, у горящего огня. К слову, здесь нет ни кошек, ни собак, а другом человека по праву считается овца. Уннер причитала, растирая мои озябшие пальцы. В голове истинной северянки не укладывалось, как можно замерзнуть при такой чудесной погоде. А я всегда была мерзлячкой и пряталась от сквозняков даже в жару. Помнится, в детстве братья дразнили меня лягушкой, и я очень обижалась, пока бабушка не рассказала мне сказку о царевне в лягушачьей шкуре... Воспоминания, воспоминания. Вы укрываете ностальгическим флером даже то, что когда-то казалось досадным и несправедливым. Я уже больше десяти лет не видела родных и не получала от них весточки, поэтому глупые детские обиды теперь казались дороже драгоценного розового масла. Я почувствовала, как подступили непрошенные слезы, и заставила себя встряхнуться. Какой смысл казниться за то, чего все равно не исправить? Лучше занять мысли делами и заботами. К примеру, разузнать побольше о господине Гюннаре. При всей кажущейся безобидности, что-то в этом господине меня настораживало. - Пошли Сигурда к инспектору Сольбранду. Пусть передаст, что я очень прошу меня навестить, – велела я Уннер. Та нахмурилась, но послушно выскользнула из комнаты, оставив после себя острый камфарный запах недовольства. Я вздохнула: прекрасно знаю, что моя горничная терпеть не может франтоватого слугу, оказывающего ей недвусмысленное внимание. Но не стоит вникать в склоки прислуги, тем более что не смогу их разрешить: власти в доме у меня нет. Спустя час с небольшим доложили о визите инспектора. Я доброжелательно его поприветствовала, и предложила присаживаться. Сухопарая фигура господина Сольбранда, его манера одеваться во все черное и клювообразный нос напоминали ворона, одного из верных спутников бога Одина. Житейская мудрость почтенного инспектора также заставляла вспомнить мудрых птиц. Вежливые расспросы о здоровье и домочадцах, обсуждение погоды и прочую болтовню господин Сольбранд, как всегда, прервал на полуслове. - Голубушка, не пичкайте меня этими разговорами, - отмахнулся он нетерпеливо, - деньги пропали – наживешь, время пропало – не вернешь. От него пахло кипарисом – дымной хвоей и свежестью - господин инспектор почувствовал нечто любопытное и был готов к работе. - Я хотела узнать о неком господине Гюннаре. Он не кажется вам странным? – спросила я напрямик. Чувствовала я себя все хуже и хуже, волнами подкатывала слабость, и в горле першило, но отступаться я не собиралась. - Странным? – приподнимая кустистые седые брови, переспросил пожилой инспектор, которого я в свое время вылечила от весьма неприятного кожного заболевания. С тех самых пор господин Сольбранд охотно помогал мне в моих «историях», как он это называл, добродушно посмеиваясь. Более тридцати лет он отдал ИСА – Ингойскому сыскному агентству – и опыта в каверзных делах ему было не занимать. - Именно, – подтвердила я, сложив пальцы «домиком» и внимательно наблюдая за выражением изрезанного морщинами лица. – Может быть, за ним замечали что-то подозрительное? - Помилуйте! – воскликнул господин Сольбранд, по-птичьи склонив голову набок. Я невольно чуть улыбнулась – видимо, «мечом солнца» родители его назвали за рыжину волос, но годы выбелили червонное золото, и теперь имя седого как лунь мужчины казалось нелепым. – Откуда я могу знать? Не узнаешь, что вмерзло в лед, пока не растопишь . К манере разговора инспектора, густо пересыпающего речь пословицами и прибаутками, я давно привыкла. К тому же почтенный господин Сольбранд никогда ничего не говорил сразу, только после долгих уговоров соглашаясь раскрыть свои карты. Впрочем, эта игра вполне окупалась его осведомленностью решительно обо всех и вся, а также редкой наблюдательностью. Пожалуй, среди леденцов , как иронически называли сыщиков, он пользовался наибольшим уважением, хотя и не добился особых карьерных высот. Еще с полчаса осторожных вопросов особого результата не принесли. Господин Сольбранд поведал мне историю жизни во всех смыслах достойного господина Гюннара, но ничего компрометирующего сказать о нем не мог. Оказывается, господин Гюннар с раннего детства проявлял способности к изобразительному искусству. Талант передался ему от матери, в юности бывшей ярой хелисткой и грезившей карьерой художницы. Впоследствии, как это часто бывает, она позабыла свои убеждения ради замужества, выйдя за обеспеченного мужчину много старше себя. И лишь украдкой вытирала слезинки, изучая этюды маленького Гюннара. Когда муж отдал богам душу, она все силы положила на воспитание сына в духе служения искусству. Впрочем, в дальнейшем мальчик разочаровал свою мать, отказавшись от рисования ради стези фотографа. И пусть посредственный, в общем-то, художник оказался куда лучшим фотографом, умудряясь делать снимки удивительной красоты, она так и не простила сыну такого «предательства», что, несомненно, сильно ранило чувствительного юношу. После смерти матушки он жил бобылем, пользуясь услугами двоих преданных слуг и даже не помышляя о собственной семье. Словом, никакой особенно ценной информации инспектор мне не сообщил. На ответные вопросы господина Сольбранда я смогла лишь туманно сослаться на предчувствия. Быть может, инспектор доверял моему чутью, но не мог без веских оснований начать расследование. Откровенно говоря, я надеялась на большее, однако делать было нечего. Зато, покончив с обсуждением господина Гюннара, полицейский рассказал о нескольких новых случаях из своей практики, и я насмеялась вдоволь, слушая его едкие побасенки. Среди прочих инспектор поведал и о загадочных исчезновениях нескольких молодых девушек, с сожалением сообщив, что пока эти дела не раскрыты, а также о таинственных кражах курительных трубок. Последнее меня особенно заинтересовало, девушки ведь то и дело пропадают – то убегают с возлюбленными, то подаются в другие места в поисках лучшей жизни. Намного любопытнее, кому потребовались трубки. Возможно, неведомый злоумышленник решил таким образом бороться с вредной привычкой или похищенное представляло какую-то ценность, не замеченную полицией, но эта загадка весьма интересовала инспектора. Он то ли в шутку, то ли всерьез заявил, что я со своим обонянием смогу отличить по запаху украденные предметы от других таких же, находящихся у законных владельцев. Я от души рассмеялась: - Сомнительный комплимент, инспектор! Неужели я так похожа на ищейку? Господин Сольбранд не смутился, улыбнулся лукаво и промолвил наставительно: - Ищейка не ищейка, но вы, голубушка, если вдруг что унюхаете – не сомневайтесь, посылайте за мной! – напутствовал он меня напоследок и откланялся... __________________ 1. «Сила слабого пола – в слабости сильного пола к слабому» в нашем мире это высказывание принадлежит Нинон де Ланкло. 2. «Не узнаешь, что вмерзло в лед, пока не растопишь» – хельская поговорка, примерно соответствует нашей: «Не узнаешь человека, пока не съешь с ним пуд соли». 3. «Леденец». Здесь игра слов: ИСА – Ингойское сыскное агентство и руна «Иса» - лед, отсюда сыщик - леденец.
Отправлено: 22.08.11 08:49. Заголовок: Luide пишет: на сам..
Luide пишет:
цитата:
на самом деле этот роман построен по принципу отдельных историй из практики аромага (ароматерапевта), объединенных единым сюжетом. Как нитка бус
Это очень интересно. (Признаться, так и подумала ) Очень, как и всегда, яркие и живые у вас описания, ну просто сама побывала на этом забавном празднике!
Сообщение: 787
Настроение: Лето - черешня и зной
Фото:
Отправлено: 22.08.11 14:11. Заголовок: Luide, с удовольстви..
Luide, с удовольствием примыкаю к обществу читающих:) Показалось, или в этом мире вы описываете этакую мисс Марпл, ежели нас ждут несколько детективных историй?
Хелга спасибо Мыслить запахами сложновато, но я стараюсь :)
Axel эта глава дописана, так что постараюсь каждый день пока по кусочку выкладывать.
ДюймОлечка добро пожаловать Не совсем мисс Марпл, конечно, но нечто общее есть Кстати, это тот же мир, что и в "Любви до гроба", просто соседняя страна.
Сообщение: 790
Настроение: Лето - черешня и зной
Фото:
Отправлено: 22.08.11 16:08. Заголовок: Luide, это я уже дог..
Luide, это я уже догадалась - по Соль, рунам... Надеюсь бурлящие эмоции присутствуют? Конечно главная героиня на этот вопрос уже отвечает, хотя и с женской мудростью некоторые их них скрывает
Проснувшись утром, я почувствовала себя шницелем по-хельски. Эти котлетки из мелко рубленого мяса жарят во фритюре, но при этом внутри каждой порции таится кубик замороженной крови. Меня одновременно знобило, словно внутри образовался кусок льда, и бросало в жар, будто меня поджаривали до румяной корочки. Горло саднило, в голове странно звенело, а мысли разбредались, словно мыши, которые обнаружили в кладовой торт «Пьяная вишня» и от души им полакомились. Я с трудом встала, взглянула на себя в зеркало на туалетном столике и ужаснулась. Матовая белизна кожи, столь часто свойственная рыжеволосым, превратилась в землистую бледность, глаза лихорадочно блестели, а волосы свисали унылыми влажными сосульками. В спальне пахло болезнью – горьковатой полынью и пачули – душно, лекарственно, с нотами плесени и пыли. Слава Фригг, богине домашнего очага и брака, что этой ночью муженек не претендовал на свою долю тепла и супружеской ласки! Моя наружность этим утром была слишком непривлекательна, а я терпеть не могу выглядеть жалко - в чьих бы то ни было глазах. Дотянувшись до колокольчика, я вызвала верную Уннер. Горничная примчалась спустя пять минут, хотя за окном еще едва светало, и звонок ее явно поднял с постели. Впрочем, недовольство с прелестного девичьего лица моментально испарилось, едва она разглядела, в каком я состоянии. Под горестные причитания Уннер уложила меня в постель, принесла горячего питья, обтерла салфеткой, смоченной в уксусе. Это все, что было в ее силах. Вместо обычных песенок с нежно-розовых уст девушки сегодня лились жалобы и невнятные мольбы богам. Я невольно улыбнулась, тронутая такой заботой и непритворным беспокойством о моем здоровье, и тут же поморщилась. От жара губы обветрились и покрылись коркой, поэтому улыбаться было больно. Голова кружилась, противная липкая слабость сковывала движения, оставалось только лежать в постели и обозревать доступные взгляду предметы. В полудреме, полубреду я провела весь день, очнувшись лишь к вечеру от настойчивых попыток Уннер меня растолкать. - Госпожа! – словно издали звала меня встревоженная горничная. Я видела, как шевелились ее губы, но слова доходили как сквозь снежную пелену. – Госпожа, очнитесь! Ну же, госпожа! Может, позвать доктора? Черты склонившейся надо мной девушки то расплывались перед глазами, то вновь обретали четкость. Словно в противовес мне, Уннер была хороша и свежа, напоминая чайную розу – того простого сорта, который не порадует изысканностью бархатных лепестков и полнотой цветка, но пленит нежностью бледно-розовых соцветий и тонким ароматом. От нее даже пахло пряно-цветочным, сахарным запахом розового варенья. Уннер едва не плакала, а я хрипло рассмеялась, тут же закашлявшись. Казалось таким странным, что ко мне могут пригласить врача... Вот уж, воистину, хель без льда ! Но у меня совершенно не было сил, чтобы идти в «Уртехюс» и искать нужные составы, а отправлять туда слуг – смерти подобно... Должно быть, я провалилась в сон, потому что следующим, что я осознала, было льющееся в горло горячее питье. Открыв глаза, я обнаружила Уннер, которая поила меня с ложки какой-то подозрительной гадостью. На вкус пойло было мерзким, но я послушно проглотила все до капли, в своем сумеречном состоянии не слишком задумываясь, что именно пью. Мне ли не знать, что все полезное чаще всего оказывается противным или в лучшем случае безвкусным? Помнится, я прикладывала немалые усилия, чтобы сделать свои составы более приятными для клиентов. В особенности много проблем доставляли маленькие дети, упорно отказывающиеся от лекарств, если те не пахли чем-нибудь вкусным и не были сладкими... Впрочем, я увлеклась. - Что это? – прокаркала я, стараясь не обращать внимания на противную горчинку на языке и собственный сиплый голос. Сон меня немного освежил, да и температура, похоже, спала. - Лекарство! – очень содержательно объяснила Уннер, старательно тараща глаза. Я только вздохнула. - Какое именно? – от усилий, которые приходилось прилагать, чтобы внятно говорить, мое настроение также не улучшалось. - Доктор Торольв прописал... – в звонком голосе Уннер дрожала опаска и твердая уверенность в своей правоте. Живущий неподалеку доктор Торольв признавал, что медицина не знала сколько-нибудь эффективных средств от обычной простуды, поэтому лечил ее по старинке, пользуясь моими рецептами. Ко мне почтенный эскулап относился с искренним уважением, и при случае мы обменивались не только поклонами, но и клиентами... - Милая, я же сама составляла лекарства для доктора... - Я невольно закашлялась. В горле першило, глаза слезились... Да сколько можно?! Я всегда болею простудой недолго – пару дней, не больше, но при этом болезнь протекает столь остро, что лучше бы я провалялась в постели неделю-другую, как остальные, почитывая романы и кушая полезный бульон. Я же падала с температурой под сорок, зато уже через несколько дней возвращалась к обычной жизни. Откашлявшись как следует, я продолжила хрипло: - Мед, малина, настой солодки, инжир и немножко лимона... Но ты меня пичкаешь чем-то совсем другим. Спустя минут десять, когда я уже высказала предположение, что Уннер просто-напросто намеревалась меня отравить (разумеется, я сказала это не всерьез!), она наконец созналась. Правда, предварительно предупредив: - Я... Я хотела как лучше! В звенящем слезами голосе девушки было столько упрека, что в иное время я, несомненно, устыдилась бы. Теперь же, в таком дурном расположении духа, меня лишь слегка кольнуло чувство вины, уступив место любопытству. - Меня Берглис научила... – продолжила горничная, потупив бесхитростные карие глаза. - У ее дядюшки была грудная жаба, так вот он только два раза выпил, и все прошло... - Что – выпил? – уточнила я с нажимом, приподнимаясь на подушках. От любопытства у меня даже прорезался почти нормальный голос, правда, слишком низкий. - Порошок мумии... – наконец выдала тайну милая девушка, терзая белый передник, и зачастила: - Он от всего помогает, правда-правда! Вот и вам ведь тоже того... помогло! Я так испугалась... Ее голос упал, из глаз часто закапали слезы. Уннер превосходно знала, как я отношусь ко всяким вредным суевериям, и мне казалось, что я смогла вытравить из нее глупое преклонение перед «чудодейственными» рецептами. Горничная частенько норовила напичкать меня подозрительными лекарствами из ассортимента бродячих «лекарей». Перед подобными типчиками она оказывалась совершенно бессильной, с покорностью загипнотизированной мышки отдавая скользким змеям от медицины последние гроши. У моей милейшей во всех отношениях горничной было не так уж много недостатков, и это был самый досадный из них. И сегодня она воспользовалась моей беспомощностью. Но это же надо додуматься! Ничего себе, панацея от всех болезней! - Уф... – обессилев, я откинулась на спинку кровати и поднесла руку ко рту. Надо сказать, что не всегда мои препараты изготовлялись из приятных ингредиентов – чего стоила, к примеру, амбра – вещество, образующееся в пищеварительном тракте кашалота, незаменимое для духов... Но такой гадости, как толченые кости тысячелетних мертвецов, я не использовала, вопреки суеверной молве. На мгновение в моем горячечном воображении мелькнула картина, как я, обливаясь от усилий потом и шепча заклятия, пританцовываю у стола в «Уртехюс», измельчая птичьи кости, отмеряя мышиную желчь, и боги знают что еще – я не сильна в этой суеверной чуши... Я встряхнула головой, отбрасывая жуткое видение. Нет, не бывать мне настоящей ведьмой! - Принеси чая и шоколада. Живо! – велела я, отдышавшись и сглатывая горькую тягучую слюну. Горничная испуганной птицей вылетела за дверь, только застучали стремительные легкие шаги. А я размышляла о невероятной в своей простоте разгадкой таинственных умыслов господина Гюннара... Вернулась она на удивление расторопно. С опущенными глазами и дрожащими губками она казалась воплощением оскорбленной невинности, и я бы возмутилась, если бы могла утверждать с уверенностью, что это игра. Неотразимый аргумент «я хотела как лучше!» был вполне в духе моей горничной. Я повела носом, пытаясь одновременно ощутить аромат горячего шоколада и разобраться в мотивах Уннер, и с досадой поморщилась, а затем совсем не изящно шмыгнула. Проклятый насморк! Я чувствовала себя почти слепой без привычных подсказок обоняния. Не знаю, как люди умудряются пользоваться почти исключительно зрением и немного слухом. Судя по заплаканному лицу горничной, она чистосердечно раскаивалась, но раскаяние вполне могло быть напускным. Поделом – нечего пичкать меня всякой гадостью! Следующий день я провела в постели, потихоньку оправляясь. Забота домочадцев была приятна, здоровье понемногу возвращалось, и все было в полном порядке. Ингольв даже принес мне цветы (представляю, как Палл, наш садовник, был недоволен набегом на его вотчину!) и чмокнул в щечку, как-то виновато прося поскорее поправиться. Было ли тому причиной смущение, что накануне он не поверил в мою болезнь, или праздник действительно удался - во всех смыслах – я выяснять не стала. Было довольно и того, что обычно сардонический и резкий супруг в кои-то веки выказал нежность. Подумалось даже, что госпожа Эйва была не так уж не права, изображая слабое здоровье, но, поразмыслив, я сочла, что строить счастье на лжи – слишком малодушная идея... Простуда предоставила мне уйму времени для размышлений. Глядя в окно, на хмурое серое небо, сочащееся холодной моросью дождя, я крутила в голове свою догадку, а заодно допытывалась у горничной подробностей о «целебном зелье». В конце концов я сочла, что ее рассказ заслуживал внимания, и написала инспектору Сольбранду, попросив Уннер лично отнести письмо на случай, если потребуется ее опросить. Девушка вернулась только спустя несколько часов. Все это время за мной пришлось ухаживать Сольвейг, и та не скрывала своего недовольства дополнительными обязанностями и вообще моим обществом. Понятия не имею, почему она так меня невзлюбила. Два года назад, когда мы только переехали в Ингойю и свекор нанял Сольвейг, она сразу выказала свою антипатию ко мне. Приструнить я ее не могла: по молчаливому сговору моего благоверного и его отца именно последний держал в руках весь дом. Такое положение дел устраивало всех, кроме меня, но на мое недовольство домочадцы привычно не обращали внимания. Про себя я называла свекра Хинриком – «домашним правителем», это имя теперь подходило ему больше, чем официальное Бранд – «меч», и только в этой беспомощной иронии, Валериане и в «Уртехюс» я и находила утешение. Избавившись наконец от Сольвейг, я принялась допытываться у Уннер, как отреагировал инспектор на ее сообщение, но девушка толком ничего не могла сказать, кроме того, что господин Сольбранд обещал все проверить и сообщить. Остаток дня я провела в ожидании, но инспектор так и не появился... Наутро я вышла к общему столу, хотя еще ощущала небольшую слабость. К тому же я проснулась изрядно позже восхода солнца, что со мной случалось крайне редко. Истощенный болезнью организм требовал отоспаться всласть, но предаваться безделью мне надоело окончательно, и я с нетерпением предвкушала побег в «Уртехюс». Семейство встретило меня внимательно, оделив лучшими кусочками и гоняя прислугу разогревать мои любимые блюда. Притворная забота свекра и натужная – мужа пахла елейно и одновременно гнило, как жасмин, в самом сердце волшебного аромата которого таятся нотки вони скотного двора. После двух дней почти полного отсутствия обоняния запахи ощущались особенно остро, до слез, как от лукового сока. Разумеется, в действительности Ингольв благоухал вовсе не жасмином, а лаконичным цитрусово-имбирным одеколоном. Просто я воспринимаю все нюансы именно через запахи. Я заставляла себя есть и улыбаться, вяло участвуя в обсуждении вреда образования для женщин – любимейшей теме мужа и свекра. Наконец Сигурд и Сольвейг споро убрали со стола грязные тарелки, и кухарка торжественно подала на стол десерт. Обожаю свежую сдобу! Отломить свежий, еще пышущий теплом кусочек, приправить его вареньем, маслом или медом, или отправить в рот просто так, запив глоточком сладкого ароматного чая... Что может быть вкуснее? Радостно потянувшись к пышному печеву, я принюхалась и тут же поняла, что рано обрадовалась. - Что это? – отодвигая от себя тарелку, спросила я холодно. - Булочки с ванилью, - доложила служанка, заметно поморщившись. При молчаливом попустительстве моего свекра, между нами длилась непрекращающаяся домашняя война. Боевые действия то выплескивались на поля сражений, то затихали, переходя в тихую партизанщину... Но не прекращались ни на минуту. - С ванилином! – поправила я, отодвигая тарелку, и встала. – Спасибо, я уже сыта. И удалилась под неодобрительными взглядами семейства и приближенных особ. Быть может, кто-то не заметит разницы, но в натуральной ванили и синтетическом ванилине на мой взгляд не больше сходства, чем в столе и столовой: корень тот же, а смысл совсем иной. Источающие медово-инжирный аромат темные стручки ванили следует раскромсать вдоль, выдавить мельчайшие семена и засыпать сахаром. Через две-три недели вы получите чудесную приправу с головокружительным ароматом. А ванилин – профанация, грубая калька с настоящей специи... Сольвейг же питала пристрастие ко всему синтетическому, возможно, просто в пику мне. Было такое чувство, словно меня, как глупого ослика, поманили сладкой морковкой, а дали клок гнилого сена... _______________ «Хель без льда» - примерно соответствует нашему «сапожник без сапог».
Luide Какое-то безрадостное (почти) житье у героини - одна отрада работа... Luide пишет:
цитата:
Подразумевается любовная линия или просто эмоциональность героини?
Да и то, и другое... В эмоциональность героини можно легко поверить, чем больше чувств она скрывает - тем больше выплеснет в нужное время... А жить без любви тоже тяжело. особенно среди таких родственников
Какое-то безрадостное (почти) житье у героини - одна отрада работа...
К сожалению, это действительно так Разве что кроме работы есть еще сын (но он далеко) и пара подруг. ДюймОлечка пишет:
цитата:
А жить без любви тоже тяжело.
Боюсь, в любовь в настоящий момент моя героиня не верит :( Я позже объясню, почему.
Marusia я рада, что вы снова читаете! Marusia пишет:
цитата:
А если бы домом управлял бы муж, права героини как хозяйки были бы несколько ширше?
Шире, конечно. Свекор считает Мирру крайне неудачной партией для своего сына (причины я объясню позже), вот и третирует ее всеми доступными методами. Хотя муж в глубине души разделяет мнение отца...
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 18
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
Сажусь на лавку в ожидании продолжения. Заинтриговала героиня и порадовал образ полковника! 
эмоциональность героини? 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
